Текст книги "Дебаты под Martini"

Автор книги: Кристофер Тэйлор Бакли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)

Воспоминание об особняках

Мне повезло, что, по мере того как я взрослел, а дома, казалось, становились все меньше и меньше, я вырос среди больших зданий. Думаю, поэтому у меня такое нежное, граничащее с благоговением отношение к особнякам. Несколько лет назад в Париже я оказался в великолепном здании девятнадцатого века, бывшем отеле «Ротшильд». Я потягивал коктейль в шикарном обеденном зале – скромном помещении в стиле Людовика XV, размером чуть меньше баскетбольной площадки, обшитом деревянными панелями, с хрустальными люстрами. В архитектуре таких зданий я находил то, о чем создатели и не думали: карнизы на стенах с внешней стороны, по которым очень удобно подкрадываться к окнам; мраморные полы, вполне пригодные, чтобы кататься на велосипеде или на роликовых коньках; лотки в прачечной, подходящие для физических опытов.

Когда я прочитал книгу «Возвращение в Брайдсхэд», меня охватило знакомое чувство: тоска по пропавшему дому, где прошли самые счастливые дни моей жизни. Интересно, смогли ли психологи классифицировать синдром Брайдсхэда или он просто перешел в категорию ощущений праздных богатых людей?

Но, как многие роскошные пережитки прошлого, большие особняки стали предметами, которыми только восхищаются. Дом, в котором выросла моя мать, построенный в георгианском стиле и расположенный на красивейшем участке земли в Ванкувере, провинция Британская Колумбия, был продан в 1965 году после смерти деда. Спустя несколько лет я смотрел в кинотеатре фильм с участием Энн Маргрет и Джека Николсона. Сцена, где они занимались любовью, была снята в том же саду, где я в детстве обычно играл с плюшевым медвежонком. А через некоторое время новый владелец Шэннона – так называлось наше поместье – продал его застройщикам. Дом и участок были перепланированы, и там, где раньше были клумбы с лавандой, где росли розы, подсолнухи и ряды кипарисов, теперь вы увидите сто девяносто квартир в собственности кондоминиума.

Не так давно мы похоронили мать моего отца рядом с могилой дедушки под ореховым деревом на кладбище квакеров в Северной Каролине. Кизил и азалия пышно цвели белыми и розовыми цветами. Так было всегда, когда я с севера приезжал к бабушке, иногда позвонив ей уже с дороги, чтобы сказать, что я еду с толпой бесшабашных университетских друзей.

– Милый, – всегда спрашивала Мими, внутренне напрягаясь в ожидании нашего вторжения, – надолго вы приедете?

Скоро машина сворачивала на дорогу, посыпанную белым гравием, которая поднималась по уступчатому холму, извиваясь между сосен и магнолий, и вела прямо к дому. Балкон дома утопал в пурпурных цветах глицинии. В день похорон мы бросили прощальный взгляд на дом. Новый владелец позвонил нам и любезно разрешил пройтись по поместью, но мы незаметно проехали мимо, будто нарушители.

Мой дедушка купил этот дом в тридцатые годы после своей бурной карьеры в революционной Мексике. Это был заброшенный дом на вершине холма, в первый раз разрушенный еще во время Войны за независимость. Дом стали называть «Камчаткой» в честь русской провинции, находящейся на краю света. Когда его перестроили в пятидесятых годах девятнадцатого века, он находился в двух милях от города – для экипажей дорога была длинной. Легенда гласит, что рабочие спрятали здесь клад с серебром, чтобы оно не досталось солдатам Севера. Здесь жила Мэри Честнат, автор знаменитых дневников времен Гражданской войны. Ее муж Джеймс построил тут дом, чтобы она могла в нем отдыхать и принимать гостей. Мы не знаем, как выглядел дом в то время, но даже в своем первоначальном виде он не мог быть так же прекрасен, как его сделал мой дед почти век спустя. Какая же у него была фантазия!

