Текст книги "Американская фантастика. Том 4"

Автор книги: Курт Воннегут-мл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 23 страниц)

XXXII

– Клянетесь ли вы говорить правду, всю правду, одну только правду, и да поможет вам бог?

– Клянусь, – сказал Пол.

Заполнившие зал судебных заседаний телевизионные камеры откатились от Пола, чтобы показать пятидесяти миллионам телевизионных экранов табло на южной стене зала Федерального суда Айлиума. Там же, немного позади и выше доктора Пола Протеуса, сидел судья – «Управляющий Небом», как мысленно окрестил его Пол. Обвиняемый, сидевший сейчас на скамье для свидетелей, скорее напоминал старомодную панель управления, чем человека: он весь был обвит проводами от приборов, определяющих температуру, давление и потовыделение, установленных на его груди, запястьях, под мышками, на висках и на ладонях. Провода эти шли в серый кабинет, расположенный под местом дачи свидетельских показаний. Там полученные данные интерпретировались должным образом, преобразовывались и передавались на табло размером в квадратный ярд, расположенное над головой Пола.

Стрелка-индикатор на этом табло, в данный момент направленная вниз, была устроена таким образом, чтобы свободно двигаться между черной буквой «П» (правда) справа и красной буквой «Л» (ложь) слева или же останавливаться в промежуточных делениях между ними.

Пол признал себя виновным в саботаже, но сейчас, спустя три недели после своего ареста, находился под судом по обвинению в государственной измене.

– Доктор Протеус, – злобным тоном обратился к нему прокурор. Телевизионные камеры ухватили его злобную усмешку и тут же переключились на крупные капли пота, выступившие у Пола на лбу. – Вы признали себя виновным в саботаже, не правда ли?

– Да, это так. – Стрелка подлетела к букве «П» и снова заняла нейтральную позицию, показывая, что с точки зрения Пола его слова полностью соответствуют истине.

– Этот заговор саботажников, во главе которого стояли вы, в качестве своего метода избрал следующие действия – я цитирую ваше знаменитое письмо: «И если никакими иными средствами нам не удастся положить конец этому беззаконию, мы готовы к тому, чтобы применить силу». Это ваши слова, доктор?

– Слова эти были написаны кем-то другим, однако они отвечают моим убеждениям, – сказал Пол.

– И слово «беззаконие» относится в данном случае к нынешней механизированной экономике?

– К будущей тоже.

– Вашей главной целью, насколько я понял, было разрушить машины, с тем, чтобы люди в большей степени смогли принимать личное участие в производственном процессе?

– Некоторые из машин.

– Какие же именно, доктор?

– Это еще предстоит определить.

– Ага! Значит, этого вы еще не определили, не так ли?

– Первым делом следовало бы убедить американцев в необходимости ограничения сферы деятельности машин.

– И вы намерены в случае необходимости навязать это решение силой? Вы готовы силой заставить американский народ принять это искусственное решение, сделать этот шаг назад?

– От всех остальных животных человека отличает его способность создавать орудия труда, – сказал Пол. – Честь ему и слава за это. И поэтому шаг назад после неверно сделанного хода является шагом в правильном направлении.

Телевизионные камеры уставились в пылающие справедливым гневом глаза прокурора и снова откатились в ожидании молний, которым предстоит посыпаться на голову обвиняемого.

Пол тоже дожидался громов и молний и знал при этом, что прокурору известно намного больше того, что здесь произнесено. Однако у Пола имелись сильные сомнения относительно того, известно ли суду, что секретарь Пола была членом Общества Заколдованных Рубашек, как и то, что ответы Пола, отмечаемые детектором лжи, как идущие от самого его сердца, были, по существу, синтезом лучших мыслей и слов Лэшера, Финнерти и профессора фон Нойманна.

У Пола было легко на сердце от сознания того, что он страдает за правое дело, в которое он верит, и что об этих его страданиях известно всему миру. Он ничуть не меньше самого прокурора сомневался в том, что программа Общества Заколдованных Рубашек являлась государственной изменой. Машины и правительственные учреждения были настолько переплетены в единое целое, что нападать на одно, не задевая при этом другое, было подобно попытке удалить больной мозг, надеясь спасти при этом больного. Необходим захват власти – пускай из самых лучших побуждений, но, тем не менее захват ее.

