Текст книги "На двух планетах"

Автор книги: Курт Лассвиц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Покой и прозрачность атмосферы позволяли марсианам пользоваться телескопами с таким сильным увеличением, которое немыслимо на Земле. Атмосферное давление на Марсе так же незначительно, как у нас на высочайших горных вершинах, и воздушный слой, тяготеющий над ним, соответственно с этим реже, и прозрачнее. Благодаря этому астрономы Марса, при благоприятном положении планет, видели Землю так ясно, как только можно видеть на расстоянии десяти тысяч километров, и могли различить на ней даже такие предметы, протяженность которых не превышала двух-трех километров. Таким образом они должны были заметить на Земле сооружения, несомненно являющиеся творчеством разумных существ. К тому же ясное представление о строении и природе Земли не оставляло никаких сомнений в ее населенности и в известной высоте культуры ее обитателей. Они знали карту Земли лучше, чем знаем мы, люди, потому что их наблюдению были открыты те области земного шара, в частности, полярные страны, которые до сих пор остались недоступными нашим земным исследователям.

Со стороны марсиан было не мало попыток завязать сношения с предполагаемыми жителями Земли. Но подаваемые сигналы остались незамеченными или непонятыми. Во всяком случае, жители Земли не были в состоянии на них ответить. Земля была гораздо более юной планетой и находилась на той ступени развития, которую марсиане перешагнули уже несколько миллионов лет тому назад. И, понятно, марсиане считали, что баты, как они называли предполагаемых жителей Земли, стоят во всяком случае на более низкой ступени культуры, чем они, нумэ. Кто знает, дорасли ли уже баты до понимания марсианской идеи Разума?

В то время, как, на Земле лишь начинали говорить о веке естествознания, марсиане уже оглядывались не только на век пара, но и на век электричества, как на старое наследие культуры. В ту пору они были поглощены научным открытием, которому суждено было изменить все мировые отношения. Это была разгадка тайны тяготения, влекущая за собою непредвиденный переворот в технике и дающая марсианам господство над всей солнечной системой. Если бы тяжесть какого-либо тела удалось превратить в другой вид энергии, то тем самым это тело стало бы совершенно независимым от силы тяготения; она проходила бы через это тело или окружала бы его, никак на него не воздействуя, – оно стало бы "диабаричным"; оно так же мало притягивалось бы солнцем, как кусок дерева магнитом. И тогда удалось бы настолько освободить это тело от влияния планет и солнца, что оно могло бы вольно передвигаться в мировом пространстве; и тогда-то возможно было бы найти путь от одной планеты к другой, от Марса к Земле.

И это удалось марсианам. Они изобрели особый состав, совершенно изолирующий тела от направленной на них силы тяготения.

Одним из обстоятельств, способствующих марсианам при разгадке тайны тяготения, была доступность полюсов Марса. Полюсы Земли защищены вечным ледяным покровом от посещения людей, а полюсы Марса не загромождены льдами. Правда, зимою они покрываются снежной пеленой, но она, благодаря тому, что атмосфера Марса содержит меньше влаги, гораздо тоньше, чем на Земле. Кроме того, лето длится почти целый земной год, полюс в это время беспрерывно освещается солнцем, и весь снег успевает растаять. Вот почему марсианам удалось вполне изучить свои полюсы. Там-то и устроили они наиболее значительные научные станции, потому что полюсы планет, не участвуя в суточном вращении вокруг оси, являются исключительно удобными наблюдательными пунктами.

Марсиане открыли, что сила тяготения, подобно свету, теплоте и электричеству, распространяется в мировом пространстве волнообразным движением. Но в то время, как скорость распространения энергии,, воспринимаемой нами в виде света, тепла и электричества доходит до 300.000 километров в секунду, скорость тяготения в миллион раз больше. Согласно вычислениям марсиан, тяготение распространяется в пространстве со скоростью 300.000 миллионов километров в секунду.

