Текст книги "Анжелика и царица Московии"
Автор книги: Ксения Габриэли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)
– А если люди Петра найдут его прежде меня?
Анжелика задумалась. Она думала о том, что сосредоточенность Софии на поисках сына несомненно на руку Петру, потому что лихорадочные поиски, затеянные царицей отвлекают ее от укрепления обороноспособности Москвы.
– Что ты можешь мне посоветовать? – в нетерпении спрашивала София. – Андрея не могут отыскать в квартале иностранцев…
– Значит, его там нет, – подытожила Анжелика.
– А если его прячут?
– Мне трудно делать какие бы то ни было предположения, ведь я не знаю московской жизни!
– Но ты имеешь представления о характере моего сына!
– Не могу представить себе, как он поступит, очутившись в незнакомом городе…
София уронила крупное лицо в ладони и зарыдала, приговаривая:
– Я не могу без него! Я хочу видеть его! Я хочу увидеть его немедленно!..
Анжелика сидела против нее, опустив голову. Ей было не по себе. Она не лгала царице и тем не менее герцогиню де Монбаррей почему-то мучила совесть.
– Сегодня ты будешь ночевать вместе со мной! – решила царица. – Я хочу говорить с тобой о моем сыне…
Анжелика тяжело вздохнула. Ей предстояла неприятная ночь. Она должна была не то чтобы лгать, но умалчивать о многом и вновь и вновь пересказывать то немногое, что она могла пересказать.
Петр потребовал отчета от своих людей о поисках Андре Рубо. Они отвечали, что человек, которого Петр приказал отыскать, не найден. Царь нахмурился. Глаза сверкнули огненно. Он подумал мгновение, затем приказал прекратить поиски и готовиться к штурму укреплений, воздвигнутых по приказу Софии. Лефорт заметил, что эти укрепления плохо охраняются.
– Тем лучше! – Глаза Петра сверкнули еще ярче.
Но среди советников Софии также нашлись люди, мыслившие более или менее трезво. Она отдала приказ привести укрепления в порядок. Анжелика, теперь запертая в спальном покое царицы, могла видеть из окна, как вдали люди в красных кафтанах возили в тачках землю, быстро бегая по деревянным мосткам. Эта картина развлекала и тревожила Анжелику. Ее зоркие глаза хорошо различали даже черты лиц. Внезапно она чуть не вскрикнула от изумления…
Нищенка медленно брела по зимней московской улице. Мороз щипал лицо. Желудок судорожно сжимался от голода. Да, Москва мало напоминала теплые края Европы. Здесь на улицах не выставляли лотки с товарами, здесь не росли на деревьях сладкие плоды. Даже на базаре опасно было пытаться стянуть что-нибудь из лавки. Московиты отличались суровостью, и поймав вора, могли и убить его! Нищенка давно уже бродила по городу. Она сильно горбилась, кутала щеки в платок и прятала руки в тряпье. Приметив нескольких женщин, тепло одетых, с корзинами в руках, нищенка робко приблизилась к ним и протянула ладонь. Одна из женщин бросила в эту ладонь мелкую монету. Нищенка кланялась заискивающе. Женщина что-то произнесла на московитском наречии. Нищенка поклонилась еще ниже.
Теперь у нее была мелкая монета, на которую возможно было хоть что-нибудь купить, хоть как-то утолить лютый голод. Да, купить, но где? Вечерело. Пошел мелкий снег. Нищенка ежилась, еще более сгибаясь. Внезапно ее внимание привлекли небольшие группки мужчин, которые все двигались в одном направлении. Странно было, что женщина охотно последовала за ними, ведь по ее виду никак нельзя было принять ее за продажную!
