Текст книги "Нико Пиросмани"

Автор книги: Ксения Богемская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Ксения Богемская
Нико Пиросмани

БЕЛЫЙ ГОРОД МОСКВА, 2002

Автор текста Ксения Богемская

Государственный институт искусствознания

Издательство «Белый город» Директор К. Чеченев Директор издательства А. Астахов Коммерческий директор Ю. Сергей Главный редактор Н. Астахова

Редактор Н. Борисовская Верстка: Е. Сыроквашина Корректор А. Новгородова В издании использованы материалы, предоставленные М. Мезенцевым

ISBN 5-7793-0463-7

Лицензия ИД № 04067 от 23 февраля 2001 г.

Отпечатано в Италии Тираж 3000

Издательство «Белый город»

© Белый город, 2002

Миллионы алых роз

Пиросмани принадлежит к числу тех великих людей, чья жизнь окружена легендой, а имя используется как торговая марка. Вы не пробовали вино «Пиросмани», не слышали старый шлягер о том, как художник подарил любимой «миллионы, миллионы алых роз»?

Большинству из тех, кто «потребил» таким образом присвоенный и переваренный современной попкультурой образ Пиросмани не доводилось видеть картин художника.

Автору этих строк, по профессии историку искусства, пришлось за свою жизнь прочесть немало книг о художниках. В тексте каждой такой книги можно уловить интонации диалога автора и описываемого им живописца. О Микеланджело или Рубенсе обычно рассказывают с придыханием, о Ренуаре с симпатией, о художниках русского авангарда с дружеским пониманием.

Внутри текста книги о художнике встречаются, конечно, не реальный автор за клавиатурой компьютера и реальный художник, живший, может быть, за тридевять земель триста лет назад.

В тексте встречается автор-герой с его излюбленными речевыми оборотами, манерой ставить тире или двоеточие, делать подробные ссылки или обходиться без них и, с другой стороны, художник-герой, о котором начинающему любителю искусства известно, лишь то, что он узнает из текста. Этот художник-герой в отличие от настоящего когда-то жившего художника одет в наряды современности и мыслит в соответствии с идеалами автора-героя. В искусствоведческой литературе советского времени все художники-герои сочувствовали бедным (к Пиросманашвили это относилось прежде всего), приветствовали Октябрьскую революцию, если им довелось до нее дожить, а если жили гораздо раньше, то явно чувствовали, что им не хватает руководящей роли партии. Есть художники, созданные в XIX веке воображением англичанина Джона Рёскина или француза Эжена Фромантена.

Ш. Кикодзе.

Портрет Нико Пиросманашвили. 1916

Рисунок

Художник Кирилл Зданевич жертвовал последним, чтобы пополнить свое собрание картинами Пиросмани. Ими был полон его родной дом. Впоследствии Зданевич написал книгу о том, кто оказался более талантлив и знаменит, чем он сам[¹ К.М. Зданевич. Нико Пиросманашвили. М., 1964.].

Писатель Константин Паустовский написал о ярком впечатлении своей юности, о том, что он увидел на Кавказе. Для него открытие Пиросмани – это путешествие в сказочный мир его живописи[² К.М. Паустовский. Бросок на юг. 1959-1960. – К. Паустовский. Избранное. М., 1961.]. Эраст Кузнецов написал книгу в серии «Жизнь в искусстве» о великом грузинском художнике Пиросманашвили. Он хотел сказать, что Грузия – замечательная страна, и Пиросманашвили стоит в одном ряду с Моне, Сезанном и другими великими художниками[³ Э. Кузнецов. Пиросмани. М., 1975.].

Все видели одни и те же картины, перебирали немногие достоверно известные факты, но каждый говорил о своем. И у вышеперечисленных, и у других уважаемых авторов порой пробивается снисходительно-одобрительный тон, когда они рассказывают о Пиросмани, как будто они треплют по плечу бродягу, задремавшего под легким хмельком. Как будто учат хорошим манерам непутевого художника.