Единственными старыми знакомыми Пола в этом зале были Кронер, который, казалось, готов был расплакаться в любую минуту, и жирный, с поросячьими глазками Фред Беррингер. Этот, как думал Пол, явился сюда затем, чтобы собственными глазами увидеть отмщение убийце Шашиста Чарли.

Ни Анита, ни Шеферд на суд не пришли. Оба они были, по-видимому, слишком заняты, разрабатывая будущие кампании по разгрому всех тех, кто запутался в колючей проволоке на полях сражения жизни. Не было никакой необходимости для Аниты являться в зал суда для того, чтобы показать миру, каковы ее чувства по отношению к ее отщепенцу-супругу. Она достаточно ясно высказалась на эту тему в нескольких интервью представителям прессы. Она объяснила, что она вышла за Пола замуж совершеннейшим ребенком и что она рада тому, что все это кончилось, пока она еще достаточно молода для того, чтобы вкусить немного личного счастья. О том, каким именно будет это счастье, Пол уже знал, ибо она тут же заявила, что, как только ей удастся получить развод, она намерена выйти замуж за доктора Лоусона Шеферда.

Пол со скукой прочел ее заявление в печати, как будто это были сплетни, касающиеся кого-то другого, вроде, скажем, нападок начинающих актеров на продюсеров среднего возраста. Теперь его внимание было сосредоточено на более увлекательном предприятии – ему теперь нужно было успеть сказать как можно больше волнующих вещей в пользу Общества Заколдованных Рубашек и против механизированного общества, чтобы телевидение, транслирующее эти слова, разнесло их по всей стране.

– Это ваше «использование силы» – не рассматриваете ли вы его как объявление войны Соединенным Штатам, как государственную измену, доктор? – задал каверзный вопрос прокурор.

– Суверенная власть в Соединенных Штатах принадлежит не машинам, а народу, и народу принадлежит право взять ее в свои руки, когда ему заблагорассудится. Машины, – пояснил свою мысль Пол, – вышли за те рамки личного суверенитета, который в интересах управления государством был предоставлен им народом. Машины, организация труда и стремление к более высокой производительности, точно грабители, лишили американский народ свободы и стремления к счастью.

Пол повернул голову и проследил за тем, как стрелка остановилась на букве «П».

– Свидетель обязан глядеть в зал, – строго заметил судья. – Он обязан заботиться о том, чтобы говорить правду, всю правду, одну только правду. А детектор лжи сам знает, что ему делать.

Прокурор повернулся спиной к Полу, как бы давая понять, что у него к нему больше нет вопросов, а затем внезапно вновь повернулся к нему лицом и выкрикнул, тыча в Пола указательным пальцем:

– Вы ведь патриот, не так ли, доктор?

– Я стараюсь быть им.

– И вашим главным желанием является служить на пользу американскому народу?

– Да. – Пола поразила эта новая форма ведения допроса, к которой он никак не был подготовлен.

– А ваше пребывание на посту номинального главы Общества Заколдованных Рубашек – это, по-вашему, стремление к добру?

– Да, – сказал Пол.

Шепот в зале и поскрипывание стульев поведали Полу о том, что с детектором лжи что-то не в порядке. Судья постучал молотком.

– Прошу соблюдать порядок в зале. Судебный инженер, проверьте, пожалуйста, лампы и проводку.

Инженер подкатил свою стальную тележку к месту дачи свидетельских показаний и проверил контакты на Поле, обращаясь с ним как с предметом. Он проверил измерительными приборами состояние проводки в различных пунктах, вытащил серый ящик из-под трибуны, вынул и проверил все лампы, а затем установил все по местам. Это отняло у него не более двух минут.

– Все в порядке, ваша честь.

– Свидетель, назовите то, что вы считаете ложью, – сказал судья.

– Каждое новое научное открытие идет на пользу человечеству, – сказал Пол.

