Текст книги "Сердце грустного шута"

Автор книги: Ксения Баженова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Она думала о том, что настали ее последние дни, понимала, почему приехал в их городок аббатский посланник. Она уже знала о сломанных черным монахом судьбах. Отдавала себе отчет и в том, что нарождающийся орден так называемых медиков, сильных, хитрых и жадных мужиков, желает смести с лица земли умных и талантливых знахарок, объявить их ведьмами и завладеть тайнами ремесла, используя их потом как свои открытия.

Лиза загрустила, смотря глазами Антонии на пейзаж и замок, который ей показался очень знакомым. В каком-то фильме она видела такой же, этот необычный вход с пологой полукруглой лестницей и над ней – стена замка, как ожившая декорация. В долине между низкими берегами крутил свою знаменитую восьмерку Тибр. Над этим странным руслом после грозы всегда встают две радуги. Сейчас она становилась свидетелем драмы Антонии Орсини.

– Хватит слов! Я пошла. – Антония встала и направилась к замку.

– Повинись перед монахом, расскажи о своих ночных похождениях, они простят тебя, пойди в церковь, исповедуйся!

– Нет, Камилло, ты, похоже, повредился разумом. Как ты не можешь понять, что мне не в чем исповедоваться и у меня нет тайн, я живу открыто. Мне жаль тебя, милый!

Она бросилась прочь, и скоро ее фигурка скрылась за тяжелой дверью замка.

Внутри, в тонких лучах солнечной пыли, пробивающейся сквозь жалюзи, едва виднелись очертания лестницы. У подножия ее храпели на лавках два охранника. Антония поднялась на второй этаж и, войдя в арку, сразу попала в огромную сумеречную залу, освещенную только одним окном, открытым для прохлады на северную сторону, остальные окна были прикрыты ставнями от полуденного летнего зноя. У окна за малым обеденным столом сидели двое: князь и черный монах, представитель аббатства Фарфа. Антония услышала:

– Она очень умная знахарка, успокоила мою дочь, с которой сладу никакого не было. Вылечила моего лекаря! – Тут князь Луккези засмеялся хрипло, заколыхался всем тучным телом.

– Понимаю, я все понимаю, но мне говорили, что она совершает поганые ритуалы в честь богини Дианы!

– Сеньор! – Антония вышла из арки. – Святой отец!

– А вот и наша ворожея! – Князь поудобней сел в кресле. – Антония! Святой отец приехал ради того, чтобы спасти тебя. Мы оба хотим уберечь тебя от святой инквизиции, но в этом ты должна нам помочь, должна рассказать все свои тайны.

– У меня нет тайн от вас, мой господин.

– Вот и хорошо. Прошу, святой отец! – Он сделал приглашающий жест.

– Дочь моя! Правда ли, что ты владеешь искусством исцеления, знанием трав и снадобий, а также помогаешь роженицам?

– Правда, святой отец!

– Правда, что у тебя имеется книга, где описаны многие болезни и методы их лечения?

– Правда, святой отец! Но это не книга. Это карты, 180 карт, в них все секреты знахарства.

– И чародейства?

– Нет, только знахарства.

– А кто тебе дал эти карты?

– Их мне оставила моя бабушка. Мой господин знает, что она была немая и все рисовала.

– Правда, что ты предоставляешь свое тело всем, кому этого хочется?

– Правда, святой отец, и прошу за это простить меня.

– Значит, ты знаешь все тайны эротического искусства?

– Да, святой отец.

– Ты знаешь кого-нибудь, кто умер после твоих лекарств?

– Да, святой отец. Умер Чекко из Понцано, но меня позвали слишком поздно, я уже не могла ничем помочь.

– А ты знаешь, что сказал этот человек перед смертью?

– Знаю. Он сказал, что я хотела его прикончить. Но это не так.

– Правда, что ты приковала к постели Бруно, потому что он не хотел тебе платить?

– Нет, святой отец, мне не нужны его деньги, он черной души человек и понес свое наказание. Сейчас он жив и здоров.

– Правда ли, что ты лечишь животных теми же снадобьями, что и христиан?

– Да, и это правда!

– А правда ли, что ты отрезала ногу корзинщику?