Плетясь за мужчинами, нищенка вышла к небольшому строению, из трубы которого валил дым. Это была баня. И судя по всему в этот вечер в бане должны были мыться одни лишь субъекты мужского пола! Тем не менее близ бани сегодня оказалось немало и особ женского пола. Они рядами и нисколько не таясь, выстроились у бревенчатых стен. Глядя на -»тих женщин, возможно было тотчас определить род их занятий. Московитские женщины и девицы, все без исключения, белились и румянились, но лица этих женщин напоминали слишком уж хорошо оштукатуренные и выкрашенные красной краской стены. На головных платках нашиты были клочки разноцветной парчи и такие же клочки нашиты были на рукава. Женщины хлопали в ладоши и притоптывали ногами, обутыми в неуклюжие валяные сапоги. Когда мужчины подходили поближе, эти женщины на разные голоса принимались выкрикивать непристойности. Некоторые, наиболее смелые продажные женщины распахивали на себе одежду и показывали на несколько мгновений, насколько позволял холод, свои обнаженные груди, у большинства – отвисшие и в достаточной степени сморщенные. Нищенка встала в отдалении. Она по своему обыкновению робко протягивала ладонь за подаянием. Но мужчины, шедшие в баню, не обращали на нее внимания, а женщины уже начали коситься на нее. Конечно же, она вспомнила, что произошло у церкви, и отошла подальше. Иные мужчины звали женщин и те шли уже рядом с ними. Можно было не сомневаться в том, что помимо мытья, в бане занимаются еще кое-чем! Женщины наперебой предлагали себя, мужчины выбирали; те женщины, которых не выбрали, бранились грубо и непристойно. Казалось, все мужчины, желавшие в этот вечер помыться и совокупиться с продажной женщиной, прошли в баню. Отвергнутые женщины начали расходиться. Нищенка стояла в отдалении, ей некуда было идти. Подаяния ей никто не дал. Оставшись в одиночестве, она вдруг вспомнила о мелкой монете, составлявшей всю ее наличность. Она решительными шагами приблизилась к бане и, поколебавшись, все же вошла в небольшую холодную прихожую. Оборванный человек, в обязанности которого входило присматривать за входом и выходом и никого не впускать без должной платы, увидев женщину, тотчас принялся гнать ее:
– Пошла вон, бесстыжая тварь!..
Кутаясь в платок, она жалобно замычала, показывая ему монетку. Она, конечно же, была глухонемая! Оборванец поглядел на нее с некоторым любопытством. Она то протягивала ему монетку, то показывала на свои губы, чуть приоткрывая рот.
– А-а! – понял он. – Ты хочешь есть! – Он сдвинул шапчонку на лоб и почесал затылок. – Ну, ступай за мной! – Он поманил нищенку пальцем.
Она охотно пошла за ним. Они свернули в небольшой коридор и вскоре очутились в каморке, обстановка которой вполне соответствовала их рваной одежде.
Здесь не было ни стола, ни обычных для москояитских домов скамей без спинок. На пол у стены брошена была засаленная перина. Оборванец полез на верх большой печи, совершенно черной от сажи, и взял оттуда большой ломоть черного ржаного хлеба и деревянную солонку, наполненную солью. Затем он сунулся за печь и вытащил бутыль, наполненную коричневым напитком.
– Хлеб с солью да соль с хлебом! А кваском запивай! – сказал он.
Нищенка села на перину. Оборванец поставил перед ней еду. Она протянула ему монетку. Он засмеялся и отодвинул протянутую ладонь. Когда он вышел из комнаты, нищенка с жадностью принялась за еду. Насытившись, она задремала. Ее не разбудил даже шум завязавшейся в бане драки. Она только что-то пробормотала во сне. Была ли она действительно глухонемой? Кажется, это нимало не беспокоило возвратившегося оборванца. Он громко хлопнул дверью и его гостья пробудилась. Он громко жаловался на то, что его побили в драке, а также и на то, что ему чрезвычайно мало платят за его работу сторожа. Он говорил, что ему приходится еще и воду носить и дрова колоть, женщина слушала, глядела на его лицо и кивала. Он увидел, что его гостья оставила ему половину ломтя хлеба и заулыбался. Затем уселся рядом с ней и также принялся за еду. Женщина молчала и казалась задумчивой. Гостеприимный хозяин отряхнул крошки со своего рваного кафтана. Он поднял глаза и женщина, последовав за ним взглядом, увидела прикрепленную на стене в углу каморки деревянную доску с изображением какого-то святого. Хозяин каморки перекрестился. Женщина поспешно сделала то же самое.
