Текст книги "Волшебник не в своем уме. Волшебник в бедламе"

Автор книги: Кристофер Зухер Сташеф (Сташефф)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 28 страниц)

Глава 13

Весь город лихорадочно готовился к войне. В кузницах день и ночь пылали плавильные печи – там отливали пушки для установки на кораблях и городских стенах. В ворота непрерывным потоком шли и шли крестьяне с телегами, нагруженными провизией, а выгрузив ее, оставались в Пироджии и вступали в войско, если в городе находился кров для их семейств. Крестьяне понимали, что случится с теми, кто живет в деревнях, когда мирные поля станут полями боя.

Однако с одним из крестьян возникли некоторые сложности. Как-то раз, когда семейство Браккалезе завтракало; явился посыльный, а несколько секунд спустя в дверь столовой постучал слуга.

– Синьор Паоло, к вам посыльный из Совета, он ждет вас в вашем кабинете.

– Посыльный из Совета? В такую рань? – в тревоге воскликнула мать Джанни.

– Стало быть, дело срочное, если он явился в столь неурочное время, – заключил Браккалезе-старший, встал и направился к дверям. – Начинайте завтрак без меня. Думаю, мне придется задержаться.

Однако он ошибся. Вернулся он буквально несколько минут спустя, уселся к столу, заправил за воротник салфетку и сказал:

– Ешьте скорее, Джанни и Гар. Думаю, вам придется пройтись со мной.

– Что случилось? – взволнованно спросил Джанни. У него вдруг сразу пропал аппетит.

– Лазутчика изловили, – коротко отозвался его отец. – Ешьте, ешьте. Вам надо заправиться поплотнее.

Они поели, после чего вышли из дома к реке, сели в лодку, но поплыли не к зданию Совета, а к зданию городского суда. Там их встретил Ольдо Болоньоло, но не в качестве председателя Совета, а в качестве городского магистрата. Он провел их в зал суда, где перед скамьей подсудимых стоял, закованный в цепи, оробелый и бледный мужчина в домотканых рубахе и штанах. В целом вид у него был совершенно безобидный.

– Что он натворил? – спросил Джанни.

Ольдо жестом велел ему молчать и сказал:

– Синьор Браккалезе, синьоры! Этого крестьянина заметили, когда он следил за учениями нашего войска, затем его видели возле лотка на рынке, где торгуют голубями. Само по себе это, спору нет, не преступно, но затем, купив голубя, он вынес его на набережную, привязал к его лапке кусок пергамента и отпустил. Горожанин, который следил за ним, подстрелил голубя, попав ему стрелой в крыло. Крыло подживает, так что мы сможем использовать эту птицу для того, чтобы отправить другое послание. – Ольдо протянул Браккалезе-старшему обрывок пергамента. – Прочтите и скажите, что нам делать с этим преступником.

Паоло взял пергамент и стал читать его, а Гар спросил у Ольдо:

– Кто свидетельствовал против этого человека?

– Один из горожан, которым я по твоему совету поручил наблюдать за подозрительными людьми. Надо сказать, он оказался чрезвычайно ловок, да еще и сумел шепнуть словечко еще двоим горожанам про то, что этот человек ведет себя сомнительно. Они посмотрели на него и запомнили его. Надо сказать, он уговорил их не проявлять жестокости по отношению к этому несчастному, заблудшему человеку…

– Заблудшему! – взорвался подсудимый. – Это вы, которые отвергли старые порядки и желаете лишить нас покровительства наших господ, говорите, что я – заблудший?!

– Похоже, ему попался добрый господин, – насмешливо проговорил Ольдо, – и потому он не понимает, как ему повезло, и насколько редки такие господа.

– Так он признается в совершенном преступлении? – спросил Гар.

– Признается, – кивнул Ольдо. – На него показывают четверо горожан и свидетельствуют о том, что он совершил.

– Но только не ваш лазутчик! – пылко проговорил подсудимый.

– Лазутчик здесь ты, – возразил Гар. – А наш человек тебя выследил.