– Правда, святой отец.

– А можешь ли мне ответить, куда дела ты отрезанную ногу?

– Я закопала ее в лесу.

– Без соответствующего церковного ритуала?

– Так ведь это только кусок ноги до колена, там же нет бессмертной души, она, слава богу, осталась при хозяине!

– Изменница Божья! Кара небесная падет на тебя за это деяние! Все, что сотворено Богом, есть достояние Бога! – вдруг заорал он.

Мгновение после, успокоившись, монах произнес:

– Я благодарю тебя за чистосердечные ответы, которые точно совпадают с тем, что я слышал. Прикажите заточить ее в подземелье! Там сиди и жди, мы тебя позовем, и ты перед судом инквизиции ответишь так же откровенно, как сегодня, если суд сочтет тебя правой – будешь свободна. Если же тебя сочтут ведьмой, то сожгут на костре, как ведьму. Тебе вменяется использование лекарств непонятного происхождения, бесстыдные действия и колдовство, а также поклонение богине Диане.

Лиза почувствовала томление смерти под сердцем Антонии.

– Позвольте мне сказать слово в защиту Антонии? – Князь склонился к уху монаха и что-то ему долго рассказывал. После чего, получив благосклонный кивок, обратился к бедной девушке:

– Иди домой, Антония! Готовь питье для моей дочери, вижу, что ей оно помогает. Но не вздумай бежать! Я поручился за тебя.

– Спасибо, мой господин! Святой отец! – Она поклонилась и вышла.

Оказавшись одна в своей комнате, Антония пробовала унять дрожь в руках и задушить внутри себя страх, который отвлекал ее от работы. У нее сегодня было много дел. Ее ждали больные. Черный монах упомянул о Диане, но не задал ей вопросов, значит, их задаст святая инквизиция, и нужно быть готовой ко всему…

…Лиза подивилась необычному ощущению жара в крови, потрогала тыльной стороной ладони пылающие щеки: с ней давно такого не случалось. Мимолетно вспомнилось школьное окно, крыши, занесенные снегом, и жар ужаса от произнесенного совсем рядом ее имени. На вопрос учителя химии она ответить не смогла и, вставая из-за парты, предательски уронила с колен «Легенды и мифы Древней Греции»; мысленно она еще бежала рядом с резвой Дианой далеко-далеко от предложенного вопроса.

Лизе показался нелепым этот отголосок детства, это легковесное воспоминание о страхе перед ужасом смерти Антонии на костре. Она чувствовала, как между ней и молодой колдуньей идет интенсивный диалог. Она ощущала смятение и тоскливое томление, что вкрались в душу этого необыкновенного создания, с самой юности принявшего на себя миссию лечить других.

Лиза постояла немного, прислонившись спиной к двери, пережитое мгновение растревожило сердце. В комнате она была не одна.

У незажженного камина сидела Антония. Лиза удивленно оглядела себя и поняла, что они выглядят совершенно одинаково. Ветер нес в окно запах реки; знахарка, ее абсолютный близнец, глубоко и горько вздохнула, всматриваясь в темнеющее небо. Придвинула поближе медную грелку, в которой слабо мерцали угольки. Выложила их длинными щипцами в камин и немного подула, чтобы оживить пламя. Из полотняного мешочка достала маленькие сухие округлые растеньица и, выложив аккуратной кучкой на угли, повернулась в Лизе, сама нисколько не удивившись ни такому сходству, ни присутствию другого человека в доме и, будто они действительно были сестрами-близнецами, просто встретившимися после долгой разлуки, стала показывать:

– Это майоран. Подыши дымком – придет сон и чудные видения. А у меня не проходит беспокойство. И не пройдет! Но нужно работать, меня ждут больные. Ты же можешь вернуться домой, когда пожелаешь: ключ у тебя на шее. Теперь он твой. Береги его.

Лиза прикоснулась к ожерелью, но не было никакого желания использовать камень.

Антония, пытаясь сосредоточиться и собраться с мыслями, принялась перебирать свои инструменты; и Лиза почувствовала ее великую любовь к ним. Вспомнился учитель химии, который тоже дорожил своими колбами и наверняка знал о Парацельсе, но им ничего не рассказал. А зря!

