Текст книги "Искатель приключений. Книга 1"

Автор книги: Ксавье де Монтепен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Первый вопрос: где живет Антония Верди? – Она живет на улице Жюссьеннь, номер 7, в» Лионской Гостинице «.

Второй вопрос: откуда она? – Из Марселя и, без сомнения, из Италии, но на точность сведений можно полагаться только со времени появления ее в Марселе.

Третий вопрос: какова ее прошлая жизнь? – Ответ на этот вопрос вовсе не так легко найти, как на два первых, потому что он гораздо сложнее и запутаннее. Вот что было узнано о прошлой жизни этой искательницы приключений.

Писавший это донесение, узнав, что Антония Верди живет на улице Жюссьеннь, всеми силами старался найти возможность вступить в сношения или с самой молодой женщиной, или с кем-нибудь из ее приближенных. Приближенные ее состоят из горничной и лакея. Горничная – итальянка и, кажется, вполне преданна своей госпоже. Лакей – парижанин, хорошо известный полиции, с которым писавший это донесение имел прежде сношения. Они оба встретились у ворот» Лионской Гостиницы»и тотчас узнали друг друга. Матьяс Обер увел в кабак Жана Каррэ (так зовут лакея) и в разговоре, между стаканами и бутылками, узнал от него следующие подробности.

XXVIII. Донесение

«Жан Каррэ, принужденный оставить Париж три или четыре года назад вследствие несогласия с полицией, отправился в Марсель искать более гостеприимного убежища. Не имея решительно никаких средств к жизни, он вынужден был наняться в лакеи в одну из главных гостиниц в городе. Место было хорошее, жалованье достаточное, прибыль большая, и Жан Каррэ скоро свыкся со своим новым положением. Года через два он сделался некоторым образом доверенным человеком хозяина той гостиницы, в которой служил.

Шесть месяцев тому назад в гостиницу эту приехала молодая женщина, очень хорошенькая, с горничной, но почти без багажа. Это, однако, не помешало ей остановиться в самых обширных и великолепных комнатах отеля. Вечером, в тот самый день, как она приехала, один неизвестный молодой человек явился в гостиницу и спросил о приезжей, назвав ее синьорой Антонией Верди. Этот молодой человек приходил потом каждый день. Синьора никуда не выезжала, но много тратила в гостинице и всегда аккуратно платила. Через три месяца молодой человек вдруг перестал являться в гостиницу. Целую неделю Антония Верди горько плакала, била себя в грудь и ходила в трауре, распустив волосы по плечам.

Наконец, она, по-видимому, утешилась, но с этих пор платила за издержки уже не так аккуратно, как прежде, а через несколько времени и вовсе перестала платить. Хозяин гостиницы терпел месяц, потом послал к ней Жана Каррэ просить денег, а в случае отказа просить ее выехать из гостиницы. Жан Каррэ исполнил поручение самым вежливым образом. Молодая женщина не дала ему кончить. Она сняла с пальца бриллиантовый перстень и подала ему, говоря:

– У меня нет денег, но продайте этот перстень и вырученные деньги отдайте вашему хозяину.

Когда Жан Каррэ исполнил приказание Антонии и когда принес ей остаток суммы, она сказала ему с простотой знатной дамы, у которой триста тысяч франков годового дохода:

– Оставьте это себе, друг мой, за труды!..

Через месяц возобновилось то же самое. Синьора Антония послала Жана Каррэ продать второй перстень и по-прежнему велела ему взять себе оставшиеся луидоры. Подобная щедрость со стороны женщины, которая казалась вовсе небогатой, до того удивила Жана Каррэ, что физиономия его ясно выразила, что происходило в нем. Антония угадала его мысли и сказала ему, улыбаясь:

– Я могу тратить много, потому что скоро буду так богата, что мне некуда будет девать своего богатства; если вы хотите, друг мой, я вас обеспечу.

– Каким образом? – спросил Жан Каррэ.

– Я еду в Париж: мне нужен лакей. Поезжайте со мною, и я уверена, что вы будете радоваться своей участи.

