Текст книги "Реальная история штрафбатов и другие мифы о самых страшных моментах Великой Отечественной войны"
Автор книги: Кустов Максим
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
При формировании отряда им предоставили право отбирать людей из любых частей Новороссийской военно-морской базы. Право, конечно, исключительное, но продиктованное необходимостью. Мы понимали, что в таком десанте слишком велика роль буквально каждого бойца. Так собрано было пять штурмовых групп, объединенных в отряд численностью в 250 человек. В тяжелейшем испытании им предстояло быть впереди, и они выполнили свой долг.
В 1974 году в Новороссийском музее я обратил внимание на примечательный документ. Это был рапорт старшего лейтенанта В.А. Ботылева, высадившегося на плацдарме в ту же ночь, что и Куников. Он писал: «Доношу, что в первой штурмовой группе убитых – 1 человек, раненых – 7 человек. Из них кандидатов ВКП (б) убитых – 1 человек, кандидатов ВКП (б) раненых – 4 человека, комсомольцев раненых – 2 человека, беспартийных раненых – 1 человек. Первая боевая задача, поставленная командованием, выполнена. Политико-моральное состояние группы высокое».[61]
Ну о том, какое отношение начальник политотдела 18-й армии полковник Брежнев имел к подготовке первого десанта и как понимать фразу «мы тщательно подбирали людей, специально готовили их», – разговор особый. Кто это «мы»? Политотдел 18-й армии?
Дело было в том, что командование Черноморского флота, готовясь к высадке, наконец-то учло трагические уроки 1941–1942 годов. Командиру десантников майору Цезарю Куникову действительно дали право отбора лучших бойцов и двадцать пять суток на их подготовку. Основу отряда составили морские пехотинцы с таким послужным списком, который говорил сам за себя. Здесь были защитники Одессы и Севастополя, участники феодосийского и керченского десантов, боев на Тамани и в Новороссийске. И двадцать пять «тренировочных» суток были потрачены не зря. Петр Межерицкий, автор книги о Цезаре Куникове, позже напишет: «Весь личный состав отряда, включая и самого командира, готовился к высадке по программе, в которую попросту нечего было добавить. Дни и ночи были заполнены напряженными тренировками. Ночью, в самый глухой ее час, можно было услышать грозное матросское «ура» – в тот миг, когда во главе с Куликовым его люди, подойдя на катерах к мелководью, в полной амуниции бросались в студеную январскую воду – по пояс, по шею, иногда с головой. Для учебных высадок Куников выбирал такие места, где берег был круче, а дно усеяно камнями и обломками скал: дескать, на песочке будет легче… Все без исключения участники десанта тренировались в стрельбе по звуку, в скалолазании, в метании гранат из любого положения. Учились быстро окапываться, ходить по гальке с завязанными глазами, не глядя разбирать и собирать любое оружие, в том числе трофейное, метанию ножей. Каждый должен был владеть пулеметами и минометами всех систем, трофейными орудиями. Учились бинтовать, останавливать кровотечение, накладывать шины при переломах. Учились распознавать минные поля, минировать и разминировать местность, по голосу и шепоту узнавать товарищей…
Возле группы бойцов, которые, бывало, в минуту отдыха мирно покуривали в отведенном месте, вдруг падала учебная граната. Вмиг они должны были упасть наземь, головой от гранаты, а ближайший к ней, кому при взрыве не было бы спасения, должен был молниеносно подхватить ее и выбросить подальше, притом в ту сторону, откуда она прилетела».[62]
Если бы всегда наших бойцов так готовили в годы Великой Отечественной. Если бы такая тренировка была у солдат и офицеров 131-й Майкопской бригады, в новогоднюю ночь 1995 года умиравших в Грозном.