– Я протестую! – выкрикнул прокурор.

– Это всего лишь проверка инструмента и не протоколируется, – пояснил судья.

– Правильно, стрелка пошла влево, – сказал инженер.

– А теперь – правду, – приказал судья.

– Главная задача человечества состоит в том, чтобы делать человеческое существование приятным и полезным, – сказал Пол, – а не превращать людей в придатки машин, учреждений или систем.

– Пошла на «П», все в порядке, – сообщил инженер, засовывая металлический контакт глубже под мышку Полу.

– А теперь – полуправду, – раздалась команда судьи.

– Я удовлетворен, – сказал Пол.

Зрители одобрительно захихикали.

– Стрелка стоит точно посредине, – сообщил инженер.

– Продолжайте допрос, – разрешил судья.

– Я хочу задать этому патриотически настроенному доктору тот же самый вопрос, – проговорил прокурор. – Доктор, ваше участие в этом заговоре, поставившем себе целью свергнуть, э-э-э, машины, действительно ли оно определялось только вашим искренним желанием служить американскому народу?

– Я полагаю, да.

И снова беспокойное оживление в зале.

– Следовательно, вы только полагаете, не так ли? – переспросил прокурор. – А знаете ли вы, где сейчас находится стрелка, вы, доктор и патриот, так сказать, Патрик Генри 55
  Генри Патрик (1736–1799) – североамериканский политический деятель эпохи борьбы за независимость.


[Закрыть]наших дней?

– Нет, – смущенно сказал Пол.

– Она стоит точно посредине между «П» и «Л», доктор. Совершенно очевидно, что вы не уверены в правдивости своего ответа. Но, возможно, мы сумеем расколоть эту полуправду, с тем, чтоб выделить из нее подлинную правду. Мы выделим из нее ложь, как вырезают злокачественную опухоль.

– Хм.

– Может ли быть так, доктор, что эта ненависть к тому, что вы изображаете здесь, как несправедливость по отношению к человечеству, на деле является ненавистью по отношению к чему-нибудь значительно менее абстрактному?

– Возможно. Я не совсем понимаю вас.

– Я говорю о вашей ненависти к определенному лицу, доктор.

– Я не знаю, о ком вы говорите.

– Стрелка утверждает, что вы это знаете, доктор, вы знаете, что ваш пресловутый патриотизм является всего лишь выражением вашей неприязни, более того – вашей ненависти к одному из подлинных и величайших патриотов Америки за все время ее существования – к вашему отцу!

– Чушь!

– Стрелка утверждает, что вы лжете! – Подчеркивая свое отвращение, прокурор отвернулся от Пола. – Леди и джентльмены, члены суда и все телевизионные зрители, я беру на себя смелость утверждать, что этот человек нечто более серьезное, чем просто злобный мальчишка, для которого наша великая страна, наша великая экономика, наша цивилизация стала символом его отца. Отца, которого он подсознательно стремится погубить! Отца, леди и джентльмены, члены суда, телевизионные зрители, перед которым все мы в неоплатном долгу, ибо ему мы обязаны нашими жизнями, ибо это он, больше чем любой иной американец, сделал все для объединения сведущих людей и привел нашу цивилизацию к победе! Еще мальчишкой он возненавидел это великолепное украшение страниц нашей истории, отпрыском которого он сам является. А теперь, уже взрослым человеком, он перенес эту ненависть на то, что с успехом могло бы служить символом его отца, на нашу с вами страну, леди и джентльмены, члены суда и телезрители!

Можете называть это эдиповым комплексом, если вам угодно. Но он теперь уже взрослый человек, и я называю это государственной изменой. Попробуйте отрицать это, доктор, попробуйте отрицать!

– Попробуйте отрицать это, – повторил он еще раз почти шепотом.

Камеры развернулись и теперь накинулись на Пола, как стая собак, бросающихся на дичь, сбитую выстрелом с дерева.