Жан Каррэ колебался. Принять предложение молодой женщины значило поступить подобно собаке в басне: оставить кость и бежать за тенью. Но Антония наговорила ему таких убедительных вещей, с таким красноречием, что Жан Каррэ, ослепленный и восхищенный, тотчас побежал к своему хозяину и сказал, чтобы тот искал другого слугу на его место, а он, дескать, поступает в услужение к Антонии Верди. Все думали, что Жан Каррэ сошел к ума, и не старались его удерживать.

Через несколько дней Антония, горничная и Жан уехали из Марселя в Париж. Продажа последних бриллиантов позволила молодой женщине купить подержанную карету, и, кроме того, у ней остались еще наличные деньги. Через три недели путешественники прибыли в Париж. Антония написала заранее, чтобы для нее был приготовлен первый этаж в Лионской Гостинице, в улице Жюссьеннь. Там она заперлась и сначала вела жизнь затворницы, никуда не выходила и никого не принимала.

Через неделю госпожа велела Жану Каррэ отнести письмо в Пале-Рояль. Письмо это было адресовано на имя одного из офицеров регента.

Через два часа человек высокого роста, с румяным лицом, пришел к Антонии и провел с ней часа три, то разговаривая шепотом, то громко споря, но все на каком-то иностранном языке.

После его посещения не проходило дня, чтобы к Антонии купцы не приносили чего-нибудь; но все это были вещи чрезвычайно странные: чучела птиц, хрустальные вазы, необыкновенной формы, разноцветного пламени ракеты, горевшие без дыма и без запаха. Был даже очень красивый скелет, собранный на медной проволоке и двигавший своими костями, когда дотрагивались до пружины, скрытой в подножках.

Антония проводила целые ночи, запершись в своей комнате, изучая какие-то таинственные книги и говоря сама с собою, как сумасшедшая или лунатик. Посещения мужчины высокого роста сделались реже, но все-таки раза два в неделю он аккуратно приходил в гостиницу.

В один вечер Жан Каррэ слышал, как незнакомец, уходя от Антонии, сказал ей:

– Будьте же готовы завтра.

– Будьте спокойны, – отвечала Антония.

На другой день, около десяти часов вечера, карета без гербов, с кучером и лакеями без ливрей, остановилась у ворот» Лионской Гостиницы «. Лакей спросил Антонию, которая не заставила себя ждать. Жан Каррэ из любопытства последовал за каретой и видел, как она въехала в Пале-Рояль.

Антония возвратилась в четыре часа утра. Она сияла от радости и заплатила Жану Каррэ жалованье за целый год вперед да еще дала почти столько же в подарок. С этого времени, поездки в Пале-Рояль возобновлялись три раза: два раза днем и раз ночью. Теперь Антония намерена оставить» Лионскую Гостиницу»и ищет квартиру, которую хочет меблировать великолепно. В квартале уверяют, что молодая женщина – колдунья, и что неудивительно будет, если народ скоро сыграет с ней дурную шутку. Антония выдает себя за итальянку, но она не итальянка. Это неоспоримо доказывается следующим обстоятельством. Когда Антония находится с посторонними, она употребляет в разговоре самое резкое итальянское произношение; когда же, напротив, разговаривает с господином, приезжающим к ней из Пале-Рояля, или с Жаном Каррэ и горничной, она говорит на самом чистом французском языке, без малейшего акцента. Наверно, мнимая Антония Верди скрывается под именем и национальностью, ей не принадлежащими. Тут есть тайна, которую еще надо прояснить. Матьяс Обер постарается это сделать, если получит приказание от кавалера де ла Транблэ.

Четвертый вопрос: сколько времени находится Антония в Париже?

Ответ на предыдущий вопрос, равно может служить ответом и на этот и на пятый, в котором спрашивается об образе ее жизни. Следовательно, напрасно было бы повторять одно и то же.

Шестой вопрос: есть ли у нее какое-нибудь состояние?

Никакого, по крайней мере, кроме того, что ей приносят поездки в Пале-Рояль, откуда она всегда возвращается с кучей золота.

Седьмой и последний вопрос: кто ввел Антонию в Пале-Рояль?

Тот господин высокого роста, который приехал к ней через два часа после получения ее записки. Этот господин две недели назад был почти смертельно ранен на дуэли кавалером де ла Транблэ и звать его виконт д'Обиньи… «

Так кончилось донесение Матьяса Обера. Бумага выпала из рук Рауля, когда он прочел последние строки. Какая роковая судьба послала ему вдруг двух страшных врагов, виконта и искательницу приключений? Зачем эта несчастная дуэль не освободила его, по крайней мере, хоть от одного врага?.. Рауль проклинал свою руку, за то, что она не нанесла более верного удара.