«Ночь с 3 на 4 февраля 1943 года была очень темная. Тихо вышли катера с десантниками из Геленджика к Цемесской бухте. Оттуда, из пункта развертывания, они по сигнальным ракетам устремились к берегу. Одновременно по береговой полосе, заранее пристрелянной, ударила наша артиллерия. В грохот взрывов ворвались огненные залпы «катюши» (впервые в практике войны на тральщике «Скумбрия» была смонтирована реактивная установка). Два торпедных катера на большой скорости пересекли путь десантным судам, оставляя дымовую завесу, чтобы скрыть их от огня с берега. Сторожевой катер ударил по району рыбозавода, подавляя огневые точки противника, оставшиеся после артналета. В момент, когда куниковцы бросились на берег, наши батареи перенесли огонь в глубину».[63] Так началась 225-дневная история боев за Малую землю…
«К 24 часам 3 февраля отряд высадки демонстративного десанта прибыл в район развертывания в Цемесской бухте и лег в дрейф с потушенными огнями. Было темно кругом, нигде ни огонька. И тихо. Только волны плескались о борт.
В 0.51 капитан-лейтенант Сипягин дал зеленую и красную ракеты. Над угрюмыми темными водами два огонька взвились и тихо погасли. Катера развернутым строем двинулись к берегу.
В 1.00 небо позади них разверзлось – и сразу закипел разрывами недалекий низкий берег: по засеченным и пристрелянным огневым точкам открыла огонь особая группа; артиллерийских батарей НВМБ под командованием капитана Е.Н. Шкирмана. Снаряды рвались густо, и катера наращивали ход, не боясь теперь выдать себя звуком моторов.
В 1.03 торпедные катера ТКА-012 и ТКА-025 стремительно пересекли курс отряда и поставили между ним и берегом дымовую завесу.
Совсем недалеко от берега темноту распороли ослепительные полосы, в грохот батарей вплелся устрашающий скрежет: это заработали реактивные установки со «Скумбрии».
В 1.10 вспышки разрывов отодвинулись в глубь вражеской обороны.
В 1.11 катера врезались в гальку пляжа на расстоянии примерно 200 метров друг от друга. Первым спрыгнул на гальку командир десанта майор Куликов.
В 1.13 высадка была окончена. Командиры кораблей за спиной ушедшего в бой десанта выгрузили боезапас. Потери при высадке: 1 убитый, 3 раненых. Ошеломленные гитлеровцы, не видя цели, палили наугад.
Рассыпавшись по берегу, отряд в кромешной тьме вел беспощадный и яростный, до мелочей отработанный, жуткий для врага ночной бой.
Через десять минут на всем протяжении высадки первая линия обороны противника была прорвана. Бой был перенесен в глубину.
Тогда-то Куников и передал открытым текстом свою знаменитую радиограмму. (Как выяснилось впоследствии, противник отреагировал на нее желаемым образом.) А кодированная радиограмма гласила: «Начальнику штаба базы. Закрепился на берегу, высылайте второй эшелон».
А.В. Свердлов немедленно отдал приказ второму и третьему эшелонам форсировать Цемесскую бухту. Отправкой эшелонов руководил капитан 3-го ранга Н.Я. Сидельников. Около 4 часов утра боевые группы второго и третьего эшелонов под командованием старших лейтенантов И.В. Жернового, В.А. Ботылева, Н.М. Ежеля, П.И. Дмитряка и И.Е. Лукашова высадились на берегу и перешли в наступление.
В 4 часа командир 1-й боевой группы старший лейтенант Дмитряк сообщил, что штабная группа высадилась справа от Рыбзавода. В 7 часов донес Ботылев: «Нахожусь на рубеже море – шоссейная дорога, напротив 22-й школы. Имею 20 процентов потерь».
Получив эти первые донесения об успешном продвижении десантников, Свердлов в 10 часов утра радировал Куникову: «Командир благодарит за успех».
В эти первые часы основная задача Куникова и Котанова заключалась в том, чтобы объединить высадившиеся группы общим командованием. В кратчайший срок в сложной обстановке единое командование и эффективное управление всеми высадившимися подразделениями были установлены, сигналы и принципы действия доведены до всех.
