Текст книги "Чуж чуженин (СИ)"
Автор книги: Ксения Скворцова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
– Ну что ж ты, – с досадой спохватился помытчик, заметив, что закипевшая вода заливает костёр, – за огнём следить ведь надо. Мешала?
Но ему хватило одного взгляда на растерянную девушку, чтобы сразу всё понять. Он сам перемешал успевшую подгореть похлёбку, поворошил дрова и подложил свежих поленьев, а потом с разочарованным вздохом опустился по другую сторону костра, не встречая виноватого взора Мстиши.
– Стряпать тоже в княжеском тереме не учат?
Единственно, чем умела отвечать Мстислава на обиду и смятение, было нападение, и девушка воинственно задрала нос:
– А почто княжне уметь стряпать? На то чёрные девки есть.
– Верно, – кивнул Нелюб и погладил короткую бороду, – а когда под рукой девок нет, вахлак сгодится.
Мстиша насупилась. Ей совсем не хотелось ругаться со своим спутником. Как это ни удивительно, но княжне понравилась их сегодняшняя беседа. Нелюб рассказывал складно и увлекательно, и ей было приятно слушать его спокойный, грудной голос. Девушка стала замечать, что, если сама не давала повода, зазимец попусту не нападал на неё. Он вообще предпочитал молчать. Поэтому Мстислава тяжко вздохнула и опустила плечи.
– Почему, я калачи умею печь, а ещё курники украшаю лучше всех, – пролепетала Мстиша, и Нелюб тихонько рассмеялся.
– От калача я бы нынче не отказался, – улыбнулся он, – а то у нас сухари и те скоро выйдут. – Ну, над чем же ещё княжны трудятся в своих светлицах?
Нелюб расстелил у костра плащ и улёгся на бок, подперев голову рукой, с любопытством ожидая Мстишиного ответа.
– Снова на глум подымешь? – обиженно шмыгнула носом девушка, но зазимец обезоруживающе изогнул брови. Недоверчиво прищурившись, княжна некоторое время изучала его лицо, а затем вздохнула и принялась загибать пальцы: – Шьют шёлком, золотом и серебром, нижут жемчугом и каменьями, перебирают белую казну, распоряжаются кушаньем, обихаживают домочадцев, подают милостыню… – Мстиша запнулась, видя, как Нелюб поджал губы, явно борясь со смехом.
– И не скучно тебе жилось, в тереме-то?
Мстислава отвела взгляд от его лица и задумалась. Нет, ей не было скучно. Ей было хорошо. Мстишина бы воля, она всю жизнь провела б в Медыни, подле отца. Все беды начались с тех пор, как отец решил отдать её замуж. Ведь Мстиша и думать забыла о том, что была когда-то просватана в Зазимье. Жила себе, не тужила, справляла наряды, смеялась на вечорках с подругами, убегала сидеть на гумно со Сновидом… И вот откладываемые, запираемые на железный засов мысли просочились, нашли дорожку.
Сновид. Сновид, прижимавший её к сердцу, клявшийся, убеждавший. Сновид, ставший ныне мужем, но только не ей, Мстише, а какой-то чужой. Кому же? Как не хотелось Мстиславе размышлять об этом, ковырять и расчёсывать рану. Но, сколько ни прячься, а потаённая дума рано или поздно выйдет на свет.
Должно быть, что-то особенное отразилось на лице княжны, потому что Нелюб не удивился, когда она, забыв про гордость, тихо спросила:
– Он совсем ничего не передал мне?
Мягкая улыбка, блуждавшая по лицу зазимца, пока тот слушал про Мстишино житьё-бытьё в Медыни, растворилась. Он сел, подогнув под себя ноги, и поправил костёр, то ли оттягивая, то ли обдумывая ответ.
– Нет, – наконец, сухо сказал Нелюб, глядя в огонь. Мстиша судорожно вздохнула, и помытчик бросил на неё короткий тревожный взгляд. – Не думаю, что он считал, что может доверять мне, – поспешно добавил Нелюб, снова отводя глаза от бледного, изрезанного чёрными тенями лица девушки. – Не по нраву я ему пришёлся, – продолжал зазимец, как-то зло и вместе с тем самодовольно усмехнувшись. – По первости не хотел меня принимать, но потом твоя береста сделала дело. Прочитал её молча. Только пальцы затряслись. Он пытался не показать, но я-то видел. – Губы Нелюба презрительно скривились, и он сквозь зубы добавил: – Побелел как полотно, недокунок.