– Выследил, а сам мне на глаза не попался, – презрительно процедил сквозь зубы подсудимый. – Побоялся небось.

– Само собой, – усмехнулся Гар. – Что от него толку, если станет ясно, кто он такой? Он поступил мудро – добился того, что показали на тебя другие люди. Насколько я понимаю, сам он и не обвинял тебя ни в чем, а только предоставил суду необходимые сведения.

Лазутчик нетерпеливо махнул рукой.

– Ну, что теперь? Повесите меня? Давайте вешайте. Я готов умереть за моего господина!

– О, я думаю, это не понадобится, – покачал головой Гар и, обратившись к Ольдо, добавил: – Я бы посоветовал вам оказать этому человеку гостеприимство. Пусть он погостит в городе, предоставьте ему отдельную комнату – конечно, не слишком роскошную, и угощениями его слишком баловать не стоит. Поселите его в комнате с зарешеченным окном, и пусть он там поживет, пока не присмиреет. Быть может, его господин высоко оценит такого верного сторонника, и во время войны за него можно будет выторговать дюжину пленных.

– Превосходная мысль, – сказал Ольдо. При мысли о такой выгодной сделке глаза его весело засверкали. – Стража! – распорядился он. – Отведите этого пленного и заприте его в одиночной камере, дабы он не мог долее произносить свои подстрекательские речи!

Как только стражники увели заключенного, Ольдо сказал Тару:

– Благодарю тебя, друг мой, за столь ценный совет. Я непременно назначу еще несколько наблюдателей, дабы они еще более пристально следили за прибывающими в город людьми.

– И за коренными жителями тоже, – уточнил Гар. – Некоторые из них, возможно, не питают доверия к флоту и создающемуся войску, и могут попытаться обеспечить безопасность своих семейств тем, что станут передавать сведения дворянам.

Лицо Ольдо помрачнело.

– Самая мысль об этом удручает меня, но я так и сделаю. И что же, на твой взгляд, так важно, чтобы свидетелями в суде по-прежнему выступали другие люди, а не наши разведчики?

– Это очень важно, – подтвердил Гар, – поскольку при таком положении люди, назначенные разведчиками, не превратятся в доносчиков, не станут пользоваться возложенными на них обязанностями для того, чтобы сводить старые счеты со своими недругами. Нет, синьор председатель, я настоятельно советую вам действовать, как прежде, и требовать от каждого разведчика предоставления свидетелей с надежными доказательствами вины того или иного человека.

– Что ж, да будет так, – вздохнул Ольдо. – Благодарю вас, синьоры.

Как только они вышли из зала суда, Джанни ошеломленно проговорил:

– Я и представить себе не мог, что в городе действуют разведчики!

– Ну конечно, а как же! – воскликнул Гар. – Это ведь один из главных моментов военного времени!

– А как с войсками дворян? – спросил Джанни. – Туда тоже будут засланы лазутчики?

– Они уже засланы, – ответил Гар. – Верно, синьор Браккалезе?

– Засланы, – кивнул отец Джанни, а Джанни вдруг почувствовал себя немыслимо юным и нестерпимо наивным. Однако он не мог отказать себе в том, что опыта набирался быстро.

А вместе с ним опыта набирался весь город. Торговый город, никогда не испытывавший нужды в регулярном войске, засучив рукава постигал науку приготовления к войне. Все городские плотники трудились на корабельных верфях. Покинув недостроенные дома, они строгали кили будущих каравелл. Лавочники скупали у прибывавших в город крестьян всю пеньку, все полотно для шитья парусов и плетения канатов.