Лиза трогала предметы вслед за Антонией, и тайный смысл их становился понятным.

На стене за каминной полкой, собранные в букет, висели веточки дуба, орешника и березы. В камине на зажженных от углей щепках занималось пламя, и вода в медном котле начинала булькать.

Антония достала из уголка за камином два толстеньких свечных огарка, зажгла их от углей, распространявших по комнате тонкий запах тлеющего майорана.

– Богато живешь! – кивнула Лиза на свечи.

– Больные не обижают, – ответствовала с гордостью целительница, открывая мешочки. Гостья следила, как знахарка брала щепотки сухих трав, растирала в руках и раскладывала по трем чашкам, и вдыхала их аромат.

– А почему три чашки?

– Потому что больных у меня сегодня трое. Вот эта чашка для старой Марии. Для облегчения дыхания отвар лаванды. А эта чашка – для нашего кузнеца. Смори, какая красота эти маленькие девственно-белые цветочки, осенью они превращающиеся в ярко-красные плоды!

– Это ведь боярышник?

– Да! Для укрепления сердца. Потом попробую наперстянку.

– Она же ядовитая! – воскликнула Лиза.

– Верно! С дозами надо быть очень аккуратной. Желтые колокольчики наперстянки я собираю в момент цветения. А в этой чашке заварим для безнадежно влюбленной княжны валериану. – Она понизила голос: – Именно это лекарство отодвинуло мою встречу с подземельем.

Антония углубилась в работу и задумалась. Ее заботило то, что подоспело время собирать в полях лаванду и другие коренья; почти закончились аконит и грушанка. Но нужны ли будут они, понадобятся ли в будущем? А Лиза думала о том, кто же был в замке? Вроде она, а получается, что настоящая Антония. Ничего не понимая, Лиза с большим интересом стала наблюдать за ее действиями:

– Знаешь, в моем времени многие из тех трав, что ты назвала, используют в народной медицине, и они продаются в аптеках.

– Да? Вот как! Проголодалась?

Лиза утвердительно кивнула.

Антония поставила на стол глиняный кувшин и две оловянные кружки, достала завернутый в белую холстину хлеб, кусок сыра, корзинку с грецкими орехами и деревянную тарелку с медом. Налив себе полную кружку вина, подвинула кувшин Лизе:

– Угощайся, орехи и сыр с медом.

Лиза каменным пестиком расколола несколько орехов себе и Антонии. Их плотные волнистые серцевинки окунула в янтарь меда.

В шкафу, что открыла знахарка, доставая еду, на полках стояли всевозможные чугунные и деревянные ступки; маленькие и побольше котелки; глиняные чашки разных размеров. Попивая вино, Лиза с удовольствием рассматривала волшебное собрание. Лежал там и кинжал с черной ручкой и лезвием, испещренным магическими символами.

– Нравится? – Колдунья взяла кинжал, отрезала от круглого хлеба два ломтя и подала один Лизе.

Лиза обратила внимание на небольшую бутыль синего стекла, стоящую в шкафу.

– Я читаю будущее по бутылке синего стекла. Ее храню в самом темном углу, далеко от света, чтобы не пропали оккультные качества. Темнота мудрая. Но есть и другая сторона темноты – она поглощает вещи.

– В моем времени предсказательницы гадают по стеклянному шару.

Антония серьезно посмотрела на нее.

– Тебе предстоит много всего. Хватит у тебя мужества пройти этот путь для нас?

– Будем надеяться. – Испуганная Лиза присела на табурет возле камина, растирая рукой шею.

– И помни: без веры даже самые магические вещи не работают.

Как нравилась Лизе эта молоденькая знахарка. Ах, какой ботаник бы вышел из нее! Анатом! Астроном! Да что там говорить, доктор наук или президент какой-нибудь компании. Ей было также очень жаль Антонию, но она понимала, что это проблема времени, в которое знахарка родилась.

