Текст книги "К нам осень не придёт (СИ)"
Автор книги: Ксения Шелкова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
***
Умирая от тревоги, Анет дожидалась отца, который, как это часто бывало, задерживался в присутственных местах. Последние несколько дней она ощущала, что вот-вот с ней начнёт происходить то самое… Она куталась в шаль, хотя дома было тепло, нарочно покашливала – а вот озноб, что сотрясал её тело, был самым настоящим.
Анна сидела у себя, когда заметила у своего окна крупного, чёрного ворона – птица несколько раз подлетала близко, на мгновение замирала, словно разглядывала, что происходило в комнате. Анет засмотрелась на неё и даже перестала всё время прислушиваться к себе, пытаясь не пропустить свою ежегодную пытку. Казалось, ворон внимательно наблюдает за ней своими блестящими, чёрными глазами.
Заинтригованная, Анна открыла окно. Птица не сразу, но влетела в комнату, приблизилась, вглядываясь в лицо Анны живым, умным – почти человеческим – взглядом. Анет протянула руку, коснулась чёрных перьев; птица на миг отпрянула было, но тут же вернулась и вспорхнула девушке на плечо. Анне даже показалось, будто ворон погладил её по голове своим сильным крылом.
Ворон смотрел на неё столь пристально, что Анет засомневалась, не была ли это какая-то дрессированная птица: может быть, она потерялась, улетела из цирка или зоосада?
– Ты, верно, кушать хочешь? – спросила Анна, поглаживая глянцевые чёрные перья. – Я принесу хлеба и молока…
Она ссадила ворона с плеча и, не закрыв окна, вышла из комнаты и направилась на кухню. Чтобы раздобыть чашку молока и ломоть хлеба, ей не пришлось потратить много времени – к счастью, был уже поздний вечер, и кухарка давно закончила работу.
Анет вернулась к себе и с досадой всплеснула руками: комната была пуста. Не стоило оставлять окно отворённым…
– Вот глупый, кто же тебя теперь накормит? – пробормотала она. – Пропадёшь ведь, коли потерялся…
И тут, к её радости, послышался шум крыльев и из-за шифоньера показался чёрный силуэт – оказывается, ворон прятался!
– Ну прости, ах ты умник какой оказался! – приговаривала Анет, потчуя птицу хлебом, смоченным в молоке. – Ведь и правда, увидел бы кто, выгнали бы, ещё и крик подняли!
Ворон пробыл с ней ещё некоторое время, а когда взошла луна, и Анна, облокотившись на подоконник, наслаждалась ясной майской ночью – птица осторожно вспорхнула ей на руку. Посмотрела внимательным, долгим взглядом, коснулась щеки крылом – и растворилась в ночном мраке, быстро и бесшумно, точно призрак.
Анна удивлённо проводила ворона глазами, и вдруг разом почувствовала сладкую, тяжёлую усталость, даже голова закружилась: сил хватило лишь на то, чтобы раздеться и лечь в постель. Она уже готовилась погрузиться в блаженный сон, когда до неё донеслись бурные истерические рыдания Елены, испуганный голос мачехи… Что там ещё случилось? Она потянулась было за пеньюаром: надо бы пойти, узнать, что такое с сестрой – но рука безвольно упала. Глубокий сон накрыл её, словно тёплое одеяло на гагачьем пуху.
***
Наутро Анна проснулась свежей, отдохнувшей и полной сил. Ничего похожего на ежегодные майские страдания она не испытывала. Вчера с ней точно произошло что-то хорошее – что же? Она не могла припомнить, однако, подойдя к зеркалу, внимательно осмотрела себя и ожидаемых ужасных изменений не увидела.
Ей захотелось петь и смеяться, но это не был тот приступ буйства, повторения которого она боялась, это оказалась нормальная, естественная радость! Неужели Бог наконец-то смилостивился над ней и больше подобного не повториться?
В дверь постучали; вошла горничная Люба с подносом.