– По-видимому, я не могу отрицать этого, – сказал Пол. Он беспомощно и задумчиво уставился на провода, которые пристально следили за всеми рефлексами, которыми бог наградил его для того, чтобы он мог себя защищать. Всего какую-нибудь минуту назад он был красноречивым рупором могущественной и мудрой организации. А теперь он вдруг оказался в одиночестве, решая свою собственную – сугубо личную – проблему.

– Если бы отец мой был владельцем зоомагазина, – наконец сказал он, – я, по-видимому, подсознательно стал бы отравителем собак.

Камеры нетерпеливо заметались взад и вперед, скользнули по лицам зрителей, выхватили на мгновение физиономию судьи, а затем снова уставились на Пола.

– Но если бы даже и не произошло всей этой неприятной истории, касающейся меня и памяти моего отца, я считаю, что я все равно верил бы в неправомерность власти машин. Есть много людей, которых никак не обвинишь в том, что они ненавидят своих отцов и которые, насколько мне известно, согласны со мной. И я считаю, что ненависть эта заставляет меня не только верить в правоту этого дела, но заставляет меня также предпринимать какие-то действия по отношению к системе. Стрелка согласна со мной?

Часть зрителей утвердительно кивнула.

– Хорошо. Значит, пока все правильно. Я подозреваю, что большинство людей руководствуется в своих действиях низменными побуждениями, и боюсь, что медицинские данные поддержат меня в этом. Низменные побуждения в значительной части являются тем, что заставляет людей, в том числе и моего отца, действовать. Боюсь, что такова уж человеческая натура.

Пол глянул в линзы телевизионной камеры, представил себе миллионы зрителей, которые сейчас видели и слышали его, и подумал, доходит ли смысл сказанного им хотя бы до кого-нибудь. Он попытался найти какой-либо более живой образ, который поможет им понять его слова. Образ такой встал перед его мысленным взором, но он счел его неприемлемым, но за неимением ничего лучшего он все-таки привел его.

– Самые красивые пионы, которые мне когда-либо приходилось видеть, – сказал Пол, – росли почти на чистых кошачьих экскрементах. Я…

Звуки волынок и барабанов ворвались в зал снизу, с улицы.

– Что там происходит? – потребовал объяснения судья.

– Какой-то парад, сэр, – ответил один из стражников, выглянув в окно.

– А что за организация? – продолжал судья раздраженно. – Я их всех призову к ответу за подобное безобразие.

– Одеты как шотландцы, сэр, – сказал стражник, – а во главе их дюжина ребят, переодетых индейцами.

– Ну ладно, – с еще большим раздражением решил судья, – мы приостановим дачу свидетельских показаний, пока они не пройдут.

Кирпич грохнулся в окно зала судебных заседаний, осыпав градом осколков стекла американский флаг справа от судьи.

XXXIII

Лимузин государственного департамента, направляющийся в город Нью-Йорк, вторично пересек реку Ирокез в городе Айлиуме. На заднем его сиденье находились мистер Юинг Дж. Холъярд, шах Братпура, духовный владыка шестимиллионной секты Колхаури, и Хашдрахр Миазма – переводчик и племянник шаха. Шах и Хашдрахр, мучимые ностальгией по колокольчикам храмов, брызгам фонтанов и крикам стражи во дворе дворца, отправились теперь домой.

Когда вся эта экспедиция пересекала мост в прошлый раз, в самом начале их поездки, Холъярд и шах, каждый в соответствии с требованиями своей собственной культуры, были равны в своем блеске, а Хашдрахр был просто придатком в качестве третьего лица. Теперь иерархия путешественников претерпела некоторые изменения. Функции Хашдрахра расширились, и теперь он был не только языковым мостом между шахом и Холъярдом, но и промежуточной социальной ступенькой между ними.

Погруженный в размышления о загадочности человеческой натуры, которую так трудно определить велениями одной только доброй воли, мистер Холъярд всем своим видом являл полное отсутствие какого-либо ранга столь же очевидно, сколь доктор Холъярд представлял очень высокий ранг. И хотя он ни словечком не обмолвился своим подопечным относительно того, что сдача экзаменов по физической подготовке могла означать буквально жизнь или смерть для его карьеры, они почувствовали, что его положение разлетелось вдребезги сразу же, как только его принесли из гимнастического зала Корнелля и привели в чувство.