Мстиша подняла на своего спутника ставшие совсем огромные от стоящих в них слёз глаза. Она по привычке хотела вступиться за Сновида, но удивление тому, как Нелюб неприязненно говорил о нём, заслонило собой возмущение девушки. Впрочем, помытчика можно было понять. Если бы не Сновид, Нелюбу не пришлось бы теперь возиться с Мстиславой. Должно быть, он про себя одинаково гнушался и её, и боярина, и полагал, что они – два сапога пара.
– Значит, не любил, – с тихой уверенностью промолвила Мстиша, озвучивая то страшное, что мучало её уже долгое время. – Любил бы, не сдался. Не отрёкся бы. Не отступился.
– А, может, просто не о себе одном думал? – Мстиша вздёрнула на Нелюба голову, но он невозмутимо помешивал варево. – Может, просто сообразил, или надоумил кто, что случится и с отцом его, и с князем, коли замысел ваш исполнится? Может, есть на свете что-то сильнее похоти? – Мстислава вспыхнула, но зазимец, не обращая внимания на её недовольство, продолжал. – Долг. Ответ, что перед семьёй и родом держать придётся. Ведь не один человек живёт, а как веточка на огромном дереве, с другими связан. Ужель тебе не знать, княжне? Ты-то ведь не только перед родом и отцом с матерью ответ держишь, а перед всеми людьми, что Всеслава своим князем величают.
– Да ты только и умеешь, что меня долгом корить, а сам живёшь по себе, вольной птицей, по рукам-ногам не связан! – выкрикнула Мстислава, распаляясь. – Где тебе знать, каково это, когда кто-то иной твоей судьбой распоряжается!
Нелюб невесело усмехнулся одним уголком рта.
– Отчего ж не знать. Мне батюшка с матушкой тоже невесту заручили, сына не спросясь. Вот вернусь домой в Зазимье, и кончится моя воля. Выходит, не одной тебе страдать придётся.
Мстислава поджала губы и сердито вытерла глаза, не позволяя себе расплакаться. Да уж, Зазимье. В конце концов, если кто и был во всём виноват, так это Ратмир. Кабы не он, то Мстиша бы повторила судьбу Предславы и вышла за лю́бого.
– Ненавижу! – прошипела Мстиша, и глаза помытчика удивлённо расширились. – Ненавижу проклятого оборотня!
– Ах вот оно что, – понимающе кивнул Нелюб, и его разгоревшийся было взгляд погас, а на лице появилась неприятная ухмылка. – Значит, княжич наш виноват в том, что милый твой дров наломал, подбив на побег? И в том, что, как до дела дошло, кишка оказалась тонка, тоже его вина, поди.
– Нет, – резко перебила Мстиша. – Вина его в том, что он на свет появился. Таких уродов земля носить не должна! – Слова яростно выскакивали сквозь стиснутые зубы, а глаза сияли мстительным светом, и Нелюб не мог отвести от девушки заворожённого взора. – Оборотень, чудище, убийца!
Она в отчаянии накрыла лицо руками.
– Много же ты о нашем княжиче знаешь. Из Медыни, поди, виднее, – всё ещё усмехаясь, но как-то сдавленно, будто через силу проговорил Нелюб.
– Людская молва далеко стелется!
– Где молва, там и напраслина, – упрямо возразил зазимец.
– Как же, – усмехнулась Мстиша, – злые люди доброго человека в чужой клети поймали. Всё одно, – горько добавила она, – другой дороги, как к нему, у меня нет.
Нелюб вскинул на неё острый взгляд.
– Не возьму я в толк, как можно так ненавидеть того, кого ни разу в жизни не встречала. Кто тебе дурного не сделал. А ещё больше мне невдомёк, как можно своей волей к нему идти, точно на заклание.
Мстиша опустила голову и свела на груди руки, стягивая ветхую ткань. Высказав всё, что лежало у неё на душе, она чувствовала не облегчение, а опустошение. Да и немудрено. Надежда и светлое ожидание, которыми девушка жила последние дни, остались навсегда где-то на подъезде к Осеченкам. Теперь на дне её сердца плескалась лишь горькая муть – обида, страх, ненависть, недоверие.