В жизни Джанни наступили две самые напряженные недели. Гар муштровал его отдельно, обучая тому, как проводить учения с новобранцами. За день он успевал втолковать Джанни столько, что надо бы за два. Затем он поставил его во главе учений вместе с начальником пироджийской городской стражи и несколькими стражниками. Мать и отец Джанни вели учет новобранцев, а бывший попрошайка Владимир занимался заказом и закупкой форменных плащей, шляп с перьями и оружия. Все мастерские города работали денно и нощно, а горожане не могли уснуть от звона молотков в кузницах, где круглые сутки кипела работа. Старик Грепотти трудился рука об руку с Владимиром, ворча по поводу каждого истраченного дуката, но при всем том он исправно снабжал золотом городских торговцев. Сам председатель позаботился о том, чтобы в распоряжении Карло было как можно больше денег из городской казны. Ольдо самолично наносил визиты купцам и уговаривал их сделать щедрые пожертвования, упирая на то, что тогда Совету не придется поднимать налоги.

Джанни очень гордился своими соотечественниками. Молодые люди выстраивались в длинные очереди, чтобы записаться в войско, да и не только молодые. Джанни радовался тому, что не ему пришлось втолковывать старику Пьетро, что ему, шестидесятилетнему старику, страдавшему ревматизмом и подагрой, в войско записываться не стоит. Эту миссию на себя взял его отец. У Джанни и без того дел было по горло. Он присматривал за тем, как его друзья по приключениям муштруют молодых новобранцев до тех пор, пока те не научатся при поворотах по команде не задевать палками своих товарищей. Винченцо со своими подопечными был строг, как школьный учитель, и на любые возражения отвечал словами, совершенно не подобающими человеку ученому. Бывший воришка Эстрагон просто упивался тем, что может отдавать приказы законопослушным горожанам. Фесте пребывал в своей стихии – он неимоверно задавался и выпендривался, командуя своим отрядом. Джанни же только и делал, что перебегал с одной площади на другую, стараясь побывать и на утренней муштре, и на вечерних упражнениях с оружием, когда его командиры сами превращались в учеников, и за их выучку брались искусные во владении алебардами и мечами пироджийские стражники.

К концу первого изнурительного дня Джанни ничком повалился на кровать, не сомневаясь в том, что тут же крепко, без снов, заснет, но во мраке тут же возникло светлое пятнышко и мгновенно выросло, а Джанни даже не успел помыслить о том, чтобы приказать ему исчезнуть. На Джанни воззрился суровый седовласый старец-волшебник. Его волосы и борода развевались, как под ветром. Джанни еще немного побаивался его, но сейчас в нем было больше усталости, чем страха.

Что тебе теперь от меня нужно?

Волшебник удивленно взглянул на Джанни, свирепо нахмурился, и голову Джанни от виска до виска пронзила жуткая боль. Могучий голос сотряс все кругом:

Ты забываешься, мальчишка! Я оказываю тебе великую честь, являясь тебе, но это не значит, что ты смеешь дерзить мне!

Про… прошу прощения, – пролепетал Джанни.

Вот так-то лучше, – прозвучал голос, перестав заполнять все пространство вокруг Джанни, и боль в голове пропала столь же внезапно, сколь появилась. – Я пришел, чтобы сказать тебе, что ты поступил верно, уговорив своих сограждан сражаться.

Благодарю тебя, – отозвался Джанни. Однако на сей раз он совершенно искренне считал, что похвалы не заслуживает. – Но это больше заслуга Гара, нежели моя. Почему бы тебе… То есть… Не лучше ли было бы тебе поговорить с ним?

Он – не уроженец Пироджии, он даже не уроженец Талипона, и у него нет права слова в вашем Совете. Лучше это или хуже, однако именно с твоей помощью я спасу Петрарку.

Джанни не находил слов для ответа. Он был так потрясен несказанной дерзостью старика-волшебника. Кто он такой, чтобы говорить о спасении целой планеты? Ну, еще города – это ладно, но… планеты?

Но одного войска недостаточно, – продолжал старец. – Мало и флота, который строится по наущению твоего друга Тара.

Но что же еще мы могли бы сделать?

Вы могли бы уговорить все торговые города восстать против аристократов. – Взгляд холодных глаз старца, казалось, проникал в самый разум Джанни, обездвиживал его, лишал воли, возможности сопротивляться. – Вы могли бы уговорить их лишить власти графов и дожей. Быть может, они могли бы изгнать их из городов, которыми на самом деле уже правят они, купцы и торговцы. Тогда они тоже смогут собрать войска и построить флот, а дворянам придется разделить свои силы, и тогда они не сумеют обрушить на Пироджию всю свою мощь.