Грузинка с бубном. 1906

Государственный музей искусств Грузии, Тбилиси

О живописце Нико Пиросманашвили написано довольно много. Среди самых известных авторов трое.

Художник-герой нашего повествования родился из облака смутных прозрений, касающихся значения примитива в художественной культуре.

И среди наших современников были люди, творившие и жившие так же странно, как Пиросмани. Поэтому, читая мемуары о грузинском художнике, разглядывая его картины, автор, чьи дальнейшие рассуждения вам предстоит прочитать, вообразил себе Пиросмани похожим на наивных художников России, хотя они и жили много позднее и в другой стране. Всем, кто писал о Пиросманашвили, приходилось отмечать его оригинальность, несхожесть с представлениями о «настоящем художнике». А вот имеющим опыт собирательства или просто постоянного любопытства к наивным художникам, а помимо вашего покорного слуги – автора – таких наберется порядочно среди нынешней интеллигенции, как раз приходится удивляться тому, как похож был Пиросмани на других известных мастеров наивного искусства в России или во Франции, или в других странах. Рассказывая о его картинах, не можешь отделаться от ощущения их магии, их удаленности от реального, как будто это зарисовки путешественника, побывавшего в иных мирах. Эти иные миры теперь привлекают на экскурсии многих, причем не художников, а тех, кто стремится к опыту измененного сознания,психоделики и другим авантюрам практического разума. Оказывается, в нас живет не только осознаваемое нами «я», но и подсознание,бессознательное, супер-эго, наше астральное тело, душа, и окружает нас цветная аура. Иной раз, начитавшись популярных книг о саморегуляции личности, экстрасенсорных способностях и прочем, чувствуешь себя как-то неуютно: в твоем довольно-таки тесном теле проживают еще и незнакомые беспокойные соседи. И при этом лезут в твои дела. Именно к ним апеллирует телевизионная реклама, на них опираются в своих призывах любимые толпой вожди, их привлекают или отталкивают продающиеся в магазинах вещи.

Мальчик несет еду

Государственный музей искусств Грузии, Тбилиси

Петух и наседка с цыплятами

Государственный музей искусств Грузии, Тбилиси

Помимо нашего сознательного восприятия,есть еще и неконтролируемые каналы связи с внешним миром. Их обнаружить помогает примитив. В мире ранней рекламы – живописных вывесок – он был особенно распространен. Но это лишь потому, что сила его воздействия была нужна владельцам лавок, которые пока иных способов завлечь покупателя не знали. Поэтому вывески, заборные надписи-графитти, рисунки сумасшедших и многие другие маргинальные области изобразительного – это не сам примитив, а среда, где его можно найти, откуда его не гонят. Сам же примитив, или наивное искусство, что в данном случае одно и то же, бьет, как родниковый ключ, из темных глубин бессознательного. Он всегда чужд моде, направлению, стилю. Его трудно найти в чистом виде, он замутнен примесями, относящимися к окружающей его культурной почве.

Картины Нико Пиросманашвили были созданы в живописном грузинском городе Тифлисе в начале XX столетия. Они украшали стены духанов, то есть кабаков, где произносили длинные тосты, пили доброе кахетинское и ударявшее в голову молодое маджари, так что нет ничего дурного в том, что имя художника теперь видишь на этикетке бутылки. Говорят, сам Пиросмани был пьяницей и часто писал картины за плату натурой: вином и обедом.

Был он человеком не от мира сего. Жил часто в том же ресторанчике, где и работал. А работал не только художником, но и просто маляром, если надо было, красил стены.

В 1916 году тифлисские художники собрались, чтобы создать новую организацию, пригласили на собрание и самоучку Пиросмани. А он внес предложение: построить большой дом, чтобы художники могли собираться вместе и говорить об искусстве. Наверное, это было то, о чем он мечтал. А вскоре, в 1918 году, он умер, как нищий, как бродяга. После него не осталось дневников, не было у него имущества, наследников. Только сестра в родной деревне.