Тело, не пропускающее световых волн, называется непрозрачным; если бы оно вполне их пропускало, оно было бы абсолютно прозрачным, и мы не могли бы его видеть, как не видим воздуха. Марсиане показали, что с тяготением дело обстоит точно так же. Тела тяжелы потому, что поглощают волны тяготения. Тела только тогда взаимно притягиваются, когда каждое из них не пропускает волн тяготения, исходящих от другого. Тела, обладающие свойством не поглощать, а свободно пропускать волны тяготения планеты или солнца, не притягиваются, не имеют тяжести, они диабаричны, – проницаемы для тяготения и тем самым невесомы.

Марсиане открыли, что стеллит, вещество, встречающееся на их планете, поддается обработке, делающей его проницаемым для волн тяготения, после чего он перестает притягиваться как Марсом, так и солнцем. Впрочем, добиться абсолютной невесомости тел не удалось, но ведь и абсолютной прозрачностью тела тоже никогда не обладают. Во всяком случае, удалось уменьшить влияние тяготения на диабаричные тела настолько, что оно стало почти незаметным. Уменьшая или увеличивая восприимчивость тела к тяготению, можно было, придав телу первоначальную скорость и, разумеется, заключив его в стеллитовую оболочку, управлять его движением в мировом пространстве, пользуясь при этом притяжением планет и солнца.

Оставалось соорудить такой аппарат, в котором можно было бы ринуться в мировое пространство – и этот подвиг выпал на долю марсианина Ара. Но после этого он уже не вернулся. Вылетел ли он за пределы солнечной системы, в море неподвижных звезд? Рухнул ли он на солнце? Кружится ли его воздушный корабль новым спутником вокруг солнца или какой-нибудь планеты? – Никто этого не знал.

Его пример, однако, не отпугнул смелых исследователей. Они уже постигли теоретическую возможность межпланетных сношений: довериться пространству уже не казалось безумием, – это была неотложная задача культуры, а следовательно – нравственная обязанность, долг нумэ.

История завоевания марсианами мирового пространства так же изобилует жертвами, как история человеческих открытий на Земле. Но вот, однажды, после многолетнего отсутствия вернулся летательный аппарат, трижды на самом близком расстояний облетевший вокруг земного шара. Другой аппарат причалил к спутнику Земли – к луне. И, наконец, Золю, неутомимому исследователю Земли, во время его третьего путешествия, посчастливилось достигнуть северного полюса земного шара. На южный полюс впервые высадился капитан Алль. Благодаря усовершенствованию техники полетов, для перелета на Землю требовалось все меньше времени, и на смену отдельным исследовательским экспедициям явилась планомерная колонизация северного полюса. Сооружение внеатмосферной станции и устройство абарического поля обеспечивали марсианам высадку на Землю; этим была осуществлена заветная их мечта, и они могли беспрепятственно посещать Землю.

Но, конечно, оба полюса были пока единственными доступными им областями земного шара. На южном полюсе была сооружена небольшая второстепенная станция, так как марсиане могли пользоваться северной станцией только во время лета северного полушария. На остальные месяцы они переводили абарическое поле на южный полюс, где в это время было лето. И все-таки им еще не удалось проникнуть в населенные области Земли.

Ни разу еще не видали они цивилизованного человека. Несколько эскимосов были единственными образцами, по которым приходилось судить об особенностях жителей Земли. Однако при полетах вокруг земного шара на расстоянии несколько тысяч километров, марсиане, благодаря превосходным оптическим приборам, могли наблюдать сооружения, свидетельствующие о высокой культуре, совершенно чуждой и недоступной эскимосам. Но так как летательные аппараты марсиан не могли противостоять большому давлению и воздушным бурям, высадка пока была возможна только на полюсах. Для того, чтобы проникнуть дальше, пришлось бы пробираться по глетчерам и ледяным громадам полярных стран.