– Барышня, тут барыня вам прислали укрепляющую микстуру, а то вы всё кашляли вчера. Вот они и беспокоились, аж с ночи вам лекарства готовили…
Анет, не вслушиваясь, машинально выпила снадобье, имевшее приятный травяной вкус с какой-то горчинкой. Напевая, она оделась; наверное, сегодня папенька уже решительно заговорит с нею о женитьбе. Анна пока не решила, какой именно ответ даст отцу, но нынешним утром она находилась в таком блаженстве, что хотела обнять весь мир. Если граф Левашёв и правда любит её, пожалуй, она готова будет составить его счастье, помочь ему вернуть промотанное родителем состояние, блеск и славу старинной фамилии. Он хороший, благородный человек и цели его, несомненно, благородны!
***
И вот, перед самым отъездом на дачу в Стрельну, Анна, последнее время бывшая совершенно счастливой, вдруг захворала и лишилась чувств. Ей с самого утра нездоровилось, однако это было уже не то, чего она боялась. Наступил июнь, один из самых любимых ею месяцев – ведь теперь целый год можно было жить и не беспокоиться о том… Перед тем, как потерять сознание, Анет запомнила лишь, что прошла из столовой в гостиную, остановилась перед портретом пропавшей матери: ей вдруг показалось, что изображение ожило, и в прекрасных глазах княжны заблестели слёзы… Анна испуганно вскрикнула, ноги её подкосились; подбежавшая Елена едва успела подхватить сестру и не дать ей удариться об пол…
Глава 4
Елена зашла к отцу в кабинет, дабы пригласить того к обеду. Папенька, казалось, был чем-то сильно рассержен, однако не забыл небрежно поздороваться с младшей дочерью и осведомиться о здоровье Анет.
– Я ещё не успел зайти к ней сегодня, – добавил отец. – Да и боязно что-то…
– Отчего же боязно, папаша? – внутренне замирая, спросила Елена.
В её памяти ещё было свежо происшествие в спальне Анны – а о том, что происходило не далее, как сегодня утром между нею и Владимиром, Елена боялась даже вспоминать. Её тело всё ещё хранило прикосновение его сильных горячих рук, когда он подхватил её и прижал к себе. Думая об этом, она закрывала глаза от смущения и низко опускала голову. Зачем он это сделал?! Как он мог, когда их с Анет свадьба уже назначена?
Елена старалась уверить себя, что со стороны Владимира это был знак внимания, услуга из вежливости будущей родственнице. Верно, он всего лишь хотел, чтобы она не промочила ног, переходя лужи во дворе! И всё-таки… Его прерывистое дыхание, загадочно-печальный взгляд, устремлённый на неё, «простите», произнесённое шёпотом! Больше он ничего не сказал ей в то утро. Так невыносимо неловко было под его пристальным взглядом, что Елена не выдержала и сбежала в комнату к сестре. Она надеялась, что общество Анны послужит дополнительной преградой для её невозможных, греховных мыслей и поможет вернуть обычное спокойствие и смирение. В какой-то миг Элен даже собралась признаться сестре во всём – пусть та рассердится, пусть побранит её как следует – лишь бы не оставаться больше наедине со своим смятением!
Но, увы, Анет было вовсе не до неё, Елены. И не до Владимира. Став свидетельницей необъяснимого чуда с вороном, улетевшим с картины, Элен даже забыла на миг обо всём другом. А на вопрос «что же это такое было?», Анет посмотрела на неё блестящими глазами, и ответила: «Я бы непременно рассказала тебе всё, если бы знала. Но я не знаю, моя милая, я сама ничего не понимаю».
Элен испуганно вздрогнула, осознав, что папенька что-то говорит, а она, занятая своими мыслями, не слушает.
– …Вот я и думаю, а вдруг не просто так она о матушке родной вспоминает, да видения ей являются? Ведь княжна-то моя, Алтын, как раз в эти майские дни и пропала тогда. Сколько лет прошло, а я по сей день чуть не каждое мгновение помню.
Отец тяжело опустился в кресло, сильно потёр ладонями лоб.
– А что же, вы, папаша, тоже думаете, что маменька Анет вовсе не погибла тогда? – осмелилась спросить Елена, проглотив мгновенное, острое чувство горечи от слов отца «княжна моя».
– Откуда же мне знать… Тоже?! Получается, ещё кто-то так думает?
Алексей Петрович мгновенно вскочил с кресел, схватил Елену за плечи, встряхнул.
– Ты это о чём? Или Анет говорила что? – требовательно спросил он. – Ей опять мерещилось? Что она тебе рассказала?!