На гумне. Вечер

Дом-музей Н. Пиросманашвили, Мирзаани

Так что, когда поклонники его искусства стали интересоваться биографией Пиросмани, спросить было особенно не у кого. Духанщики и владельцы увеселительных садов, которые заказывали Пиросмани картины, разбрелись кто куда, разъехались. Новое время оказалось разрушителем традиционного уклада тифлисцев. Городской быт стали расцвечивать флагами и лозунгами, а старые вывески и декоративные росписи исчезали.

И вот те, кто еще застал Нико Пиросманашвили живым, кому нравились его картины (в основном это была артистическая молодежь – поэты, художники), стали рассказывать жизнь грузинского мастера как легенду, порой приукрашивая ее, порой дополняя вымыслом.

Да и кому нужна была дотошная мелочность, свидетельства о странностях художника, о его непонятных выходках, его слабости? Образ Пиросмани рисовался в романтических тонах. Он был бессребреник. Он полюбил актрису, которую звали Маргарита. Однажды он скупил все цветы у цветочников Тифлиса и принес к ее дому. Возможно, он даже продал все, что имел, чтобы купить миллионы этих цветов. Актриса отвергла его любовь. Художник остался бедняком. Он писал на черной клеенке дружеские сборища за чаркой вина. А еще он изображал простых трудовых людей – носильщика, мушу, как их называли в Тифлисе, дворника, кормилицу с ребенком. Как прекрасны люди, которых рисовал художник! Они воплощают лучшие черты грузинского народа – трудолюбие, гостеприимство, жизнерадостность. Наверное и сам он был таким же, плоть от плоти своего народа, – добрым, щедрым тружеником.

Повар

Государственный музей искусств Грузии, Тбилиси

Образ Пиросмани воспринимался как воплощение национального характера. Мастер-самоучка на протяжении XX века обрастал славой и известностью, намного превосходившей других его соотечественников. Для любителей его искусства, никогда не бывавших в Грузии, в Тбилиси (это современное название старой столицы, Тифлиса), Пиросманашвили стал знаком грузинской культуры вообще.

Легенда о художнике живет и расцветает. Чем больше люди нуждаются в том, чтобы находить в истории образцы бескорыстия, чистой любви, врожденного художественного таланта, тем более интересными им кажутся такие художники, как Нико Пиросманашвили. Отсутствие точных, проверенных данных о его жизни, немногочисленные воспоминания и считанные фотографии – все это только способствует разрастанию легенды. Ведь что такое подробная биография? Это тщательно заполненный и многажды проверенный учетный листок истории искусства. Учился у таких-то и таких-то художников, значит, взял у них то-то и то-то. В Италию, Францию ездил? Значит в музеях бывал, вот еще его образцы. Философией или литературой интересовался? Сейчас найдем, что направляло его мысли. Рациональное изучение документированной творческой биографии не оставляет тайны. Все там оказывается зафиксировано, объяснено, разъято на составные части. Поколение за поколением историков изучают все более мелкие и мелкие частички наследия гения. И, может быть, счастлив явившийся из тени самоучка, чьи образы так и остаются загадочными в веках. Мы не знаем его личика в детстве, и у нас нет его фотографии в гробу. Никому не известен подробный список его возлюбленных. Он унес вместе с собой свои сомнения, слезы и болезни. Мы вольны воспринимать его произведения сердцем, потому что никакой назойливый комментатор не указывает нам источники таких-то метафор и не расшифровывает названия и инициалы.

Марсель Пруст писал о том, что гениальное произведение само должно создавать себе публику. Понятое в момент его явления на свет узким кругом посвященных, такое произведение постепенно воспитывает все более широкий круг своих почитателей, которые постепенно и создают его славу.

