Текст книги "Найди меня (СИ)"

Автор книги: Ксения Руднева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 14 страниц)

66

Не была Марина любовницей Самойлова, и вообще ничьей не была. Как и Миша оказался виноват лишь в том, что появился не в то время не в том месте, о причинах пока умолчим.

– Иномарка Мишу, я так понимаю, тоже по твоему приказу сбила?

– Сама-то как думаешь? Ясен хрен, по моему. Ты прикинь, как я удивился, когда твоего малахольного под окнами офиса увидел. Отец-то был уверен, что этот придурок так в деревне без памяти и останется, приказал его не трогать. Я и не трогал, пока он в городе не нарисовался, – равнодушно пожал плечами Сергей.

– По тебе психушка плачет, ты в курсе?

– Побазарь тут мне! Один уже получил по заслугам, сейчас получишь и ты, – вкрадчиво проговорил Сергей, медленно приближаясь. – Больно от тебя хлопот много. Вот разберусь с тобой по-своему, а не так, как отец велит, тогда и смогу вернуться. Долго я в этой дыре сидеть не собираюсь, я ж не твой двинутый женишок. Прикинь, ему в этой жопе даже нравилось, – мерзко заржал Сергей, – Так что зря ты о нем так сильно переживала.

– Остановись! – прогремел вдруг голос Тамары. Она вскинула ружье и нацелила оружие на внука. – Ты не будешь брать еще один грех на душу, – объявила она.

Плетнев обернулся.

– И что, выстрелишь в меня? – хмыкнул тот и продолжил подбираться ко мне. – Меня этой пукалкой не напугать, старуха.

– Сергей, Богом клянусь, ты не сделаешь этого, – Тамара поднялась со стула, не сводя дула с распоясавшегося внука.

Плетнев отмахнулся и схватил меня за горло, нависая надо мной. Сын у Софьи с Олегом получился не маленький. Дышать стало трудно, а сердце от страха глухо стучало в груди. Вся моя надежда сосредоточилась на Тамаре и тех остатках здравого смысла, что еще не покинули Сергея. Я молилась, чтобы женщине удалось обуздать внука.

– Отойди от нее, – Тамара уткнула ружье прямо в спину Сергею.

Тот резко развернулся и с легкостью откинул дуло в сторону.

– Чего ты не поняла, старая! – заорал тот и схватил женщину за грудки. – Или ты хочешь, чтобы благодаря этой мы все по этапу пошли? А сможешь? Силенок-то хватит или откинешься где-нибудь по дороге?

– Ты, – прохрипела Тамара, тяжело дыша. – Не посмеешь, – выдохнула она и стала оседать на пол.

Плетнев попытался удержать женщину, но ослабшее тело повисло кулем, и ему не оставалось ничего, кроме как уложить Тамару на пол, застеленный тканым ковром. Она смогла сделать еще пару коротких вдохов, после чего угасла прямо на наших глазах.

– Ба, – похлопал женщину по щекам Сергей. – Эй, бабушка, – неуверенно позвал он. А когда та не откликнулась, резко встал и заорал: – Сука! Как же все не вовремя! – вызверился он, схватив себя за волосы.

Я смотрела на Тамару, заплатившую своей жизнью за мою, и не могла поверить, что все это происходит здесь, сейчас и со мной.

– Все ты, тварь! – Плетнев не глядя хлестнул меня по лицу, оставив на щеке жгучий след.

– Сережа, хватит, – попыталась я вразумить его и прижала ожог ладонью. Голос дрожал, и я чувствовала, что вот-вот расплачусь. – Неужели ты не видишь, что все только хуже становится?

– Заткнись! – снова замахнулся он.

– Подумай о маме, – упрямо продолжила я, все еще веря, что мне удастся образумить безумца. – Она знает, куда я поехала, и зачем.