Елена печально вздохнула. Всегда, всегда у папаши на уме лишь Анет да её пропавшая маменька, Алтын Азаматовна!
– Н-нет… – нерешительно ответила она. – Уже почти ничего. Последние дни ей больше и не мерещится. Мамаша сестрице всё какое-то снадобье даёт, ей и полегчало.
Алексей Петрович глубоко вздохнул, уселся, откинулся в кресле. Тучи за окном давно рассеялись, вместо них по небу быстро летели лёгкие облачка; погода для петербургского июня была великолепна.
– Коли Анет правда лучше, скажешь матери, пусть теперь же начинает готовиться к переезду в Стрельну. Аннушке свежий воздух, покой нужен; там и совсем поправится. Да чтоб долго не мешкали: через три дня увезёте её на дачу, хоть с ног сбейтесь! Владимиру Андреевичу поклон передайте: будет посещать вас, а свадьбу тогда попозже, в сентябре сыграем.
Елена молча кивнула, едва сдерживая очередной вздох. Вроде бы отец не сказал ничего для неё нового, и всё же…
– Да ведь Владимир Андреевич нынче здесь, папаша. Он Анюту приехал навестить, остался пообедать с нами.
– Здесь? Ну-ну, ладно, пусть навещает, – проворчал отец. – Я к обеду не выйду, а ты вот что: извинись за меня перед графом и пришли-ка Анет ко мне пока, видеть её хочу.
– Да, папаша. Может быть, приказать Любе принести для вас прибор сюда?
– Не нужно, не голоден. – Отец снова потёр лоб и лицо. – Что-то тяжко мне, душно, сердце заходится. – Он перевёл глаза на лицо младшей дочери, которая начала было что-то спрашивать, отмахнулся: – А ты ступай-ступай, нечего тут квохтать. Матери скажешь про отъезд, меня пусть не беспокоит. Анюту сюда пришли, не забудь.
***
Елена передала матери отцовский наказ и зашла на минуту к себе. В последнее время их упорядоченная жизнь, казалось, летела куда-то кувырком. Знакомство с Владимиром, помолвка Анны, её болезнь… И сегодняшний день, что состоял целиком из непонятных, да что там – неправдоподобных вещей! Елена глянула на себя в зеркало, пригладила волосы, подумала – не переодеться ли, не выбрать ли платье поярче? Если кликнуть Любу прямо сейчас, они могут успеть. Но тут же ей представилось, что она потеряет драгоценное время, тогда как можно вместо этого пройти в гостиную, и снова – пусть даже в присутствии матери и сестры – увидеть Владимира!
Она ещё раз поглядела на себя в зеркало и немного удивилась. Откуда-то на щеках появился румянец, глаза взволнованно блестели – Елена даже показалась себе не такой некрасивой, как всегда.
Она выпрямила спину, подражая Анне, постаралась так же гордо вскинуть голову. Последние дни Елена ненавидела свою ужасную привычку сутулиться и вечно смотреть под ноги. Почему, ну почему матушка никогда не поправляла её, не растолковывала, что надо быть как Анет: держаться прямо, смотреть на мужчин уверенно и немного свысока, не робеть, не прятаться? Впрочем, улыбаться и звонко смеяться, подобно сестре, Елена стеснялась неспроста – собственные зубы представлялись ей большими и длинными, как у лошади, тогда как зубки Анет, были мелкими и белоснежными, точно жемчуг! Матушка, Катерина Фёдоровна, слыша все эти разговоры, лишь печально вздыхала, прижимала голову дочери к своей груди, шептала: «Что ты, родная, да ты же у меня миленькая, хорошенькая, ты лучше всех». Елена же от этих слов испытывала лишь досаду и горечь. Не научила её мамаша привлекать мужские взоры – так хоть не пыталась бы утешать пустыми словами! Как будто сама она правды не видит!
В гостиной, в ожидании обеда уже восседали Катерина Фёдоровна, Владимир и Анет. Сестра в жёлтом шёлковом платье, с распущенными волосами показалась Елене прелестной, как никогда. Томность движений, бледные щёки и синеватые тени под глазами, казалось, только украшали её. Анна полулежала в кресле, обмахиваясь веером; взгляд миндалевидных глаз был устремлён на портрет княжны Алтын Азаматовны.