В течение ночи на плацдарм было высажено более 800 человек. Было захвачено 9 орудий противника, занято несколько кварталов в южной части Станички и береговая полоса вдоль железнодорожного полотна. Существование плацдарма стало реальностью. Тем не менее обстановка сложилась тяжелая. Сказывалось многократное превосходство противника, отсутствие артиллерии и острая нехватка боеприпасов. Сколько бы ни стремились десантники захватить с собой боеприпасов даже в ущерб пище и воде, надолго их хватить не могло. Жесточайший бой по выкуриванию противника из его укреплений, а затем – оборона от многократных массированных вражеских атак. Штурмовики Ефимова на бреющем полете сбросили патроны – неточно. Десантникам удалось подобрать лишь часть сброшенных боеприпасов.
В этот первый день существования Малой земли планы гитлеровского командования были отмечены наивным стремлением побыстрее прикончить эту внезапно выползшую козявку и восстановить тишину на окраине Новороссийска. План предусматривал ударами с флангов отрезать отряд от моря, а затем уничтожить. Еще один удар предполагалось нанести в центр, чтобы расчленить десант на части. Наступление обеспечивалось поддержкой артиллерии, авиации и танков.
В 16 часов 40 минут командир десанта радировал: «Противник наступает с кладбища и домов Станички. Прошу огонь в этот район. Также атакует с лагеря к Рыбзаводу. Сброшенная посылка не реализована». (Имелись в виду сброшенные штурмовиками боеприпасы.)
В 17 часов 25 минут, окаймляя десант, на врага обрушилась едва ли не всей мощью артиллерия базы под командованием подполковника М.С. Малахова – дивизионы майоров М.В. Матушенко, Ю.И. Неймарка и капитана ИЯ. Солуянова. В 18 часов 20 минут Куников сообщил: «Свердлову Сильный нажим противник оказывает из района кладбища на занятые нами районы Станички. Со стороны Мысхако нажим прекращается, замечается групповой отход с Мысхако в Новороссийск».
Так завершался день. Куниковцы ждали ночи, ждали передышки и подкрепления. Но к ночи шторм набрал силу. Стало ясно, что значительной помощи не будет.
Глубокой ночью Куников и Старшинов сидели в штабной землянке у железнодорожного полотна. Большая часть землянки отведена была раненым. Хриплые вздохи и бормотание нарушали тишину. Снаружи доносились редкие разрывы снарядов: активных боевых действий противник ночью не вел. Старшинов затянулся трофейной сигаретой. Он слушал.
– Продовольствия мало, но это полбеды, – размышлял Куников. – Воды нет. Патронов практически тоже нет. Десант у Южной Озерейки, судя по всему, потерпел неудачу, следовательно, завтра все освободившиеся силы навалятся на нас. С другой стороны, неудача основного десанта делает наш десант основным. Штормить долго не может, ну, еще день, не больше. Через сутки непременно придет подкрепление, придут большие силы. Но эти сутки… тяжелые будут сутки…
– Люди устали, Цезарь Львович, теряют осторожность. Вот что меня тревожит, – сказал Старшинов.
Куников глянул сбоку, склонив голову. Старшинов уже знал этот жест: попало в цель. «Эх, товарищ майор, – подумал он, – что ты за человек за такой, все хватаешь с полуслова. С такими людьми, как ты, жить бы и жить. Но коротка фронтовая дружба. Убьют завтра меня или тебя – и амба. Только память останется на всю жизнь, вечная память и вечная боль».
Вот он сидит, курит. Ватник распахнут, на груди на треугольной ленточке (таких теперь и не увидишь) единственная награда – мирная медаль «За трудовое отличие». Чепуха какая с этим наградами. Правда, ему бы сейчас в награду пару часов сна с гарантией, что ничего не произойдет. Контр-адмирал Холостяков такое практикует: наградить не в его власти – так отправляет отличившегося денька на три в дом отдыха отоспаться и насладиться тишиной…
Мысли их текли согласно. О том же примерно думал и Цезарь: о людях, о своем замполите. Как повезло, что такой славный парень, отважный, умница, тактичный, надо бы ему отдохнуть, да где там!