Спутники поужинали без удовольствия. Всякая беседа между ними, казалось, так или иначе сводилась к распре. Они хлебали из котелка, стараясь сидеть как можно дальше один от другого, глядя в разные стороны. Мстиша цедила крепкий, пропахший болотом навар, давясь от отвращения и уговаривая себя тем, что для целого дня ходьбы ей пригодятся силы. Нелюб ел равнодушно, словно не чувствуя вкуса, кажется, относясь к блюду так же приземлённо, как и Мстислава.
Они легли сразу же после скромной трапезы, усталые и удручённые, но, проснувшись среди ночи, Мстиша снова обнаружила на себе поношенный, пропахший дымом и луговой травой плащ.
10. Сломанная телега.
Они брели по лесу несколько дней, пока не вышли на большую дорогу. Солнце палило с самого утра, и Мстислава раздражённо пыталась спрятаться от ярких лучей, надвигая на самый лоб Векшин платок.
– Где же твой обещанный дождь? – сварливо спросила она Нелюба. После очередной ночи в лесу болели бока, искусанное тело саднило, а зазимец поднял её ни свет, ни заря. Вдобавок ко всему Мстишины лапти грозили вот-вот развалиться. – В лесу хоть тень была, а тут я мигом почернею, словно страдница. Дома меня Векша всякий раз после бани ячменной водой умывала, чтобы кожа белей была. Совсем замарашкой сделаюсь, Ратмир на меня и смотреть-то не станет.
– Будет тебе дождь, погоди, потом солнца устанешь кликать. А что замарашкой сделаешься, может, оно и к добру. Оно ведь незачем, чтобы оборотень на тебя лишний раз зенки свои звериные пялил, – косо усмехнулся Нелюб, и Мстише снова захотелось огреть его чем-нибудь тяжёлым.
Несмотря на жару, чувствовалось дыхание осени. На берёзах почти не осталось зелёных листьев, и деревья шелестели, тоненько позвякивая золотыми монистами. Дорога вилась через пожню, и путникам начали попадаться встречные повозки, спешащие на торжище.
Мстиша хмуро и завистливо оглядывала степенно покачивающихся в телегах мужиков, наряженных в лучшие рубахи, круглолицых девиц, возвышавшихся на мешках с житом и лениво щёлкающих орехи, озабоченных весёлых женщин, тоже разодетых и трепетно прижимающих к груди переполошенных несушек. Встречные же глядели на пеших путников со снисходительным любопытством, но лицо Мстиславы приковывало все без исключения взгляды. Даже в Векшиных лохмотьях она выделялась на этой грязной дороге, точно блестящий лал среди речной гальки.
Теперь, снова получив привычное внимание (пускай и от чёрного люда, думала про себя Мстиша), девушка почувствовала былую, едва не пошатнувшуюся Нелюбовыми стараниями уверенность в своей силе, и свежая волна негодования захлестнула княжну. Уж если тот белобрысый подлеток раскрыл от изумления рот и всё сворачивал голову, с глупой улыбкой беззастенчиво разглядывая Мстишу, то разве Нелюб мог не замечать того, как она хороша? Впрочем, судя по всему, зазимец просто был бесчувственным чурбаном, лишённым души и сердца. Что ж, тогда она не завидовала невесте помытчика, которая, оказывается, ждала его в Зазимье. Впрочем, Мстиша не завидовала ей в любом случае. Княжна не могла без содрогания подумать о том, каково это, стать женой подобного человека.
Хорошо, что они догадались набрать в лесном роднике воды. Не они, конечно, а Нелюб. Мстише бы такое и в голову не пришло. По пути долго не попадалось ни реки, ни маломальского ручейка, и Мстислава сполна оценила предусмотрительность помытчика.
Там, где дорога делала крутой поворот, они встретили очередную повозку, хозяину которой не повезло. Подойдя ближе, Мстиша рассмотрела, что оглобли были повёрнуты в противоположную Осеченкам сторону. Сухопарый старикашка в очень чистой белой рубахе копошился возле вывихнутого колеса. Седая дряхлая кобылка уныло переступала в пыли.
Нелюб приподнял шапку и коротко поклонился.
– Мир по дороге, отче!
Старик задрал голову и подслеповато сощурил глаза, а, разглядев Нелюба и Мстишу, светло улыбнулся.