– Ну, – произнес оборванец на своем московитском наречии, – с Божьей помощью!..
И с этими словами он внезапно и ловко навалился на свою гостью. Она, в свою очередь, принялась отчаянно отбиваться. Ноги и руки борющихся переплелись, оба кряхтели и мычали. Хозяин каморки бранился сквозь зубы, женщина вертко вывернулась из-под него, двинула его коленом в живот. Он охнул и руки его бессильно упали на перину. Женщина тотчас прижала его, лежащего навзничь, притиснула к половицам своими длинными руками.
– … здоровенная!.. – хрипел он. И вдруг вскрикнул!..
Платок соскользнул с головы женщины. Теперь ее поверженный противник мог совершенно ясно видеть, что перед ним… такой же мужчина, как и он сам!..
– Ловко! – хозяин каморки хмыкнул.
Мужчина, его неожиданный гость, уселся на него верхом.
– Отпусти меня! – просил оборванец.
Гость молчал. И тогда хозяин снова обратился к нему:
– Ты что, и вправду глухой и немой? – Оборванец выразительно гримасничал.
Гость закивал и встал на ноги. Хозяин сел, ощупывая бока. И тут произошло кое-что неожиданное. Хозяин принялся знаками показывать гостю, что отнюдь не прочь иметь с ним дело, хотя гость и не является особой женского пола.
– Поиграем, поиграем… – предлагал хозяин.
Гость, казалось, сомневался, но все же решился и снова уселся на засаленную перину…
Тот, кто заглянул бы в каморку спустя самое короткое время, увидел бы интересное зрелище. Гостеприимный хозяин стоял на четвереньках, открыв своему гостю смуглый зад. Гость же засовывал в этот, охотно подставленный, зад свой хорошего размера член. Оба явно получали удовольствие. Маленькая сальная свечка озаряла эту картинку.
Мнимая нищенка, оказавшаяся мужчиной, прожила в каморке оборванца, сторожившего баню, более недели. Все это время друзья доставляли себе удовольствие определенным способом. Хозяин каморки сожалел лишь о том, что друг его не может говорить и даже, кажется, не слышит! Впрочем, молчание одного из них нисколько не мешало их общению. Гость был доволен, получая пищу и кров! Хозяин частенько произносил целые монологи, размахивая руками, но гость не понимал его слов. Хозяин привык в его присутствии бранить царицу и мечтать о свержении Софии. Гость кивал, но явно не понимал ни слова!
Однажды ночью, когда хозяин и гость старательно доставляли себе удовольствие, в каморку ворвались люди в красных кафтанах. При виде совокупляющихся друзей они завопили сердитыми голосами. Один из них подскочил к друзьям, едва сумевшим отлепиться друг от друга, и взмахнул топориком, насаженным на древко. Гостеприимный хозяин отчаянно вскрикнул и пал мертвым, обливаясь кровью. Гость отскочил к стене, кутаясь в тряпье, выставляя вперед руки и мыча исступленно.
– Прикончи его! – сказал один из людей царицы другому.
– Нет! – решил их набольший. – Вы и этого-то напрасно прикончили! На работах нехватка людей! Вяжите мерзавца и тащите!..
Краснокафтанники накинулись на глухонемого, связали его и потащили!
.Анжелика заметила, что среди людей в красных кафтанах снуют люди в оборванной серой одежде. Эти оборванцы исполняли самые тяжелые работы. Один из них показался Анжелике странно знакомым. Она прищурилась. Ей удалось сдержать крик изумления. Теперь она ясно видела, что этот человек и вправду хорошо знаком ей. Ведь это был Андре Рубо!..
Теперь она пристально вглядывалась. Андре Рубо трудился ловко и старательно. Вместе с еще несколькими оборванцами он таскал бревна, проявляя недюжинную силу.
Анжелика, пожалуй, была рада. Теперь София не найдет сына! Да и как найти его в такой толпе! Анжелика подумала, каким же образом Андре справляется со своим незнанием московитского языка, и подумав, пришла к мысли, что он, должно быть, притворился глухонемым!..
В комнату вошла царица София.
– Ты смотришь в окно? – Спросила София.