Однако, марсиане не покидали этого намерения. Но преодоление ледяной зоны было сопряжено с бесконечными трудностями. На Земле марсианам, прежде всего, приходилось бороться с двумя могущественными противниками – воздухом и тяготением. Плотность и влажность воздуха и сила атмосферного давления были пагубны для организма марсиан; они не могли вынести длительного пребывания в земном климате. Сила тяготения, втрое большая, чем на Марсе, мешала их движениям и утраивала трудность всякой механической работы. Вообще такое тяготение было бы для них совершенно невыносимо, если б они не развили в себе весьма значительной для марсиан мускульной силы.

Как раз в то время, когда полярная экспедиция потерпела крушение в абарическом поде, марсиане были заняты серьезнейшими приготовлениями к предположенному ими продвижению на юг, так как на Марсе произведены были удачные опыты по выработке нового состава, который, подобно стеллиту, не поглощал волн тяготения, но обладал достаточной прочностью для сопротивления температуре и влажности воздуха. Марсиане надеялись, что этот состав поможет им проложить путь через земную атмосферу.

IX

ГОСТИ МАРСИАН

Зальтнер был немало удивлен, когда при вторичном своем пробуждении на острове увидел, что обстановка его комнаты совершенно изменилась. Всюду был полумрак, но потолок мерцал каким-то матовым серым светом, и Зальтнер мог разглядеть все окружающие предметы. Он сразу увидел, что находится уже в другой комнате. В ней не было окон, и он уже не слышал шума моря. Около его кровати стояли корзины и тюки, и он опознал в них остатки того, что было в гондоле погибшего шара. Если б только было хоть чуточку светлее! Но как осветить комнату?

Сначала, боясь непроизвольного прыжка, он с осторожностью приподнял руку, но, убедившись, что находится в обычных условиях земного тяготения, с живостью вскочил и уселся на краю постели. И что же, в ту самую минуту, когда его ноги коснулись пола, комната осветилась. В потолке раскрылось широкое окно, и солнечные лучи, лишь слегка затемненные тентом, весело ворвались в комнату. Теперь Зальтнер уже не сомневался, что перед ним имущество экспедиции; здесь же висела его просушенная и тщательно вычищенная одежда. На полу лежала кирка, которую он захватал с собою на случай, если бы пришлось подниматься по глетчерам северного полюса. Он быстро встал и, сделав несколько шагов по мягкому ковру комнаты, почувствовал, что он снова совершенно здоров и полон сил. Потом он занялся осмотром своей просторной спальни. Прямо против его кровати была большая дверь, но открыть ее он пока еще не дерзал. Он повернулся направо и заметил в обшивке боковой стены другую дверь, которая была полуоткрыта и вела в какое-то темное помещение. Не успел Зальтнер дотронуться до этой таинственной двери, как она раздвинулась, и свет проник в соседнюю темную комнату. Тут он увидел у противоположной стены кровать точь-в-точь такую, как в его комнате, и к несказанной своей радости узнал своего друга Грунте. Тот мирно спал.

– Доброе утро, доктор! – не долго думая, воскликнул Зальтнер. – Как поживаете?

Грунте с изумлением открыл глаза.

– Зальтнер? – спросил он.

– Ну, вот мы с вами и попали на таинственный остров, и оба бодры и здоровы. Кто бы мог этого ожидать? А бедный Торм, – никто и не знает, что с ним!

– А вы-то знаете, у кого мы находимся? – сразу оживившись, спросил Грунте.

– Я-то знаю, но вы вряд ли захотите этому поверить, Но, может быть, вы уже разговаривали со славным Хилем или с прекрасной Зэ?

– Мы во власти нумэ, – мрачно ответил Грунте. – Нас никто не слушает?

– Насколько я знаю, никто, но кто их знает, эти чертовские машины! Разве можно быть уверенным, что откуда нибудь не видно и не слышно всего, что здесь происходит? Может быть, какой нибудь тайный фонограф записывает каждое наше слово. Ну, да немецкой речи они пока еще не понимают...

– Какой у нас сегодня день? Сколько времени был я без сознания?

– Ну, уж если вы этого не знаете!.. Я думаю, что времени здесь вообще не существует.

– Погодите, все это можно будет определить, лишь бы только увидеть открытое небо, – сказал Грунте, – Но как бы нам осветить комнату?