– Мир, добрые люди, мир и вам! – Несмотря на то, что смуглое, закопчённое солнцем лицо было сплошь изборождено морщинами, голос его звучал звонко и молодо. – Что ж это, все на торг, а вы с торга? – ещё шире улыбнулся он, перебегая глазами с Нелюба на Мстишу и обратно.
– Да и ты, отец, красные товары глядеть не торопишься, – усмехнулся зазимец. – Что стряслось?
Нелюб совсем остановился и, неожиданно для Мстиславы, сунул ей в руки повод. Не глядя на принявшую оскорблённый вид девушку, он подошёл к старику и присел на корточки перед лежащим на песчаном ухабе колесом.
– Да вот, возил старшего сына с невесткой на торг. Усмари мы, я их с товаром в Осеченках оставил, а сам домой возвращался. Телега-то у нас одна, вишь, а падарь на носу, надо вывезти сено-то. Думал, в одну выть обернусь, да ось, окаянная, подвела меня, старика. Дёготь весь вышел дорогой, а до воды далече, вот и перегорела.
Нелюб нахмурено повертел ступицу.
– Долго ли до твоей деревни? Подлатать смогу, чтобы шагом дойти, а там уж новую ось справишь.
– Да бросма-брось вёрст десять, не боле.
– Вот и ладно. Погоди, вручье достану.
Не думая встречать возмущённый взгляд Мстиши, Нелюб начал развязывать притороченный к седлу мешок.
– Ох, помоги тебе Звёздный Пастырь, сынок, – обрадованно запричитал старичок. – С самого утра по жаре маюсь.
– Что ж ты, отец, сколько людей нынче этой дорогой прошло! Неужто никто не пособил?
– Да все на торжок поспешают, нечто я стану докучать со своей безделицей.
Нелюб неодобрительно покачал головой.
– И долго ты собираешься тут ковыряться? – сердитым громким шёпотом спросила княжна, недовольно отстраняя от себя морду кобылы, которая со скуки начала жевать её плечо. – Позабыл, что мы спешим?
–Тыспешишь, – не отвлекаясь от поисков, вполголоса заметил помытчик. – Да куда же он запропастился… – пробормотал Нелюб, тут же забыв о Мстиславе, словно она была надоедливой мухой.
– Да что ж ты, нарочно извести меня хочешь? – сквозь зубы прошипела княжна. – Приду, когда всё уже пропадёт!
Нелюб наконец впервые взглянул прямо в её прищуренные от злости глаза и спокойно ответил:
– А разве и так ещё не всё пропало?
Некоторое время они молча смотрели друг на друга. Мстислава – сжав кулаки и медленно тлея внутри, из последних сил сдерживаясь, чтобы не начать кричать при старике. Нелюб – невозмутимо, с призраком усмешки в щёлочках зеленоватых глаз. Они бы, наверное, ещё долго простояли, испепеляя один другого взглядами, если бы не появившийся рядом старик.
– Сынок, будет тебе! Идите своей дорогой, родимые. Что ж ты станешь со своей молодухой из-за старого хрыча перечиться!
Мстиша открыла было рот, желая возмутиться и поправить старика, но Нелюб незаметно наступил ей на ногу.
– Не бери в ум, отец. Сядь, передохни. А молодуха моя тебе воды поднесёт. Поди, нажаждался с утра по такой сухоте.
С этими словами, больше не глядя на Мстиславу, Нелюб взялся за починку. Мстиша, задыхаясь от негодования и изумления, сама не веря, что подчиняется помытчику, принялась доставать мехи. Дрожащими руками она наполнила берестяную кружку и, перебарывая себя, подала её старику.
– Благослови тебя Пресветлая Пряха, дочка! – улыбнулся старик, то ли не замечая, то ли притворяясь, будто не замечает поджатых губ девушки. Он сдержанно, но с нескрываемым удовольствием сделал несколько глотков. – Уважили старика, сжалились. Пусть пошлют вам боги побольше деток!
Старичок умильно улыбнулся, а Мстиша метнула быстрый яростный взгляд на Нелюба. Тот, не отрываясь от своего занятия, лишь еле слышно хмыкнул и мотнул головой.