Но ведь другие города могут потерпеть поражение!

Тогда пироджийцы, отбив нападение принца и его приспешников, смогут прийти им на выручку, – решительно проговорил старец. – Вашему городу нужны союзники, Джанни Браккалезе. Вы должны создать союз торговых городов, настоящую федерацию, республику!

Республику торговых городов?

У Джанни голова закружилась от мысли о том, что побережье Талипона объединено в одно государство, а внутри острова остаются отдельные города, где правят графы и герцоги. Эти дворяне будут драться не на жизнь, а на смерть, без пощады. Многие жители торговых городов погибнут…

Но многие погибнут и в том случае, если не станут драться с дворянами. Об этом заботятся мнимые цыгане и «Лурганская компания».

Может быть, ты и прав… Может быть, нам улыбнется удача…

Это ваш единственный шанс на победу! – В голосе старца от волнения появилась хрипотца. – Скажи об этом своему отцу, скажи Совету! Жребий брошен, Джанни Браккалезе, ставки сделаны! Либо вы объединитесь, либо погибнете, а вместе с вами – и все остальные торговые города.

Джанни понимал, что старец прав. Теперь это был вопрос жизни и смерти. Если дворяне уничтожат Пироджию, они сровняют с землей и другие города.

Я все сделаю, как ты сказал, – заверил Джанни старца. – Но Совет однажды уже отказался от такого предложения.

Это было тогда, когда еще и речи не было о том, что на город идут войска дворян! Но теперь, когда горожане понимают, что нужно сражаться, они будут более сговорчивы! Поговори с отцом! – Лицо старца начало таять, развевающиеся седины скрыли его. – Помни об этом – поговори с ним! Убеди его! Иначе вам конец!

В следующий миг лик старца исчез окончательно, а Джанни проснулся, дрожа от страха, но и от волнения тоже. Мысль об объединении торговых городов пугала его и будоражила его воображение. Объединение городов во главе с Пироджией! Если у купцов будет весь флот прибрежных городов, если у них будет общее, объединенное войско, то дни дворян сочтены!

Все так – если удастся убедить Совет.

Совет убедить удалось.

Отец Джанни вернулся домой с заседания, сияя от радости.

– Никто и не подумал возражать! Выслушав меня, проголосовали единогласно. Гонцы уже отправились на быстроходных лодках в путь и сейчас выходят в открытое море!

Джанни и его мать в изумлении смотрели на Браккалезе-старшего, не веря собственным ушам.

– Как же только тебе это удалось? – ошеломленно промолвила синьора Браккалезе.

– А я говорил так, словно мое предложение – это нечто совершенно новое, словно прежде ни о чем таком и речи не заходило, а теперь ведь все думают только о войне и понимают, что когда война грянет, единственная надежда на то, чтобы уцелеть, – это победа! Их и убеждать не потребовалось, они были готовы согласиться с чем угодно, лишь бы это давало больше шансов на победу!

Наконец, через несколько часов после наступления темноты те горожане, что стояли на мысу, подняли крик. Он вскоре докатился до остальных, что ждали у пристаней:

– Корабли! Корабли!

Но чьи? Понять было невозможно, поскольку пока что были видны только полотнища парусов, озаряемые светом луны. Канониры застыли в ожидании возле пушек, пехотинцев Джанни выстроил вдоль берега. Их сердца бились так громко, что их стук слышали простые горожане. Воины выставили перед собой алебарды. Все ждали появления врагов. Горожане с готовностью расступались, давая дорогу воинам – мало ли, а вдруг к берегу плывут пиратские суда?

Но вот от мыса донесся вопль радости, и его быстро подхватили все остальные. Когда крик донесся до гавани, из-за мыса выплыли три корабля, и в свете факелов стали видны их вымпелы и на одном из парусов – орел, символ Пироджии! Тут уж все горожане узнали корабли, в строительстве которых каждый из них в той или иной мере участвовал, и радостные выкрики превратились в дружный победный рев, которому, казалось, не будет конца. Воины потрясали пиками и алебардами и тоже радостно кричали.

