Текст книги "Побочные эффекты(СИ)"

Автор книги: Кривая Рауха

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Рауха Кривая
Побочные эффекты

Глава 1.

Кажется, за этот год я практически забыла запах сдобной выпечки – булочная в соседнем доме закрылась еще осенью, а за долгую зиму мука и вовсе превратилась в сокровище. Наши же запасы подошли к концу пару месяцев назад – к сожалению, вместе с надеждой на урожайный год. Литеч, город, в котором мне не посчастливилось пребывать, никогда не славился золотыми полями, впрочем, прежде он успешно компенсировал это золотыми же монетами, но голодный год и официально не прекратившаяся война не пощадили и городскую казну.

Но этим утром откуда-то подозрительно тянуло пирогами.

Я сбросила одеяло и пропрыгала на одной ноге к окну и высунула нос наружу. Пахло мусором, лошадьми и всем, что всю зиму пролежало под снегом, но никак не пирогами. Под окном бродили сонные менялы, грохотали дверьми лавочники, визжала чья-то жена, поскрипывали телеги. Пирогов не наблюдалось. Через улицу мальчишки учили друг друга ястрадским ругательствам, ужасно коверкая произношение. Я не выдержала.

– Эй! – крикнула я в сторону 'учителя', – ударение на второй слог, 'л' мягкая!

Лохматый 'учитель' приветственно махнул мне рукой и скрылся вместе с 'учениками' в ближайшем переулке.

Маслянистый аромат, кажется, пропитал все комнаты на обоих этажах, такой густой и сладкий, что я невольно облизнулась – и тут же поняла, что пахнет откуда-то снизу. Откуда-то... из нашей кухни. Быть этого не может.

Я заскакала по комнате, отыскивая платье. Насколько же все было проще, когда мы могли позволить себе горничную, поди, застегнись тут по-человечески. Ладно, не думаю, что внизу есть кто-то посторонний, сойдет и без нижней юбки. Я повязала платок, выудила из-под кровати трость и по перилам съехала на кухню.

Вот они, мои милые!

Винка, моя сестра, с блаженным видом доставала из печи противень с золотистыми булочками. Она в этот момент и сама напоминала булочку – маленькая, кругленькая, румяная... и такая же безмозглая. Я подошла поближе, стараясь как можно тише стучать по дощатому полу, выждала, пока сестра поставит противень на стол, дернула ее за выбившуюся из-под платка золотистую косу и сцапала одну булку, ухватив ее краем подола.

– Рауха! – взвопила Винка, – положи на место! – она попыталась отнять у меня добычу, но я вовремя отпрыгнула.

– И откуда это у нас мука? – я подула на булочку и надкусила ее, – и масло. И мед.

– Рауха, нет! – сестра беспомощно смотрела, как я дожевываю – кажется, я даже заметила на глазах у нее слезы. Она нервно переводила взгляд то на оставшиеся булочки, то на трость, то на мои голые ноги под задранным подолом – зрелище, прямо скажем, не слишком живописное.

– Ничего так. Где взяла, спрашиваю? – я неловко села на стол и потянулась за второй булкой, предусмотрительно нацелив на сестру трость. Винка расценила это как двойную угрозу и попыталась меня спихнуть. Кончик трости безжалостно уперся в пухленький животик, оставляя на белом переднике круглое пыльное пятно.

– Это для храма... Сегодня же праздник!

Вот оно что. Праздник прихода тепла, он же Весенник. Я бы узнала о дате празднования, если бы хоть раз с ноября вышла на улицу. Хотя если немного подумать, ничего особенного я не пропустила. Праздник редко когда оправдывал свое название и служил лишь ориентиром для весенней ярмарки.

– Обойдутся. Свали, я оставлю тебе парочку, так уж и быть.

– Рауха, пожалуйста, уходи. Это еда для сирых и убогих, в тяжелое время мы должны помогать друг другу.

– Я тоже сирая. А уж какая убогая – свет не видывал! – я задрала платье повыше, демонстрируя увечную левую ногу – чуть ли не на ладонь короче правой.