Делать было нечего, и Мстислава с тяжким вздохом опустилась на обочину у телеги. В полыни ошалело стрекотали кузнечики, по полю лениво пробегали знойные волны, приносившие терпкие, горьковатые запахи ромашки и тысячелистника. На бледно-голубом, точно выгоревшем небе не виднелось ни облачка. Мстиша закрыла глаза. Старик что-то негромко спросил, и Нелюб принялся отвечать спокойным, низким голосом. Княжна легко представила его сейчас – стоящим на коленях в белом песке, с закатанной до локтей рубахой, открывающей жилистые руки. Немного прищурив глаза, он обтёсывал деревянный клин и неторопливо говорил, изредка вытирая лоб об рукав, а непослушная чёрная прядь норовила выбиться из-под шапки. Его мерная, обстоятельная речь странным образом утешала и успокаивала – почти как Стоянина колыбельная.
Мстиша скинула с плеч Векшину накидку и, расстелив на траве, легла, подложив ладони под щёку. Где-то в вышине умиротворяюще зазвенел жаворонок, с поля жарко пахнуло шалфеем. На сердце вдруг стало бестревожно и хорошо, и Мстислава позволила себе провалиться в мягкую дрёму.
Трудно сказать, сколько минуло времени, но сквозь сонное марево до княжны донёсся более отчётливый, чем прежде голос:
– Жёнку-то твою сморило. Умаялась, сердечная, по такой духоте.
Мстислава понемногу начала просыпаться, но ей не хватало силы размежить веки. Чья-то тень заслонила от неё солнце, и Мстиша кожей ощутила на себе пристальный взгляд, от которого засосало под ложечкой.
Тень на миг пропала, и княжна собралась не то разочарованно, не то облегчённо выдохнуть, как вдруг её бережно, но уверенно подхватили с земли. Испугавшись, девушка распахнула подёрнутые сонной поволокой очи и наткнулась на Нелюба.
– Спи, спи, – быстро шепнул он, и Мстислава послушно закрыла глаза.
Помытчик осторожно опустил её в телегу. Кисло пахло кожей, но девушка лишь повернулась на бок, зарываясь в душистое сено, со странным волнением чувствуя тепло там, где её только что касались загрубелые ладони Нелюба. Княжна не спрашивала, что происходит и куда они едут, ощущая себя как в детстве, когда возвращалась с татой с масленичного катания в санях, и он укутывал её в свою лисью шубу и прижимал к себе, а она закрывала глаза, вдыхая колкий морозный воздух и ни о чём не заботясь.
Мстиша окончательно проснулась, когда мерная тряска и скрип прекратились. Потемнело, небо набрякло, скрыв солнце за грязно-серыми тучами.
– Пошли тебе Великий Пастух здоровья и достатка, сынок, добрались! – Старик, который, оказывается, сидел неподалёку от Мстиславы, слез на землю и принялся благодарить Нелюба. – Ну, проходите. Не судите строго, наше дело запестовато, из рогатой скотины ухват да мутовка.
Княжна поднялась и, держась за грядку телеги, вяло оглянулась вокруг.
Мстише прежде никогда не приходилось бывать в простой деревенской усадьбе, и она рассматривала большой двор со смесью брезгливости и любопытства. В редкой пожухлой траве с независимым видом расхаживали курицы и утки, тут же, промеж них, на клочке утоптанной земли несколько взлохмаченных ребятишек в одних рубашонках запальчиво играли в бабки; впрочем, появление телеги отвлекло их внимание и теперь они сворачивали русые головки на пришельцев. Из скотника появилась молодая женщина, тянувшая на верёвке упирающуюся козу.
– Опять подойник опрокинула, блажная! Ну, я тебе задам! – грозила она мотающей головой строптивице. Увидев старика, незнакомка остановилась. – Батюшка, вернулся! А мы уж все жданики съели!
Старик принялся пересказывать снохе, какая напасть приключилась с ним на обратном пути, и велел ей позвать мужа, чтобы, заменив ось, тотчас отправляться за сеном. На шум из избы вышла крепкая пожилая женщина.
– Вот, Томилушка, – обрадовался старик, – насилу добрался. Принимай гостей.
Мстислава растерялась, но тут словно из-под земли вырос Нелюб. Он молча простёр руки и, доверяясь естественному порыву, княжна потянулась в ответ. Зазимец подхватил её за пояс, вытаскивая из телеги. Мстиша безотчётно положила ладони на его плечи и через миг оказалась на земле вплотную к помытчику. Нос девушки почти упёрся в его грудь, и княжна подняла на зазимца ошалевший от неожиданной близости взгляд.