– Да, – Анжелика отошла от окна и поклонилась учтиво.
– Ты видишь, – заговорила София, – ты видишь, что я не забыла о войне! Петру не так-то просто будет взять мои укрепления!
– Да, – отвечала Анжелика.
– Тебя что-то тревожит?..
Да, София была наделена истинным материнским чутьем, хотя и не видела своего сына много лет!
– Меня тревожит то, что тревожит и вас, Ваше Величество!
– Куда он мог исчезнуть? – София обхватила голову руками.
Анжелика понимала, что речь идет о сыне царицы!
– Простите, Ваше Величество, но, спрашивали ли вы о совершенных в последнее время убийствах? Мне тяжело говорить об этом, но…
– Но об этом нужно говорить! – жестко произнесла царица. – Я приказала подготовить мне отчеты. Более того, я сама, сама смотрела трупы. Нет, никого похожего!.. Если бы хоть кто-то, хоть отдаленно похожий!.. Я тотчас же призвала бы тебя, чтобы окончательно убедиться… но нет!.. Нет!..
– Я помню вашего сына человеком, в сущности, ловким и решительным! Он мог бежать из Москвы и даже из Московии! Он мог ускользнуть и от ваших людей и от людей Петра!..
– Боже! Зачем он появился на свет, мой бедный Андрей! Лучше бы он родился мертвым! – выкликала София, словно простая московитянка, оплакивающая умершего сына или мужа. – Лучше бы я умерла прежде, чем произвела его на белый свет! Где скитается мое несчастное дитя?! Неужели я больше никогда не увижу его?.. Боже! Боже! Неужели Господь не смилуется надо мной?!..
Анжелика внезапно зарыдала почти с таким же отчаянием, как и царица, и бросившись к ней, крепко обняла ее. Две матери плакали в объятиях друг друга. Обрывки смутных мыслей проносились в сознании Анжелики… Нет, нет, ее сердце сейчас разорвется от этой муки, нет, не лжи, но умалчивания, мучительного умалчивания! Кто еще испытывал подобную муку? Будучи матерью, видеть необычайные страдания другой матери, видеть, как она рыдает в отчаянии безысходном и страшном!.. И знать, что возможно утишить, уничтожить эти страдания! Ведь это же так просто! Взять Софию за руку и подвести к окну и указать на одного из оборванцев и произнести торжественно: «Вот он, твой сын!» … И далее… Что же будет? Радость матери, царица объявляет по городу и по всей стране о наследнике! Народ понимает, что женское правление скоро кончится!.. Но Анжелика понимала, что она ничего не скажет, не откроет Софии, ни за что не откроет!.. Но почему? Разве Анжелике не все равно, .-го из них победит: Петр или София? В любом случае победившая сторона будет благосклонна и к Анжелике и к ее детям! Почему же Анжелика молчит? Почему не указывает Софии на сына? Почему не способствует материнскому счастью?.. Анжелика не могла бы дать прямые и ясные ответы на эти вопросы. Почему? Она не знала. Но какое-то странное чувство подсказывало ей, что не следует оказывать помощь Софии! Это чувство окрепло, сделалось чрезвычайно сильным, охватило все существо Анжелики. Да, не следует оказывать помощь Софии. Почему? Потому что не следует оказывать помощь тем, кто непременно потерпит поражение! Вот она, правда! И ведь никакие понятия долга или чести не связывают герцогиню де Монбаррей с царицей Московии! Анжелика не обязывалась служить ей. И, стало быть, Анжелика имеет право выбора. Она может выбрать: кого ей поддерживать, Софию или Петра! И она выбирает Петра, потому что чутье подсказывает ей, что именно Петр будет победителем в этой борьбе за власть над Московией!..
София рыдала в объятиях Анжелики. Анжелика и сама продолжала плакать. Слезы Анжелики были совершенно искренними. Но наконец руки обеих женщин разомкнулись. Они отстранились друг от друга.
И, словно бы глядясь друг в друга, одновременно отерли слезы пальцами.