В диалоге между произведениями и публикой творится и легенда о мастере. Гений создает свой, неповторимый художественный мир, будь то живопись, литература, кино. И этот мир становится многим знаком. Узнаваем даже по фрагментам. Порой уже реальный мир в отдельных своих проявлениях маркируется образами, созданными художественной фантазией. Так встречаются в нашей жизни Плюшкин и Ноздрев, и какой русский не любит быстрой езды, и что значат в связи с этим сведения о том, чем болел Гоголь и как он ворочался в гробу?

Дворник

Государственный музей искусств Грузии, Тбилиси

Легенда – продолжение творческих фантазий автора устами поклонников его искусства. Перелагать легенду, возникающую постепенно, прорастающую в почве художественной культуры и питающуюся ее соками, совсем не то, что рассказывать биографию. Легенда творится большей частью коллективно и бессознательно. В отличие от биографии в ней нет места случаю. В легенде отражается идеал, свойственный времени. И с течением времени идеал корректируется, порой со ссылками на недавно открытые фактические данные. Впрочем, новые фактические данные открывают именно тогда, когда идеал ветшает.

Историк прекрасно видит, как складывается сказание о герое, но разоблачать легенду разве не то же самое, что разбивать статую?

Не только Нико Пиросманашвили, но и большинство наивных художников прошедшего XX века вместо жизнеописания заслуживают легенды. Потому что рационального, четко сформулированного научными словами объяснения их таланта пока что не создано. Почему человек, почти ничему не учившийся, а часто и не имеющий никакого опыта, создает картины, трогающие нас больше, чем произведения его современников-профессионалов? Что же, значит, художественные академии, школы, годы упорного труда – это для бездарных, а талант раскрывается сам, безо всякой подготовки? Этого не может быть. Здесь что-то не так.

Может быть, мы сами устали от этих перегруженных смыслами писаных-переписанных композиций, от тонких оттенков и многозначительных аллюзий и видим теперь гениальное в простом: рисунке ребенка, самоучки, дилетанта?

Кутеж в виноградной беседке.

Государственный музей искусств Грузии, Тбилиси

А разве прошлое, каким мы его себе представляем, было таким на самом деле? Страны, где мы путешествовали в своих снах, так же прекрасны, когда наяву сходишь с самолета?

Вот Грузия. Выключим телевизор, забудем про газеты.

Молодой человек сходит с поезда в Тифлисе.

«На вокзальной площади мы остановились, пораженные зрелищем гористых кварталов города. В них тихо и свежо лежало утро.

Я почему-то подумал, что в этом городе возможны, а может быть, и неизбежны всякие интересные истории.

Это ощущение было в какой-то мере сказочным и веселым. От него то возникало, то затихало под сердцем глухое волнение.

Я знал уже много мест и городов России. Некоторые из этих городов сразу же брали в плен своим своеобразием. Но я еще не видел такого путаного и великолепного города, как Тифлис...

Я немного стеснялся въезжать в комнату, снятую Мрозовским, так как знал, что родственники Мрозовского были известные на Кавказе футуристы, братья Зданевичи – поэт Илья и художник Кирилл. Я знал, что у них останавливался Маяковский, когда бывал в Тифлисе, что у них постоянно бывали все грузинские художники и поэты: и Ладо Гудиашвили, и Тициан Табидзе, и многие другие. Это обстоятельство меня, конечно, смущало.

Но сейчас мое смущение растаяло без остатка в легком кахетинском вине.

Семейная компания

Государственная Третьяковская галерея, Москва

Зданевичи жили в старом доме с большими запутанными деревянными террасами, выходившими во двор, с полутемными, прохладными комнатами, с выцветшими персидскими коврами и множеством рассохшейся мебели. Лестницы на дрожащих террасах качались под ногами, но это никого не смущало.

С террас был виден на горизонте снег Главного хребта. Из комнат Зданевичей с утра до позднего вечера доносились аккорды рояля, женское пение, чтение стихов и шумные споры и ссоры.

По всем террасам и коридорам ходили, прихрамывая голуби. Когда люди замолкали, то весь дом глухо и страстно ворковал...