– Моя бабушка была знаменитой повитухой, жила она в избушке, открытой всем ветрам… Ее больше боялись за неприветливый вид и немоту, чем уважали. Своими неотесанными, но точными рисунками бабушка объяснила мне, как сделано женское тело, как ведут себя женщины при родах, как помочь родиться ребенку. О ней говорили, что она выкапывала свежие трупы, чтобы изучать внутренние органы. Но никто не мог доказать, что это правда. Даже местный могильщик. Он клятвенно утверждал, что на его кладбище таких случаев не было. Но я-то знаю, что она выкапывала. Резала, изучала, потом зарывала где-нибудь в лесу.

Когда бабушка умерла, рожающие женщины стучались в дверь к моей матери. Многие видели в ночи, как она собирала под луной травы, которые потом использовала в лечении. Многие за ней следили, когда она изучала звезды в теплые летние ночи. В эти моменты она с кем-то разговаривала, возможно, с каким-нибудь магическим созданием, невидимым для других. Она наблюдала за всем, и казалось, что все тайны ей известны. Она приучила меня обязательно молиться. Молитва всегда должна присутствовать при использовании лекарств. Свои необычные словесные формулы она шептала больному. Умирая, она сказала мне: «Выбор всегда твой. Иногда обратишься к добру, иногда ко злу, но всегда ради человека». Мать умела волшебно соединять добро и зло, обращаясь к двум богам, усиливая этим магические формулы. Я к искусству моих родных прибавила чтение будущего, предсказания. Это дар Владычицы Востока Дианы. Мать тоже выкладывала соломинки на столе для тех, кто желал знать будущее. Но я сильнее ее.

Антония подошла к окну и долго молчала, всматриваясь в небо, ожидая появления полной луны. Лиза точно чувствовала, о чем она думает, и ей стало грустно.

– Ну, ты готова продолжить свое путешествие?

Такого большого, апельсинового цвета ночного светила Лиза-Антония, как она себя теперь называла, давно не видела. Тихонько вышла из дома и, ступая так, что не слышно было ни одного шажка, пошла вон из города. Цикады трещали так громко, что порой заглушали даже плеск струй фонтана на маленькой площади. Лиза-Антония шла на встречу со своей богиней. Шла просить защиты и совета.

Она поежилась от речной сырости, укуталась поплотней в шаль. Спустилась по освещенной луной тропинке вниз под крепостную стену. Перебежала мостик через ручей и сразу вошла в лес, подступивший к городку с востока и заполнивший всю долину вплоть до реки.

Каждая извилина дорожки, каждая веточка были ей знакомы. Ноги сами шли вперед и привели на поляну к старому дубу, под низкими ветвями которого стояла античная колонна, вернее ее осколок, остаток древнего храма Дианы.

Здесь молодая женщина сняла с плеч платок и, покрыв им мрамор, положила на него цепи и опустилась на колени. Она прислонила голову к холодной поверхности и, страстно призывая Диану, просила дать ей сил, разума и легкости воображению. Она впала в транс, чувствовала, что сознание ее покидает. Потом она полетела над землей и видела, как на берегу озера, запрятанного среди холмов, настоящей Антонии отрубили голову и отрубленная голова скатилась в воду. Блеснуло отражение луны в пруду… Схватившись за свой камень, она потеряла сознание и очнулась от того, что ее трясли за плечи…

– Лиза! Лиза! – слышала она и никак не могла выйти из сна, и боролась с ним, призывая все силы и, наконец, открыв глаза, увидела соседских старушек. Они прикладывали мокрый платок к ее вискам. Она села рывком.

– Боже! Я дома! – Под рукой она почувствовала ожерелье, вскочила с кровати и бросилась к зеркалу, в котором отразился ее взволнованный облик. – Боже! Я дома! Я – Лиза! – стонала она, почти срывая с себя ожерелье. А другая, уже посвященная половина души, думала: «Ах, как жаль, что закончился этот странный и волшебный сон!»

– Лиза, как вы нас напугали! Вы спите уже очень давно!

– Воды, дай скорее воды!

– Сейчас, сейчас!

Сестры Пунц уже закончили накрывать на стол, когда Лиза вышла из душевой в кухню, села на табурет и уставилась бездумно в окно. На подоконнике в синем молочном бидоне стояли садовые розы. Головки их поникли и свисали фонариками над еще свежими листьями.