Когда Холъярд пришел в себя и, сняв совершенно истрепанные шорты и теннисные туфли, надел свой обычный костюм, в зеркале перед ним предстал не шикарный, одетый со вкусом космополит, а старый и разряженный в пух и прах дурак. Тут же были отменены бутоньерка, яркий жилет и цветная рубашка. Так один за другим исчезли аксессуары и символы неудачного дипломата. И теперь его наряд представлял комбинацию белого, черного и серого. Следует отметить, что и состояние его духа было окрашено в те же цвета.

И как бы только для того, чтобы показать, что ему еще оставалось что терять, последовал еще один сокрушительный удар. Персональные машины государственного департамента чисто автоматически, в соответствии с законами и порядками, с непостижимой для человеческого разума последовательностью возбудили против него дело в суде, поскольку он никогда не имел права на степень доктора философии, на свой классификационный номер, а если уж быть совершенно точным, то и на собственный текущий счет в банке.

«Я намерен выступить в вашу пользу», – писал ему непосредственный начальник, но Холъярд прекрасно понимал, что это было просто древнее магическое заклинание, которое ничем не поможет ему в джунглях металла, стекла, пластика и инертного газа.

– Хабу? – произнес шах, не глянув даже в сторону Холъярда.

– Где мы находимся? – спросил Хашдрахр у Холъярда, ради формы заполняя социальный разрыв, хотя, ей-богу, это братпурское слово было уже прекрасно известно Холъярду.

– Айлиум. Помните? Мы уже пересекали реку по этому мосту, только в обратную сторону.

– Накка такару туие, – произнес шах, кивнув.

– Мм?..

– Где такару плюнул вам в лицо, – перевел Хашдрахр.

– Ах, это! – Холъярд улыбнулся. – Надеюсь, что вы не увезете этот инцидент к себе на родину в качестве главного воспоминания о Соединенных Штатах. Это же ведь весьма странный, непоказательный, единичный и глупый случай. И он ни в коем случае не может считаться выражением темперамента американского народа. Этот неврастеник просто вынужден был проявить свою агрессивность перед вами, джентльмены. Заверяю вас, вы можете путешествовать по этой стране еще хоть шесть сотен лет и никогда больше не увидите ничего подобного.

Холъярд все время старался ничем не проявлять своей горечи. В эти последние дни своей карьеры он продолжал с печальным озлоблением безупречно выполнять свои служебные обязанности.

– Забудьте о нем, – сказал он, – и вспомните все остальное, что вам удалось увидеть здесь, и попытайтесь представить себе, какие преобразования может претерпеть ваша страна.

Шах задумчиво заквохтал.

– И при этом без каких-либо затрат с вашей стороны, – продолжал Холъярд. – Америка направит к вам инженеров и управляющих, специалистов абсолютно во всех отраслях, с тем, чтобы изучить ваши ресурсы, распланировать вашу модернизацию, проверить и классифицировать ваших граждан, организовать кредит, механизировать страну.

Шах продолжал задумчиво кивать головой.

– Пракка-фут такки сихн, – заговорил он наконец, – соули ЭПИКАК, сики кану пу?

– Шах сказал, – перевел Хашдрахр, – прежде чем предпринять этот первый шаг, не будете ли вы столь любезны спросить у ЭПИКАК XIV, для чего созданы люди?

Лимузин остановился у въезда на мост со стороны Усадьбы. На этот раз дорогу ему загородила не команда Корпуса Ремонта и Реконструкции, а плотная фаланга арабов. И как бы на тот случай, если их флаги и костюмы произведут на зрителей недостаточно ошеломляющий эффект, во главе процессии стояли два человека в индейских нарядах и в боевой раскраске.

– Динко? – спросил шах.

– Армия? – перевел Хашдрахр.

Холъярд впервые за много, недель искренне рассмеялся. Чтобы кому-нибудь, пусть даже иностранцу, при взгляде на все эти цветные флаги, кушаки и игрушечное оружие пришло в голову, что это боевое подразделение, это уж слишком!