Винка тут же бросилась к окну и задернула занавески. Я помахала ей короткой ногой.

– Опусти немедленно, бесстыдница!

Я расхохоталась и надкусила еще одну булочку, все также придерживая ее краем подола.

Винка кинулась обратно, получила тычок тростью и с картинным вздохом опустилась на стул. Расправила юбку. Разгладила передник. Заправила косу под платок, оглядываясь в окно и краснея. Сложила на коленях измазанные чем-то синим руки. Благолепие.

– Так откуда булки? Мы тут чуть ли не сапоги жрем, а ты первосортную еду попрошайкам раздаешь?

Я опустила подол и положила трость на стол. Что-то не так. Что-то выбивается из привычной картины.

Вот кухня... Выглядит обычно. Пустые горшки на полках. Тлеющие угли в печи. Мука на столе – зря я сюда села. Какие-то знакомые листья у порога. Занавески с вышитыми нежными ручками Винки птицами и цветами. Дверь в торговую комнату по– прежнему заколочена – мы еще осенью закрыли лавку 'до лучших времен'... Вроде бы, все в порядке.

Нет. Что-то не так.

– У нас с мамой было припрятано немножко денег, – улыбнулась Винка, – мы решили, что лучше всего будет помочь бедным в такое тяжелое время. Ну а мы вполне можем подтянуть пояса до лета...

Спокойно, Рауха, спокойно... Головы на плечах нет ни у Винки, ни у ее благообразной мамочки. Ничего нового. Да, на эти деньги можно было бы неделю продержаться на похлебке... Да, может, и не пришлось бы выменивать ценности. Глубокий вдох. Что же не так?

– Скажи мне, святоша ты моя... На что нам есть до лета?

– Я продам на ярмарке вышивку, которую мы с мамочкой за зиму сделали! Можем снова сдать твою комнату, и в торговой комнате еще лавки поставим. На ярмарку столько народу приедет, всем ведь нужен будет ночлег... И еще...

– Комнату мою сдать, значит? Как два года назад?

Винка замолчала. Как же легко ее заткнуть любой неприятной темой...

– Кстати, где она, мать твоя?

– В храме помогает, там очень много нужно сделать для вечерней службы. Между прочим, она за тебя молится.

Молится она... Я только сейчас заметила неаккуратно вырезанный на булках храмовый знак, похожий на птичью лапку с пятью пальцами, на деле символизирующую восходящее солнце и отблеск лучей на воде. Аппетита это мне не поубавило.

Винка продолжила.

– Да, мы уже с утра отнесли первоцветы и украсили крыльцо храма. Может, сходим вместе, посмотришь? Отнесем булки и помолимся, только ты оденься поприличней. Ты ведь даже не была там ни разу. Я знаю, что твой народ верит в другого бога... – она поджала губы, как будто ей даже сама мысль была противна, но тут же улыбнулась, – но ты только послушай Наставника!

Я рассеянно кивнула, продолжая обшаривать кухню глазами. Чувство неправильности происходящего меня не оставляло.

Что же не так?

Вот сестра – сама чистота и невинность, хоть сейчас в послушницы. Золотистые косы чуть ниже плеч упрятаны под белый платок, серые глаза (немного маловаты для ее круглой щекастой физиономии) внимательно разглядывают стол и противень. Винка загибает измазанные пальцы и шевелит губами, подсчитывая оставшиеся – кажется, она заметила, что осталось 'несчастливое' количество.

Вот оно. Пальцы. Ярко-ярко синие разводы – уже поблекшие на подушечках, более четкие на тыльной стороне ладоней.

– Первоцветы? – Мой голос, кажется, дрожит. Я ссыпала булки в корзину и встала со стола. Винка пыталась что-то возразить, но я уже не слушала.

Потому что я знала, что это за синие следы. И я знала, что то, что я собиралась сделать, называется предательством родины.

Я вышла из кухни с корзиной булочек, пытаясь на ходу отряхнуть юбку от муки и морально готовясь к восхождению на второй этаж.

***

...Сколько я себя помню, столько и продолжалась вражда между Ист и Ястрадом, а проследить полную историю этой вялой войны можно было лет на триста назад.