« Ах! Если б я это знал!» – думал он.

И, забыв, в каком месте он находится, он погрузился в мрачные и глубокие размышления. Матьяс Обер вдруг прервал их.

– Вы довольны моим трудом? – спросил он.

– Доволен, – отвечал Рауль.

– В таком случае, не забудьте же…

– Ваших пятнадцать луидоров?.. Вот вам двадцать.

– Имею честь благодарить вас, кавалер, вы настоящее солнце щедрости!..

Рауль встал и сделал несколько шагов, чтобы удалиться.

– Я более не буду вам нужен? – спросил Матьяс Обер.

Рауль колебался с минуту, потом продолжал:

– Может быть, еще понадобитесь.

XXIX. Ревность

В этот день, в первый раз после своей мнимой свадьбы, Рауль, вернувшись к Жанне, не мог изгладить со своего лица следов озабоченности, мучившей его. Смятение его мыслей было так велико, что он даже забыл переодеться в свое платье, оставленное в Комнате Магов, и явился к молодой женщине в том самом костюме, который надевал, отправляясь к Матьясу Оберу в кабак» Марса и Венеры «.

В первую минуту Жанна не узнала своего мужа в костюме, описанном нами выше. Потом, когда она уверилась, что это Рауль, а на это не потребовалось много времени, она начала расспрашивать его о причинах подобного превращения. В любом другом обстоятельстве Рауль первый посмеялся бы над своей рассеянностью и в несколько минут сочинил бы правдоподобную историю, чтобы объяснить переодевание, настоящую причину которого он хотел скрыть. Теперь же, находясь в тревожном расположении духа, огорченный и озабоченный, мучаясь настоящим, опасаясь за будущее, Рауль, застигнутый врасплох, не знал, что отвечать, и, чтобы выпутаться, упрекнул Жанну с некоторой горечью за ее нескромное любопытство.

– Но, друг мой, – возразила Жанна, – мне кажется, что между мужем и женой все должно быть общее; если я не должна иметь от вас секретов, вы также не должны иметь от меня никаких тайн…

– Напрасно вы так думаете, – сухо отвечал Рауль.

– Отчего?

– Муж не должен отдавать жене отчета в своих делах, и когда он считает нужным молчать, ей неприлично расспрашивать!

Жанна с удивлением взглянула на Рауля.

– Боже мой!.. – прошептала она. – Вы не говорили со мною таким образом несколько дней тому назад…

– Оттого, что несколько дней тому назад, – возразил Рауль, – вы не мучили меня вашим докучливым любопытством!..

– Стало быть, я вас мучаю? – вскричала молодая женщина.

– Да, и более, чем я могу выразить, – резко сказал Рауль.

Жанна не отвечала. Она закрыла лицо руками и начала молча плакать. Как горьки показались ей эти слезы, первые, которые заставил ее пролить любимый человек!

Рауль большими шагами ходил по комнате. Через минуту он взглянул на Жанну и, увидав прозрачные жемчужины, катившиеся по бледным щекам молодой женщины, он почувствовал живейшее раскаяние и упрекал себя за грубость. От сожаления в проступке до желания загладить его один только шаг. Рауль встал на колени перед Жанной, взял ее руку и сказал нежным голосом:

– Милое дитя, я огорчил вас невольно… Умоляю вас, простите мне, иначе я не прощу себе!..

Жанна подняла голову. Бледный румянец возвратился на ее щеки; она улыбалась сквозь слезы, как луч летнего солнца блещет сквозь последний туман дождя.

– Вы говорите, что огорчили меня, друг мой, – отвечала она. – Но уверяю вас, что я уже все забыла.

– Ах! – вскричал Рауль. – Вы прелестнее ангелов и так же добры, как и они!..

Потом, прижав молодую женщину к своему сердцу, он осушил губами последние следы слез, сиявших на ее свежем личике.