А из-за мыса выплывали все новые и новые корабли. Первые уже причаливали к пристаням, и через их борта спрыгивали на пирсы усталые, но счастливые матросы. Они расталкивали пехотинцев, а те хохотали от радости и хлопали своих соратников по плечам и приветствовали их восторженными возгласами, а те пробирались к своим возлюбленным, женам, родителям и детям.

Последним на берег сошел адмирал, опираюсь на руку Гара. На его груди белела повязка, однако он отважно улыбался, и в глазах его сверкал огонь победы.

– Лекаря! Лекаря сюда! – кричал Гар. Его форма почернела от пороха, в нескольких местах она была изодрана. Его левая рука и лоб были перевязаны, однако, похоже, он мыслил ясно.

Подоспевшие лекари увели адмирала. Джанни подбежал к Гару, ударил его по спине, принялся жать руку и восклицать:

– Поздравляю! Слава герою! Победа, Гар, восхитительная победа!

– Победил не я, а мои люди. – Гар улыбался, глаза его светились. – Но бой был великолепен, Джанни! Никому не пожелаю войны, но уж если она случается, пусть она будет такой!

– Расскажи мне, как все было!

– Мы вышли из гавани поутру, с попутным ветром. В миле от берега адмирал флагманского судна, Джованни Понтелли, увел половину кораблей дальше, за горизонт, а другой адмирал, Моска Качолли, повел остальные корабли к югу, вдоль берега, чтобы мы встретили пиратов как можно дальше от Пироджии. Ветер был попутный, и шли мы быстро, а как только ветер поменялся и подул к берегу, мы встретили пиратов у Львиного мыса. Адмирал Качолли отдал команду открыть огонь. Ты ведь помнишь, Джанни, как я велел расставить пушки – они все стоят на палубах, закрытые полотном на случай шторма. Ниже палубы их нельзя ставить ни в коем случае, иначе всю команду оглушит пальба, изнурит жар, от порохового дыма начнут слезиться глаза. На самом деле и на палубах было не легче от всего этого, но по крайней мере канониры могли слышать команды и не задыхались от дыма. Правда, солнце палило немилосердно. Как бы то ни было, канониры сдернули с пушек полотно, зарядили их и открыли огонь. От отдачи корабль жутко раскачало, но, как ты помнишь, я также настаивал на том, чтобы корабли не строили слишком высокими, поэтому они не перевернулись, а команда работала слаженно, и никто не угодил под пушки, когда они откатились после выстрела. Стрельбой командовал Качолли. Один корабль стрелял, а на других в это время заряжали пушки. В итоге мы наносили удары каждую минуту, если не чаще.

Ну а пираты ничего подобного не ожидали. Грохот стоял непрерывный, его было слышно кругом на двести ярдов. Наверняка прежде этим мерзавцам не приходилось сталкиваться с таким мощным обстрелом. Мы потопили с десяток вражеских кораблей, поскольку они для того, чтобы стрелять по нам, разворачивались бортами, а длинные галеры – превосходные мишени! А вот наши маленькие юркие каравеллы, стоявшие на большом расстоянии одна от другой, не позволяли врагам ни метко прицелиться, ни уж тем более попасть по цели. Выстрелов пиратских пушек мы не слышали из-за грохота собственных орудий, но видели, как шлепаются в воду пущенные врагами ядра – перед нашими кораблями, между ними, позади них, но только не попадают в них. Короче говоря, нас они ни разу даже не зацепили!

– Ни разу? – вытаращив глаза, спросил Джанни.