– Соблаговолите спустить ноги с постели и коснуться пола – тогда сразу станет светло. Мы здесь обслуживаемся автоматами.

– Этого я сделать не могу, добрейший Зальтнер, у меня поранена нога.

– Да что вы говорите!.. Покажите-ка.

– Пустяки. Нога перевязана, но пока мне придется еще полежать.

Зальтнер между тем поспешил к Грунте, и в то мгновение, когда он ступил на коврик перед постелью, открылось верхнее окно.

– Вот видите, – воскликнул Зальтнер. – Постепенно осваиваешься с этими марсианскими хитростями. Да к тому же я знаю уже несколько марсианских слов и могу заказать вам сейчас завтрак.

Он осторожно повернул одну из ручек над каким-то плоским тазом, который, не дав ему опомниться, мгновенно развернулся веером, обратился в стол и при этом самым невежливым образом толкнул его в живот. Зальтнер с криком отпрянул назад, но тут же снова был отброшен к столу, так как одновременно за его спиною из-под пола вынырнуло кресло. Опомнившись от испуга, Зальтнер тщательно осмотрел стол и кресло и, убедившись в их устойчивости, преспокойно уселся.

Потом он повернул вторую ручку, но, думая, что при этом стол и стул могут сами собою исчезнуть, и желая обеспечить себе полную безопасность, предусмотрительно вскочил с кресла. Но тут случилось нечто совсем неожиданное – вдруг выдвинулся какой-то ящик и ударил Зальтнера по руке. В этом ящике лежало множество трубочек, которыми, как уже знал Зальтнер, марсиане пользовались при питье. Тут он заметил, что на поверхности стола образовалось три отверстия, которые по размеру как раз соответствовали этим трубочкам.

– Ага! – сказал Зальтнер, – напитки к нашим услугам; но с этим мы еще подождем.

Он повернул третью ручку. Появилась круглая миска, и в нее из находящегося над нею отверстия повалились какие-то светло-коричневые, в палец толщиною, палочки, напоминающие по виду маленькие колбаски. От них шел приятный запах, и они смотрели так аппетитно, что Зальтнер не замедлил попробовать: это были очень вкусные поджаристые пирожки с питательной и, как показалось Зальтнеру, мясной начинкой. Но в то время как он доедал первый кусок, аппарат продолжал действовать, пирожки за пирожками падали в миску, и скоро она наполнилась до краев. – Не довольно-ли этой благодати, – сказал Зальтнер и стал раздумывать, как бы заткнуть этот таинственный пищевой источник. Он тщательно старался снова повернуть ручку. Для того, чтобы прекратить щедрость автомата, нужно было повернуть миску, – а этого Зальтнер не знал. Другой ручки он найти не мог, и вот пирожки продолжали падать неукротимым потоком из переполненной миски на стол и на пол, а там уже возвышалась гора весьма внушительных размеров. Зальтнер в отчаянии метался по комнате, но ничего придумать не мог. – Заткнуть отверстие он боялся. "Ведь в конце концов" – думал, он, – "должен же когда нибудь истощиться этот запас", и поэтому, он решил не вмешиваться в ход событий. Но когда Зальтнер захотел вынуть из миски несколько пирожков, чтобы отнести их Грунте, он заметил, что миска легко поворачивается, и тут извержение пирожков сразу прекратилось.

Он дочиста подобрал разбросанные вокруг груды яств и отнес в комнату Грунте. Там он запрятал их в одну из пустых корзин, принадлежавших экспедиции, так как и в комнате Грунте была сложена часть имущества погибшего шара.

Но прежде всего надо было достать воды, чтобы умыться. Зальтнер по очереди вертел ручки всех приборов, но все это не приводило к желанным результатам. То из стены вдруг выскакивал шкаф, наполненный совершенно непонятными вещами, то неожиданно в разных углах комнаты загорались лампочки; потом появился таз, и Зальтнер было уже подумал, что добился своего; но ему пришлось в испуге отскочить, так как таз начал накаляться. И вот, наконец, раздвинулся пол в дальнем углу комнаты, там открылся мелкий бассейн, и забила струя фонтана.