– Полно! – произнесла София мягко, – Полно плакать! Сейчас я должна отстоять свой город, столицу своего царства! Моя власть упрочится, непременно упрочится! И я найду моего Андрея! Он снова будет здесь! И ты, ты поможешь мне! Потому что когда я одержу окончательную победу над Петром, я пошлю тебя в Европу на поиски. Андрей, конечно же, бежал назад, в Европу, ведь он полагает, должно быть, что именно в Европе – его родина. Ты найдешь его, ты обязательно найдешь его!..
Анжелика понимала, что на эту пылкую речь необходимо хоть что-то сказать. Она собралась с силами и проговорила:
– Да!..Да!..
Вполне возможно было подумать, будто Анжелика взволнованно поддерживает свою собеседницу.
Внезапно Анжелика предположила, что именно теперь она может попросить царицу о милости.
– Ваше Величество! – проговорила Анжелика с пылкостью, – позвольте мне увидеть моих детей! Нет, нет, я не прошу о дозволении говорить с ними. Я хотела бы увидеть лишь издали…
Лицо Софии, все еще заплаканное, обернулось к Анжелике.
– Издали? – произнесла царица. – Что ж! Издали – не издали, а я позволю тебе увидеть каждого из твоих детей, и сына, и дочь! Оба они уже были допрошены в моем присутствии. Твоя дочь лишь горько плакала и умоляла пощадить мать, то есть тебя! Мы от нее никакого толка не добились! Ее бы и отпустить можно! А вот с сыном твоим дело хуже. Он заявил, что обещался служить верно Петру! Только вследствие моей благосклонности к тебе он оставлен в живых! Я позволяю тебе увидеться с твоими детьми. Я сама поеду с тобой!..
Вскоре Анжелика очутилась в одном экипаже с Софией и вновь проделала ухабистый путь по улицам Москвы. Царицу и ее спутницу беспрепятственно пропустили в помещение тюрьмы. Громко топая, София пошла по коридорам, Анжелика – за ней. Впереди, гремя ключами, шагал тюремщик. По приказанию царицы он отворил одну из камер. Сердце сильно забилось в груди Анжелики. Неужели она сейчас увидит своего сына?! Как и многие матери, Анжелика полагала себя виновной во всех несчастьях, постигших ее сына. Но когда дверь отворилась. Анжелика увидела всего лишь прихожую. Глаза невольно упирались в небольшую дверь. Царица величественно указала Анжелике на замочную скважину. Совершенно не думая об унижении, Анжелика опустилась на колени и припала глазом к указанной замочной скважине. Сначала она видела лишь сырую темную и, видимо, деревянную поверхность. Должно быть, это была стена. Затем что-то задвигалось. Анжелика поняла, что в камере ходит человек. Она внимательно вглядывалась одним глазом. Человек сел на скамью. Анжелика смутно различила его лицо. Да, это был ее сын Кантор! Она различила его худобу. Она смотрела, не отрываясь. За ее спиной раздался повелительный голос царицы:
– Встань!..
Анжелика поднялась с колен.
– Благодарю вас, Ваше Величество! – решительно произнесла она.
– Теперь идем к твоей дочери! – произнесла София.
И снова Анжелика быстро шла вслед за своей благодетельницей. На этот раз тюремщик довел их до одного из переходов и передал с рук на руки, что называется, другому тюремщику. Оба тюремных служителя истово кланялись царице.
– Ваше Величество, – тихо спросила Анжелика, глядя на широкую спину московитки, – разве заключенных женщин охраняют мужчины?
– Да, – отвечала царица, не оглядываясь, – таков наш обычай!
– Но ведь… – заметила Анжелика робко, – но ведь сторожа-мужчины могут обидеть женщину!..
Анжелика не видела царицу, но догадалась, что та усмехается.
– Мы, московиты, понимаем, – отвечала царица София, – мы понимаем, что женщина доброго поведения никогда не попадет в тюрьму!..
Анжелика более ни о чем не стала спрашивать, но подумала, что, в сущности, София права! К примеру, нельзя же назвать Онорину или саму Анжелику женщинами доброго поведения! Да и Наталия, и София – отнюдь не женщины доброго поведения!.. И Анжелика нисколько не будет удивлена, когда София, в свою очередь, окажется в тюрьме!..