Сидящий неподалёку Владимир буквально пожирал Анет взглядом… Впрочем, при виде Елены он тотчас вскочил. Стараясь не смотреть на него, Елена поцеловала Анну в лоб, спросила о самочувствии и передала наказ отца зайти к нему в кабинет.
– Мне показалось, папаша нездоров, – прибавила она. – Он не желает кушать, и приказал, чтобы его не беспокоили.
Мать бросила на Елену вопросительный взгляд.
– Не велел ли что-нибудь подать в кабинет?
– Ничего, маменька. – Елена развела руками. – Только вот сказал, чтобы к отъезду спешно готовились.
Мать кивнула; она выглядела спокойною. Это было странно: все в доме привыкли, что Катерина Фёдоровна всегда сильно волновалась, если заболевал глава семейства. Сейчас же её мысли будто были заняты каким-то более важным предметом.
Анет сложила веер.
– Пойду, навещу папеньку, мы ведь и правда с ним сегодня не видались. Мамаша, зовите всех к столу, не ждите меня.
***
Владимир почтительно продолжал стоять, ожидая, пока та или другая из сестёр Калитиных обратит на него взор. Одинаково опасно было бы и проигнорировать Елену, и выказать к ней при всех чрезмерное внимание. Он чувствовал себя идущим по острому лезвию, но инстинкт подсказывал, что с Еленой может всё получиться, даже очень может! Надо лишь соблюдать осторожность.
Анет грациозно встала, но вдруг замешкалась; Владимиру даже показалось, что она пошатнулась. Тут же его невеста оперлась о спинку кресла, не сводя глаз с портрета княжны Алтын… Владимир рванулся было к ней, но Елена его опередила.
– Что такое, Анет, милая, тебе опять нехорошо? Голова закружилась? – она обхватила сестру за плечи.
– О нет, всё в порядке. Что-то странное показалось там… – Анна кивнула на портрет Алтын Азаматовны. – Что она будто бы покачала головой и пыталась что-то сказать…
– Принести твоё лекарство? Анет, тебе надо лечь! Если снова станет хуже…
– Нет-нет, спасибо, я чувствую себя прекрасно! Нужно идти к папеньке.
– Я помогу, провожу, – суетилась Елена, в то время как Катерина Фёдоровна не двигалась с места, пристально наблюдая за падчерицей.
– Позвольте мне, Анна Алексеевна, – вступил Владимир, предлагая невесте руку. Однако та ласково покачала головой и улыбнулась:
– Благодарю, Владимир Андреевич. Прошу вас, уделите пока внимание маменьке и сестрице, а я скоро вернусь.
И Анна упорхнула. Елена ринулась было за ней, но застыла, услышав суровый голос матери:
– Сядь, Элен. Не нужно бегать за сестрой, как собачонка; в конце концов, Анет вовсе не собирается умирать.
Судя по интонациям в голосе Катерины Фёдоровны, можно было поклясться, что сей факт для неё весьма досаден. Странно: раньше она ни разу не проявляла в открытую неприязни к падчерице, скорее наоборот, обращалась к Анне с неизменной лаской. Простушка Елена с недоумением поглядела на мать: что это вдруг на неё нашло? Однако госпожа Калитина тотчас овладела собой и с улыбкой обратилась к гостю:
– Идёмте же обедать, граф! Простите меня: все эти волнения, хлопоты, приготовление к отъезду! Я просто сама не своя! Да ещё и болезнь Анет так выбила нас из колеи…
Владимир подал руку хозяйке дома, не забыв, впрочем, бросить через плечо страстный взгляд на Елену, отчего та вспыхнула, как маков цвет.
***
– Вы меня звали, папенька? – Анна проскользнула в отцовский кабинет и нахмурилась. Елена права, похоже папаша и вправду нездоров. – Не прикажете ли послать за доктором? Элен сказала мне, вы скверно себя чувствуете…
– Не важно. Поди сюда, родная, я хочу наглядеться на тебя.
Анна приблизилась к отцу и опустилась на ковёр перед его креслом; отец нежно погладил её по щеке, прижался губами к тёмным кудрям.
– Какая же ты красавица! Вылитая мать! – пробормотал он. – Не увидит, не порадуется тебе княжна моя… Ох Алтын-Алтын!
Анна осторожно сжала в ладонях руку отца.