Теперь, пока темно, предстоит обойти всю линию обороны, все осмотреть лично, проследить за эвакуацией раненых, хотя бы подальше от огня, если уж нет возможности отправить в тыл. И, конечно, вскроются бреши в обороне, а чем же их затыкать?..
Вот поднял голову, лысую, лобастую, добрые темно-карие глаза, добрый рот с загнутыми кверху уголками, твердый подбородок с ямочкой, большой добрый нос, большие уши… «Редко встретишь лицо, на котором столько твердой доброты», – думал Старшинов. Трет ладонью щеку, где-то в сознании, должно быть, мелькает: надо бы побриться… Встал. Пора. Надевает ушанку, застегивает ватник, ремень с ножом, с пистолетом…
К утру 5 февраля германское командование, сознавая опасность существования неконтролируемой линии побережья в непосредственной близости от Новороссийска, подтянуло к Малой земле две свежие дивизии, в том числе одну горнострелковую. Всю ночь линия побережья подвергалась интенсивному обстрелу. С утра огонь батарей сосредоточился вдоль передней линии обороны плацдарма. В воздухе закружились вражеские самолеты. Плацдарм сотрясался от взрывов.
Десантники тоже получили ночью подкрепление – 200 человек. Но кончались боеприпасы. На каждого бойца оставалось по диску на автомат, по две-три гранаты. Не было воды. Утром прошел дождь. Скупую, пропахшую гарью влагу собирали по каплям.
В результате ночного обхода принято было решение придерживаться той же гибкой оборонительной тактики, которая была применена в дневном бою 4 февраля. Особое внимание обратить на самоконтроль, так как вследствие усталости и ожесточения возможна неверная оценка обстановки, неоправданный риск, лихачество – недопустимые, ставящие под удар общее дело. Беречь патроны, стрельбу из автоматов вести по ясно видимым целям с расстояния не более 50–100 метров и только одиночными выстрелами. Гранаты бросать в исключительных случаях, по большим группам противника, с расстояния, гарантирующего попадание. Максимально использовать трофейное вооружение и боеприпасы, собрать весь боезапас с убитых; беречь продукты питания, и особенно воду, суточную норму сократить втрое. Создать две группы особого назначения и использовать их в качестве подвижного резерва для оказания помощи на наиболее критических участках обороны.
Группы особого назначения в отряде особого назначения… Ими командовали коммунисты Николай Кириллов и Кондрат Крайник.
Как описывать день 5 февраля? Пусть все, что вы знаете о Великой Отечественной войне, встанет перед вами, читатель: пограничные заставы и Брестская крепость, дни Ленинграда и Сталинграда, сквозные раны и смерть, вырывающая землю из-под ног.
Во второй половине дня, потеряв голову от бесплодных потуг, фашистское командование прибегло к глупейшему психологическому маневру. Вдоль переднего края были установлены громкоговорители. Голос на ломаном русском языке вещал:
– У вас нет ни патронов, ни пищи, ни воды. Дальнейшее сопротивление бесполезно. Германское командование гарантирует вам жизнь, а вашим раненым лечение. Если вы проявите ненужное упрямство, германское командование распорядится одним ударом сбросить вас в море. Тогда не ждите пощады.
Зловещее затишье воцарилось на плацдарме. Плыли по небу растрепанные тучи, не обещавшие более дождя. Усталые бойцы осматривали оружие, пересчитывали патроны. Немцы ждали. И вдруг из балочки, где лежали раненые, слабо зазвучала на мотив «Раскинулось море широко» знакомая каждому десантнику песня о Севастополе:
И если, товарищ, нам здесь умирать,
Умрем же в бою, как герои.
Ни шагу назад нам нельзя отступать,
Пусть нас в эту землю зароют.