Они вошли в другую прихожую. Царица велела отпереть дверь. Но за дверью некого не оказалось!
– Где же девка? – сурово спросила София.
– Да ведь приказали отпустить! – испуганно воскликнул тюремщик.
– Кто приказал? – царица грозно сдвинула брови.
– От вас… вы… – забормотал тюремщик и вдруг с громким криком бросился ничком перед царицей.
София приказала ему встать и призвать еще служителей, что и было исполнено. Царица тотчас учинила толковый допрос и судьба Онорины несколько прояснилась…
Это произошло, когда один из тюремщиков неверно понял слова царицы о том, что молодую иноземку возможно было бы отпустить. Он решил, что царица приказала отпустить ее. Девушка знала всего несколько слов на московитском наречии. Тюремщик отвел ее в свое жилище. Он дал ей верхнюю одежду, какую обычно носили зимой московитянки. Онорина выглядела растерянной. За время пребывания в заточении тюремщики не обижали ее. Идти ей было некуда, поэтому она покорно пошла с тюремщиком, державшим ее крепко за руку. Его жилище было даже и хорошим, то есть по московитским понятиям, но Онорине это жилище показалось необычайно грязным и душным. Светловолосые детишки кинулись было к отцу, но увидев незнакомую девицу, замерли в смущении и недоумении, жена тюремщика, женщина, одетая в московитское красное платье и весьма неприветливая на вид, оглядела пришедшую. Онорина показалась ей слишком привлекательной для совместного житья в одном доме с тюремщиком.
– Куда мне эту девку? – заворчала достойная супруга. – По-нашему ни словечка не говорит! Да и тебя, Иван, я хорошо знаю! Ты охоч до женщин!..
– Ну и дура! – любезно отвечал тюремщик жене. – Да она ведь была в полной моей власти! Да если бы я только захотел!..
– Откуда мне знать, чего ты хочешь, когда о бабах речь заходит! А только служба службой, а родной дом – родным домом! – мудро рассудила жена.
– Куда же мне ее? – отозвался покладистый муж. Но супруга уже накидывала на голову теплый ковровый платок.
– А не твоя эта забота, не твоя! – быстро говорила женщина. – А я сведу ее к Марье Кузьминой!
– Куда? – тюремщик хмыкнул. – Да у Марьи пьяницы собираются чуть не каждый вечер!..
– Вот ей даровая работница и сгодится! – решила жена и схватив Онорину за руку, потащила ее вон.
И уже совсем скоро Онорина очутилась в другом московитском жилище, куда беднее, нежели первое. На деревянных стенах девушка заметила тараканов и клопов, разделявших кров с хозяевами. Да и хозяйка одета была очень бедно, и дети ее, сын и дочь, востроглазая девочка, выглядели едва ли не оборванцами! При виде нежданной гостьи Марья развела руками и велела тотчас Анне подать квасу. Гостья сняла верхнюю одежду и опустилась на скамью, приготовившись к обычной женской болтовне. Онорина стояла рядом, потупившись. Жена тюремщика бойко рассказывала о своем муже, который притащил в дом девку из тюрьмы! Марья заметила, что Онорина еще молода и хороша собой. И тотчас Марья принялась горячо хвалить свою собеседницу за то, что не оставила в своем доме такую девку!..
Жена тюремщика говорила, что от этой девки возможна Марье польза. Марья понимала, что соседка, в сущности, предлагает ей пустить беззащитную девушку в оборот, то есть просто-напросто торговать красотой бывшей заточенницы. Но Марья старательно делала вид, будто никак не может понять, на что намекает соседка. Обе женщины не сказали ни слова о возможных причинах заточения этой девушки. Не говорил об этом с женой и тюремщик. Отнюдь не все в Москве решались рассуждать на подобные темы.