Зальтнер предусмотрительно проверил, действительно ли это вода, и чрезвычайно обрадовался, когда его предположения оправдались. Затем, разыскав дорожный несессер, он довершил свой туалет и с удовольствием расположился позавтракать.

Подкрепившись, Зальтнер, в изящном дорожной костюме, вошел в комнату Грунте и сказал:

– Итак, я готов продолжать исследование полюса. Надеюсь, что вы скоро сможете ко мне присоединиться. Но прежде, чем приступить к обсуждению наших дальнейших планов, я попытаюсь раздобыть вам какое-нибудь питье, – ведь вы, вероятно, очень страдаете от жажды.

– Благодарю вас, – смеясь отвечал Грунте. – Взгляните-ка сюда, – и он указал на трубочку сосуда, стоящего на столике у его изголовья. – А вот не желаете ли вы попробовать паштета, или уж не знаю, как его назвать. Хотя по виду я и не могу определить, что это такое, но действует это на меня удивительно подкрепляюще. Если б не моя нога, я тотчас бы встал.

– Чорт возьми! вот так штука! Откуда же это все появилось? А я-то старался, сколько ушибов получил, какой беспорядок наделал! Откуда вы это достали? Ведь этого здесь не было?

– Я попросту сообразил. Марсиане куда умнее и во всяком случае дальновиднее нас. Если у нас есть больной, который не может встать с постели, то ведь мы приносим ему завтрак, а если мы сами по какой-либо причине не можем прийти к больному, то ставим пищу подле него. Поэтому я стал искать. И вот, посмотрите-ка на две записочки, прикрепленные к этим кольцам.

– Да ведь это латинские буквы!

– Несомненно. Это эскимосские слова: "мизалукпок" и "имерпок". Первое означает "еда", второе-"питье".

– Но почему же в моей комнате нет таких надписей? У меня на всех дощечках надписи сделаны во всяком случае марсианскими буквами.

– Ведь вы не знаете гренландского языка,

– Но откуда же нумэ известно, что вы его знаете?

– Потому что вчера я беседовал с одной... с кем-то на этом языке.

– Чорт побери! Грунте, вы меня обставили. Одного только я не могу понять, – откуда эти люди, господа марсиане, знают, как пишутся эти слова нашими буквами?

– Этого я и сам не знаю. Видите, надписи выведены печатным латинским шрифтом. Недаром исчез мой маленький словарь, – оттуда они наверно заимствовали начертание букв. Но как они могли разыскать в нем нужные слова – это для меня полнейшая загадка. Ведь им знаком только звук эскимосских слов, а печатных знаков они не знают,

– Это жуткая история, – сказал Зальтнер. – А славная бабенка эта Зэ, я совсем было влюбился в нее! Хотел бы я только знать, почему к нам не является ни одни человек, т. е. я хотел сказать, ни один нумэ, потому что они, кажется, очень кичатся тем, что они нелюди. Что же нам теперь предпринять? Прежде всего, разумеется, нужно вылечить вашу ногу.

– Боюсь, что и тогда мы сможем делать только одно – подчиняться решениям марсиан. С экспедицией, как видно, все покончено. Попытаемся пока, по мере возможности, вникнуть в положение вещей. Займитесь-ка разведкой.

– Комнату я уже осмотрел, и мне не хотелось бы иметь дела с этими загадочными приборами – слишком легко можно осрамиться. Я кажусь себе дикарем, попавшим в физический кабинет, с тою только разницей, что наш брат, не обладает соответствующей наивностью.

– Есть ли выход из этих комнат?

– В каждой комнате есть дверь, но я не знаю, как они открываются. К тому же, я думаю, удобнее дождаться, пока нас тут навестят, чем выйти отсюда и шататься неведомо где.