Песня ширилась. Пересохшими и растрескавшимися губами ее подхватили вдоль всей оборонительной линии. Суровый мужской хор гремел над плацдармом. Под эту песню закрывались глаза умирающих, вложивших в нее последнее дыхание…
Во второй половине дня танки противника и цепи автоматчиков проникли в расположение штаба десанта. Горстка людей, мозг десанта, они и не подумали отступить. К счастью, подоспел Николай Кириллов со своими ребятами и ружьями ПТР. Один танк был подбит, остальные, пятясь, скрылись из виду.
На протяжении 5 февраля на различных участках обороны было отражено от 12 до 17 атак противника. Нигде десантники не отошли с позиций ни на шаг. Там, где немцам удавалось прорваться по трупам героев, положение восстанавливалось неистовыми ударами групп специального назначения Кириллова и Крайника.
– И шо это они с нами кантуются? – вытирая лоб, удивлялся неунывающий одессит Владимир Сморжевский. – И сказали ж ясно, шо одним ударом сбросят в море. Громко, по радио. Ну, так надо же сбрасывать, в чем же дело? Пардон… И кто же следующий?
«Следующий» не заставлял себя ждать. И снова приходилось говорить «пардон»: Сморжевский не привык напрасно тратить патроны.
Из письма Куникова командиру НВМБ Г.Н. Холостякову:
«Старший краснофлотец товарищ Сморжевский истребил лично за два дня боев 27 фашистов, из них 4 офицеров. Уничтожил пулеметный расчет. Он просит передать Вам трофейный пистолет, взятый им сегодня в бою».
(Участвуя в штурме Новороссийска в сентябре 1943 года в составе куниковского 393-го Отдельного батальона морской пехоты, В. Сморжевский водрузил знамя над вокзалом. 23 января 1944 года, в первый день длительных и кровопролитных боев за Керчь, младший лейтенант Владимир Сморжевский пал смертью героя со знаменем в руках.)
Тяжелораненый Алексей Тарановский продолжал руководить обороной своего участка. У него осталось десять бойцов. На них шли танки и автоматчики. Десантники стояли насмерть, но не пропустили врага. Когда подоспел Кириллов со своими людьми, в живых оставалось четверо. Все были изранены. Пространство перед позицией было сплошь усеяно трупами в серо-зеленых шинелях.
Дважды раненный, Сергей Белов поднимал свое отделение в рукопашные схватки. После третьего ранения он потерял сознание.
Краснофлотец Ювеналий Серов с тремя ранеными товарищами оказался в окружении. Близким разрывом гранаты был разбит пулемет, из которого он отстреливался, а Серову перебило осколком правую руку. Краснофлотец подполз к ящику с трофейными гранатами, с трудом оторвал крышку и стал метать гранаты левой рукой. Взрывные шнуры вырывал зубами.
Семнадцать атак отбил на правом фланге отряда пулеметчик Павел Потеря со своим музейным «максимом». Когда патроны кончились, он зарыл пулемет в землю и взялся за трофейное оружие. После очередного налета вражеской авиации Потерю в бессознательном состоянии извлекли из-под земли.
По-прежнему мощно поддерживала десант артиллерия базы.
Несмотря на плохую погоду, самоотверженно помогали десантникам штурмовики-«илы» полка Мирона Ефимова. Несколько раз они пытались сбросить боеприпасы, продовольствие, медикаменты. Сильный зенитный огонь не позволял снизиться. Все-таки часть патронов куниковцы подобрали, и это пришлось как нельзя кстати.
Весь день командир десанта обходил позиции, появляясь там, где было всего жарче, хладнокровно определял по звуку степень опасности очередного «гостинца», не спеша ложился, если было необходимо, поднимался, отряхивался и шел дальше. Фляга его была полна, но он не прикасался к ней. Это была вода для раненых. Здоровым он говорил только два слова: «Надо, дорогой». Раненых устраивал поудобнее, поил водой, подбадривал, уверял, что, как только стемнеет, придет подкрепление, будет вода, много воды, и всех эвакуируют на Большую землю. Времени успокаивать не было, но он не считал, что его можно потратить более рационально. Ничто на свете не было для него важнее этого – утешить и подбодрить боевых друзей, родных духом и плотью, совместным подвигом, совместно пролитой кровью. Прощаясь, он крепко целовал каждого, и они отвечали ему слабыми обескровленными губами. Его посещение внушало уверенность, что жизнь не кончена и враг не доберется до них, обессиленных и беспомощных, пока есть на плацдарме хоть один защитник.