– Что ж… Одна из наших каравелл лишилась мачты, там погибли трое матросов, но не сомневаюсь, то было случайное попадание! Но как бы ни блестяща была наша пальба, сама по себе она не могла решить исхода сражения, поскольку на каждый наш корабль приходилось три вражеских. Враги пытались окружить нас, подобраться к нам, невзирая на огонь. Мы развернулись и бежали, и с каждой минутой пиратские галеры отставали от нас все сильнее. Море разбушевалось, наши маленькие кораблики раскачивались на волнах, словно детские кони-качалки, а волны перекатывались через палубу и обдавали нас солеными брызгами. Но мы, лавируя, плыли против ветра, а пираты понятия не имели о том, как это делать. О да, они свернули паруса, но ветер все равно отгонял их назад, и их гребцы только понапрасну тратили силы. Наверняка на веслах сидели рабы, которых выучили гребле за неделю! Словом, как они ни старались, мы опережали их все сильнее и сильнее, и как только расстояние между нами стало достаточно большим, адмирал Качолли снова развернул наши корабли и отдал приказ открыть огонь. Несколько судов противника было потоплено, но тут пираты наконец начали соображать получше, и несколько галер пошли в обход, дабы взять нас в кольцо. Тогда мы снова спаслись бегством, но пираты, успевшие обогнать нас, повели галеры нам навстречу при попутном ветре и окружили нас.

Глаза Гара сверкали.

– Вот тут настал миг, когда моим морским пехотинцам пришлось выдержать проверку их боевой выучки. И они во всем превзошли несчастных крестьянских парней, которых нарядили пиратами, – превзошли так, как боевой конь превзойдет пони! Пираты пошли на абордаж, размахивая кривыми саблями, но мои моряки встретили их лезвиями алебард, выстроившись в Шеренги. Первую волну абордажников мои люди уничтожили мигом, вторую порубали, а как только устали, отступили, а их место заняла вторая шеренга, с пылом вступившая в бой. Однако командиры гнали пиратов вперед, погоняли их кнутами и кинжалами, и они все валили и валили на палубы через оба борта в таком неимоверном количестве, что вскоре моим морякам пришлось бросить копья и взяться за мечи. Тогда начался бой один на один, полилась кровь, и каждый дрался сам за себя. Трое крестьян, новоявленных пиратов, бросились на меня, завывая, словно бесы, и размахивая мечами на манер топоров. Кровь во мне вскипела. Оставалось одно: убить или быть убитым, и потому я постарался забыть о том, что они воюют с нами не по своей воле, и стал драться. Первого я уложил метким уколом и уклонился, дабы его поверженное тело пролетело мимо меня. Затем я закрылся от удара его напарника, отступил, и третий враг по инерции помчался на меня, но я подставил ему подножку, и он упал, а я снова успел закрыться от удара второго. В следующий миг я с силой надавил на лезвие его сабли и пронзил его грудь своим мечом.

Тут, что совершенно невероятно, оказалось, что больше нет желающих сразиться со мной. Обернувшись, я увидел двоих моряков, бьющихся спиной к спине и отражающих атаки дюжины пиратов. Глупцы! Их никто не выучил боевым искусствам! Ведь только шестеро могут чего-то добиться при такой схватке, а дюжина – это ровно вдвое больше, чем нужно! Они просто-напросто мешали друг другу. Одного из них я ухватил за плечо и, отшвырнув назад, ранил в другое плечо, затем схватил другого за руку и толкнул. Он поскользнулся и упал, на него налетел третий. Так я расправлялся все с новыми и новыми врагами и каждого из них ранил, стоило им только развернуться, а к тому времени, когда я добрался до двоих отважных моряков, они и сами успели поработать на славу – уложили тех шестерых пиратов, которые были к ним ближе остальных. Тогда мы развернулись в ожидании новой атаки.

Вот так и шло сражение. Мои моряки крушили ряды пиратов, сея вокруг себя смерть, и в конце концов враги бросили оружие и запросили пощады. Моим капитанам удалось сдержать разъяренных матросов, а я созвал своих морских пехотинцев и приказал им запереть пиратов в трюмах их собственных кораблей.

– Но ведь это была только часть флотилии, – напомнил Тару Джанни.