Ист расположен над Ястрадом, и граница иногда проходила по Литечскому проливу между двумя континентами, а иногда – по реке Ленивке, что текла северней. Не большой, но и не маленький кусок земли между рекой и проливом прежде переходил в руки то одной, то другой страны, и каждая стремилась стереть с него любые воспоминания о предыдущем 'оккупанте'. Как я помнила из уроков истории, которые в Ястраде были обязательными, сорок два года назад было установлено очередное перемирие, по которому Ястрад получал спорную территорию. Двадцать один год назад в селении Травячки, расположенном на одном из южных притоков Ленивки, родилась я.

Через шестнадцать лет после моего рождения перемирие было нарушено. Сначала мы думали, что это очередная небольшая стычка, одна из тех, что редко продвигались дальше приграничных поселков, но спустя несколько дней после начала наступления в Травячки ворвались солдаты. Это случилось настолько внезапно, что мы с мамой сдуру попытались спрятаться на втором этаже под кроватью, хотя бежать-то все равно было некуда, да и защитить нас было некому. Уже через несколько минут нас грубо вытащила на свет крепкая мужская рука, и моя мать прижала ладони ко рту, узнав своего старого знакомого. Узнала его и я – он захаживал, бывало, к нам – правда, без формы и не такой грязнющий. Это был рядовой южного истского подразделения Энке, и улыбка его была более чем неуместной.

И тогда во внезапно наступившей тишине прозвучал вопрос, решивший нашу судьбу на ближайшие годы.

– Пойдешь за меня?

И целой вечностью показались секунды до тихого ответа мамы.

– Пойду.

Согласие так испугало меня, что я заверещала, вывернулась и выпрыгнула в окно, не заметив, что от навеса, на который я обычно приземлялась, остались одни обгорелые тряпки на столбах. Хрустнула кость. Далеко убежать мне не удалось.

Следующие несколько дней я провалялась в телеге под узлом с нашим барахлом, напичканная травяными настоями, измазанная мазями и обвязанная бинтами. Мама, кажется, даже не огорчалась особо, перекидываясь взглядами с Энке. Вот так легко и просто я оказалась падчерицей врага. Своего настоящего отца я помнила очень смутно и даже не представляла, куда он пропал – и существовал ли вообще.

Уже по прибытии мы узнали, что Энке женат, что у него есть сын и дочь, и что маме уготована одобренная храмовыми наставниками роль второй жены.

Впрочем, не так уж и ужасно было наше положение. Война достаточно быстро кончилась, территория между Ленивкой и проливом вновь отошла Исту. Отчим через пару лет дослужился до более высокого звания, открыл для нас небольшую посудную лавочку, где заправлял его сын, Ларус, а моя мама, будучи грамотной, с удовольствием ему помогала. Моя мачеха же со своей дочерью Винкой оказались настолько религиозны, что и думать ни о чем не желали, кроме домашнего хозяйства, Винка так вообще хотела уйти в монастырь. Я же...

Я же очень долго не могла найти себе места. Я старалась не выходить на улицу без веских причин, отчасти потому что полученный перелом плохо сросся, оставив меня хромой на всю жизнь, отчасти оттого что ястрадцев здесь не очень любили. Внешне во мне легко было опознать ястрадку – выдающийся нос, жесткие темные волосы с красноватым отливом и янтарного оттенка глаза сразу выдавали мое происхождение. А еще я так и не смогла привыкнуть к обычаям Иста. Язык выучился достаточно быстро, но с некоторыми вещами смириться оказалось тяжело. Отношение к женщинам здесь сильно отличалось от привычного мне. Я слышала, что в деревнях нравы были попроще, но мы теперь жили практически в центре города.

Не выходи с непокрытой головой, не носи мужского платья, не показывай нагого тела, не смотри по сторонам, не учись грамоте, не занимайся мужскими делами, не пререкайся с мужем и родителями, не занимайся колдовством... И еще куча правил.