Только вот зря я это сказала: при упоминании Софьи Сергей озверел. Одной рукой он схватил меня за волосы, а другой ударил в живот. От дикой боли я согнулась пополам, тогда он ухватил меня за лицо, сильно сдавив пальцами щеки, наклонился ближе и медленно прорычал:

– Не стоило трогать мою маму.

После он выкрутил мои руки за спину и куда-то поволок. В сенях, удерживая меня, умудрился откинуть половицу и поднять тяжелый люк. Когда я поняла, что Плетнев собирается делать, было уже поздно – он, не особо заботясь о моей сохранности, толкнул меня в темный провал, а после захлопнул крышку, отсекая дневной свет.

Я неудачно приземлилась на руку и тут же заскулила от острой боли. В погребе оказалось ожидаемо темно и холодно, причем холод удивительным образом усиливал боль, поселившуюся в запястье. Руками я кое-как нащупала гладкую вертикальную поверхность и оперлась на нее спиной, подтянула ноги к груди, положила голову на колени и прижала к себе раненную руку, подвывая на разные лады от все нарастающей боли.

67

На кой я одна поперлась в эту глухомань? В себя поверила, стоило лишь догадаться о местонахождении Плетнева? Хотела что-то доказать Краснову и себе в первую очередь? Да кто же знал, что Сергей неадекватом полнейшим окажется, я-то думала, что главный злодей в этой истории – Самойлов. А он, оказывается, за распоясавшимся сынком грешки подтирал, расчувствовался на старости лет. Одно радует: пока Сергей тряс Тамару, я успела запись с диктофона сохранить и отправить в облако, теперь, чтобы ни сделал Плетнев с моим телефоном, до записи я всегда смогу добраться. Осталось только выбраться из погреба.

Первые пару часов я старалась держаться. Думала о Марине, чистой, принципиальной девушке, и встретившимся на ее пути Сергее, с поломанным детством и расшатанной психикой. О Софье, что не смогла справиться с разочарованием и нашла свое утешение в бутылке, о Самойлове, который решил загладить ошибки молодости весьма специфическим способом. И, конечно же, о Мише, который захотел красивой жизни и с чего-то думал, что я мечтаю о том же… Только вот метод выбрал в корне неверный. Знал ли он, что за братом водятся грешки? Безусловно, с Мишиной-то профессией, только нажил он на них далеко не деньги и не сытое, счастливое будущее.

Из-за непреходящего холода вскоре захотелось в туалет. Терпение очень быстро закончилось, и я крикнула:

– Эй! – ответом была тишина. – Эй ты, придурок! – еще громче попробовала я, но с тем же успехом. – Э-э-э-эй! – рвала я в отчаянии горло, но все было бесполезно.

Тогда я заплакала, от жалости к себе, от боли в животе и в распухшей руке, от холода, прокравшегося в каждую клеточку моего тела, и чувства безнадежного одиночества и полной беспомощности. Снимать штаны оказалось неудобно. Хоть они и были на резинке, делать это одной рукой – тот еще аттракцион. Не помню, чувствовала ли я себя хуже, чем в тот момент, когда была вынуждена справлять нужду прямо на пол, запертая где-то под землей неизвестно насколько. Отчаяние захватило с полной силой. Даже если Софья и забеспокоится, где гарантия, что она в тот же момент позвонит в полицию, а уж те, в свою очередь, воспримут слова бывшей алкоголички всерьез. Не знаю, как долго я протяну в этой темной мерзлоте, что кажется вечной, и тем более неизвестно, что творится в явно поврежденных мозгах Плетнева, и что он для меня уготовал. Может, псих давно уже в город уехал или в бега подался, и это, я вам скажу, пожалуй, лучший для меня вариант.

Наощупь я добралась до тонкой металлической лестницы. Под руку попадались разной пузатости стеклянные банки, и некстати пришла мысль, что больше ни одной здесь не прибавится. Я хлюпнула носом – Тамару, не смотря ни на что, было жаль, кое-как вскарабкалась наверх и, прильнув всем телом к лестнице, здоровой рукой принялась дергать люк. Не вышло, чего и следовало ожидать. Но проверить было нужно.