– Верно, но этим злодеям удалось задержать нас настолько, что в итоге нас нагнали остальные корабли. – Лицо Гара стало печальным. – Посередине их флотилии находилось полдюжины кораблей, на которых плыли настоящие пираты. Они догнали нас и взяли на абордаж. И тогда мои ребята начали гибнуть. Пал каждый пятый, как стало ясно потом, по окончании боя, но каждый перед тем, как погибнуть, уложил с десяток пиратов, и столько же убили те, что остались в живых. На меня набросился здоровенный детина, усатый, с мерзкой ухмылкой. Я парировал его удар, но он дал мне пинка. Этот удар я принял на бедро и замахнулся на него, но он быстро восстановил равновесие и отбил мой меч саблей. Я отскочил, но недостаточно быстро, и он успел поранить мне руку. – Гар кивком указал на повязку. – Тут я взревел от злости и, не дав ему опомниться, заколол его, как свинью – он и был свиньей, – а обернувшись, я увидел, что другой, такой же как он, заколол одного из моих ребят и гогочет, как жеребец. В глазах у меня потемнело от ярости, я бросился к нему и перерезал ему глотку. – Гар сокрушенно покачал головой. – На счастье, я быстро совладал с собой. Обернувшись, я увидел троих головорезов, что шли на меня, размахивая мечами и завывая под стать северному ветру. Я пригнулся и нанес удар снизу, угодил первому из них мечом под грудину и тут же выхватил у него ятаган. Ятаганом я ранил того пирата, что был слева от меня, и он, взвыв от боли, сжал раненую руку, а мечом я сначала закрылся от удара врага справа, а затем сразил его. Развернувшись, я снова схватился с раненым, который снова полез в драку, отшвырнул в сторону его ятаган и прикончил его.

Вот так все было. Мы потеряли много людей, многие были ранены, но всех настоящих пиратов мы убили или выбросили за борт на съедение акулам. Им выпало отличное угощение. Теперь они будут неделю пировать у ваших берегов, так что предупреди всех – пусть воздержатся от купаний вдали от берега.

Джанни зябко поежился.

– А как же другие наши корабли?

Глаза Тара снова вспыхнули.

– Покуда поддельные пираты гнались за нами, адмирал Понтелли устремился следом за ними с тыла. Как только они нас нагнали, он обрушился на них и принялся обстреливать задние суда. Говорят, это было душераздирающее зрелище. Эти тупицы, возомнившие себя пиратами, даже не додумались отплыть друг от друга подальше, начали цеплять друг друга веслами. В итоге они друг дружке навредили больше, чем мы им. Их галеры налетали одна на другую, весла трещали и ломались, гибли гребцы. А когда им наконец удалось расцепиться, наши канониры начали подстреливать их, и мои морские пехотинцы снова заставили меня ими гордиться. Из них пало всего человек десять, и им не по душе было то, что выпало на их долю, ибо им пришлось снова биться с необученными крестьянскими парнями. Те, правда, скоро запросили пощады. Мы и их заперли в трюмах. Затем мы переправили на вражеские корабли свои команды. Они приведут суда в гавань Пироджии до зари. Они плывут медленно, потому что теперь на галерах нет гребцов, и команды малы, но зато мы вдвое увеличили численность нашего флота!

– Невероятная, сказочная победа! – вскричал Джанни. – Но скажи, с чего ты взял, что большая часть пиратов – это крестьяне, которых силком заставили сражаться с нами?

Гар ухмыльнулся.

– Да с того, что когда наш адмирал выбил меч из рук их адмирала и велел моим морским пехотинцам взять его, он вскричал: «Не прикасайтесь ко мне, низкое отродье! Да будет вам известно, что я – граф Плазио, и стою больше, чем весь ваш сброд, вместе взятый!»

Джанни, не веря собственным ушам, выпучил глаза, но тут же расхохотался и ударил Гара по плечу. Однако настроение его сразу же упало, когда он услышал плач и стоны у пристаней.