– Сколько я отсутствовала? – спросила она, глядя на них.

– Почти сутки, Лизонька! Тебе надо поесть. – Роза Эмильевна придвинула тарелку с бутербродами.

Лиза с удовольствием пила чай и ела с аппетитом. К ней возвращались жизненные силы и энергия.

– Я была у них. – Она кивнула в сторону двери. – Антония действительно там жила и была казнена. Я ведь столько раз ездила в Италию, ходила по этим местам, чувства тогда разрывали меня на части, но я относила это на счет красоты и древности мест, а теперь поняла, что они значили.

Сестры переглянулись и продолжили разговор как ни в чем не бывало.

– Антония? Это мы о каких же годах говорим?

– Ну, родилась она в 1512-м. А потом попала в Россию.

– И как же она попала в Россию? – Старушки снова переглянулись.

– Бежала. В замке ее спрятала молодая княжна. Потом Камилло помог ей выйти из города и переправил через Тибр. Оттуда она пошла на север до Венеции. Там работала в таверне, где вылечила заболевшего русского купца. Он влюбился в нее и увез в Россию. А в России ее все-таки казнили. Что-то я устала. Хочется прилечь.

– Ну, отдыхайте, дорогая. Вам бы книги писать! На ходу такое сочинять дано не каждому! Калитку мы закроем.

Лиза в полной прострации осталась сидеть на кухне. «Откуда я все это знаю? Откуда я все это знаю?» – крутился в голове один и тот же вопрос. Ясно одно: теперь она «за главную», ожерелье в бумагах и украшение тети Веры – без сомнения, одна и та же вещь. И действовать она будет масштабно. Хватит сидеть в четырех архивных стенах! Пора переходить на более высокий уровень. Все эти планы выражались не в конкретно структурированных мыслях, а в чувствах и ощущениях. Она просто знала внутри, что так надо. Без подробностей, в общем. А детали определит судьба. На Лизу наконец-то снизошло успокоение.

После эксперимента с Антонией она расслабилась и ждала, только боялась брать в руки цепи-ожерелье. Открыв ящичек подзеркальника, она веничком смахнула украшение туда. Наводила в доме порядок, планировала покупки, работала, пару раз ужинала с бывшим мужем. Иногда подходила к ящику трюмо и прислушивалась, как раньше в детстве прислушивалась к спичечному коробку, в пустоте которого жужжала пойманная муха. Все было спокойно, и за стеной никто не наигрывал «Августина».

Глава 8. Партнеры
Серебрянка, полтора года назад

…Проснулся Андрей Ильич от пения птиц, от яркого солнечного света и обнаружил себя лежащим на уютной загородной терраске, ему незнакомой. Был он в трусах и майке, одежда, аккуратно сложенная, лежала на старинном сундуке, рядом с ним на маленьком столике стояла чашка с горячим чаем, он видел, как серый дымок поднимался над краем. Ему было хорошо и спокойно, не хотелось двигаться, не хотелось убрать руку, которую припекали солнечные лучи. Так хорошо и спокойно ему еще никогда не было. Мысли о жене и сыне, о работе совсем не тревожили его. Такой отстраненности от земных дел и уверенности он никогда раньше не ощущал. Может быть, это и называлось – проснуться счастливым? Рядом с чашкой лежали его часы, стрелки показывали семь часов семь минут. Несколько мгновений он лежал без движения, боясь, что очарование пробуждения исчезнет, растворится, рассыплется, как стеклышки из сломанного калейдоскопа, превратится в обычные осколки пивных бутылок и аптекарских склянок. Ему не было любопытно, как он оказался здесь и чей это дом. Как-то само собой подразумевалось, что это Лизин дом. Акимов все-таки заставил себя встать и пойти осмотреть сад.

Внимание его привлек гамачок, посеревший от дождей и солнца, но имеющий еще вид, способный вызвать детские дачные ассоциации. Мужчина погрузил свое тело в авоську времени, оттолкнулся ногой от влажной травы и закачался в крупночешуйчатой сети воспоминаний, благо что и небо, и облака были те же, что и в детстве, и так же поскрипывали деревья.