Нелюб сглотнул, его глаза на миг расширились, и он сделал шаг назад, отступая от Мстиславы. Княжне даже показалось, что зазимец хотел вытереть руки, словно они были испачканы, но на полпути он сдержался.
– Идём, – почему-то сердито шепнул Нелюб, и Мстиша покорно последовала за ним.
Старик уже успел поведать жене о своих мытарствах и великодушии случайных попутчиков, и та взирала на гостей прищуренными пытливыми глазами.
– Мир твоему дому, хозяюшка, – поклонился Нелюб и, приобнимая Мстиславу, слегка надавил ей на поясницу, заставляя последовать своему примеру.
У Мстиши разве что пар из ноздрей не повалил. Да что он себе позволяет? Княжне кланяться лапотнице?! Мало того, что из-за ненужной возни с телегой им пришлось задержаться, так ещё и теперь перед всякой голытьбой спину гнуть?
Всеславна сердито скинула с себя ладонь Нелюба и чуть опустила подбородок. Хватит с неё и этого.
– Милости просим, добрые люди, – поклонилась в ответ Томила, в противовес приветливым словам ощупывая Мстишу с ног до головы проницательным взглядом. – Да воздастся вам сторицей! Уж мы заждались отца с телегой. Отдохните с дороги, я мигом паужну справлю. А пока в баню сходите, она нынче растоплена, дочка внучат как раз мыть закончила.
– Вот спасибо, хозяйка. Только лошадь расседлаю. Да вот, возьми, к обеду приварок будет. – Он протянул старухе утку.
– Благодарствую, – расцвела Томила, принимая птицу. – А кобылку в хлев ставь, мил человек. Велю Вторушке овса задать.
Проводив Нелюба глазами и нерешительно помявшись, Мстиша со вздохом опустилась на завалинку. Из избы выпорхнула виденная ими молодайка с двумя берёзовыми вениками и опрятно сложенными утиральниками. Она поднесла их Мстише и, сияя белозубой ухмылкой на загорелом лице, многозначительно стрельнула глазами в сторону скотника, где скрылся Нелюб:
– Лёгкого вам парочку!
Мстислава вспыхнула и хотела уже высказать деревенщине всё, что она думала о ней, когда вернулся помытчик. Он с улыбкой поблагодарил женщину и кивнул Мстиславе на баню, отстоявшую от всех дворовых построек. Из трубы, стелясь по реке, вилась тоненькая струйка душистого дыма.
Они вошли в предбанник, и княжна выжидающе посмотрела на своего спутника, но он затворил дверь и с хмурым видом сел, снимая шапку и вытирая ею лицо. Мстишу распирало от желания выругать зазимца за то, что он стал поддерживать заблуждение старика и называть её своей женой. Девушка едва могла дождаться, пока их оставят наедине, чтобы всласть высказаться и о хозяевах, и об их бедном дворе. Но суровое лицо Нелюба отбило у неё всякую охоту судачить, и Всеславна с досадой плюхнулась напротив помытчика.
– Ступай первая, я тебя тут обожду, – снова не глядя на Мстишу, проговорил зазимец.
Что ж, Мстислава пустым местом была?! Ничего, она заставит его посмотреть на себя!
Княжна сердито швырнула веники на лавку.
– Ты и вправду думаешь, я пойду после этих, – она замешкалась, подбирая выражение покрепче, и злорадно ухмыльнулась про себя, когда уловка подействовала и Нелюб поднял голову, наконец, взглядывая на неё, —сермяжников?
Но Мстишина радость оказалась преждевременной. Зазимец лишь утомлённо поморщился и, ни слова ни говоря, подхватил веник и полотенце и исчез в парной. Почти сразу до слуха девушки донёсся резкий плеск воды и сердитое шипение каменки, а следом из щели под дверью поползли язычки сизоватого пара.