Спускаться оказалось чуть легче. Я нашла место, на котором сидела до этого, и вновь уселась. Холод, что пробрался до самых костей, изматывал, пальцы начали плохо слушаться, а в животе засосало от голода. Уже в полубреду я вспоминала о ватрушке, оставшейся в рюкзаке, и грезила о чашке кофе «три в одном». Медленно я легла на бок так, чтобы больная рука осталась сверху, свернулась в клубок и, стуча зубами, принялась фантазировать о горячей ванне и горе пирожков.

Кажется, я провалилась в сон. Сказывался ранний подъем и общая усталость, стресс и боль в руке. Мой полусон-полудрема сопровождался столь яркими сновидениями, что я не совсем осознавала, где я. Скорее, это было похоже на бред человека, находящегося в агонии. То мне виделось, как подоспевшие спасатели вытаскивают меня из этого погреба и укутывают в теплый плед, то уже через секунду я оставалась здесь на веки. Мне виделся Краснов, поднявший крышку люка, но из-за темноты так и не разглядевший меня среди чужих заготовок. И вот люк опять закрывается, отнимая единственный шанс на спасение, а из моего горла вместо звонкого крика о помощи исторгается только слабый, болезненный хрип.

И насколько бы плохо мне ни было в этой мучительной дреме, когда и она ушла, стало еще хуже. Все же там были хоть какие-то отголоски света и люди. После я снова осталась один на один с темнотой, холодом и безысходностью. Голод никуда не ушел. Я попробовала по одной снимать тяжелые банки с полок, но жестяные крышки не собирались поддаваться, а в озябших пальцах не осталось силы. Если бы могла смеяться, обязательно бы вспомнила шутку про консервную банку и отсутствие ножа. Стеклянную, правда, можно разбить, но много ли толку от лужи варенья вперемешку с осколками?

68

Небольшая идея пришла внезапно. Я все же скинула на пол одну банку, и когда та рассыпалась, осторожно принялась водить здоровой рукой возле пола, пока не нащупала приличных размеров осколок. Взяла его двумя пальцами и запихнула в карман. Жгучая боль в указательном пальце подсказала, что без пореза все же не обошлось. За неимением ничего лучше я сунула палец в рот. Чтобы согреться и размять мышцы принялась ходить из стороны в сторону, хотя в условиях тесного погреба это громко сказано. Два маленьких шага вперед, разворот, и снова два шага. И так, пока усталость не заставила снова усесться на холодный бетонный пол. Кажется, я досчитала до трех тысяч. Безумство.

Когда я смогла устать настолько, что была готова вновь отправиться в сюрреализм собственного подсознания, раздался тихий скрип. Первым делом я подумала, что мне показалось. Игры фантазии, начавшиеся чуть раньше, чем я уснула, но нет – повторный скрип раздался спустя несколько мгновений. Я подобралась, на всякий случай сунула руку в карман со стеклом.

Через несколько мучительно-напряженных секунд с резким, тонким скрипом, оглушившим меня и заставившим сердце заколотиться в удвоенном темпе, крышка погреба открылась. Тусклый, едва рассеявший темноту моего склепа свет подсказал, что на дворе уже ночь.

– Не сдохла там еще? – равнодушно поинтересовался Плетнев, его голова маячила в квадратном отверстии прохода. Из-за недостатка освещения я могла различать лишь один силуэт.

– А ты? – в тон ему прохрипела я.

– Трепыхашься еще? – хмыкнул тот. – Ну-ну, молодец. Вылезай давай, – приказал он.

И вот странное ощущение, внизу я почувствовала себя защищенней, а потому не спешила карабкаться наверх.

– Не насиделась еще?