– Андрей Ильич! – На дорожке стояла Лиза, и Акимов увидел, что красота ее сейчас спокойная и утренняя. – Предаетесь детским воспоминаниям? Пойдемте завтракать.

Она подошла ближе, помогла ему выбраться из зыбкой колыбели. На терраске дала ему свой махровый халат весь в белых ромашках на голубом фоне. Оглядев, засмеялась и провела в кухню, и принесла ту самую чашку, которую он уже видел у своего изголовья.

– Для начала выпей это. Предупреждаю: немного горьковато.

Себе она подогрела молока, плеснула в него немного кофе и положила ложку сахара, потом намазала маслом два кусочка хлеба и покрыла сверху вишневым вареньем.

Акимов, морщась, честно пытался осилить свой странный напиток.

– Что это?

– Травный чай от зла, против сглаза.

– А я думал – от похмелья. На меня уже кто-то точит зуб? А что сюда входит?

– Paraiso, lechuga, helecho, espartillo. Но это неинтересно.

– Нет! Почему же! Даже очень интересно. Такие испанские названия.

– А вот здесь разные снадобья. – Она кивнула на шкафчик. – Рая, моя кузина, привозит с Антильского архипелага. Она сейчас там занимается этой ботаникой. – Лиза многозначительно подняла бровь. – Вот, например, в этой баночке – мазь, вызывающая сон. В этой – превращающая в животного. В этой, темного стекла, – мазь, позволяющая летать. – Лиза засмеялась, увидев озадаченное лицо Акимова с застывшим на нем вопросом: «Верить или нет?» И добавила еще для усиления эффекта: – Главная трудность заключается в возможности трансформации. Но однажды бессознательные компоненты становятся сознательными. – Лиза сделала паузу и смеющимися глазами вновь взглянула на Акимова.

– Да ладно! Шучу я! От похмелья чай. А впрочем, есть и одна трава, которая известна во всем мире. Это папоротник, helecho. Знаешь, там, где растет папоротник, нет места злу. Послушай меня, Андрей Ильич! Сегодня мы поедем к Энцо. Он предложит тебе переправить кое-какие железки в некое государство. И обратится к тебе с просьбой провезти туда же кое-какие… как бы это сказать… лекарства.

Ромашковый Акимов подавился напитком, но потом выдохнул:

– Не-е-е, наверняка шутит.

– Не смотри ты на меня такими глазами. Соглашайся. Не согласишься, все пойдет как обычно – тихо, мирно, уныло. И без денег, на старой «Дэу». У тебя есть еще время подумать.

«Многогранная женщина! – Тоской и страхом наполнилась его душа. – Вот это развод так развод! Хотели найти подставное лицо и так грамотно завербовали!»

Однако душа его была мелка. И где-то там, внутри, раздвинулась занавесочка, и вылезло наглое жадное созданьице, забеспокоилось, забегало и стало задавать вопросы в лоб.

– А как ты это представляешь? Я, простой бухгалтер туристического агентства…

– Не это проблема, Андрюша! – Лиза тоже поменяла тон, и было видно, что этот разговор ей неприятен. – Скоро ты станешь генеральным директором.

– А наш куда денется?

– А ему уже не надо куда-то деваться, представляешь, он сегодня ночью попал в автокатастрофу.

– Жив?

– Нет!

– Да! Дела! – Волна страха обожгла его: он понял, что его выбрали быть пешкой в какой-то опасной игре, где можно выиграть много денег, но можно и потерять все, в частности жизнь.

– Скоро тебя будут разыскивать компаньоны погибшего. Предложат тебе занять его место. Временно.

– Почему именно меня?

– А ты представительный, имеешь экономическое образование, правда, советское, но это неважно.

Андрей Ильич слушал ее внимательно, смотрел недоверчиво. Но случилось все так, как она сказала. Вскоре зазвонил сотовый, и ему сообщили трагическое известие, а также сказали, что его просят пока возглавить турагентство, что к нему давно присматривались и чтобы он не отказывался; завтра ждут его и ждут новых рабочих предложений.