С непокрытой головой я и так не ходила, скрывая типичные ястрадские волосы, мужское платье никогда и не носила, на тело мое глядеть все равно никто не пожелает, по сторонам смотреть не очень-то и хотелось после холмов Ястрада... С грамотой посложнее – ястрадские девочки с семи лет ходили в школу наравне с мальчиками, всего четыре года, но писать, читать и считать все поголовно умели. Мужские дела (всё, кроме домашних хлопот) пришлось прекратить после отъезда Ларуса на учебу в столицу. Лавка стояла заколоченной, и мы жили на присылаемые отчимом деньги да на выручку от продажи рукоделия.

Последние же два пункта выполнить было легче всего – по причине отсутствия мужа и по причине отсутствия способностей к колдовству, хотя колдовством ястрадские зелья назвать нельзя. Да, это редкий талант, и большинство рецептов требовали использования силы, которой я не владела, но 'колдовством' называть сидение у котла язык не поворачивался.

В пятилетнем возрасте юные ястрадки отправляются с родителями за первоцветами. Сок одного из них вступает в реакцию с кожей тех, кто наделен 'магической' силой и проявляется в виде синих следов. Я помню, как в назначенный день мама сорвала серебрец-траву и провела по своей ладони, оставляя ярко-синий цвет. На моих же руках самыми яркими остались вены, просвечивающие через бледную кожу. Впрочем, я и не надеялась.

До сегодняшнего дня я и не подозревала, что сила Снадобника встречается где-то еще, кроме Ястрада. Я знаю, что многие страны присылали запросы на торговлю нашими травами и лекарствами на их основе, но Совет неизменно отвечал отказом, предлагая на продажу только исключительные ястрадские ткани, расписную керамику, а также фрукты и овощи, в изобилии растущие в плодородных долинах. Рецепты же чудодейственных настоев, мазей и пилюль, благодаря которым наши военные потери оставались незначительными, держались под строжайшим секретом и передавались от одной травницы к другой в полуофициальных сборниках, содержание коих контролировалось тем же Советом. Вывоз этих сборников, называемых Советниками Снадобника, жестоко карался. Если, конечно, об этом кто-то узнавал...

***

Под кроватью... Пусто. В сундуке... Пусто. В шкафу -тоже пусто. На чердак я без чьей-нибудь помощи не пролезу, надо хотя бы комнату обыскать. После смерти мамы от привезенной позапрошлогодним постояльцем болезни я разобрала часть ее вещей, и их мы продали или выменяли на еду. Темной книги с нарисованным зеленым листочком среди этих вещей не было, значит, либо мама оставила ее в Травячках, что весьма сомнительно, либо она где-то здесь.

Следующие четыре часа я провела за ощупыванием стен и ползаньем по полу. Я обстучала каждую половицу, попыталась оторвать подоконник, безуспешно пробовала сдвинуть мебель и тыкала тростью в потолочные балки. После очередной высхошей мыши я сдалась и обессиленно легла на пол. Моя гениальная махинация провалилась, не успев даже начаться.

Где вообще она может быть? Комната отчима и Ларуса? Ну нет, мама бы не стала прятать столь ценную вещь там. Винка со своей матерью жили отдельно – и уж у них в комнате ей точно нечего было делать. Остается только чердак и стоящие там сундучки с приданым, которые не понадобятся, наверное, ни мне, ни Винке. Увечную иностранку вроде меня здесь никто не возьмет, Винка же летом окончательно уйдет в послушницы. Ну и отлично, еще б мать свою туда же забрала... Жаль, что в послушницы берут только девственниц.

Платье можно было уже выбрасывать – я собрала им всю грязь с пола и успела разодрать шов на спине. Ну и славно, на чердаке тоже метла давно не гуляла. Я умяла еще одну булочку, вышла из комнаты и прохромала по короткому коридору до стены с приставленной лестницей, ведущей на чердак. Трость пришлось оставить внизу, левая нога висела бесполезным грузом, а о том, как я буду спускаться, я старалась не думать.

Вопреки ожиданиям, на чердаке царила относительная чистота, и я даже немного устыдилась. Сундучки стояли в самом дальнем углу – мой поменьше, винкин побольше, все как раньше. Поддавшись искушению, я перекопала приданое Винки – в основом, всевозможное тряпье, на дне обнаружился узелок с украшениями, который я трогать не стала, хоть и велик был соблазн продать золотишко и купить нормальной еды. Я закопала его поглубже в полотенца и открыла свой сундук.