К исходу 5 февраля немецкое командование подсчитало потери. Они были огромны. Ни одна из задач дня не была выполнена. Не только разрезать, но даже вклиниться в оборону десантников и потеснить их не удалось нигде.
На плацдарме итоги дня оценивали скупыми словами: линия обороны удержана на всем протяжении, люди дрались умело и хладнокровно; не раненых почти нет, но оставаться в строю с легкими ранениями – уже норма. Если удастся раздобыть боеприпасов и воды, то на протяжении 6 февраля десантники удержат плацдарм, даже если подкрепление не прибудет и в эту ночь.
Надо ли говорить, что стояло за этим суховатым выводом?
Все-таки, пожалуй, надо. Нынешнее поколение выросло в мире, и для многих самым сильным физическим страданием был обыкновенный вирусный грипп.
Что ж, оттолкнемся от этого гриппа, как от состояния, знакомого всем. Стоит лишь припомнить: температура, озноб, сонливость, слабость, апатия и безразличие, ничего не хочется, лечь, не двигаться, и не дай Бог, чтобы кто-то потревожил. Болеть особенно ничего не болит, разве только голова или немного живот… А если заставить нас встать, работать? Допустим, рыть землю. А если драться?
А если пуля в желудке? Если разорвано легкое? Если в перебитом бедре нагноение и красная гангренозная полоса ползет к животу? Если нет воды и температура 41°, а над головой холодное февральское небо и комья земли от разрывов сыплются на лицо? Если от боли синеет под ногтями и мутится разум? Если с перебитыми ногами надо не уйти от пулемета и час, и два, и три? Или совсем не уйти…
Это было. И совершали это обыкновенные люди, не силачи какие-нибудь, нет, обыкновенные в полном смысле слова – в самом высоком смысле.
5 февраля в 22 часа 30 минут канонерская лодка «Красный Аджаристан» подошла к плацдарму южнее пристани рыбозавода. Спустя 40 минут севернее этой пристани подошла к берегу «Красная Грузия». Несмотря на сильный шторм, сопровождавшийся снежными зарядами, в эту ночь на плацдарме были высажены 255-я бригада морской пехоты полковника А.С. Потапова, часть 165-й стрелковой бригады и часть отдельного парашютно-десантного полка.
Борьба в одиночку кончилась».[64]
У немцев полная неразбериха
А как выглядели эти события с точки зрения немцев? Исследователь Пауль Карель в своей книге «Восточный фронт. Выжженная земля» так описал советский десант: «Там себя в операции проявил русский офицер. События в поселке Станичка – особая глава в истории войны в России.
В ту ночь, когда в Озерейке осуществлялась главная десантная операция, диверсионно-десантный отряд в несколько сотен человек высадился у Станички, предместья Новороссийска, в качестве отвлекающего маневра. Командовал майор ЦЛ. Куников, офицер морской пехоты, по профессии инженер.
Куников набирал себе людей в самых разных частях Черноморского флота. Все они были отчаянные смельчаки и получили специальную подготовку для ближнего боя и диверсий.
4 февраля за два часа до рассвета бойцы Куликова погрузились в Геленджике на суда 4-й флотилии под командованием лейтенанта Н.Я. Зипядона. Когда корабли подошли к мысу Мысхако и им оставалось еще пятнадцать – двадцать минут хода, советская артиллерия, находившаяся на восточной стороне бухты, открыла огонь по немецким сооружениям береговой обороны и береговым батареям.