– Мне и тут неплохо, – с вызовом заявила я и сделала шаг назад. Хотя не могу припомнить, чтобы чувствовала себя хуже, чем в эти часы, проведенные под землей.

– Сама напросилась, – равнодушно бросил Плетнев и принялся спускаться по лестнице.

Я заорала. То ли для того чтобы привлечь внимание соседей, то ли – чтобы приободрить себя. Попутно вытащила осколок стекла из кармана и трясущейся рукой выставила его вперед.

– Не подходи, – взвизгнула я, а собственный голос отчего-то напомнил густой Софьин.

Сергей спрыгнул с середины лестницы и кинулся на меня. Я принялась беспорядочно махать осколком и, кажется, даже слегка его задела, потому как он сдавленно прошипел: «С-с-сука», схватил меня за запястье и вывернул его. Ослабленные холодом пальцы разжались, и единственное мое оружие упало на пол. Я начала снова орать, раздирая отчаянным криком горло, тогда Плетнев двинул мне ребром ладони по шее, и крик захлебнулся, оставив после себя лишь мой сдавленный кашель.

– Сука! – еще раз выругался Плетнев и ударил меня чем-то твердым в висок.

После наступила темнота. Всепоглощающая, а не та, безнадежная и изорванная, что царила в погребе.

Первым делом вернулись звуки. Где-то неподалеку шумела вода, стрекотали сверчки, но самое ужасное – возле моих ног бубнил себе что-то под нос Плетнев. Я приподняла дрожащие веки и увидела, как в темноте деревенской ночи он поднял одну мою ногу, потом другую и стянул их веревкой. Слабо дернула ногой, но Сергей оседлал меня, лишив возможности шевелить конечностями.

– Уже очнулась? Ты вовремя, – сообщил он, сидя ко мне спиной и не отрываясь от дела.

Я хотела ответить, но рот оказался чем-то забит, похоже, Плетнев вставил мне что-то, чтобы я своими криками не разбудила местных. Руки тоже оказались связаны и лежали на животе. Боль в поврежденной руке усугублялась давлением от веревки, вряд ли придурка заботило, насколько мне будет удобно, когда вернется сознание.

– Хотя, для тебя было бы лучше не приходить в себя, – продолжил Плетнев, слезая с меня. – Не так больно.

Он подергал за узел возле моих ног, проверяя надежность и, судя по не изменившемуся выражению лица, остался доволен. Развернулся и, не слезая с меня, продел веревку под поясницей, завязал ту на талии, а к концу прямо на моих расширившихся от ужаса глазах привязал старую чугунную гирю.

– Готова? – спросил он, а я в отчаянии замотала головой и принялась выть так громко, как только позволял кляп, находящийся у меня во рту. Мои попытки спастись Плетнева не остановили, с невозмутимым видом он схватил меня за ноги и потащил по траве в сторону речки. – Кстати, искать тебя будут долго, и не факт, что найдут: для тебя я нашел местечко получше, чем Омут. Надеюсь, тебе понравится, – нездорово заржал он.

69

Не прекращая отчаянно выть, я исхитрилась перевернуться на живот и стала цепляться руками за землю. Если бы не кляп в моем рту, я бы вгрызалась в нее – все что угодно, лишь бы не оказаться в воде. Боли в поврежденной руке я уже не замечала, я принудительно ползла, оставляя после себя вспоротые клоками полоски на траве, а после – на прибрежном песке. Первый раз в жизни темная, загадочная гладь воды с лунной тропой на поверхности не манила меня, а, наоборот, – обещала неминуемую гибель. Из глаз брызнули слезы, я продолжала бороться, извиваясь всем телом и дрыгая ногами, хоть и осознавала обреченную бесполезность всего этого. Рядом, практически возле моего лица, вскапывая песок, ползла на веревке, как верная собачонка, ржавая, старая гиря, обещая остаться моей вечной соседкой. Советское клеймо «32 кг» бесстрастно показывало, сколько весит моя жизнь.