Странно обнаружить такое чувство прекрасного у сына шерифа из Техаса. Дед пригласил из Италии человек шесть садовников-декораторов, и опаленный голый холм превратился в цветущий рай. Была возведена кирпичная ограда, появились внутренние дворики, аллеи, деревья, конюшни.

Он любил воду, и было построено много фонтанов, не таких величественных, как в Брайдсхэде, а небольших, в южном стиле. Шум воды можно было слышать из спален, этот звук успокаивал. Однажды мой кузен Билли поймал в пруду огромного сома, в ведре с водой принес его домой и выпустил в фонтан с золотыми рыбками. Волнение от путешествия в ведре пробудило у сома аппетит. На следующее утро в сумраке воды уже не видны были золотые отблески, там плавал только жирный, сытый усатый сом.

В доме появлялся призрак. (Знаю, знаю, что вы скажете, но послушайте меня.) Несколько раз он будил людей, никогда не веривших в существование призраков. Говорили, что это призрак кавалерийского офицера, который обещал вернуться с войны. Он не смог выполнить обещание при жизни, но остался верен ему после смерти. Однажды ночью один из гостей был разбужен топотом сапог со шпорами, доносившимся с холма. Он вышел из спальни и стал вглядываться в темноту. Он взглянул вверх и вдруг увидел призрака, стоящего у лестницы. В лунном свете фигура в военной форме была хорошо видна. Но никому и в голову не приходило бояться его.

Я вспоминаю детство, когда мне, маленькому мальчику, разрешали обедать при свечах вместе со всеми. Элла и Джефф вносили подносы с жареными голубями и перепелками, комната была наполнена ароматом магнолий, форзиций, гибискусов и олеандров.

На стене в столовой висела единственная ценная картина – портрет Эндрю Джексона, написанный маслом. Если присмотреться, то можно было увидеть у него на подбородке шрам. Он получил его, когда был мальчишкой, от английского офицера, который ударил парня за отказ почистить ему сапоги. Действительно, смотреть надо было очень внимательно, потому что у старины Хикори было морщинистое лицо. Моей бабушке нравился этот шрам – он пробуждал в ней патриотическое чувство гордости за Америку. Мы пристально разглядывали лицо великого патриота, пока она не находила этот шрам.

– Мими, мне кажется, что это просто морщина.

– О! Знаешь, милый, а ведь ты прав.

Надеюсь, Камчатку никогда не переделают в многоквартирный дом. Я бы примирился с этим, если бы там снимали фильмы, пусть даже с обнаженными героями, резвящимися в фонтане с сомом Билли. Но из такого жилища скорее всего сбежит и призрак. Между тем я слышал, что новый хозяин уже заселил квартиры, и детские голоса и гам, характерные для больших домов, будут раздаваться и после ухода строителей.

Клуб одиноких сердец сержанта Пепсида

Я почувствовал, что происходит что-то не то, сразу же после начала акции «Антология „Битлз“: часть первая» в воскресенье вечером, когда голос диктора проревел из динамиков, что спонсорами этого является компания Пепсид Р.К. Р.К. означает: «регулятор кислотности». Вы принимаете пепсид при нарушении пищеварения. Двумя другими спонсорами в совместном путешествии по Пен-ни-Лэйн оказались кредитная карточка Ринго и автомобиль «форд таурус».

На протяжении следующих двух часов мы услышали сорок семь разных реклам, не считая бесконечных упоминаний программы местного телевидения «На нашей стороне». Каждые две с половиной минуты повторялась информация – с тоской по «Битлз» – о том, что во время съемок фильма «Вечер тяжелого дня» Ринго угрожала опасность, когда он шел по краю канала, носком ботинка сбрасывая в него разный мусор и что-то сердито бормоча. Ринго назвал эти кадры бессмертными – таких больше нет в кинематографе. (Даю десять долларов любому рекламному агенту, который проведет день так же, как герои фильма «Вечер тяжелого дня».) В среду во второй части программы Джордж признается, что он соблазнил итальянскую туристку на пляже во время съемок фильма «Помогите!».