Акимов щипал себя за коленку, просил Лизу сварить ему еще кофе, спрашивал, какие ему придумать рабочие предложения, и Лиза обещала набросать к вечеру список. Он нервничал, выходил в сад, шагал туда-сюда от веранды до ворот в трусах, майке и небесно-голубом ромашковом халатике. Вдруг он увидел, что на него смотрят из-за забора две симпатичные старушки. Взял себя в руки и умылся, оделся, неспешно выпил кофе и только тогда обратился к Лизе:

– Это ты сделала?

– Что это?

– Ну, ДТП.

– Да ты что, Андрюша?! – Лиза расхохоталась. – Ты думаешь, что я такая всемогущая? Это судьба.

– Да, извини, подумал…

– Все равно это должно было случиться. А ты помнишь, что нас ждут итальянцы сегодня? Для тебя это очень важно.

– Да, да! Я помню! – немного раздраженно ответил Акимов. – Я должен позвонить жене.

Он вышел на веранду, сел на венский стул и набрал номер.

– Таня! А, ты уже знаешь? Ужасно! А то, что меня просили занять временно его место? А, и это знаешь! Где я? Я у жены Яновского, у Лизы. Да, бывшей жены. Да. За городом. Когда вернусь? Не знаю. Мы с ней должны поехать к итальянцам, которых он мне оставил на два дня. Да! Конечно! Как Павел? Хорошо! Целую. Пока.

Он повернулся к Лизе, которая стояла в дверном проеме, сложив руки на груди.

– Ну, теперь скажи мне, что я должен делать и что будет со мной дальше?

Вид у него был растерянный, он закурил подряд две сигареты и сразу их потушил, попросил еще кофе.

Лиза молча сварила, поставила перед ним чашку, села напротив и сказала тихо:

– А теперь ты сам себе хозяин. А как пойдешь, Андрей Ильич, на похороны, вместе с земелькой денежку брось.

– Это еще зачем? – дико взглянул он на собеседницу.

– Чтобы деньги водились, – невесело усмехнулась она. – А ты не боишься?

– Чего?

– Работы со мной.

– Это Яновский тебя попросил?

– При чем тут он? Забудь о нем. Он нас познакомил и этим свое дело завершил. Считай, что за тебя просили твои умершие родственники. Они могут многое для тебя сделать.

– Да что за родственники?!

– Это я тебе потом скажу, когда придет время. Ты же мне веришь?

Он верил. Боялся сильно, правда, но все же верил. Других вариантов он не видел.

Елизавета Сергеевна посмотрела ему в глаза.

– Но только при одном условии.

– Говори!

– Мы только друзья.

– Идет.

– Поклянись!

– Что, так серьезно?!

– Более чем.

– Клянусь.

И Лиза внимательно заглянула в его испуганные, бегающие глаза.

Из личных записок доктора. Отрывок № 3.

Заозерка, 1912 год

А потом была вторая ужасная ночь! То, что происходило после разговора с пасечником, Владимирский мне поведал чуть позднее, подробно описав событие в письме ко мне. Я же, выбравшись из укрытия, сел в сенях на нижних ступеньках и ждал, когда они выйдут. Вот выскользнул из-за двери бледный, дрожащий Симеон и, не говоря ничего, ушел. Я не стал его тревожить.

Довольно долго был там Петр Николаевич один, наконец вышел и он. По одному взгляду его я понял, что чувства одиночества и неприкаянности овладели им с сумасшедшей силой. Несколько мгновений он, казалось, даже не понимал, что происходит вокруг и почему в этот поздний час горят все свечи, и почему прихожая заполнена печальным молчаливым народом. Кто эти люди, что хотят от него, состоящего из ноющей душевной боли? Потом он поднялся к себе, запретив мне жестом следовать за ним. Я прошел на веранду и задремал в кресле моей Машеньки. Разбудил меня шум, где-то совсем близко голосили бабы. Я вышел в сени и увидел встревоженного Владимирского. Вся прислуга и даже пономарь, читавший псалтырь по покойнице, стояли у дома. Метались во тьме у обрывистого озерного берега масляные факелы.

– Петр Николаевич! Беда случилась немыслимая, нелепая! – Из темноты к нам поднимался управляющий. – Пасечник упал с обрыва на берег, прямо на чугунные пики ворот барыниного грота. Жив пока, но не протянет долго. Может быть, и помер уже сейчас. Проткнули его пики насквозь.