Когда жена тюремщика наконец ушла, Марья знаками велела Онорине снять верхнюю одежду. Онорина осталась в широком московитском платье, которое дали ей в тюрьме. Девочка Анна поманила ее к столу. Онорина послушно подошла. Перед началом скудного обеда хозяйка и ее дети перекрестились. Онорина сделала то же самое, старательно подражая их жестам. Подан был суп, сваренный из капустных листьев, чрезвычайно невкусный, как показалось Онорине. Но она чувствовала себя такою голодною, что готова была есть что угодно! А черный ржаной хлеб она ела даже и с удовольствием. После обеда Анна принялась мыть посуду в большой лоханке. Митрий, поговорив с матерью, пошел из дома. Хозяйка села на скамью у печи и стала шить. Онорина, на которую никто как будто не обращал внимания, предпочла действовать решительно. Она подошла к Марье и стала знаками указывать на иглу, нитки и полотно. Марья шила сорочку для Анны. Поняв знаки девушки, Марья отдала ей шитье, Онорина села рядом с ней на скамью. Анна, отерев мокрые руки о платье, подошла с любопытством поближе. Онорина спокойно положила полотно на колени, вдела новую нитку в толстую иглу и взялась шить столь искусно, что на лицах хозяйки и девочки выразилось необычайное восхищение. Онорина шила так, как ее научили в Сен-Сире. Искоса поглядывая на хозяйку, она поняла, что это отнюдь не злая женщина. И теперь Онорина была уверена, что заслужит ее полную благосклонность.
Так оно и вышло. В несколько дней семейство Марьи Кузьминой полюбило гостью. Марья взяла у нескольких соседок швейную работу, и теперь Онорина проводила целые часы за шитьем. Девушка заметила, что сидя за работой и этом бедном жилище, она чувствует себя совсем спокойною. Сосредоточившись на шитье, Онорина не думала ни о матери, ни даже об Андре. Вечерами, если к Марье являлись пьяницы или заговорщики, Онорина пряталась в запечную комнатку, но она привыкла скоро и к этому и вовсе этим не тяготилась.
Царица узнала от тюремщиков, что Онорина находится у Марьи Кузьминой. София приказала отвезти Анжелику туда.
– И если ты увидишь, что твоя дочь содержится дурно, скажи мне, я прикажу поместить ее в место получше!
Анжелика тотчас узнала дом Марьи и саму Марью и ее детей. Онорина удивилась приезду матери, но не знала, можно ли открыто проявить свои радость и удивление. Марья, в свою очередь, узнала Анжелику, но также не показывала вида. Вместе с Анжеликой приехала одна из женщин Софии, послужившая Анжелике переводчицей.
– Я вижу, – сказала Анжелика, – что Марья – порядочная женщина. Пусть эта девица остается покамест у нее. Нельзя ли, если царица позволит, дать этой женщине денег?
Деньги были тотчас даны в матерчатом кошеле. Марья радостно кланялась. Анна смотрела блестящими глазами. Анжелика спокойно подошла к дочери и обняла ее. Онорина также держалась спокойно.
– Онорина! – обратилась к ней Анжелика, – не тревожься обо мне. Я в полной безопасности.
– Я также, – отвечала Онорина. – Но я хотела бы видеть тебя время от времени!..
Анжелика, естественно, не могла не подметить, что дочь называет ее на «ты» и относится к ней значительно теплее, нежели относилась прежде.
– Да, – отвечала Анжелика, – я надеюсь, что мы будем видеться. Ее Величество, я надеюсь, позволит…
Мать и дочь простились так же спокойно, как и встретились.
Анжелика вернулась в покои царицы и продолжала оставаться ее, по сути, наперсницей. Почти каждую ночь София предавалась разговорам о сыне. Она вспоминала его рождение, вспоминала, как навещала его в доме Рябушкина, вспоминала его детские словечки. Материнские воспоминания то и дело прерывались отчаянными слезами. Постепенно Анжелика привыкла к подобному времяпрепровождению. Более того, глядя на царицу сочувственным взглядом, она не слушала ее, а думала о своем, о своей жизни, о своих детях. Теперь Анжелика понимала, что и взаимопонимание матерей не безгранично. Однажды, когда София, предавшись в очередной раз воспоминаниям, совершенно обессилела и сидела на постели, прямо глядя перед собой, Анжелика, притворяясь, будто хочет развлечь ее, спросила о Наталии.
Лицо Софии приобрело суровое выражение. Перед Анжеликой сидела уже не страдающая мать, но царица!