Я переступил порог этой квартиры и оторопел. Стены во всех комнатах, террасы и коридоры, даже кладовые и ванная были завешаны от потолка до пола картинами. Много картин, не поместившихся на стенах, было свернуто в рулоны и стояло в углах.

Все эти картины принадлежали кисти одного и того же художника, но очень редко можно было найти на них его грузинскую подпись „Нико Пиросманашвили“... Два месяца я не мог привыкнуть к ним и жил в очень конкретном, но вместе с тем и полуреальном мире.

То был главным образом Кавказ, одновременно и причудливый и точный. И не только Кавказ, но и самые разные явления жизни, увиденные совсем не так, как мы привыкли их видеть. Так наивно и свежо может видеть человек, только что прозревший после слепоты. Или человек внезапно проснувшийся, когда действительность еще не избавилась от налета сновидений.

В моей комнате тоже висели картины Пиросманашвили (Зданевичи звали его для краткости Пиросманом). Поэтому у меня было время изучить их и полюбить.»[¹ К. Паустовский. Избранное, с. 482-483.] «В день приезда я только мельком взглянул на них. К тому же в комнате было сумрачно от зимнего тифлисского дня. Но все же меня все время не оставляла непонятная тревога, как будто меня быстро провели за руку через удивительную, совершенно причудливую страну, как будто я уже ее видел или она мне давно приснилась, и с тех пор я никак не дождусь, чтобы осмотреться в этой стране, прийти в себя и узнать ее во всех подробностях.

Я уснул с тревогой на сердце. Тревогой от незнакомых картин. Они молча окружали меня и, как мне казалось, не спускали с меня глаз.

Проснулся я, должно быть, очень рано. Резкое и сухое солнце косо лежало на противоположной стене.

Я взглянул на эту стену и вскочил. Сердце у меня начало биться тяжело и быстро.

Со стены мне смотрел прямо в глаза – тревожно, вопросительно и явно страдая, но не в силах рассказать об этом страдании – какой-то странный зверь – напряженный, как струна.

Это был жираф. Простой жираф, которого Пиросман, очевидно, видел в старом тифлисском зверинце.

Я отвернулся. Но я чувствовал, я знал, что жираф пристально смотрит на меня и знает все, что творится у меня на душе.»[¹ К. Паустовский. Избранное, с. 493-494.]

Молодым человеком, к которому, обостряя все его чувства, подступал очередной приступ малярии, был известный в будущем писатель Константин Паустовский. В своих мемуарах, где он несколько страниц отводит рассказу о Пиросманашвили (мы еще к этому вернемся), Паустовский положил начало русской легенде о художнике. Читатель уже почувствовал, что картины Пиросмана, как его называли у Зданевичей, воспринимались будущим писателем на фоне русской исторической традиции, где Кавказ – это «та загадочная, зовущая и пугающая страна, где погиб Одоевский, где дрался под зелеными знаменами пророка Шамиль, где был убит Бестужев-Марлинский, где насмешливо тосковал Лермонтов»[² Там же, с. 351.].

Художник Кирилл Зданевич, в доме родителей которого останавливался молодой Паустовский, много лет спустя написал книгу о Пиросмани.

Он вспоминал: «В те далекие времена мы были увлечены народным искусством, с пылом юности искали безымянные произведения, созданные народом, и уже обнаружили несколько оригинальных вывесок и глиняных изделий, украшенных орнаментами, носящих отпечаток древних форм...

Пастух в бурке на красном фоне

Частное собрание, Тбилиси

Итак, летним вечером 1912 года, когда угасал закат и силуэты синих и фиолетовых гор на желтом небе теряли свой цвет, погружаясь в темноту, мы втроем, бродя по городу, подошли к вокзальной площади, пыльной и пустой, казавшейся огромной при тусклом свете фонарей; остановились, удивленные тишиной, такой странной здесь. Приглушенные звуки восточной музыки доносились из раскрытых настежь дверей и окон, ветерок с Коджорских гор разгонял духоту. Круглые фонари освещали вывески, манящие обещанием угостить посетителей знаменитыми грузинскими яствами и винами.