– Теперь, когда мир заключен, – продолжала Жанна с очаровательной улыбкой, – я хочу – пожалуйста, называйте меня дочерью Евы – повторить вам свой вопрос: зачем, милый Рауль, вы сегодня не в обычном своем платье? Зачем блестящий дворянин оделся в мещанский наряд?

– Все это очень просто, – отвечал Рауль, у которого было достаточно времени придумать отговорку. – Я уже говорил вам, милое дитя, что я, по несчастью, замешан в одной политической интриге и потому мое положение не совсем безопасно…

– Да, вы мне говорили об этом…

– Теперь вы, конечно, поймете, что я не имею никакой охоты погостить несколько недель в Бастилии, тем более, что разлука, которая будет следствием заточения, вероятно, не понравится и вам так же, как и мне…

– Боже мой, разумеется… – отвечала Жанна.

– Сегодня, – продолжал Рауль, – дела заставили меня быть в таких местах, где я мог встретить людей, которые меня знают; благоразумие требовало некоторых предосторожностей, и я не придумал ничего лучше, как одеться в костюм, простота которого не могла привлечь внимания…

– Вы поступили благоразумно! – отвечала молодая женщина. – Но зачем вы тотчас же не сказали мне этого?

– Я боялся испугать вас, сказав об угрожающей мне опасности.

– Неужели вы не знаете, – прошептала Жанна, – что я предпочту все беспокойства на свете ужасной для меня мысли – лишиться вашего сердца?

– Моя возлюбленная Жанна, моя обожаемая жена, – отвечал кавалер с жаром, – мое сердце принадлежит вам полностью и будет принадлежать вечно…

Примирение, как видно, было полное, и разговор продолжался в таком же буколическом роде.

Вечером у Рауля было назначено свидание с маркизом де Тианжем. Он оставил Жанну в гостиной и пошел в спальную переодеться в платье, приличное его званию.

Как только Рауль вышел, Жанна приметила довольно толстый пакет, лежавший на ковре на том самом месте, где стоял ее муж. Без всякого сомнения, эта бумага выпала из кармана Рауля. Жанна наклонилась и подняла ее, потом хотела раскрыть и пробежать глазами, но чувство деликатности остановило ее. Имела ли она право читать то, что очевидно не назначалось для нее, и не мог ли Рауль обвинить ее в нескромности, на этот раз уже не без основания? Жанна сделала шаг к спальной, чтобы отнести мужу искусительную бумагу, но ее удержало какое-то предчувствие. Она подумала, что любопытство жены относительно секретов мужа совершенно законно, и, охотно поддавшись влиянию этого рассуждения, с живостью развернула бумагу и прочла три первые строчки.

«Донесение, представленное кавалеру Раулю де ла Транблэ об особе, называющейся Антонией Верди«.

– А! дело идет о женщине! – вскричала Жанна, уязвленная в сердце ревнивым подозрением. – О женщине!

Заперев наскоро дверь комнаты, чтобы Рауль не застал ее за чтением, она пробежала все донесение. По мере того, как она читала, ревность все более и более начинала терзать ее и она все более и более убеждалась в том, что пала жертвой гнусной измены. Через три недели после свадьбы!.. Было отчего потерять голову, и Жанна действительно потеряла ее. Она вообразила, будто ясно видит заговор, составленный Раулем. Очевидно, он любил эту женщину, эту искательницу приключений, эту Антонию Верди, если старался узнать о всех подробностях ее жизни. Очевидно, он переодевался затем, чтобы приблизиться к этой женщине, и, вероятно, так был занят мыслью о ней, что даже позабыл переменить свой костюм, когда возвратился под супружескую кровлю. Наконец, очевидно, гнев, обнаруженный им при первых вопросах Жанны, прикрывал естественное замешательство виновного, застигнутого почти на месте преступления. Несчастье, постигшее ее, показалось ей совершенным, ясным, незагладимым. Ее обманывали! ее уже не любили! Жанна хотела бежать к Раулю и осыпать его упреками, которых заслуживал его недостойный поступок.

Она отворила дверь гостиной, но была не в состоянии переступить через порог. Полученный ею удар был так силен, что кровь прилила к ее сердцу и голове, и она упала почти без чувств на ковер.