Ничего внутри не было, кроме пышного маминого свадебного венка, по традиции сплетенного из восьми видов цветов. Ну, по крайней мере, я узнала, что законный отец у меня все же когда-то был. Я рассеянно надела венок и чихнула от пыли. На нос мне упал высохший цветок наперстянки.

Что ж, весьма ожидаемо. Зачем приданое дочери второй жены, тем более такой... А зачем, собственно, послушнице побрякушки?

Я открыла сундук Винки, выбросила тряпки, развязала заветный узелок и сунула в карман явно золотую 'птичью лапку' – храмовый символ. Все равно ведь они об этом не узнают, а я хоть до лета дотяну...

Украденная 'птичья лапка' моего настроения не подняла. Я бесцельно ползала по чердаку в поисках книги, хотя надеяться было не на что.

Мой взгляд снова упал на сунудуки – один больше, другой меньше. Кажется, изнутри мой был еще меньше, чем снаружи. Стоп.

В следующую секунду я уже перевернула свой сундучок и что есть силы ударила кулаком по дну. Негромкий стук внутри оповестил меня об отвалившемся фальшивом дне, и тут же из-под открывшейся крышки выпала заветная книга – темная обложка, листочек в углу. Две трети по традиции уже заполнено в печатном доме, еще треть отведена для рецептов владелицы, их было совсем немного. Я вернула сундук на место, сунула книгу в расстегнутый воротник платья и на удивление легко и удачно спустилась обратно.

Уже в комнате я с благоговением раскрыла Советник. Как я и предполагала, практически все рецепты требовали либо ястрадских трав, либо сил Снадобника, и ни того, ни другого у меня не было – маминого свадебного венка, вероятно вывезенного вместе с книгой в суматохе нападения, хватило бы разве что на пару разных сборов, да и то не факт – за пять лет большинство трав, даже ястрадских, успевают растерять все свойства. Что ж, попробуем обойтись тем, что имеем.

Для снадобий из короткого первого раздела никаких особых талантов не требовалось, нужна была только хорошая кастрюля и, собственно, травы. В засохшем букете на кухне я распознала нужный мне бессмертник, из шкафа, где Винка хранила пряности, позаимствовала немного можжевельника. Скрепя сердце, распотрошила венок и разложила пригодные цветки по мешочкам. Было бы неплохо разжиться свежими ингредиентами, но это позже, позже... Раз уж Винка где-то нашла серебрец-траву, то и у меня есть шанс ее раздобыть.

Как только Винка с мачехой отбыли в храм на вечернюю службу в честь праздника, я заперлась на кухне с Советником Снадобника и заварила свое первое лекарство. Удостоверившись, что малоаппетитная жижа вполне походит на 'Ароматный отвар светло-коричевого цвета' (описание, подходящее к большинству рецептов), я аккуратно перелила ее в бутыль, завернула ее в полотенце и вышла на улицу, пряча лицо в капюшоне.

Уже через пару минут я пожалела, что вообще вышла из дома. Весенний ветер, пусть и не слишком холодный, срывал с волос платок и капюшон, поправить же у меня просто рук не хватало – в одной трость, в другой бутылка. Я держалась в тени, то и дело ныряя в мелкие переулки, и чувствовала себя не просто нарушительницей, а закоренелой преступницей. Однако до нужного дома я добралась без приключений, и судя по свету в окнах-витринах, занимавших большую часть стены из светлого камня, хозяин был на месте!