– Вы правы! Не будете ли вы так добры привести в порядок наши вещи, и если вам попадется мои дневник, то дайте мне его, пожалуйста. Прежде всего мы должны позаботиться о сохранности имущества Торма и официальных документах экспедиции.

– Я кое-что уже отложил, – сказал Зальтнер, – разбираясь в вещах, спасенных марсианами; кое-какие вещи разбились при крушении, другие пострадали от морской воды. Между прочим, я ничего не имел бы против того, чтобы уцелело хоть что-нибудь из нашего провианта, потому что я не очень-то уверен, поздоровится ли нам от этих колбасных автоматов. Но посмотрите-ка, чего только не подобрали господа нумэ! Они доставили нам даже футляр с обеими бутылками шампанского, который вы в опасную минуту вышвырнули из гондолы. А я-то думал, что это размозжит им головы и разобьется вдребезги. Повидимому, бутылки совершенно целы. Ну-ка, вынем их из ящика! Но их вид никогда уже не будет веселить нас... Бедная фрау Торм!

Он вынул бутылки.

– Посмотрите-ка! –воскликнул он. – В футляр засунут еще какой-то пакет. Что же это?

Зальтнер развернул бумагу. Это была маленькая книжка размером не больше карманного календаря.

– Странно, – сказал Зальтнер, – не могла же фрау Исма подсунуть нам альбомчик! На-те, Грунте, посмотрите.

– Какое мне до этого дело? – угрюмо ответил Грунте.

Зальтнер раскрыл книжку. Он остолбенел, потом перевернул несколько страниц и долго вглядывался в них.

– Да это... но ведь это... – сказал он, качая головою, – но как же это возможно?

Маленькая книжка оказалась самоучителем марсианского языка; звук слов был передан с помощью латинского алфавита. Тут же был немецкий перевод этих слов и рядом начертание их стенографическими знаками марсиан. Зальтнер по немногим знакомым ему словам разгадал содержание книги.

– Скажите мне только одно, – продолжал он, – разум отказывается мне служить, – как мог попасть сюда немецко-марсианский словарь и как вообще таковой может существовать?

Грунте молча прогнул руку и схватил книжку. Он только мельком заглянул в нее и тотчас тихо сказал: – Это почерк Элля.

Он глубоко задумался и закрыл глаза. Неразрешимая загадка опять встала перед ним. Каким образом Элль мог знать марсианский язык? И если Элль знал его, то почему же он никому не говорил об этом? Почему он не передал этой книжки кому-нибудь из них? Как очутилась она в футляре под бутылками?

Грунте не мог найти ответа.

Зальтнер между тем завладел книжкой и разыскивал нужные ему слова.

Тут послышались из соседней комнаты голоса марсиан и тихий смех. В комнату Зальтнера вошел врач Хиль. Зэ остановилась в дверях и от всей души смеялась над беспорядком, который натворил Зальтнер, а пуще всего над тем, что он за завтраком пользовался гребнями вместо тарелок. Плоские диски, которые Зальтнер принял за тарелки, заряжались электричеством и служили марсианам для расчесывания и приглаживания волос.

– Это уморительно, – смеялась она. – Но мы пока ничего не скажем бедному "немец Зальтнер".

С этими словами она удалилась, потому что ей было слишком тяжело двигаться в комнатах батов.

Хиль вошел к Грунте и Зальтнеру.

X

ЛА И ЗАЛЬТНЕР

Хиль остался очень доволен состоянием своих пациентов. Он с большим интересом разглядывал их вещи, и явное изумление отразилось на его лице, когда Грунте передал ему маленький немецко-марсианский словарь. Хиль с увлечением принялся его перелистывать, выбирал нужные марсианские слова и просил называть ему соответствующие немецкие. Таким образом ему скоро удалось задать несколько вопросов, на которые Грунте отвечал тем же способом. Но так как у Хиля не было времени продолжать это взаимообучение, оп по – гренландски спросил Грунте, не желает ли тот, чтобы поскорее достигнуть взаимного понимания, брать уроки марсианского языка у Ла? Это предложение было весьма неприятно Грунте. Он был очень доволен, что ему больше не приходилось видеть своих сиделок, и поэтому обратился к Зальтнеру с просьбой заменить его в этом деле. Хотя Зальтнер, при этих уроках, не мог пользоваться эскимосским языком, как основным подспорьем, он все же надеялся как-нибудь, с помощью словаря Элля, справиться с трудной задачей, и выразил полную готовность заменить Грунте.