– Просто люди переоделись для забавы.

– У некоторых из них имеются винтовки, – сказал Хашдрахр.

– Дерево, картон и краски, – пояснил Холъярд. – Это все имитация.

Он взял переговорную трубку и скомандовал шоферу:

– Попытайтесь-ка проехать мимо них, а затем по боковой улице – по направлению к зданию суда. Там должно быть спокойнее.

– Слушаюсь, сэр, – неохотно отозвался шофер. – Хотя я, сэр, не знаю. Не нравится мне что-то, как они смотрят на нас, а все движение по ту сторону реки выглядит так, будто там от чего-то удирают. Может быть, нам следовало бы развернуться и…

– Глупости! Заприте дверцы, посигнальте и езжайте своим путем. Этого еще недоставало – из-за какой-то обезьяньей процессии нарушать государственные мероприятия!

Пуленепроницаемые стекла в дверцах поднялись до отказа, дверные замки щелкнули, и лимузин неуверенно двинулся в оранжевые, зеленые и золотые шеренги арабов.

Усыпанные фальшивыми драгоценностями кинжалы и кривые сабли застучали по бронированным бортам лимузина. Перекрывая вопли арабов, послышались винтовочные выстрелы. В нескольких дюймах от головы Холъярда в борту лимузина вдруг появились две пробоины.

Холъярд, шах и Хашдрахр бросились на пол. Лимузин продолжал вспахивать толпу арабов на боковой улице.

– Направляйтесь к зданию суда! – крикнул Холъярд с пола шоферу. – А затем по бульвару Вестингауза!

– Катитесь вы к черту! – отозвался шофер. – Я тут же вылезу. Весь город перевернут вверх дном!

– Оставайтесь за рулем, иначе я убью вас! – яростно выкрикнул Хашдрахр. Своим жалким телом он, как щитом, прикрывал священную особу шаха, приставив одновременно острие кинжала с золотой рукоятью к шее шофера.

Остальные слова Хашдрахра были заглушены раздавшимся рядом с ними взрывом, сопровождавшимся криками и ударами осколком по крыше и бортам лимузина.

– Мы у здания суда! – крикнул шофер.

– Очень хорошо. Теперь сверните налево! – скомандовал Холъярд.

– Господи! – воскликнул шофер. – Да вы только поглядите!

– В чем там еще дело? – дрожащим голосом спросил Холъярд, распростертый на полу вместе с шахом и Хашдрахром. Он мог разглядеть только небо, верхушки зданий и проплывающие клубы дыма.

– Шотландцы, – произнес шофер упавшим голосом. – Господи, сюда еще и шотландцы направляются. – Лимузин остановился, заскрежетав тормозами.

– Хорошо, тогда подайте назад и…

– Да что у вас там, на полу, радар, что ли? Вы только гляньте в заднее окно, а уж потом говорите мне, подавать или не подавать машину назад.

Холъярд осторожно поднял голову и выглянул в окно. Лимузин накрепко застрял в толпе – волынщики впереди, а сзади отряд Королевских Пармезанцев, которые в это время выскакивали из Автоматического базара по другую сторону улицы от здания суда.

Взрывом разметало конвейерные ленты рынка и выбросило через выбитые стекла на улицы целый град консервных банок. Автоматическая касса выкатилась на улицу, держась каким-то совершенно непонятным образом вертикально на своем круглом пьедестале. «Видели ли вы нашу особую брюссельскую капусту?» – успела поинтересоваться она, а потом запуталась в собственных проводах и грохнулась на тротуар подле лимузина, изрыгая мелочь из смертельной раны.

– Да ведь им не до нас! – воскликнул шофер. – Вы только посмотрите!

Королевские Пармезанцы, шотландцы и горстка индейцев объединенными усилиями пытались протаранить дверь суда свалившейся телефонной будкой.

Дверь разлетелась вдребезги, и атакующие по инерции влетели вслед за будкой внутрь.

Несколько секунд спустя они снова появились в дверях, неся на своих плечах человека. Он казался марионеткой в этой немного обезумевшей от радости толпе. Обрывки проводов, свисавшие у него отовсюду, только усиливали это сходство.