Через минуту силы к ней возвратились, она приподнялась, дошла до дивана и легла. Ей казалось, что она умирает. Странный шум наполнял ее уши, комната быстро вертелась перед ее глазами. Эта галлюцинация сменилась нервным припадком, искривившим деликатные члены бедной Жанны. Чтобы заглушить крики, вырываемые у ней болью, она судорожно кусала подушки дивана.

Все это продолжалось минут пять. Припадок кончился потоком слез и почти совершенным ослаблением.

В ту минуту, когда Рауль вошел в гостиную, слабость Жанны была так велика, что можно было подумать, будто она в обмороке.

XXX. Рауль и Жанна

Заметив, в каком ужасном положении находилась молодая женщина, Рауль тотчас подбежал к ней и вскричал с непритворным волнением и беспокойством:

– Что с вами?.. Боже мой! что с вами?

Услышав голос мужа, Жанна почувствовала, что силы вернулись к ней, как бы по волшебству, а вместе с тем пробудилось чувство горести, на минуту усыпленной. Она приподнялась с дивана и встала прямо перед Раулем с дрожащими губами и потупив взор. Кавалер повторил свой вопрос.

– Вы спрашиваете, что со мною, Рауль!.. – прошептала она с невыразимым отчаянием.

– Да, – отвечал кавалер, – я вас спрашиваю, милая Жанна.

Жанна подняла глаза, и в них сверкнула молния… Она раскрыла рот, чтобы вскрикнуть от негодования, но губы ее не могли произнести ни одного слова; молния, сверкнувшая в глазах, угасла. Наконец, после минутного молчания, она отвечала:

– Ничего… ничего…

– Как ничего?.. Глаза ваши красны, лицо расстроено!.. Вы смотрите на меня с ненавистью и гневом… Что я вам сделал?.. Совесть ни в чем не упрекает меня.

С минуту Жанна думала избежать немедленного объяснения, но у нее недостало мужества остаться на несколько часов под тяжестью своего законного негодования. Она хотела облегчить свое сердце и сказала голосом медленным, едва внятным и прерывавшимся от слез:

– О! Рауль, зачем в то время, когда вы вошли умирающий в дом моей матери, зачем пробудили вы в моем сердце жалость, потом любовь?.. Зачем вы говорили мне нежные и лживые слова?.. Зачем давали мне страстные клятвы, которых не думали сдержать? В особенности, зачем вы дали мне имя вашей жены, которое я носила с такой гордостью, хотя оно готовило мне – я это хорошо вижу теперь – только ряд самых мучительных, самых невыносимых горестей?

Жанна остановилась. Рауль воспользовался этой минутой молчания и вскричал:

– Я не знаю, во сне ли я вижу все это или наяву!.. Слова, которые я слышу от вас, сводят меня с ума!.. Спрашиваю вас именем неба, объясните мне, по крайней мере, какие причины заставляют вас говорить со мной таким образом?

– Вы их не угадываете?

– Нет, клянусь вам!

Жанна печально покачала головой.

– Рауль, – прошептала она, – вы мне говорите ложь; не унижайте же себя долее, ведь вы видите, что я знаю все.

Рауль задрожал. Неужели Жанна узнала тайну его жизни? Неужели Жанна знала, что он был женат и что, следовательно, союз их был святотатственной комедией? Но нет, этого не могло быть: маркиз де Тианж один знал эту тайну, а Жанна не видала маркиза. Рауль скоро успокоился.

– Милое дитя, – сказал он, – ваши упреки приводят меня в отчаяние, но повторяю вам, что я их не понимаю и не могу понять… Еще раз, что с вами?.. Каковы бы ни были ваши обвинения, я уверен, что могу ответить на них и оправдаться…

– Итак, вы хотите, чтоб я говорила?..

– Да, умоляю вас.

Жанна сделала над собою сверхъестественное усилие. Она приложила руку к сердцу, как бы затем, чтобы удержать сильное биение, и спросила голосом почти спокойным:

– Вы сказали мне, не правда ли, что замешаны в какой-то политической интриге и что вашей свободе угрожает опасность?..

– Сказал, – отвечал Рауль.

– Вы сказали мне, – продолжала Жанна, – что ваше нынешнее переодевание служило вам для того, чтобы вас не могли узнать там, куда принуждены были идти?..

– Сказал, – отвечал Рауль во второй раз.