Всеславна тяжело вздохнула и, обняв колени, тоскливо посмотрела в окно, прорубленное под потолком. Хмарь разбухла, заморосил мелкий ситничек. Многое бы Мстислава нынче отдала, лишь бы оказаться в Медыни, в своей мыльне, которую девки затопили бы для неё одной, приготовив веники из пижмы и полыни, собранных накануне Солнцеворота, и кувшин ледяного грушевого кваса. Потом, розовую, мягкую, разомлевшую, они бы натёрли Мстиславу душистыми маслами и укутали, а тут бы рядом появилась Стояна с тарелкой её любимых пряжеников, хрустящих и жирных. Потом бы Мстиша повалилась на пуховую перину и спала бы, спала вдоволь, и никто бы не посмел будить её…
Заурчало в животе, и девушка нетерпеливо поёрзала на лавке.
Дверь распахнулась и, окутанный клубами белого пара, в одних портах на пороге возник Нелюб. Мстиша поспешно закрыла лицо ладонями и потому не видела, как помытчик улыбнулся. Хлопнула дверь, затем раздался быстрый короткий топот по деревяному настилу и громкое бултыхание. Мстислава выскользнула на улицу и осторожно выглянула из-за угла бани. Нелюб, фыркая и отдуваясь, широкими гребками плыл на середину реки. Против воли девушка залюбовалась красивыми, отточенными движениями. Зазимец вернулся к мосткам и одним коротким рывком подтянулся, выбираясь из воды. Порты облепили тело, крепкая грудь и жилистые руки матово лоснились от влаги. Он отвёл с лица намокшие волосы и встретился с Мстишей взглядом.
Девушка вспыхнула и влетела обратно в предбанник.
«Жихарь тебя понеси!» – подумалось Мстиславе Стояниными словами.
– Не гляди, – услышала княжна спокойный голос и, зажмурившись, торопливо отвернулась к стене. Раздалось недолгое шуршание. – Всё.
Мстиша недоверчиво открыла глаза. Помытчик переоделся в сухие штаны и, слава Пряхе, надел свою неизменную рубаху. На смуглых скулах разлился румянец, а очи непривычно блестели. Если до этого у Мстиславы и были сомнения, то зависть к его отдохнувшему, посвежевшему виду разом пересилила всё остальное. Ведь она уж и забыла, что такое тёплая вода. Неизвестно, когда ещё выпадет возможность как следует вымыться.
– Пойдём? – спросил Нелюб, собирая вещи.
– Погоди. Я… Я тоже стану париться.
Зазимец сделал нарочито удивлённое лицо.
– Ладно, – пожал он плечами, – буду в избе.
Мстиша округлила глаза.
– Нет! Не уходи!
В ответ на недоумённый взгляд помытчика она поспешно прибавила, потупившись:
– Пожалуйста, не уходи. Я банника боюсь.
Нелюб хмыкнул и по своей привычке мотнул головой, так что с мокрых волос на пол полетели брызги, но всё-таки остался. Когда, смущаясь, Мстиша выглянула из парной, зазимец уже сидел с поленом и ножом в руке.
– Мне бы студёной воды, – тихо попросила девушка.
В отличие от Мстиславы, Нелюб не стал отворачиваться, а, напротив, окинул её долгим взглядом. Всеславна, прикрывавшаяся накидкой, стояла в одной рубашке, и зазимец обошёл глазами и распущенные волосы, доходившие до бёдер, и белые ступни, выглядывающие из-под подола.
Мстиша подумала, что сейчас помытчик велит ей не ломаться и идти окунуться в реку, но вместо этого он, наконец, перестав рассматривать её, отложил нож и, молча подхватив ведро, вышел. В бане, видно, браниться язык не поворачивался.
Когда, чистые и притихшие, Нелюб с Мстиславой вернулись, Томила позвала их к столу. Войдя в избу, Нелюб поклонился красному куту, а потом печи. Мстиша нехотя повторила за ним. Гневить богов – даже этих, тёмных и закопчённых, сумрачно взиравших прорезями деревянных глаз из бедного, украшенного лишь пожинальным снопом угла, ей не хотелось.
Гостей усадили за стол рядом с остальной бывшей в доме семьёй – стариком, младшей снохой и ребятнёй мал мала меньше. В избе стоял такой же кислый запах, что и в телеге, только гораздо сильнее, и Всеславна гадливо прикрыла нос рукой. Поджав локти, девушка принялась неприязненно озираться.