Как бы я ни был благодарен Ринго за его нынешние признания, – я уже знал, что «Битлз» начинали свои выступления в Ливерпуле, давали концерты в Гамбурге, приехали в Америку в 1964 году и принимали участие в шоу Эда Салливана, – но главное, что он предоставил новую кредитную карточку.

Проделав половину работы, я вдруг обнаружил, что совсем выпустил из внимания «Антологию», несмотря на восторженные возгласы об исполнении самими «Битлз» песни «Свободный, как птица». Из всех динамиков доносилось: «Не выключайте приемники! Слушайте новую песню!» Вместо этого я зациклился на рекламе. Рекламные объявления завораживали, раскрывая, о чем же на самом деле заботились рекламодатели – о себе.

Двадцать пять лет назад, когда «Битлз» распались, студенты элитных университетов моего поколения абсолютно не волновались по поводу своего пищеварения. Теперь же они, склонясь над плечом жены, внимательно наблюдают за тем, как она готовит лазанью с острыми сосисками, и заранее волнуются, что будет происходить у них в желудках после обеда. Но напрасно они беспокоятся – она уже купила регулятор кислотности. Они могут есть любые острые сосиски! Кстати говоря, Пол и Джон впервые встретились…

Что же еще сказать о кредитной карточке Ринго? В течение последних двадцати пяти лет люди следят за карьерой Ринго. Он не может не нравиться. Он такой, каким был всегда, он – Ринго. И зовут его не так, как всех. Где теперь он внезапно появится? На солнечных Гавайях, на рекламном ролике недвижимости? На телефонной горячей линии, где помогают людям с психическими отклонениями? Я чувствую токи в голове и знаю, что мы будем счастливы. Не кладите трубку.

– Нам уже за пятьдесят, – говорит женщина своему непривлекательному мужу в рекламе магазина «Икеа».

– Обидно, – звучит резкий, как хлопок, ответ.

Потом была Фрэн Дрешер, гнусавый сексуальный котенок 90-х, втискивающая свои бедра в колготы «Хейнс смуз иллюженс». «Это как липоксация без хирургического вмешательства». За рекламой тут же следует другая, об обезжиренных чипсах «Тоститос». «Спорю, что вы не сможете съесть целый пакет чипсов». Вне всякого сомнения, следующая программа "Антологии «Битлз» будет спонсирована Олестрой, новым заменителем жира, одобренным недавно Управлением по контролю за продуктами и лекарствами.

Для больных рекламщиков существовал тайленол флю. Что? Они дают вашему отцу, попавшему в больницу, адвил? Разве вы не знаете, что он содержит ибопрофен? Немедленно заберите отца из больницы/ Сообщение (так обычно это называется в речах Джорджа Буша): "Вы простудились, а ваши родители умирают. Я удивлен, что не видел в юридической консультации Джакоби и Мейерса следующего плаката: «Вы уверены, что ваш отец оставил завещание?»

Подавляющее число реклам было от фирмы «Кодак». Старуха с косой идет на нас! Воспоминания должны быть сохранены! На этот раз мы нашли способ, как на протяжении десятков лет сохранить цвета на фотографиях. Обратите внимание, как выглядят снимки того времени, когда вы были скаутом, они становятся похожими на документы из фильма «Секретные материалы».

Когда «Битлз» давали концерт на стадионе «Ши», машины еще не были оборудованы ремнями безопасности,. Теперь же в наших «вольво» есть двойные воздушные подушки безопасности: не только спереди, но и с боков. Согласен, мне тоже следует иметь их, даже если я буду ощущать себя манекеном для проверки подобных приспособлений. Если бы в серебристом «порше» Джеймса Дина были воздушные подушки безопасности, он был бы сейчас жив, поддерживая внедрение специального пластыря для борьбы с курением.

– Сегодня вечером, – заявил диктор между рекламами об участии Ринго в передаче «Доброе утро, Америка» и о «форде таурус» – «Сделаем вашу мечту реальностью», – о чем это мы говорим? о пикапе цвета, означающего второе пришествие, – «вы станете свидетелями того, как „Битлз“ вновь объединяются. Но самое главное, что „Антология“ приходит в универмаги первого декабря. Вы услышали еще не все!»