– Зачем же вы говорили мне все это?..

– Затем, что это была правда…

– Нет, нет, Рауль! Это неправда, правда в том, что вы меня обманываете, вы любите другую женщину; не старайтесь отпираться, я знаю, как зовут эту женщину, знаю, где живет она.

– Милая Жанна, – перебил Рауль, – или я сошел с ума, или вы сами не знаете, что говорите!

Жанна улыбнулась иронически, подала Раулю донесение, которое комкала в руках, и сказала:

– Возьмите и, если можете, утверждайте еще, что вы не любите этой Антонии Верди, за которой шпионят ваши агенты и которой покровительствует регент!.. Уверяйте также, что вы переодеваетесь не для того, чтобы ходить к ней!.. Утверждайте это, чтобы ваше бесстыдство сравнялось с вашим вероломством!..

Рауль был оглушен этим неожиданным обвинением. Положение его было очень затруднительно. Мы знаем его невинность, по крайней мере относительно неверности, однако ему невозможно было оправдаться, как будто он действительно был виновен. Для своего оправдания, он должен был бы рассказать Жанне всю свою прошлую жизнь, свое положение при пале-рояльском дворе и причины, заставившие его шпионить за Антонией, а именно этого-то он и не мог да и не хотел объяснять. Притом, если бы он даже и решился на это, Жанна не дала бы ему времени окончить, потому что едва он выговорил:» Жанна, моя милая, выслушайте меня, умоляю вас!.. «она перебила его и сказала со спокойствием тем более ужасным, что оно, видимо, скрывало внутреннюю бурю, обнаружившуюся в интонации последних слов:

– Я не хочу ничего слушать, Рауль, не хочу ничего слушать. Вы опять солжете, как вчера, как сейчас, как всегда, и я вам не поверю… Поберегите вашу ложь для тех, кто позволит вам себя одурачить!.. Я, слава Богу, не такова!.. Ступайте к своей Антонии, которая, без сомнения, ждет вас!.. Ступайте! Я не думаю вас удерживать!

Сказав это, Жанна убежала в свою спальню, заперла дверь и начала заставлять ее разной мебелью, какую только, в припадке гнева, могла перетащить.

Рауль старался войти в переговоры через дверь, но Жанна не отвечала ни одного слова. Просьбы, угрозы, все было бесполезно. Рауль подумал, что, может быть, молодая женщина лишилась чувств, и уперся плечом в тонкую дверь, чтобы разломать ее. Как только дверь начала трещать, Жанна вскричала голосом, прерывавшимся от ужасного волнения:

– Я сняла со стены кинжал, который держу в руке. Клянусь перед Богом, Рауль, что в ту минуту, как вы разломаете дверь, я воткну себе этот кинжал в грудь…

Рауль испугался. Он настолько знал характер Жанны, что понимал, до какой степени она способна исполнить свою угрозу. Поспешно удалившись от двери, которая начинала уже подаваться, он подумал, что лучше всего предоставить уединению успокоить гнев молодой женщины. Читатель конечно не забыл, что у Рауля было назначено с маркизом свидание, которого нельзя было отложить, и потому он тотчас отправился в отель Тианжа, повторяя:

– О! ревность!.. гибельная ревность!.. сколько несчастий причиняешь ты на свете!..

Когда кавалер возвратился домой к ужину, впечатление, произведенное на него сценой, которую мы рассказали, почти изгладилось из его памяти. Он надеялся найти Жанну успокоившейся и если не улыбающейся, то по крайней мере, расположенной позволить убедить себя в несправедливости ее подозрений.

Молодой женщины не было в гостиной. Рауль подошел к двери спальной и постучался: никто не отвечал. Он повернул ручку и дверь отворилась.

– Жанна, – сказал он, – милая Жанна, где вы?

Отголосок слов его затих без ответа. Рауль пошел в столовую и воротился назад со свечкой. Спальня была пуста. Он спросил о жене Жака и Онорину, но ни тот, ни другая не видали ее. Ужасная мысль промелькнула тогда в голове его. Молодой человек побежал к выходу, который вел на двор соседнего дома, вспомнив, что Жанна несколько раз имела случай заметить механизм потаенной двери. Он нашел эту дверь полурастворенной. Сомнений не осталось: Жанна убежала!