Хиль захватал с собой словарь и проводил Зальтнера в примыкающий к его комнате большой приемный зал. Он представил Зальтнера собравшимся там марсианам, среди которых находились инженер Ра и его жена; там же, в обществе других марсианок, сидели Зэ и Ла.

Глаза у Зальтнера разбежались. Почти все, что он видел, было ему ново, но больше всего поразил его облик самих марсиан. Ему даже приятно было, что, благодаря незнанию языка, ему не приходится разговаривать и он может довольствоваться одними зрительными впечатлениями. Хиль назвал ему имена нескольких марсиан, приветствовавших его, по марсианскому обычаю, легким движением руки, на что Зальтнер отвечал европейскими поклонами. Правда, эти поклоны казались несколько чопорными, так как в зале сила тяготения была уменьшена и Зальтнеру приходилось быть весьма осторожным в своих движениях. Он отлично понял по лицам марсиан, как трудно им было удержаться от смеха при виде его неловкости. Поэтому он очень обрадовался, когда большинство гостей удалилось.

Красота Ла, сидевшей рядом с прелестной Зэ, с первого взгляда поразила его; а когда, услышав ее имя, он понял, что это чудесное существо предназначается ему в учительницы, он устремил на нее взгляд, полный ожидания. В ее глазах не было и тени насмешки. Она приветствовала его со спокойной любезностью, и улыбка,, которой она обменялась с Зэ, сказала той, что этот бат ей нравится гораздо больше. Зальтнер был убежден, что сделает громадные успехи, если в награду за это будет читать одобрение в этих прекрасных глазах. Он только не мог себе представить, как приступить к этому делу, так как не было языка, на котором они могли бы объясняться.

Ла вынула из библиотечного шкапа несколько книг и между прочим уже знакомый Зальтнеру атлас, который помог ему при первом его разговоре с Зэ. Потом она удобно расположилась на диване в своей любимой позе и кивнула Зальтнеру, приглашая его сесть поближе. Сначала, указывая на окружающие предметы, она заставляла Зальтнера повторять их названия по-марсиански и по-немецки; потом для этой цели они стали пользоваться книгами с картинками. Но таким путем дело подвигалось слишком медленно. Она решила воспользоваться словарем Элля, который Зэ тем временем не выпускала из рук. Пока продолжался урок, Зэ успела скопировать несколько немецких слов. Для этого достаточно было приложить к страничке словаря листок прозрачной бумаги и слегка прижать его рукой. Эта светочувствительная бумага была попросту пленкой карманного фотографического аппарата, который марсиане обычно носили при себе, как записную книжку. Зальтнер прочел: "Ученик прилежный. Учитель строгий. Телефон. Все слышать".

Подняв глаза, он увидел, что Зэ плутовато улыбается. Она задержалась еще на минутку у стола с приборами, потом ласково кивнула им и вышла. "Вот это правильно", сказала Ла. "Она завела фонограф. Потом, по его записям, мы сможем как следует повторить урок".

Незаметно проходил час за часом. И вдруг оказалось, что учительница сделала гораздо большие успехи в немецком языке, чем ученик в марсианском. Не меньше Зальтнера выучил и Грунте, который слушал весь этот урок по телефону. Теперь он спросил, не могут ли они на некоторое время вернуть ему словарь.

– Ах, как я рассеяна! – воскликнула Ла. – Стоило нам так мучиться с одним экземпляром!.. Если вы разрешите задержать книжку еще на полчаса, сказала она но телефону Грунте, – я тотчас же велю ее размножить.

Она написала несколько слов на клочке бумаги, сунула записку в словарь, вложила его в конверт и опустила пакет в ящик, приделанный к стене.