– К Заводам! – кричали индейцы.

Толпа, высоко подняв, точно звездно-полосатый флаг, своего героя, с веселыми возгласами двинулась во главе с индейцами к мосту через реку Ирокез, под звуки волынок и барабанный бой громя и взрывая все на своем пути.

Лимузин в течение часа оставался там, где его затерло потоком Королевских Пармезанцев и шотландцев, пока глухие разрывы гремели по городу подобно шагам пьяного гиганта. Под прикрытием дымовой завесы наступили сумерки. Каждый раз, когда казалось, что можно спастись, Холъярд подымал голову, чтобы узнать причину временного затишья, но каждый раз новые волны вандалов и грабителей заставляли его снова опуститься на пол.

– Ну хорошо, – проговорил он наконец, – я думаю, что теперь с нами уже ничего плохого не случится. Давайте попробуем добраться до полицейского участка. Там мы будем под защитой, пока вся эта заваруха не кончится.

Опираясь на руль, шофер нагло потянулся.

– Вы что, думаете, что смотрите на футбольный матч или что-нибудь в этом роде? Возможно, вам показалось, что все идет точно так, как прежде?

– Я не знаю, что происходит, точно так же, как и вы. А теперь поезжайте к полицейскому участку, понятно? – сказал Холъярд.

– Вы воображаете, что можете командовать мной только потому, что у вас есть докторская степень, а у меня ее нет?

– Делайте, как он велит, – прошептал Хашдрахр и снова приставил острие клинка к затылку шофера.

Лимузин двинулся по захламленным и опустевшим сейчас уже улицам к главному штабу стражей порядка в Айлиуме.

Улица перед полицейским участком была белая как снег от рассыпанных учетных карточек – пятьдесят тысяч карточек, с которыми машины учета личного состава и машины по предупреждению преступлений в Айлиуме вели свою беспрестанную игру – сортировали, перекладывали сверху вниз и снизу вверх, выдергивали из середины, знакомились с данными, ставили новые пометки, отпечатки пальцев – и все значительно быстрее, чем способен уследить человеческий глаз, проверяя по нескольку раз каждую карточку, неизменно защищая интересы правящего класса, всегда и любой ценой. Дверь здания была сорвана с петель, а за нею виднелись целые сугробы сваленных грудой подшивок.

Холъярд чуть приоткрыл окно.

– Эй, кто-нибудь! – позвал он, с надеждой ожидая появления полицейского. – Есть там кто-нибудь?! – И он осторожно приоткрыл дверцу.

Не успел он снова захлопнуть ее, как двое индейцев с пистолетами в руках рывком распахнули ее.

Хашдрахр бросился на них с кинжалом и тут же свалился без сознания от сильного удара. Он упал на дрожащего шаха.

– Я говорю… – начал было Холъярд, но тут же получил удар и сам потерял сознание.

– К Заводам! – скомандовали индейцы.

Когда Холъярд пришел в себя, его раскалывающаяся от боли голова лежала на полу лимузина, а сам он наполовину вывалился из открытой дверцы.

Машина стояла напротив салуна у самого моста. Фасад салуна был закрыт мешками с песком, в помещении салуна находились люди, которые принимали и передавали что-то по радио, отмечали что-то булавками на картах, смазывали и чистили оружие, время от времени поглядывая на часы. Самый въезд на мост представлял не что иное, как мощный блиндаж из мешков с песком и деревянных брусьев, амбразуры которого были направлены на орудийные башни и доты Заводов Айлиум по другую сторону реки. Люди в самых разнообразных военных мундирах расхаживали по укреплению в праздничном настроении, приходя и уходя по собственному желанию, по заданиям, по-видимому, известным только им одним.

Индейцы с шофером куда-то исчезли, а шаху и Хашдрахру, взволнованным и оробевшим, устраивал разнос высокий человек, наряженный в индейскую рубашку, но без боевой раскраски на лице.