Внутри ощущался характерный запах, за который владелец был нелестно прозван Засранцем. О вони в лавке Вальвеса Душистого слагали легенды, эта вонь была эталоном вони во всем городе, но несмотря ни на что, посетители не обходили лавку стороной – Вальвес торговал действительно редкими штучками со всего мира и столь же охотно их скупал. Этот длинный бледный тип щеголеватой наружности был достаточно молод и симпатичен, а для кого-то так и вообще мог бы стать идеалом мужчины – легкий рыжеватый оттенок каштановых волос и карие глаза выдавали в нем кровь верейца, которые, по слухам, были искусными и горячими любовниками, да и вообще человеком Вальвес считался приятным в общении, но, к сожалению, не в стоянии рядом. Дама сердца же в его окружение никак не вписывалась – отчасти из-за уже не столько деликатной проблемы, отчасти из-за пристрастия Вальвеса к крепкому алкоголю.

– Добрый вечер. Хотите, вылечу? – пискнула я, стараясь не дышать.

Вальвес посмотрел на меня с такой злостью, что я забыла всю подготовленную речь.

'Надо было как-то повежливей...' – подумала я, сжимая бутыль.

– Добрый. Что желаете, сударыня? – холодно поинтересовался торговец.

– Вылечу. Вас. Хотите?

Он вздохнул. Вздохнула и я, понимая, что не так уж тут и воняет. Ну есть маленько, но не хуже обычного туалета. Вечно народ все раздувает. Я подошла ближе и прошептала:

– У меня есть ястрадское средство. Настоящее.

Я ожидала любой реакции – крика, вызова патруля, чего угодно, но не тихого 'Сколько?'.

– Мне нужна от вас услуга. Я дам вам лекарство, пейте по трети стакана три раза в день. Здесь хватит дней на пять, не больше, но вы успеете почувствовать эффект... Если почувствуете. Я пока не уверена, просто так получилось, что у меня были нужные травы и я знала о вашей... Проблеме.

Я замолчала и поставила бутыль на прилавок, и она тут же с него исчезла.

– Так сколько?

– Нисколько. Мне нужны ингредиенты из Ястрада. Если вам поможет лекарство, закупите еще трав – многие можно достать где угодно, но некоторые растут только там. Я знаю, что Ястрад закрыл для Иста границы, я знаю, что травами они не торгуют, но я уверена, что есть какая-то лазейка – через Верею, еще как-то, они ведь продают туда свои ткани и горшки. Я куплю все, что вы сможете оттуда привезти. Попросите своих торговцев прихватить букетик придорожной травы, подкупите травника – я уверена, что смогу возместить расходы.

Вальвес помолчал пару минут, почесывая аккуратную бородку.

– Кто тебе рассказал, куда идти?

– Слышала от родственников, – я пожала плечами, – да и кто тут вас не знает, слухи быстро распространяются. Думается мне, вы один поддерживаете хоть какие-то контакты с Ястрадом после того как они окончательно перекрыли границу.

– Слухи, как же, – пробормотал он, – знаю я, что это за слухи. Зайди через пять дней. Я скажу тебе, что я могу сделать, а ты, травница, расскажешь мне, что ты на самом деле задумала.

Лавку я покинула с тяжелым сердцем, и уже через несколько шагов почти рассталась с мыслью о приготовлении снадобий на продажу, но домашний ужин, состоящий из каши 'Желание' (плавающая в кипятке горстка подпорченной крупы, приправленная желанием съесть что-нибудь еще) и воды быстро привел меня в чувство.

Я и сама не слишком понимала, что я задумала. Оставшиеся до весенней ярмарки три дня я провела, внимательно изучая мамину книгу, и уже через несколько страниц описаний трав я с грустью осознала, что сложный ястрадский язык я начала забывать за отсутствием практики, и даже мысли мои все реже облачались в ястрадские слова.

А Винка так вообще ни слова не знает!

Я сомневаюсь, что ее вообще можно будет соблазнить 'колдовством', но без книги на истском шансов нет вообще никаких, ведь я не смогу вечно быть для нее указующим перстом и пинающим башмаком.

Что ж, придется снова воспользоваться тем, что имею, а имею я не так уж и много. В шкафу нашлась стопка желтоватых листов бумаги, перо и чернила я приметила еще во время поисков книги. Я старательно вытерла пыль со стола, села и положила перед собой Советник.

'От живота боли', – записала я по-истски, 'кто мучается болью колючей и запахами смердит, то ты малый бери пучок южного шалфею, северного не бери...'