Под прикрытием этого заградительного огня небольшая флотилия Зипядона понеслась к берегу у Станички. Когда глубина была примерно по грудь, десантники Куникова выпрыгнули за борт и пошлее к берегу по воде.
Через четверть часа первые двести пятьдесят моряков оказались на берегу. Они были у самых ворот в Новороссийск и уже захватили несколько домов на окраине поселка Станичка.
В морской крепости Новороссийск сравнительно хорошо закрепилась 73-я пехотная дивизия. В городе находились пехотные, инженерные части и части истребителей танков, а также штаб 186-го гренадерского полка, там же располагались и два главных управления – 16-е и 18-е управления базой флота.
Западный мол занимала батарея 105-мм гаубиц. Ядро обороны бухты и порта составляло зенитное боевое подразделение 164-го резервного зенитного дивизиона с двумя 88-мм орудиями, собственно береговая оборона внизу на берегу находилась в руках частей 10-й румынской дивизии.
И под носом этих сил майор Куников высадился у Станички! При первых лучах восходящего солнца его небольшая флотилия вошла в Цемесскую бухту. Мимо корабельных орудий. Мимо грозных 88-мм пушек, установленных на голом холме в трехстах метрах над входом в бухту. С немецкой стороны не последовало ни единого выстрела.
«Я хорошо видел корабли. Но тревоги не было, и я не мог знать, свои это или нет», – впоследствии говорил трибуналу лейтенант, командовавший зенитным подразделением с двумя 88-мм орудиями.
В итоге, когда заговорила русская артиллерия и лейтенант понял, что происходит, действовать было уже поздно: береговой плацдарм Куникова находился в мертвом пространстве, вне досягаемости немецких орудий.
У второго 88-мм орудия, согласно свидетельству унтер-офицера Эберса, вообще не видели десантных судов, а телефонная связь с батареей прервалась, как только был открыт заградительный огонь. Более того, орудие очень скоро получило несколько серьезных ударов и потеряло боеспособность.
Прикрывающие берег отряды 10-й румынской пехотной дивизии были полностью деморализованы мощным артиллерийским огнем русских, и, как только перед их разрушенными оборонительными сооружениями появился первый советский солдат, румыны побежали, не выпустив ни единой пули.
Через полчаса один из штурмовых отрядов Куникова достиг позиции еще боеспособной 88-мм пушки. Поскольку это была не самоходная пушка и без тягача, немецкий лейтенант приказал взорвать орудие и отступил вместе с расчетом. Впоследствии его отдали под трибунал, но оправдали.
Второе орудие, поврежденное, расчет взорвал, когда все попытки восстановить связь с ротой не дали результата.
При такого рода обороне неудивительно, что первая волна майора Куникова не только не понесла никаких потерь, но и быстро продвинулась вперед, смогла закрепиться и создать плацдарм для остальных сил. Шестьсот русских десантников, пришедших со второй волной, нашли, таким образом, хорошо подготовленные позиции.
У немцев, напротив, все шло не так. Никто не знал, что произошло. Владевшие необходимой информацией румынские части отступили в горы. Бойцы Куникова окопались поодиночке или маленькими группами и так бешено отовсюду стреляли, что у непосвященных складывалось впечатление, будто высадилась целая дивизия. Абсолютное незнание ситуации лишило немецкое командование твердости.
…Утром 4 февраля и немецкое, и советское командование оказалось перед совершенно неожиданной ситуацией. Советский командующий Черноморской группой генерал Петров, до последнего момента угнетенный провалом главного десанта в заливе Озерейка, понял, что, вопреки всем ожиданиям, горстка его солдат захватила береговой плацдарм непосредственно у Новороссийска и, более того, захватила стратегически ключевую позицию на Новороссийском фронте. То, что планировалось как ложный маневр, обернулось главным успехом.