– Черт побери! – орал высокий. – Рыцари Кандахара должны держать перекресток на бульваре Гриффина. Так какого же дьявола вы оказались здесь?

– Мы… – начал было Хашдрахр.

– Мне некогда выслушивать ваши оправдания. Ну-ка, живо отправляйтесь к своим!

– Но…

– Люббок! – выкрикнул высокий.

– Я здесь, сэр.

– Дайте этим людям какой-нибудь транспорт, который подбросит их к перекрестку на бульваре Гриффина, или отправьте их под арест за неподчинение.

– Слушаюсь, сэр. Сейчас, сэр, как раз отъезжает грузовик с боеприпасами. – И Люк Люббок подсадил шаха и Хашдрахра в кузов грузовика прямо на ящики с самодельными ручными гранатами.

– Бройха батоули, нибо. Нибо! – жалобно выкрикнул шах. – Нибо!

Сцепления грузовика заскрежетали, и он исчез в клубах дыма.

– Я хочу сказать… – тупо начал Холъярд.

– Финнерти! – выкрикнул толстый коротышка в очках с толстыми стеклами, появившийся в дверях салуна. – Полиция пытается прорваться на перекрестке у бульвара Гриффина! У нас есть какие-нибудь резервы?

Финнерти, выпучив глаза, мрачно запустил пальцы в шевелюру.

– Я направил туда пару отставших солдат, вот, собственно, и все наши резервы. ВФТ и Рыцари Пифии куда-то разбрелись, а Масоны и вовсе не появлялись. Скажите им, что у нас нет резервов!

Гейзер из пламени и осколков кирпича поднялся над Заводами Айлиум по другую сторону реки, и Холъярд увидел, что над зданием управляющего Заводами, там, где раньше висел звездно-полосатый флаг, теперь в дымном воздухе развевался белый флаг.

– Господи помилуй! – воскликнул Финнерти. – Немедленно свяжитесь по радио с Лосями и потребуйте, чтобы они прекратили это. Им было приказано занять Заводы, а не разносить их на атомы.

– Волчья стая-3, – проговорил Лэшер в микрофон. – Волчья стая-3! Сохраните все оборудование вплоть до особого распоряжения. Вы слышите меня, Волчья стая-3?

Люди, набившиеся в салун, затихли, чтобы сквозь шипение, вырывающееся из репродуктора, услышать ответ Лосей.

– Волчья стая-3, вы меня слышите? – выкрикнул Лэшер.

«Взз-бах!» – послышался в репродукторе отдаленный грохот, и новый вулкан поднялся над Заводами.

– Люббок! Принимайте командование! – приказал Финнерти. – А я отправлюсь туда и дам этим ребятам небольшой урок дисциплины. Мы посмотрим еще, кто здесь распоряжается!

Забравшись в машину, он помчался через мост к Заводам.

– Город Солт-Лейк в наших руках! – выкрикнул радист в салуне.

– Значит, пока что Окленд, Солт-Лейк и Айлиум! – Сказал Лэшер. – А как насчет Питсбурга?

– Питсбург не отвечает.

– Питсбург – это главное, – сказал Лэшер. – Попытайтесь наладить с ними связь.

Он оглянулся и посмотрел на юг, и тут на его лице отразился ужас.

– Кто поджег музей? – в отчаянии закричал он в микрофон. – Всем частям! Всем частям! Всем частям! Беречь все имущество! Варварство и грабежи будут наказываться смертной казнью. Внимание-всем частям, вы слышите меня?!

Тишина.

– Алло! Лоси! Рыцари Пифии! ВФТ! Орлы! Алло! Алло! Кто-нибудь слышит меня? Алло!

Тишина.

– Протеус! – позвал араб, остановившийся в дверях салуна с бутылкой в руке. – Где Протеус? – пошатываясь на нетвердых ногах, спросил он. – Пусть он скажет нам хоть словечко.

Пол, осунувшийся и постаревший, появился в дверях салуна рядом с Лэшером.

– Да поможет нам бог, джентльмены, – медленно проговорил он. – Да поможет нам бог. Если мы сейчас победили, то это означает, что сейчас только и начинаются настоящие трудности.