Одна из вывесок большого размера привлекла наше внимание. Буквы на жести сообщали, что перед нами – „Трактирное заведение Варяг“ с подачей разных крепких напитков и первоклассной кухней, „имеются хаши“. Крейсер, именем которого названо заведение, был изображен стремительно скользящим по морю, дымящим своими трубами, с развевающимися на мачтах андреевскими флагами. Из стволов орудий вырывалось пламя, и круглые клубы дыма улетали к небу, а бурные волны бились о рамы вывески. Аромат шашлыков звал к столикам трактира, и мы вошли в большой и просторный зал „Варяга“. Витрина у входа встречает гостей. Она предлагает все, о чем мечтает человек с хорошим аппетитом. В глубине зала – прилавок, за которым хозяйничает крикливый и энергичный духанщик, душа заведения, рядом с ним расположились зурначи, извлекающие из своих инструментов мелодии тысячелетней давности. На стенах висят картины... Смотрим на них изумленные, растерянные – перед нами живопись, подобной которой мы не видели никогда! Совершенно оригинальная, она была тем чудом, которое мы искали»[³ К. Зданевич, указ, соч., с. 8.]. Чудо всегда ждет только того, кто его ищет.

Тифлис первой четверти XX столетия был подходящим местом для тех, кто искал необыкновенного. Столичный город Кавказа, где увлечение культурой Запада встречалось с таинственным духом Востока.

Еще в середине XIX века Тифлис поражал своей двойственностью. Невозможно удержаться и не процитировать записки анонимного путешественника: «Въехать в Тифлис Московской и Эриванской заставой значит въехать в два города, совершенно друг на друга непохожие, тут вы едете по широкой правильной улице (по Головинскому проспекту), там, поднимаясь с горы на гору, пробираетесь по темным, кривым, беспорядочно тесным улицам старого города... Здесь вы встречаетесь с тросточками, в модном пальто гуляющих чиновников, – навстречу несутся экипажи и развеваются перья на дамских шляпках; там вы пробираетесь сквозь целую толпу грузин в синих чохах с откидными длинными рукавами, встречаете татар с бритыми затылками, осетин с кинжалами за поясом и в лохматых шапках, имеретин с блином на голове вместо шапки, женщин, картинно закутанных в белые чадры. Здесь так мало зелени, там со всех сторон сады.

Жираф.

Государственный музей искусств Грузии, Тбилиси

Здесь совершенно губернский город, дома каменные, по большей части двухэтажные, поставленные в почтительном друг от друга отдалении, – там без церемонии сакля лезет на саклю, терема точно клетки на вас со всех сторон из-за нижних этажей, занятых лавками, духанами, театральными кофейнями и т. д.»[¹ Цит. по: И. Дзуцова. Художественный облик старого Тбилиси. – Панорама искусств-13. М" 1990, с. 330.]. В городе существовал живописно-малярный цех (амкар), члены которого расписывали внутренние и наружные стены зданий, магазины, рестораны, павильоны в увеселительных садах. Пышность декоративной отделки отвечала вкусам различных слоев городских жителей. Росписи стен и плафонов были сюжетными и орнаментальными, часто присутствовали пейзажи с изображением руин, крепостей или романтических прудов и парков. Особый колорит городу придавали вывески, как правило выполнявшиеся на русском и грузинском языках, порой добавлялся и армянский. Текст пояснялся картинками, названия духанов соперничали в остроте и неожиданности. На Солдатском базаре помещался духан «Ноева лечебница», а другое подобное заведение именовалось «Не уезжай, голубчик мой!». Вывеска сапожной мастерской гласила: «Бедный Шио в подвале жиот сапоги и калоши шиот». В старом Тбилиси было около ста пятидесяти духанов, более двухсот винных погребков.

Для тех, кто жил в России, Тифлис был экзотическим городом, где поражало все: горы, архитектура, быт, древнее искусство. Так поразила современников и живопись Пиросмани.