Генерал фон Блинау, командир 73-й пехотной дивизии в Новороссийске, и генерал Вецель, командир 5-го корпуса, с удивлением признали успешность операции русских. Однако они тоже обратили внимание на то, что высадились лишь небольшие силы русских. Обе стороны, следовательно, имели перед собой одни и те же факты, но выводы, которые они из них сделали, были прямо противоположны. Вот откуда пришла настоящая беда.
Любой знакомый с советскими методами ведения боев и русскими солдатами должен был бы понимать, что, когда они совершают прорыв, меры нужно принимать немедленно. Если русским позволить окопаться и организовать оборону, выбить их с позиций чрезвычайно сложно.
Необходимо было тут же предпринять контратаку всеми доступными силами. Привлечь военно-морской штаб, личный состав, руководителей управлений порта, а также все имеющиеся в распоряжении части, такие как 73-я пехотная дивизия, румыны и 10-й штрафной батальон. Всех нужно было бросить в бой туда и тогда. Включая поваров и писарей, сапожников и пекарей и бесчисленных чиновников. Всех. И сразу.
Однако дивизия и корпус хотели действовать наверняка, начали подготовку. Роты и батальоны подтягивались из самых разных участков фронта корпуса, и контратаку назначили на 7 февраля.
Но 7 февраля – три раза по двадцать четыре часа. Генерал Петров, напротив, ждал только двенадцать часов. И начал действовать.
В ночь с 4 на 5 февраля под прикрытием поразительно точных советских береговых орудий, расположенных лишь в полутора километрах на восточном берегу Цемесской бухты, он двинул на плацдарм целый воздушно-десантный полк на катерах и небольших десантных судах. У берега русские солдаты прыгали за борт и плыли в ледяной воде.
В последующие две ночи Петров решительно перебросил на береговой плацдарм все те формирования, которые первоначально предназначались для главного десанта в заливе Озерейка – три бригады морской пехоты и войска специального назначения, в целом более восьми тысяч человек. Среди них такие отборные формирования, как 225-я и 83-я Краснознаменные бригады морской пехоты, 165-я стрелковая бригада, располагающая бронебойным оружием. Таким образом, береговой плацдарм в четыре километра шириной и три километра глубиной до отказа был набит войсками и оружием. Этими силами плацдарм увеличили до двадцати квадратных километров – т. е. пять километров на четыре…
7 февраля немецкая контратака, призванная ликвидировать береговой плацдарм, началась «в соответствии с планом». То, что было возможно три дня назад, теперь для немецких сил оказалось неразрешимой задачей.
Русские окопались превосходно. По флангам и в подлеске горы Мысхако они расположились в глубоких окопах на одного человека, и ничто не могло заставить их сдвинуться с места. Каждую из этих местных крепостей нужно было брать в ближнем бою. Импровизированные противотанковые заграждения и очень хорошо замаскированные «бах-бух» орудия тоже являлись серьезными препятствиями. Но страшнее всего были советские береговые батареи, стрелявшие по наступающим с холмов на восточной стороне. Их огонь направляли с высоты за Станичкой наблюдатели, от чьих глаз не мог укрыться никто.
Связной Хайнц Штейнбауэр рассказал, с чем, например, столкнулся в Станичке 213-й пехотный полк. В переброшенном из Анапы 1-м батальоне 1-й взвод 2-й роты потерял все 2-е отделение еще на подходе к улице Анапской, последующие двадцать четыре часа шли яростные бои за каждый дом, и улицу Анапскую просто невозможно было пересечь.
Завоевание двух кварталов площадью двести квадратных метров стоило двадцати одного убитого и семидесяти раненых. Командир 73-й пехотной дивизии испытал шок: его батальоны только что были пополнены.
Доставленные вскоре после высадки советского десанта донесения 198-й пехотной дивизии, которая направила в Станичку свой 305-й гренадерский полк, тоже дают представление о жестокости происходивших боев. 305-й гренадерский полк также в первые часы боевых действий испытал на себе эффективность работы русской артиллерии. Целые подразделения были уничтожены прямыми попаданиями еще до того, как полк приблизился к рубежу обороны.