– Я же сказал тебе, что у нас есть потери, – сказал Гар. Лицо его помрачнело. – Погибли и морские пехотинцы, и матросы. Мы одержали великую победу, и досталась она нам достаточно легко. Ты поймешь это, когда увидишь, сколько вражеских судов мы потопили и сколько захватили, но нам пришлось заплатить за это, и многие будут рыдать нынче ночью, оплакивая погибших.

Джанни обернулся в ту сторону, откуда доносились рыдания и стоны. Только теперь он осознал, насколько реальна война, что она представляет собой не просто некое состязание, не игру, которую аристократы затеяли, дабы развеять скуку. В этом спектакле играли живые люди, и их игра заканчивалась трагически.

– Один философ говорил, что цена свободы – вечная бдительность, – негромко проговорил Гар за спиной у Джанни. – Но он забыл, что из-за чрезмерной бдительности слишком часто возникают войны, и тем, кто говорит, что лучше погибнуть свободным, чем жить рабом, лучше бы как следует подумать, так ли это.

Джанни чувствовал, как эта мысль пускает корни в его душе, как она мучительна. Но из глубины души уже поднимался к поверхности непоколебимо уверенный ответ.

– Надеюсь мне не придется платить за свободу такой ценой, Гар. Но если придется, я готов на это.

– Понятно, – кивнул Гар. – Ведь ты уже дважды был на волосок от гибели, но при этом не имел возможности дать отпор врагам, сразиться за свою свободу, верно? А вопрос даже не в том, погибать или нет. Вопрос в том, как погибнуть.

На следующий день после морской баталии в город вернулись три лодки с гонцами, посланными в другие торговые города. На следующий день прибыли еще две, потом – еще пять. Все города после жарких споров в Советах и палатах купеческих гильдий решили, что либо они будут сражаться, либо их сровняют с землей подметки солдатских сапог. Три города колебались, но известие о победе пироджийцев над плохо замаскированной флотилией дворян убедило и их, и наконец они тоже выразили готовность объединиться с Пироджией. Их послы встретились в Зале Совета и на торжественной церемонии подписали Хартию торговых городов, в которой выразили согласие совместно сражаться, повинуясь стратегии, разработанной в Пироджии. Только такое согласие и дали послы, да и то лишь на время войны. О взаимоотношениях в мирное время они решили поговорить тогда, когда (и если!) наступит мир. Однако и этого хватило, чтобы народ Пироджии снова возрадовался, а Джанни приснился самый чудесный в его жизни сон.

Во мраке возник круг света, и Джанни приготовился к новой встрече с суровым старцем-волшебником, но свет все разрастался, и вот в нем проступили не развевающиеся седины, а легкие, воздушные одежды, и перед Джанни предстала призрачная красавица танцовщица. На этот раз она танцевала еще более томно и зазывно, чем прежде. Она вся светилась желанием – своим собственным, а не тем, что пробуждала в Джанни.

Хвала твоей отваге, Джанни Браккалезе!

Ее голос согрел мрак, окружавший Джанни. Он был готов поклясться, что почувствовал, как заколебался воздух от ее дыхания и коснулся его щек.

Ты поступил верно и мудро, убедив своего отца, и все торговые города послушались тебя! Теперь создан ваш союз, и все это – благодаря тебе!

Джанни купался в ее восхвалениях. Ему казалось, что голос красавицы гладит, ласкает его кожу. Однако честность заставила его возразить:

Но ведь это предложил Гар, а в Совете выступил мой отец!

Да, но доводы твой отец высказал твои, и это ты уговорил его снова выступить с таким предложением! О, ты храбр, отважен, достоин! В тебе есть все, чего только способна пожелать любая женщина!

Она была все ближе, ближе, но лицо ее по-прежнему скрывали складки полупрозрачной ткани. Вот красавица остановилась, застыла, одежды ее спали, обнажив прекрасное тело, только лицо и осталось закрытым. Джанни ахнул, напрягся. Он до боли жаждал прикоснуться к танцовщице и вдруг понял, что и у него в этом чудесном сне есть тело, более мускулистое и совершенное, чем наяву. Он был обнажен, и тело его светилось от желания обладать красавицей.