Сквозь заволоченные бычьими пузырями окна пробивался слабый свет, но и его хватало, чтобы заметить, насколько это жилище не походило на княжеский терем. В плохо проконопаченных стенах между брёвнами торчал мох, голые лавки были почти до блеска вытерты многочисленными домочадцами, дубовый стол стал чёрным от старости. Впрочем, несмотря на бедность, в избе было чисто и опрятно. Большуха постелила старую, расшитую по краю незамысловатыми узорами скатерть – «должно быть, ещё из девичьего приданого», ядовито подумала Мстиша, – и поставила два горшка щей, подбелённых сметаной, лук, варёные яйца и хлеб.
– Кушайте на здоровьечко, – пожелала Томила гостям, положив подле них две новых ложки. От Мстиславы не укрылось, как пристально хозяйка оглядела её руки. Ещё бы, у самой-то старухи кожа была задубевшая, взбугрённая синими прожилками.
Трапеза проходила чинно и скучно, все молчали. Было противно черпать из того же горшка, откуда брали хозяева. Мстиша покосилась на Нелюба, который, не чураясь, ждал своей очереди и невозмутимо отправлял в рот ложку за ложкой. А говорил, с боярами сиживал. Где уж ему, вахлаку.
Когда ужин закончился, было ещё не темно, и все расселись по разным углам сумерничать. Нелюб со своими деревяшками расположился подле старика, плётшего лапти на воронце, женщины сонно перебирали чернику в огромных решетах, дети возились на полу. Мстиша устроилась на лавке поодаль ото всех и лениво отщипывала от пирога с капустой.
– В волка и гусей, в волка и гусей! – послышался требовательный детский крик, и княжна вздрогнула. Разразилось тоненькое многоголосие:
– А вы гуси, гуси?
– Га, га, га!
– Далеко летали?
Кого видали?
– Мы летали и видали,
Га, га, га!
Мы серого волка,
Га, га, га!
Украл волк овечку,
Утащил за речку!
Кусок встал поперёк горла, и Мстислава побледнела.
Ребятня с визгом бросилась в рассыпную, и большуха притворно грозно прикрикнула на них:
– А ну, жуклята, кыш на двор бегать!
Княжна сама не могла объяснить, почему всякое упоминание волка заставляло волоски на руках вздыматься. Верила ли Мстиша, что Ратмир был оборотнем, или образ дикого зверя просто стал воплощением чужого чуженина?
Девушка посмотрела на Нелюба, но тот, не замечая Мстишиного смятения, под восторженный писк раздавал детворе сработанных из дерева игрушечных птичек.
Мстислава вдруг почувствовала себя невыносимо лишней здесь, среди этих людей, с которыми у неё не было и не могло быть ничего общего. И то, что неразговорчивый, скупой на слова Нелюб сумел ненавязчиво и гладко влиться сюда, стать на вечер частью этой семьи, почему-то задевало Мстишу. Он был с ними, не с ней, и, хотя княжна не имела на это права, она ощущала себя преданной.
Оставаться было тошно, и Мстислава выскользнула из избы. Ноги сами принесли её на мостки.
Дождь по-прежнему моросил, оправдывая мрачные предсказания Нелюба, но Мстиша уже не переживала о том, что намокнет. Усевшись на самом краю, княжна достала из-за пазухи заветные бусы. Она медленно разжала пальцы, любуясь гладкими, голубыми с коричневыми вкраплениями шариками. Было уже слишком темно, чтобы разглядеть тонкие переливы цвета, но Мстислава столько раз видела ожерелье, что могла бы представить их с закрытыми глазами.
Забросить бы низку в чёрный омут! Но что толку, если боярин, с которым девушка подобным образом надеялась поквитаться, не увидит этого. И потом, бирюзовые бусы были последним, что осталось у Мстиши от той, несостоявшейся жизни. Пока княжна могла надеть их, казалось, жива была надежда. Надежда… Он ведь чей-то муж, да и сама Мстислава скоро станет чужой женой.
Всеславна смотрела на холодные камешки на своей ладони, не замечая, как по щеке сползает слеза.
Где же ты?! Где ты, когда ты так нужен мне?!
Мстиша зажмурилась. Наступала ночь, и Сновид, конечно, был в постели, которую теперь грела ему жена.
Она не услышала лёгких шагов и вздрогнула, когда позади раздался негромкий голос:
– Вот ты где…
Девушка порывисто обернулась и увидела Нелюба. Его взгляд задержался на бусах, зажатых в Мстишиной руке, а затем внимательно обшарил лицо.
– Идём спать.