Что-то еще? Мерседес, Ксерокс, Пицца хат, «Дом пирогов», Аризона джине. «Позиция, а не традиция» (что бы это значило?), пейджер «моторола»: «Вы вскакиваете достаточно быстро, чтобы Павлов гордился вами!»

Наконец, наступил великий момент обратного отсчета: 0:59 … 0:58 … 0:57 … Вот появились и они, сидящие за столом, – Джордж, Ринго, Пол. Пол говорит:

– Мы не представляем, как можно воссоединиться без Джона, но мы подумаем над этим. – Он делает знак глазами, и льется мелодия «Свободен, как птица», подготовленная специально для акции первого декабря! Было приятно снова услышать голос Джона, но пока исполнялась песня, вы не могли не думать: «Каким же образом эта акция может быть связана с человеком, написавшим строки – „все, что творится, убивает меня“. Достиг ли он момента претворения в жизнь революции 09? Охватило ли его предчувствие появления регулятора кислотности Пепсид?»

Нашествие насекомых

Примерно четверть века назад я посмотрел документальный фильм, озвученный псевдоученым, которого впоследствии выгнали из научных кругов за назойливое утверждение, что скоро насекомые завоюют весь мир. Он вовсе не имел в виду, что маленькие жучки переживут все нападки на них людей, а потом будут плясать на наших могилах. Нет, этот энтомолог-Кассандра пытался убедить всех в том, что это – часть продуманного замысла.

Тогда это звучало для меня вполне правдоподобно – мне было восемнадцать, – и это высказывание вызвало бурю эмоций. Постоянные набеги полчищ тараканов в студенческое общежитие обостряли чувство надвигающейся гибели. Впрочем, с течением времени я перестал бормотать о приближающемся Армагеддоне и вернулся к реальной жизни.

Каждое лето после нескольких дней пребывания в старом доме, который мы арендуем на побережье и где водопровод ремонтировался во времена второго президентского срока Рузвельта, я чувствую себя как шимпанзе, изучающий человеческий череп и размышляющий о своем месте в жизни. Мне пришлось в пятый раз ехать в магазин скобяных товаров. Я сказал владельцу:

– Руфус, они с жадностью слопали отраву, что вы мне предложили, будто это был молочный коктейль с клубникой. Я ваш постоянный покупатель. Наверняка у вас под прилавком есть что-нибудь особенное. ДЦТ? Напалм? Зарин? Сделка останется между нами. «Информационный пресс-бюллетень» ни о чем не узнает.

Мне известны их хитрости. Например, публикация глупых домыслов по поводу средств от насекомых в журнале, подобном тому, что напечатал статью «Безмолвная весна». Более того, материал был напечатан на машинке из старого дома И. —Б. Уайта, где обосновался самый знаменитый паук. Вот так.

Каждое лето в своем домике, где несколько лет назад от укуса паука умерла женщина (это истинный факт), моя жена, дети, собака (с ее способностью носить на себе личинки насекомых) и я заводили тесное знакомство с разнообразными насекомыми: мухами, комарами, мошками, мотыльками, уховертками, жуками-долгоносиками, осами, кузнечиками, клопами, трипсами, вшами, сверчками, термитами, слепнями, клещами, сороконожками.

Этим летом нам посчастливилось узнать, кто такие крылатые муравьи. Мысль, что нынешняя весна не была безмолвной, пришла мне в голову, когда я, войдя в комнату, где мы ели и спали, увидел на полу огромную отвратительно шевелящуюся кучу. Естественно, первым делом я взглянул на брус в потолке. Я размышлял: «Откуда появилась эта орда отвратительных крылатых насекомых? Неужели Он, создавший агнца божьего, сотворил и их?» Когда у английского ученого Дж. Б. С. Хэлдейна спросили, что он приобрел в результате изучения природы, которым занимался всю жизнь, он ответил: «Огромную любовь к жукам».