В воде я изо всех сил старалась держать голову как можно выше, опиралась на связанные руки, но то и дело падала плашмя. Дно резко пошло под откос, и длины рук перестало хватать. Плетнев делал свое дело молча и сосредоточенно. Когда я стала выгибаться дугой, чтобы быть как можно ближе к поверхности, он положил свою лапищу мне на шею и с силой надавил. Вместо того чтобы сделать такой необходимый глоток воздуха, я ушла еще глубже. Даже не знаю, откуда взялись силы, но я принялась дергаться действительно в последний раз, как вдруг услышала глухой хлопок, сотрясший мое тело даже под толщей воды. Следом за ним – еще один. Внезапно рука Плетнева исчезла, и я, изловчившись вывернуться, с отчаянным сиплым звуком смогла вдохнуть. Обернулась, и увидела в двух шагах от себя Сергея. С его правой руки прямо в речку струилась темная в свете луны кровь, а он, глядя куда-то вдаль, крикнул:

– Все равно не успеешь, ей конец.

Я вгляделась в то направление, куда кричал мой убийца, и увидела, как, метрах в ста от нас, откинув ставшее бесполезным после двух выстрелов Тамарино ружье, стоял Краснов. Он резко взял с места и побежал в нашу сторону. Его щегольские бежевые брюки со стрелками и футболка-поло воспринимались чем-то чужеродным. Ночь, глухая деревня, я – вся побитая и мокрая после многих часов в погребе, Плетнев, окровавленный, но неотвратимый в своем черном намерении – несколько неподходящие декорации для легкомысленного плейбоя с голливудской улыбкой. Я утешила себя тем, что последнее, что я увижу перед смертью, будет хотя бы не опротивевшая рожа Сергея.

Тот, увидев, что Илья начал стремительно приближаться, левой рукой перехватил меня за талию и потащил на глубину. Я пыталась бороться, но силы изначально были не равны, а после моего пребывания под водой – мои и вовсе резко иссякли. Я попыталась ударить затылком Плетнева в лицо, но он был выше, тогда я продолжила извиваться, словно змея, не подозревая до этого в себе такой прыти. Дно из-под связанных ног ушло внезапно, и мы с Плетневым оказались под водой. Тот продолжил меня тащить, а я в последней отчаянной попытке вцепилась ногтями в его руку. Псих продолжал буксировать меня, не реагируя на сопротивление. Наконец, Плетнев отпустил и, сильно оттолкнувшись от дна, поплыл наверх. Я попыталась повторить его фокус, но связанные руки и ноги и утяжеление в виде гири, не давали подняться и на метр. Из-за кляпа во рту я не могла даже кричать, вокруг меня сомкнулась темнота, а на место агонии как-то внезапно пришло смиренное равнодушие. Я расслабилась и попыталась думать о чем-то хорошем. Молилась, чтобы умирать оказалось не больно, с радостью простила Краснова – в конце концов, ничего плохого он мне не сделал, даже примчался спасать, пусть и совсем немного опоздал.

Так же расслабленно и отрешенно я смотрела на свет в конце тоннеля. Он приближался как-то неровно, слегка подпрыгивая, и я с любопытством отметила, что вот сейчас я и узнаю, что же там дальше. Я прикрыла глаза. И через секунду почувствовала, как меня схватили чьи-то крепкие руки. Такого после смерти я точно не ожидала, а потому резко распахнула глаза. Свет исчез, и разобрать что-нибудь не представлялось возможным.

70

Руки оказались сильными. Они тащили меня и мою соседку-гирю куда-то, а я уже и не думала сопротивляться – все равно все самое страшное произошло. Наконец, кто-то поставил меня на ноги, и я вроде как смогла ими бессвязно перебирать. Вес гири исчез, наверное, мой ангел волок еще и ее. Не доходя до берега, ангел, оказавшийся мужчиной, сел прямо в воду, меня усадил рядом. Растерянная, я смотрела на Краснова, открывала рот как рыба и понимала, что почему-то не в состоянии сделать вдох. Может, мой организм разучился дышать?