Зальтнер с удивлением наблюдал за нею.

– Это пневматическое сообщение с мастерской, – объяснила она. – Нам не долго придется ждать копий вашей книжки. – Она поясняла свои слова соответствующими движениями.

– Но кто же изготовит их?-спросил Зальтнер.

– Кто-нибудь из дежурных техников. У нас рабочее время строго распределено по сменам. У каждого есть определенный круг обязанностей. Я, например, должна биться над изучением ужасных человеческих наречий... Вы меня поняли?

Так как Зальтнер все еще смотрел на нее непонимающим взглядом, она повторила свой ответ и на этот раз, к его удивлению, на вполне понятном, хотя несколько странном, немецком языке.

– Но ведь вы говорите по-немецки, Ла Ла!-воскликнул он.

– Вы были невнимательны, – смеясь сказала она. – Все эти слова встречались в нашем сегодняшнем уроке. Давайте-ка повторим его. – Она подошла к столу и нажала кнопку граммофона.

Так странно было Зальтнеру снова слышать свой голос, каждое слово с особой, свойственной ему, интонацией, каждую ошибку произношения – и в промежутках глубокий тихий голос Ла и ее легкий смех. Косые солнечные лучи протянулись к дивану, на котором полулежала Ла; они горели странными переливами в волнах ее распущенных волос и искрились в сверкающих нитях шарфа, то поднимавшегося, то опускавшегося на ее груди... Зальтнер думал: " Я ли это? Или, быть может я перенесен в далекое царство духов и, как на призрак, смотрю на свою жизнь, проходящую предо мною"?

– Не мечтать! – тихо сказала Ла. – Будьте внимательны!

И он снова стал следить за смыслом слов и повторил урок.

Но вот что-то стукнуло в почтовом ящике.

– Это прибыли наши книги, – сказала Ла. – Пожалуйста, остановите граммофон и откройте ящик.

Зальтнер исполнил поручение. Он достал из ящика пакет с копиями словаря. Ла вынула подлинник и передала его Зальтнеру.

– Вот, отнесите это вашему другу и поблагодарите его от меня, – сказала она. – А если вам угодно, мы можем позаняться еще после обеда.

– Я весь к вашим услугам, – восхищенно глядя на нее, сказал Зальтнер.

–

Она отпустила его величавым движением руки.

Послеобеденные занятия не состоялись.

Когда Зальтнер, пообедав с Грунте, собирался вернуться в зал, к ним внезапно вошел Ра. Он принес весть, чрезвычайно взволновавшую обоих исследователей.

Марсиане, в поисках за остатками экспедиции, продолжали исследовать море и его берега. В одном из фьордов, приблизительно у семидесятого меридиана западной долготы, считая от Гринвича, у подножья спускающегося прямо к воде глетчера они нашли исчезнувший парашют, качающийся среди обломков ледяных глыб. Повидимому, парашют упал совсем близко от берега, и можно было предположить, что человек, слетевший на этом парашюте, спасся на глетчере.

Зальтнер вскочил и стал настойчиво просить, чтобы его немедленно доставили туда. Блеснула надежда, что Торм все-таки жив и его можно еще спасти. То обстоятельство, что парашют был найден так далеко от упавшего шара и к тому же в таком месте, над которым шар вовсе не пролетал, могло быть объяснено только тем, что Торм сам отвязал парашют от шара. При этом условии медленно падающий парашют мог быть занесен туда воздушными течениями, господствующими в нижних слоях атмосферы. Но слетел ли Торм на парашюте? По всей вероятности, Торм спустился на нем, но о причинах, побудивших Торма к этому, можно было делать лишь смутные предположения. Быть может, выбрасывая себя, как балласт, и тем самым уменьшая вес шара, он надеялся спасти его. Быть может, считая товарищей уже мертвыми, Торм, ради собственного спасения, решился прибегнуть к последнему средству прежде, чем шар унесется снова к открытому морю. Так или иначе, нужно было разыскать следы Торма.