Однако теперь (намазавшись маслом против укусов насекомых и с выражением отвращения на лице) я понимаю, что насекомые могут быть полезными только себе подобным. Эти неприятные ничтожества раскрывают нашу сущность. Один буддийский монах снимает обувь, только чтобы не наступить на муравья. Со мной же происходит следующее: в два часа ночи жена начинает трясти меня, вырывая из чудного сна, протягивая мухобойку и твердя: «Убей, убей!» Уничтожить надо комара, который не дает спать детям. Летом я вижу себя пошатывающимся от слабости в ногах, одетым в купальный халат, рычащим и ругающимся – при этом очень смешным – загораживающимся Апокалипсисом.

Вашингтонский писатель

Писательская деятельность привела меня в Вашингтон. Но перед тем я сидел за своим письменным столом в редакции журнала «Эсквайр» в Нью-Йорке, ел нью-йоркский рогалик и погружался в нью-йоркские размышления о регулировании квартирной платы, об открытии в тот день двадцати модных ресторанов и о том, смогу ли я забронировать место в каком-нибудь из них. Вдруг зазвонил телефон. Это был звонок от пресс-секретаря вице-президента – вот так неожиданность! – из аэропорта. Ему срочно был нужен составитель речей, притом недорогой. «Какого черта! – философски сказал я себе. – Это может быть интересная работа. Я всегда мечтал поработать в подобном качестве, возможно, как музыкант, работающий только в студии, не отказывается от приглашений из разных музыкальных коллективов. Это шанс продолжить работу над книгой с Джорджем Бушем. Заниматься этим в течение года, а затем вернуться в Нью-Йорк с уникальными рассказами о контрразведке».

Это случилось пятнадцать лет назад. Я все еще в Вашингтоне, с твердым намерением остаться здесь, несмотря на то, что последние сорок восемь часов я провел в борьбе с мелкими чиновниками из правительства. Но это не имеет никакого значения. Мне здесь нравится.

Я написал свой первый роман. В заголовке были слова «Белый дом», и после этого меня определили – или прозвали – вашингтонским писателем-романистом. Сначала мне нравилось, что меня так называют. Я – вашингтонский писатель.

Я написал второй роман, в заголовке которого не было слов «Белый дом», или «Вашингтон», или «Потомак», или «Власть и закон»; в общем, никаких ключевых слов. Когда книга вышла, разочарование охватило галерку (несмотря на положительные отзывы). «Произведение хорошее и всякое такое, но, честно говоря, мы ожидали еще одну вашингтонскую книгу…»

Я написал третий роман. Никаких модных слов, связанных со столичным округом, в заголовке не было, тем не менее это определенно был «вашингтонский роман». (Главный герой – человек, рекламирующий табачную продукцию. Это ли не характерная черта столицы?) Галерка выразила удовлетворение: «Вот это уже больше походит на правду». И вот опять в литературных обозрениях мелькает «вашингтонский писатель-романист» или просто «вашингтонский писатель». Потом появится «вашингтонский сатирик». Не важно, какие чувства я испытываю к департаменту общественных работ, но его существование эффективно исключает наличие в литературе всяких халтурщиков. Судите сами: например, вы живете в таком месте, где вашу машину регистрируют без всякой заминки. Что же вас может вдохновить написать сатирическое произведение? Знающее свое дело правительство – местное или федеральное – может подорвать мою карьеру.

Вашингтон был основой моей писательской деятельности, у других фундаментом для их работы были Гарвард или Йель. Я приехал сюда бесхитростным, со своими «домашними заготовками», пишущей машинкой и сборником «Крылатые фразы». Я повидал мир, можно сказать, большую его часть. Но, боже мой, что за прекрасный новый мир представляет собой Вашингтон, какие люди в нем живут! Спустя несколько недель после того, как я сюда приехал в июльскую духоту 1981 года, я попал в неразбериху Белого дома, а именно в столовую, находящуюся на первом этаже. Там я услышал спор двух спичрайтеров со стажем. Суть спора состояла в том, у кого из них было больше «времени с глазу на глаз» – смелый неологизм! – в Овале с ПСШ. (Овал – метономия; ПСШ – акроним: Президент Соединенных Штатов.) Как зачарованный, я в удивлении наблюдал за ними.