– Ира? – позвал он, непонимающе глядя на меня.

А я не смогла ответить, только почувствовала, как сознание медленно ускользает куда-то. Тогда Илья резко подхватился, перегнул меня через колени и с силой ударил меня по спине. Потом разжал мои челюсти – повязка с кляпом к этому времени успела потеряться – и сунул два пальца мне в рот. Как только он надавил на корень языка, из меня хлынула вода, а сознание передумало покидать. Краснов давил и давил, пока я не стала мычать и брыкаться. В груди все болело, но я хотя бы снова могла дышать. Тогда блондин перевернул меня обратно и усадил к себе на колени. С веревками на руках и ногах с легкостью справился швейцарский нож, который Краснов вытащил из кармана. Он осмотрел мою поврежденную руку и осторожно ее опустил.

– Плетнев? – поинтересовался он.

– Неудачно свалилась в погреб, – ответила я и не узнала собственный голос, еще никогда в жизни я так не скрипела. – Куда он, кстати, делся?

– Думаю, что утонул. Выплыть с одной рукой при таком течении нереально. Не зря КМС по стрельбе в свое время получил, – спустя некоторое время похвастался Краснов.

Что на это ответить, я не знала, а потому устало положила голову Илье на плечо, уткнувшись носом в мокрую шею. Пахло от него рекой и чистой кожей. Разве может обычный человек пахнуть так вкусно?

– Ты как? – спустя несколько мгновений поинтересовался он.

– Жива, – нервно хохотнула я. – Как ты меня нашел?

– Если в реке, то с помощью фонарика на телефоне, само место нашел, когда услышал, как ты отчаянно выла, а если ты про твою дурость, которую ты сочла гениальной идеей, то благодари Софью – она мне позвонила, когда ты на связь перестала выходить. За эту дурную поездку, кстати, я тебя еще выпорю, не сомневайся. У меня из-за тебя все волосы на заднице поседели.

– Права не имеешь, – улыбнулась я, отлипнув от чужой шеи.

– Теперь у меня на тебя все права, Помидорка, можем оформить это документально.

– Это как? – не поняла я.

– Это в ЗАГСе, – подсказал Илья и умильно посмотрел на меня.

– Я подумаю, – я напустила на себя важный вид, хоть и не думала верить в то, что Илья говорил всерьез.

– Я помогу тебе, – загадочно пообещал он, приблизил свое лицо и накрыл мои губы поцелуем.

И только ощутив прикосновение его теплых губ, я действительно осознала: я выжила. Краснов целовал меня со всем отчаянием, заявляя права и показывая, что на этот раз соскочить не удастся. Да мне, если честно, и не хотелось, кажется, в какой-то момент я даже простонала: «я согласна», имея в виду, конечно же, предложение о ЗАГСе. Отлип от меня блондин, когда я уже начала ощутимо дрожать.

– Замерзла? – понимающе прошептал он.

Я кивнула. Тогда Илья поднялся прямо со мной на руках. Даже не запыхавшись, донес до машины и усадил на пассажирское сиденье. Силой раздел до нижнего белья – хорошо хоть оно у меня не было прозрачным – и включил печку. Сам тоже скинул штаны и, оставшись в футболке и фирменных боксерах сел за руль.

– Сначала к доктору, потом в ЗАГС, – подмигнул он мне. – Полицию позже вызовем.

Я оперлась затылком на подголовник и устало прикрыла глаза, Илья нежно переплел наши пальцы. Впереди брезжил рассвет, и мягкие, оранжево-желтые лучи солнца рисовали новый день, растворяя прошедшую ночь и обещая, что больше она никогда не повторится. И не было ничего лучше на свете, чем сидеть в небесно-голубом внедорожнике единственного мужчины, на которого в любой момент я могла положиться.

Конец