Ну что за бред, кто такое вообще поймет. По-ястрадски же рецепт звучал вполне нормально.

Я перечеркнула предложение и переписала.

'Отвар от колющей боли в животе и...'

Пуканья?

Пердежа?

...'и испускания зловонного воздуха'

Все оказалось куда сложнее, чем я предполагала. Я с трудом увязывала слова в предложения и разворачивала витиеватые ястрадские конструкции в простых истских словосочетаниях. К концу второго дня я осталась с исчирканной тетрадью, десятком кое-как переведенных рецептов и длиннющим списком незнакомых слов. Сколько-то из них мне удалось вспомнить, значение еще некоторых я примерно поняла по смыслу предложения, а вот дальше хоть плачь.

На время ярмарки работу пришлось отложить – как и планировалось, мы пустили на постой пятерых путников – двоих в мою спальню, троих – в бывшую торговую комнату, где по такому случаю вымели дохлых тараканов и поставили лавок. Денег они заплатили не особенно много, но двое из них предложили мне свалить подальше из моей комнаты на денек за весьма неплохую сумму. Я решила воспользоваться отличным поводом, спрятала Советник и отправилась за город поискать что-то хотя бы похожее на описанные в оном растения.

К сожалению, меня не учили даже сбору трав, а время было весьма неподходящее – снег сошел совсем недавно, а в лесу так вообще еще лежал плотным ковром. Но сквозь темные скелеты дубов, кленов и вязов проглядывали вечнонарядные сосны и елочки, на хвою которых я тоже рассчитывала. Оказалось, впрочем, что кроме хвои, поживиться мне особо и нечем, и что совершенно зря я притащилась без ножика. Я не без труда доломала полувыломанную ветром сосновую лапу чуть ли не с меня ростом, набрала в мешочек мокрых прошлогодних шишек и ранних почек и на удачу содрала отслоившийся кусок коры с предположительно осины. Все. Дело продолжало расклеиваться, едва начавшись.

Сосновая лапа оказалась тяжелой, мешочек с мокрыми шишками неприятно холодил бедро, трость застревала в грязи, в горле першило, но в город я вернулась с жутко победоносным видом. Мы с сосной гордо прохромали по Кузнечной улице, обсыпали иголками брусчатку в Пшеничном переулке и ввалились домой через парадный вход, немало удивив постояльцев.

– Рауха, что это?!

– Как что? Сосна, конечно же.

Винка схватилась за швабру и бросилась вытирать грязные следы. Я уже привычно уселась на кухонный стол, зацепила тростью ближайший таз и молча принялась счищать туда хвою. А запах-то, запах какой! Я сунула в рот хвоинку, разжевала. На вкус – чудодейственная кислятина.

– Рауха, ты специально это делаешь?

Сестричка поставила швабру в угол, уперла руки в бока и попыталась напустить на себя грозный вид.

– Конечно, специально. А ты думаешь, что я совершенно случайно нашла на кухне сосну и совершенно случайно тут сижу ее ощипываю? Ты давай, трудись, трудись. Кипяточку вон мне сообрази. У нас не осталось шиповника?

– Воздастся тебе... – вздохнула Винка, переливая воду из ведерка в чайник.

– А мне уже воздалось авансом. Имею право.

Я кинула ободранную ветку в дровяной ящик.

– Так где шиповник?

– Выпили весь еще в январе.

Ну и ладно, не очень-то и хотелось. Может, попробовать закинуть удочку сейчас...

– Ну прости, прости, – притворно вздохнула я, – хочешь, помолюсь с тобой сегодня. Но лучше завтра. А еще лучше – на следующей неделе. Сестричка, мне нужна твоя помощь.

Как и ожидалось, Винка просияла, похлопала длиннющими ресницами и поинтересовалась, что же надо ее дорогой Раухе.

– Скажи мне... – я отлепила от стола измазанную сосновой смолой ладонь, – хотела бы ты помогать людям? Больным, к примеру.

– Конечно же, я хочу посвятить свою жизнь помощи обездоленным, – без запинки оттарабанила Винка, – именно поэтому летом я отправлюсь в монастырь, где буду денно и нощно возносить молитвы Хранителю нашему, дабы не оставил он в тщете своих неразумных детей...