– Отчего вы сегодня так печалитесь, папаша?
– Так, накатило что-то: только и вспоминается маменька твоя покойная, вижу её тут всюду, точно живую. Столько лет прошло – нет, не забыть её никогда! А ты не обращай внимание, Аннушка, будь весела: ты ведь у нас невеста!
Отец снова погладил её по лицу, на этот раз рассеянно, явно думая о своём.
– Папаша! Если вы будете тосковать по мне и грустить – так давайте откажем графу, пока не поздно! Я не смогу быть счастливой, зная, что вы…
– Нет! – поспешно перебил Алексей Петрович. – Я вовсе не затем тебя позвал. Напротив, Анет – поклянись, что непременно выйдешь осенью за Владимира Андреевича, даже… Даже если меня уже на свете не будет.
Анна похолодела от испуга.
– Папенька, что с вами, вы больны?! Я сейчас же пошлю за доктором!
– Нет. – Отец положил руку ей на плечо, заставляя усесться обратно. – Ничего не надо, я может и поскриплю ещё. А вот времени, боюсь, мало: не сегодня-завтра вы в Стрельну поедете, мне же надо с делами тут разбираться, к свадьбе твоей всё подготовить, пока ещё силы есть. А там и… Да ты не плачь, милая, я только рад буду – авось, на том свете свижусь с княжной моей.
Анет опустила голову, скрывая слёзы. Отец никогда в жизни не бросал слов на ветер, и если он заговорил так, значит…
– Обещай мне! – Он смотрел ей в глаза требовательно, настойчиво.
– Да, папенька, всё, что угодно.
– Выйдешь замуж за графа Левашёва. С нашими деньгами, его фамилией, старинной да знатной, да его связями – будешь устроена блестяще, при дворе принята, в лучших семействах знатных станешь своей. Вы оба молоды, хороши собой необыкновенно – все будут вами восхищаться: вот, мол, какие граф с графинею великолепные! А детки какие у вас будут: небось, один другого краше! – Отец восторженно и мечтательно улыбнулся, точно ему пообещали показать воочию волшебную сказку. – Так и я уйду спокойным за тебя, за внуков будущих.
Он привстал в кресле, придвинул к себе какие-то бумаги.
– Вот, смотри. Всё, что есть у меня: дома, капиталы, землю – всё тебе оставляю. Ты у меня разумница, вместе с мужем, даст Бог, как надо распорядитесь. Он как узнает, чай, ещё пуще любить тебя станет!
Отец засмеялся было и тут же болезненно поморщился. Он прижал руку к груди, однако овладел собой и улыбнулся…
– Папенька! – вскрикнула Анна. – Как это так: всё мне? А Элен?!
Алексей Петрович с досадой отмахнулся.
– Ну, что Элен… Ты не волнуйся за неё, голодной не будет, перепадёт и ей. Чай, у меня на всех хватит. Оставлю им с Катериной Фёдоровной квартирку, капитал небольшой. Проживут. Мне бы только вот увидеть, как ты, родная, под венец с графом Левашёвым пойдёшь! Ведь никто знатнее его к тебе не сватался! Ты у меня на свадьбе саму императрицу затмишь, уж я позабочусь…
– Папенька, – твёрдо перебила Анна. – Так нельзя. Элен не заслуживает такого пренебрежения. Она ведь ваша дочь, такая же, как и я, она ничего дурного нам не сделала, а вы хотите их с мамашей так обидеть!
– Да ништо им, дурёхам, и тому рады будут! Чай, Катерина-то Фёдоровна не забыла, кто такая и откуда…
– Ну и пусть, – возразила Анна. – А всё-таки она вам законная жена, а Элен – родная дочь. Нельзя, нехорошо. Мне такой несправедливости не надобно.
Отец долго смотрел ей в глаза – пристально, строго – однако Анна, не робея, выдержала его взгляд. Затем она рассмеялась и приласкалась к папаше.
– Ну что же вы такую суровость-то играете, я ведь всё равно знаю: добрее вас и на свете нет! Ни за что вы сестру Елену не обидите, да и меня не захотите огорчить! А я вас прямо прошу, папенька, милый: поделите ваше состояние поровну, как подобает между сёстрами! Тогда всё по справедливости будет.