Медведь в лунную ночь

Государственный музей искусств Грузии, Тбилиси

Прежде всего надо было заметить, что это искусство. Грузинский автор Гастон Буачидзе приводит рассказ писателя Георгия Леонидзе, который решил в 1930-м году найти какие-нибудь свидетельства о жизни Пиросмани. Он зашел к старому сапожнику по прозвищу «Чинка». Чинка ничего интересного вспомнить не мог: ну, встречался с Нико, пил вино. Вдруг Чинка сам спросил своего интервьюера, не помнит ли он Пиросмани: «Не помнишь, будка моя стояла в вашем дворе, а он ведь там же околачивался. Ты тогда школьником был...».

И Леонидзе вдруг вспомнил впечатления собственного детства: "Художник рисует в мастерской Чинки. Вокруг толпятся люди – соседские пекари, мальчики из мелочной лавки, маленькие ученики и праздные зеваки. До бесконечности спорят о рисунке. Художнику невозможно двинуться, но он никого не видит, так он сосредоточен на картине. Вдруг, будто придя в себя, он поворачивается к народу:

– В сторону, в сторону! Не мешайте мне, отступитесь!

На время круг разомкнулся. Но шум вновь нарастает. Некоторые прямо надвигаются на картину. Один зевака даже пальцем ее коснулся в подтверждение своей правоты. Художник разъярен. Кисть он отбросил в угол, оставил картину и с руганью вырвался на улицу...

Этот неизвестный художник вскоре исчез из нашего двора. По словам Чинки, это, оказывается, был Пиросманашвили!"[² Г. Буачидзе. Пиросмани, или Прогулка оленя. Тбилиси, 1981, с. 25.]

Вот так, быть может, и вправду однажды в сапожной мастерской Пиросманашвили писал картину, которую не воспринимали зеваки, разносчики и пекари. Нужно было обладать настроем к примитиву, чтобы "открыть" Пиросмани.

Братья Зданевичи и художник Михаил Ле Дантю, после вечера проведенного в "Варяге", решили разыскать Пиросмани.

Ле Дантю пишет матери: "Мы отыскали тут с Зданевичем одного местного живописца самоучку, т. е., собственно, видели его живопись, а его самого просили доставить к нам, как только он появится. Говорят, он очень бедствует и пишет за гроши вывески и т. д. Но человек он прямо гениальный. Если удастся с ним познакомиться, непременно пригласим его на нашу выставку на следующий год". А в одном из следующих писем художник пишет матери, которая высылала ему деньги: "Между прочим, я сделал здесь очень ценное приобретение: купил две картины одного мастера– грузина, не особенно старые, но удивительные по живописи"[1 А. Стригалев. Кем, когда и как была открыта живопись Н.А. Пиросманашвили. – Панорама искусств-12. М., 1989, с. 304.].

Илья Зданевич записал о первой встрече с художником: "Подошли к дому на Молоканской улице, тут нам указали на Нико, стоящего на тротуаре. Он писал кистью стенную надпись "Молочная", повернулся, с большим достоинством поклонился и продолжал работать, изредка репликами поддерживая разговор. Эта встреча запомнилась мне: у белой стены стоял художник в рваном черном пиджаке и мягкой фетровой шляпе, высокого роста, спокойный и независимый, но с некоторой затаенной горечью в обращении (знакомые в шутку прозвали его "графом")"[² К. Зданевич, указ, соч., с. 13.].

Черный лев

Частное собрание, Тбилиси

Кабан

Государственный музей искусств Грузии, Тбилиси

Потом молодые люди пригласили Нико пообедать с ними. По воспоминаниям Кирилла Зданевича, его поразили большие черные глаза Пиросмани, бледное лицо которого дышало добротой и напоминало лица святых со средневековых грузинских фресок. Молодые интеллектуалы прониклись чувством уважения к художнику, чья жизнь виделась им подвигом во имя искусства. Илья Зданевич говорил Нико, как важно, что в его картинах правдиво и любовно показана Грузия. Когда Пиросмани узнал, что двое из его новых знакомцев сами художники, он оживился и сказал, что именно художники поймут его лучше, чем другие люди. Кирилл спросил Нико, как получилось, что в Тбилиси никто его не знает. Нико ответил: «Я работаю по-иному, чем другие художники, и за это меня не хотят знать».