В одно мгновение от такой новости Bладимирский впал в ярость испепеляющую и бросился в библиотеку. Я побежал за ним и увидел, как он ожесточенно тряс мертвую и, обессиленный самим же начатой борьбой, уронил Марию Афанасьевну на пол и сам упал рядом. Я видел то, что лучше бы не видел в своей жизни: обезумевшего друга своего и надменный остекленевший взгляд подруги, потревоженной в ее мертвом сне.

Я, закрыв плотно двери, поднял покойницу, положил ее на стол, привел в порядок траурные принадлежности, поднял расколовшийся надвое образок, сложил его и просунул в мертвые застывшие руки, которые и поцеловал с великим почтением, помог подняться обезумевшему вдовцу, проводил в спальню и дал лекарство.

– Друг мой Петр Николаевич! Так не может продолжаться, на вас дворовые смотрят, возьмите же себя в руки. Вы поспите и будете спокойнее, завтра дел полно.

Я потушил свечу и вышел из комнаты. Еще слышались истошные крики баб, дом был повержен в хаос беды и ужаса. Я постоял у двери детской, слушая тихий храп няньки; утомленные плачем девочки спали глубоким сном. Перекрестив их, с тяжелым сердцем пошел я встречать пристава, за которым был послан управляющий.

Дверь библиотеки была приоткрыта, и я зашел и присел на диванчик, чтобы побыть немного наедине с усопшей.

Эти две смерти не имели логического объяснения. Факт непонятной кончины Маши и факт абсурдного падения пасечника объединились в уставшем воспаленном моем сознании. А может быть, от страха перед наказанием свыше за раскрытую тайну он спрыгнул с обрыва сам? Многого не дано знать человеку. И так я устал в тот день, что уже ничего не боялся: существовали только явления, а я был сторонним наблюдателем.

Как-то в одной из бесед Мария Афанасьевна сказала:

– Доктор, вы, несмотря на образование, полученное в Германии, и на естественно-научные и материалистические взгляды, там приобретенные, из чистого интереса изучали оккультизм в Турине, считающемся столицей черной магии. Как соединяются в вас такие противоположные мировоззрения?

– Один Бог знает, дражайшая госпожа моя. Я считаю, что в жизни есть обстоятельства, относящиеся не к физическому, а к духовному бытию. А духовное бытие я представляю себе как призрачную жизнь в жизни настоящей; что-то такое воздушное, эфемерное, но способное к движению и поступкам.

В окне чуть светало. Оплывали свечи, сознание мое мягко скользило по росписи потолка, по полкам библиотеки, за легкой занавеской виднелась уходящая низкая луна…

Сквозь тягучую паутину мыслей я услышал, что у крыльца остановилась коляска. С трудом поднявшись, я подошел к окну и одним движением руки, распахнувшей штору, избавился от воспоминания.

На крыльце, взяв прибывшего пристава под руку, я повел его через луг и помог спуститься по крутой лестнице на берег озера. Там у княгининого грота на рогожных мешках лежал Симеон, со свистом и хрипом еще дышал; розовая пена, увлажняя губы, стекала на бороду. Долговязый сын его Кузьма гладил спутанные сырые волосы умирающего, смахивал прилипшие к вискам песчинки и в горе своем казался старше отца.

– Сказал что-нибудь? – спросил его пристав.

– Барыню поминал.

Пасечник вдруг приоткрыл глаза, выдохнул: «Иду!» – и взгляд его угас.

Зарыдал Кузьма и, целуя усопшего в лоб, прикрыл ему глаза:

– Отошел батя. Ах ты Господи! А-а! А-а! Батя-а!

– Да! Ночка выдалась! – Пристав сокрушенно покачал головой, снял фуражку, перекрестился. – Упокой, Господи, душу раба твоего. Сколько раз говорил я Петру Николаевичу, чтобы заборчик какой на краю обрыва поставили, не ровен час какая из деточек оступится… Да на пики!.. Упаси Боже! Сам-то как? – спросил он, направляясь обратно к дому.