Отец подумал ещё немного, побарабанил пальцами по столу. Анна неотступно следила за ним блестящими глазами, пока он наконец не сдался.
– Ладно, твоя взяла! – воскликнул он, улыбаясь. – Вот плутовка! Уговорила, перепишу я завещание на вас обеих поровну – но вот приданое ты у меня царское получишь! – Внезапно он снова сделался серьёзен, заговорил мягко, почти умоляюще: – И ты, Аннушка, взамен поклянись, что выйдешь за Левашёва непременно. Лучше, знатнее нам не найти. И даже если не любишь его теперь – ничего, небось потом привыкнешь, привяжешься! Так и я спокоен да счастлив буду. Поклянись же!
Он резко замолчал, откинулся в кресле. Анна заметила, что на его висках выступили капли пота…
– Хорошо, папенька. Клянусь, что выйду я за Владимира Андреевича, стану графиней, коли вам от этого радостно.
Анна проговорила это, стремясь успокоить отца. Тот был, несмотря на жару, смертельно бледен, часто дышал, хватался за сердце – всё это так тревожило её, что в эту минуту она готова была пообещать всё, что угодно. Она поднялась – надо было всё-таки послать за доктором – но папаша вновь настойчиво попросил её сесть.
– Позже, Анюта. Оставь, это всё скоро пройдёт. Мне вот теперь надо поделиться с тобой, а то потом времени может не найтись: ведь ты так и не знаешь ничего…
– О маменьке? – с трепетом спросила Анна. – Я, папаша, правда ничего не знаю. Слышала только от Катерины Фёдоровны, что она ушла как раз, когда май начался, тёплые дни настали. А вам неужто известно, где она теперь?..
Отец глубоко вздохнул, покачал головой.
– Что ты, родная! Если бы знал, да хоть на край света пешком бы за нею пошёл, на четвереньках бы пополз! Нет. Ты же маменьку свою только на портрете видела, а как мы с ней встретились, я никогда не рассказывал. Слишком молода ты была. А вот теперь знай: никакая она не княжна, а кто, откуда – про это мне до сих пор неизвестно! Только как увидел я её, больше ни о ком, ни о чём другом думать не мог, и сейчас не могу. Да и встреча наша больше не на быль, а на выдумку оказалась похожа.
***
Как-то раз молодой предприимчивый купец Алексей Петрович Калитин возвращался с одной из своих мельниц, недалеко от Осиновой мызы, под Петербургом, которую они с партнёром приобрели совсем недавно. Работа уже оказалась налаженной, в ближайшее время стоило ожидать прибыльной торговли. Настроение у Алексея было преотличным, погода тоже радовала. Путь в Петербург лежал неблизкий, через лес. Алексей и его друг ехали верхом; людей с ними было только двое: стремянный да на всякий случай – отставной солдат из бывших рекрутов, что служил им охраной.
Друг Алексея хорошо знал эти места и утверждал, что опасаться там некого, о разбойниках последние годы слыхом не слыхивали. Им попалось на пути несколько хуторов, деревенька. Путь вышел спокойным, не считая того, что вечер застиг их в дороге, и добраться до какого-либо постоялого двора, по-видимому, не стоило и надеяться.
Они остановились на ночлег на опушке леса, стреножили лошадей, развели костёр. Начало мая выдалось весьма тёплым, так что предстоящая ночёвка в лесу никого не напугала. Алексей Петрович вместе с другом, не торопясь, поужинали прихваченной в дорогу нехитрой снедью, побеседовали, выкурили по трубке. Собираясь на ночлег, Алексей приказал своему солдату стеречь их, а затем разбудить слугу – пускай тот вторую половину ночи охраняет.
В это время года ночи странны – даже ближе к полуночи ему казалось, что стоит светлый вечер. Алексей Петрович временами погружался в дремоту, но крепкого сна не было. Он лежал на разостланной полсти, укрывшись плащом; рядом похрапывал его приятель, неподалёку от них устроился слуга. Алексей лениво прислушивался к шелесту ранней листвы, шороху молодой травки, голосам ночных птиц… Как же он раньше не понимал, что нет ничего лучше, чем провести тёплую майскую ночь в лесу! Он заложил руки за голову и потянулся всем телом, чувствуя себя необыкновенно сильным, здоровым: ему даже показалось, что кровь сделалась горячее и быстрее заструилась по жилам. И вдруг неподалёку послышался женский смех – тихий, но звонкий, точно хрустальный колокольчик.