Собеседники Нико стали с жаром излагать ему свои планы о том, чтобы коллекционировать его картины, пропагандировать его искусство. Илья сказал, что он напечатает о Нико несколько статей.

Потом они попросили Нико рассказать им о себе.

Татарин – погонщик верблюдов

Государственный музей искусств Грузии, Тбилиси

В январе 1913 года Илья Зданевич вновь приехал в Тифлис. В письме Ле Дантю, коверкая русский язык в духе грузинского акцента, Зданевич пишет: "Николай найден. После долгих стараний удалось узнать, что он ночует в одном духане на Молоканской улицэ, дом 23. Пошол туда. Хозяин ответил, что это действительно так, но сейчас дома ево нет, а работает на улице ГОГОЛЯ, в одной столовой и предложыл мне отправиться туда. По стенам духана висят ево последний работы, очэнь хорошия. Оставив на всякий случай свой адрес, пошол на ГОГОЛЕВСКУЮ, долго искал какую-нибудь столовую, но ничэво ненашол. Только у стены одново дома стоял какой-то чэловек в коричневом костюме и картузе и писал суриком на стене букву С. Подошол к нему и спросил – не знает ли он НИКОЛАЯ. Ответил, что это он. Познакомились и разговорились.

Я сказал, что хочу, чтобы написал мой портрет – "отчэго же, отвечает, пожалуйста, на чом хотите клеенке, стене, холсту. Клеенка долго не держытся, но есть такие сорта, что как холст". Далее сказал, что занят двое суток и просил послезавтра (т. е. вчера) зайти в подвал и переговорить.

Пошол я вчера. Не застал. Пошол сегодня – духан заперт. Стоит он у духана и ест хлеб. Сошли в подвал. Он дал согласие написать портрет и согласились на 8 рублях. Только он сказал, что лучшэ писать с карточки и чтобы я снялся. Дале я сказал, что о нем писали в газетах и хотят выставить на выставке. Сначала он сделал недоуменную физиономию, потом обрадовался и т. д. Тут же его хозяин подарил мне один прекрасный холст с изображением трех царей"[1 А. Стригалев, указ, соч., с. 311.].

Внимательный читатель заметил, что из письма брата Ильи следует, что он вовсе не обедал вместе с друзьями и Пиросмани в 1912 году, как вспоминает брат Кирилл. А познакомился с тифлисским художником лишь во второй приезд.

Художник попросил у молодого человека его фотографию, так как портреты ему легче было писать, как он выражался, "по карточкам". Но тем не менее Илья Зданевич записал воспоминания о том, как он позировал Пиросмани.

Как же знакомы каждому, кто пытался ввести найденного на улице живописца полноправным участником в художественную жизнь такие подчистки, поправки истории. Эти непризнанные гении, аутсайдеры, забулдыги не лезут ни в какие рамки. Они не отвечают на письма, не приходят в назначенное время. Им плевать на то, что о них напишут в столице. Они создают свои шедевры из негодных материалов, работая спустя рукава и думая только о деньгах. Те, кто первыми увлекается их искусством, сами выглядят не всегда приглядно. Они могут приврать, полениться встать чуть свет или поехать за сто верст, чтобы еще раз лицезреть своего гения. Они сами вечно нуждаются в деньгах и в славе.

Фруктовая лавка

Дом-музей Н. Пиросманашвили, Мирзаани

И все-таки только благодаря им, безумному племени чудаков и собирателей, эстетов и маргиналов, есть чем полюбоваться в музеях любопытствующим экскурсантам, есть над чем поразмыслить в архивах высоколобым искусствоведам.