– Наталия? – переспросила София. – О! Это упорная девка! Я приказала пытать ее, поднимая на дыбу, но она ничего не сказала о намерениях и планах Петра! Пусть посидит теперь в сыром подвале!..
Анжелика подумала, что царица поступает опрометчиво. Петр никогда не простит ту, которая приказала пытать его любимую сестру! Но София, казалось, вновь и вновь угадывала некоторые мысли Анжелики, и хорошо, что отнюдь не все!..
– Я никогда не примирюсь с Петром, – сказала София. – Наша вражда – насмерть! А Наталию я не казню только потому что ее жизнь чрезвычайно дорога Петру. Жаль, что по его приказу увезли из Москвы его жену и маленького сына! Жаль, что я не знаю, где они теперь! Я намерена держаться до последнего! Я буду угрожать Петру!..
Анжелика в задумчивости смотрела на Софию. Она понимала, что ожесточение царицы отчасти вызвано потерей сына! И снова и снова Анжелика говорила себе, что надо взять себя в руки, надо терпеть! Но каково это было: терпеть! Несколько раз она подходила к окну и, будто нарочно, вновь и вновь видела среди прочих оборванцев, таскающих бревна, проворного Андре Рубо! Никогда еще в жизни Анжелики не было такого, никогда еще от нее не зависело столько! Но она твердо сказала себе: нет, нет, нет!..
София не являлась к Анжелике уже два дня. Работы вдали за окном были почти кончены. Однажды утром Анжелику разбудили громкие звуки боевых труб, она кинулась к окну. Солдаты Петра, одетые в немецкие военные платья, дружно наступали на укрепления Софии. Однако ее люди в красных кафтанах также дрались всерьез! Сначала Анжелика была уверена в победе Петра, но к ее удивлению люди Софии, лихо выставляя перед собой сабли, несколько оттеснили молодцов молодого царя. Бой разгорелся нешуточный! Вот солдат в немецком кафтане с размаха ударяет саблей воина в красном кафтане, тот падает в крови, разрубленный надвое. А рядом несколько человек в красном окружили молодца в немецком платье и вскидывая сабли, рубят его, словно капусту! Люди катятся вниз по земляному валу. А вот, распахнув полы красного кафтана, летит стремглав молодой русоволосый усач. И тотчас попадает на вскинутые копья. Все сражающиеся кричали так громко, что эти крики долетали даже до окошка, в которое смотрела Анжелика. Она увидела, как люди пошли друг на друга, держась плечом к плечу. Трудно было определить, кто же все-таки победит. Анжелика не отходила от окна. Никто не входил в комнату, никто не интересовался ею. Она увидела, что красные кафтаны явно теснят солдат Петра. Неужели она ошиблась, неужели чутье подвело ее? Неужели царица София победит? Впрочем, Анжелика ведь всегда может переменить свои убеждения. Но Кантор… он понимает долг чести как истинный французский дворянин, он не изменит Петру… Что же будет, что произойдет? Анжелика не верила своим глазам! Теперь уже казалось совершенно ясным, что люди царицы Софии победят! Анжелика пыталась лихорадочно обдумать план действий, то есть своих действий. Но в голове не возникало связных мыслей. А надо было, надо было что-то придумать…
И вдруг Анжелика снова – уже в который раз! – не поверила своим глазам! Высокий человек в красном кафтане вскочил на земляной вал и громко что-то выкрикивал, воодушевляя своих сотоварищей. Анжелика щурилась в изумлении. Она узнавала стать и жесты Андре Рубо!.. Но нет! Неужели это он?! Сын сражается, защищая мать, но сам не знает о том, что сражается, защищая ее!.. Какая судьба, какая судьба!..
Анжелика, пораженная и увлеченная открывшимся ей зрелищем, не расслышала за своей спиной шаги. Поэтому она вздрогнула, когда чьи-то пальцы коснулись ее плеча.
Анжелика мгновенно обернулась, готовая к отпору, но увидела перед собой Софию.
Царица выглядела озабоченной. И это могло показаться странным, ведь она явно одерживала победу над своим братом.