Алексей поскорее сел и настороженно прислушался. Ничего! «Задремал, должно быть, вот и приснилось», решил он и снова лёг. Покосился на приятеля – тот спал, как убитый, лакей тоже. Солдат, ровно, будто на плацу, вышагивал по полянке. Алексей Петрович поплотнее укутался в плащ, однако сон ушёл окончательно. Молодой человек ворочался с боку на бок, снова и снова прислушивался: не раздастся ли опять тот самый смех?
Но ветер шелестел в ветвях всё громче, да и небо что-то заволокло тучами. «Надо скорее засыпать!» – подумал Алексей. Как назло, солдат всё расхаживал по опушке, его шаги звучали тяжело и глухо, назойливо отдавались в ушах. Алексей приподнялся на локте.
– Осип, сядь, не маячь! – шёпотом окликнул он.
– Слушаюсь, ваше благородие! – гаркнул в ответ Осип. – Есть не маячить! Вот только по нужде дозвольте отлучиться…
Алексей махнул на него рукой, и солдат исчез за деревьями. «Буду считать, сколько раз луна сквозь тучи покажется»; Алексей Петрович успел насчитать раз пятьдесят. Тёмные облака скользили по небу всё быстрее, на поляне стало почти совсем темно…
И тут Алексей понял, что Осип уже долго не возвращается. Неужели заплутал в лесу? Но зачем бы ему отходить далеко от стоянки?
Молодой купец встал, захватил на всякий случай ружьё, оставленное солдатом у дерева, и отправился в ту сторону, куда ушёл Осип. Никаких следов в полумраке отыскать не удалось; кричать же оказалось бесполезно. Осип исчез.
Встревожившись уже по-настоящему, Алексей направился к месту ночлега. Вероятно, поспать этой ночью никому не удастся, но солдата следовало немедленно искать. Если тот и вправду заблудился, верно, далеко пока всё равно не ушёл, а коли встретился вдруг с волком или медведем – наверняка позвал бы на помощь. Да и нож с кистенём у Осипа имелись. Алексей прибавлял и прибавлял шагу: ему становилось всё более не по себе. Майская ночь уже не казалась такой волшебной и прекрасной, и неспроста – когда он достиг стоянки, оказалось, что ни его приятеля, ни слуги там не было.
Впоследствии он вспоминал, что, помимо естественного желания поскорее выяснить, что случилось со спутниками, Алексей Петрович одновременно испытывал какое-то подспудное томление и будоражащее любопытство. Притом, что он оказался в одиночестве в глухом лесу, да ещё ночью, отчего-то ему хотелось броситься в чащу, но искать там не своих товарищей, а кого-то иного. Кого? В тот миг он не смог бы ответить. Чей это звонкий смех почудился ему ранее, когда он пытался уснуть?
Алексей блуждал по лесу почти до утра, однако своих спутников так и нашел. Но, как ни странно, ужаса и отчаяния он не ощущал: казалось, всё происходит не по-настоящему, и пропавшие вот-вот вернутся. Пошатываясь от усталости, он направился обратно на поляну и решил ждать рассвета. Когда небо уже начало светлеть, Алексей Петрович вдруг услышал треск сучьев, затем неясный шум и испуганный вскрик…
Он бросился назад, раздвигая руками ветви, что нещадно хлестали его по лицу. Навстречу ему выбежала женщина, которую он не успел толком разглядеть впотьмах. Она казалась смертельно напуганной. Когда Алексей подскочил к ней, незнакомка закричала в ужасе, закрывая руками лицо, попятилась и упала прямо на траву… Он попытался её поднять; женщина же беспомощно отбивалась, загораживалась локтями, и, не слушая его увещеваний, всё старалась скрыться обратно в чащу…
Немало времени прошло, прежде чем Алексей с трудом убедил незнакомку, что не собирается её обижать. Мало-помалу она перестала всхлипывать и отталкивать его. Женщина была босой, одетой в длинную рубаху; Алексей Петрович удивился этому, но, разумеется, ни о чём спрашивать не стал. Он осторожно поднял незнакомку на руки и донёс до стоянки, где оставались лошади и его вещи. Она показалась ему тоненькой, хрупкой, точно фарфоровая статуэтка, и Алексей неволько прижал её к груди.