– Я имела в виду, по– настоящему помогать. Делом.

– И словом, и делом! – Винка улыбнулась.

– А если это будет расходиться с некоторыми... заветами?

– Глупости, милая сестрица. Наставники никогда не попросят нас нарушить завет.

Я сжала кулак. Пальцы склеились.

– А если я попрошу? Для всеобщего блага.

– Какое же это всеобщее благо, если ради него нужно нарушить заветы, что дал нам Хранитель для всеобщего благоденствия...

Понятно. Добром не пойдет.

– Ладно, забудь. Вылей-ка кипяток в таз с хвоей, сама знаешь, мне вставать тяжело.

Я легла на стол и крепко задумалась. Как я и ожидала, добром Винка мне не поможет. Обхитрить ее вряд ли получится... Что тогда? Не силой же. Она поздоровей меня будет, вон какая кобыла вымахала. Хотя по сравнению со мной любой покажется гигантом.

– Слезь со стола, пожалуйста. Скоро ужинать, а ты еще грязи натащила. Сходи хоть, переоденься... И какая помощь тебе была нужна?

– Да ничего, забудь пока. Потом... спрошу.

Видят боги, я пыталась просить миром! Да простит меня Огненный Рааххо, имя которого я с гордостью ношу, и да защитит он от меня мою глупую сестру!

Потому что я за себя не отвечаю.

Как выяснилось, собранные мной ингредиенты никуда не годились – да и на что я надеялась, хватая первые попавшиеся шишки и обдирая отслаивающуюся кору. Однако сильно расстраиваться я не стала, посчитав свои ошибки неизбежными препятствиями на пути к высшей цели. Хвойный отвар же получился вполне пригодным к использованию, но особой ценности не имел, так как это средство было уже весьма широко известно.

В назначенный день за полчаса до заката я прибыла к лавке редкостей Вальвеса Душистого и тихонько заглянула в окно. Как ни странно, кроме меня, посетителей не наблюдалось, хотя двери были гостеприимно открыты. Самого же владельца я увидела за прилавком со стаканом мутной жидкости в руке – нос покраснел, куртка на полу, ворот рубашки развязан, но судя по движениям и достаточно ясным глазам, до совсем уж бессознательного состояния торговец допиться не успел.

Я решительно вошла в лавку, громко стуча тростью. Колокольчик на двери мелодично звякнул.

– Ну как? – я повела носом. Ничем не пахло.

– Не принюхивайся, травница, – хохотнул Вальвес, – знатная у тебя дрянь вышла. На вкус настолько же отвратительна, насколько и полезна. Знаешь, в жизни себя так хорошо не чувствовал. Внутренние проявления были тоже не слишком приятные...

Знаю, читала. Сопровождается болью в животе, жаром и еще кучей неприятностей.

– Советую завязать с алкоголем.

– Помилуй. Да ты сядь, сядь, тебе, наверное, тяжело стоять?

Не особенно и тяжело, но я все же опустилась на предложенный табурет и зажала трость между коленями. Вальвес запер дверь лавки и задернул шторы. Помещение погрузилось в приятный полумрак, лишь сквозь небольшие щелки пробивались лучи, в которых танцевали пылинки. На полках поблескивали всевозможные диковинки со всех концов света – склянки из цветного стекла, кубки, статуэтки, коробки с бусами, на стенах висели странные музыкальные инструменты, среди которых я увидела расписную ястрадскую флейту – всегда хотела научиться играть. Шкафы ломились от книг на любых языках – тут было и угловатое истское письмо, и картинкообразные то ли буквы, то ли слова Родении, и йедвийская вязь – только ястрадских книг я не заметила. Зато на корешках пары книг золотились ханвейские символы, которые я тоже неплохо понимала.

Помню, как любила сказки, которые рассказывала пожилая ханвечанка, переехавшая в Травячки вместе с семьей. Именно благодаря ей я до сих пор могла неплохо объясняться на ханвейском на бытовом уровне, надо было только память освежить...