Только когда они очутились на опушке, он наконец-то смог разглядеть её по-настоящему. Это была совсем юная девушка: высокая, на редкость изящно сложенная, смуглая, с чёрными, миндалевидными глазами и копной блестящих тёмных волос. Алексей в смятении вглядывался в её свежее широкоскулое личико, хранившее ещё следы пережитого ужаса, и гадал про себя: как это прелестное создание оказалось ночью в лесной чаще, в полном одиночестве? И только через несколько мгновений, отвлёкшись от созерцания её лица, он с содроганием заметил брызги крови на её рубахе…
– Вы ранены, сударыня? – ему не удалось справиться с дрожью в голосе. – На вас напал зверь?
Девушка вскинула на него испуганный взор, прижала руки к груди и отрицательно покачала головой. Она выглядела такой нежной и беззащитной, что он едва не задохнулся от переполнявших его чувств.
– Ради Бога, не бойтесь меня! – заговорил Алексей. – Я не сделаю вам ничего дурного! Вы, верно, голодны и продрогли?
Он накинул собственный плащ на её узкие плечики, затем кинулся отыскивать, чем бы можно было подкрепиться… Незнакомка согласилась съесть ломоть хлеба и выпить воды; Алексей же смотрел на неё не отрываясь. Кровь вскипала в нем с каждой минутой всё больше. Временами он ловил её ответный застенчивый взгляд…
Девушка, казалось, немного успокоилась. Алексей менее всего хотел бы снова напугать её – потому он пока что не стал спрашивать, как она очутилась в лесу. Несомненно, она пережила какое-то потрясение… Уж не напали ли разбойники на её спутников? Или же это был дикий зверь?
– Не скажете ли, сударыня, как я могу называть вас? – мягко спросил он.
Девушка снова подняла глаза: бархатные, чёрные, окаймлённые длинными, точно стрелы, ресницами. Никогда и ни у кого он больше не видел таких глаз.
– Простите, но я не знаю… – прошептала она. – Я… Я ничего не помню.
Господи, как же так, неужто прекрасная незнакомка потеряла память? Алексей подумал, что такое вполне могло произойти: ночь в лесу, в полном одиночестве и правда могла повлиять губительным образом на её рассудок.
– А ваши спутники, они… – начал было спрашивать Алексей, но осёкся, увидев, как незнакомка замотала головой, плечи и руки её мелко задрожали, из глаз брызнули слёзы.
Внезапно она вскочила на ноги и бросилась было прочь – но Алексей оказался проворнее и успел её подхватить. Она тяжело дышала, колотила его кулачками по плечам, расцарапала ему лицо и руку до крови… Но он всё же не отпускал её – мысль, что она скроется в чаще, и он не сможет её найти, оказалась совершенно невыносимой… Алексей прижимал её к себе, позволяя кусаться и царапаться вволю. Кто знает, как это произошло, но вскоре они оказались вдвоём на по-прежнему расстеленной полсти… Незнакомка дышала прерывисто и впивалась ногтями в его плечи; он чувствовал на лице и шее прикосновение горячих поцелуев-укусов… «Что происходит, что же я делаю?» – мелькнула у него последняя мысль; и больше он ни о чём думать не мог…
***
Часа через два, когда горячие солнечные лучи начали заливать лесную поляну, а от птичьего щебета в ушах стоял звон, Алексей Петрович заставил себя очнуться – не оставаться же им в лесу навечно! Она лежала рядом; задравшийся подол рубахи открывал стройные смуглые ножки. От этого зрелища Алексей даже зажмурился. Девушка же лениво приоткрыла свои бархатные глаза, протянула к Алексею руки… Он стал на колени рядом с ней, будучи не в силах справиться с собой, снова заключил её в объятия…
Потом же, только когда они окончательно собрались ехать, и Алексей Петрович усадил свою незнакомку на лошадь – только тут он вспомнил наконец о пропавших товарищах. Это его весьма удивило: как же так получилось, что они начисто вылетели из его головы? В смущении он спросил незнакомку, не встретила ли она случайно в лесу кого-нибудь из них – но девушка, разумеется, покачала головой.