Сомневаюсь, что оба мои коллеги были знакомы с «Эпитафией тому, кто никогда не будет похоронен в Вестминстерском аббатстве» Александра Поупа:

 
Почтенье вам, властитель и герой!
Позвольте бедному поэту найти мир под землей
Таким, как вы, ведь никогда не льстил я;
За то Горация стыдить бы надо да Вергилия.
 

Этот маленький эпизод, свидетелем которого я был, убедил меня в том, что я нашел правильное место в этом мире. От своего отца, еще в детстве, я узнал испанское слово querencia. В переводе оно означает «безопасное место». Его употребляют на корриде. Когда бык выходит на арену, матадор внимательно наблюдает, как он ищет место, где будет чувствовать себя в безопасности. Весь израненный и разъяренный, он постоянно возвращается на это место. Матадор должен быть очень внимательным и не попасть на участок между быком и «безопасным местом», потому что, когда животное охватывает возбуждение, он сметает все на своем пути. Быка не прельстит даже красный плащ матадора. Беда тому, кто проигнорирует «безопасное место» на арене. Во всяком случае, свое «безопасное место» я нашел. Или, судя по обстоятельствам, оно нашло меня.

Я был удивлен, что мне удалось так удачно устроиться. Я житель Нью-Йорка, а все ньюйоркцы, чаще всего, презирают Вашингтон, считая его городом третьего разряда, так как в нем мало первоклассных ресторанов. Хотя Рейган временно изменил положение. На какое-то время в столице появились дамы в норках. Затем появились новые обитатели – сторонник епископальной церкви из Гринвича и его жена, полностью подходившая под определение: «имеешь то, что видишь», и старые обычаи из Родео-драйв уступили место традициям Запада. Но и это со временем распалось и исчезло. Нынешний Вашингтон с его неизменными нелепостями, с бесконечной суетой и громогласной серьезностью, с пышными и в то же время скромными церемониями больше не подвержен переменам. Все это очень привлекало меня.

Если бы сложилось все по-другому, я бы отдал соседке все комнатные цветы, отнес бы «Бартлета» на книжный развал Вассара и вернулся бы в Нью-Йорк.

Я все еще нахожусь в недоумении из-за того, что так быстро заслужил труднодостижимое звание «вашингтонский писатель». Что же, Чарльз Маккерри стал «вашингтонским романистом» потому, что написал книгу о привидениях? А вот Лэрри Макмерти провел здесь четверть века – хотя у него был свой дом в Вест-Арчере, штат Техас, – да так и не получил такого звания. В романе «Одинокий голубь» ничего не говорится о предложениях по разоружению Строба Тэлботта. Значит, любой безымянный автор является «вашингтонским писателем»? Очевидно, это не так, потому что говорят, он купил новый дом в Пелхаме, штат Нью-Йорк. Будет преувеличением назвать моего английского друга Кристофера Хитченса «вашингтонским писателем», хотя он организовал замечательный литературный салон в Вашингтоне. Туда может зайти любой. В салоне бывают Мартин Эмис, Салман Рущди, Джулиан Варне, Кевин Костнер. Может забежать и Барбра Стрейзенд. Приходите пораньше и выпейте коктейль. А что вы скажете об Эдмунде и Сильвии Моррис, авторах биографий (Рейган – Клэр Бут Люс)? «Вашингтонские» они писатели или нет? Нет. Слишком необычно. Но ведь, слава богу, они есть.

Было ли где-нибудь напечатано, что Гор Видал – «вашингтонский писатель», после того, как он написал роман «Город и пьедестал»? Сейчас, проживая в Италии, в городе Равелло, он представляется более «вашингтонским писателем», чем в то время, когда вышел в свет его сенсационный роман. Теперь он все чаще и чаще пишет о Вашингтоне. Ностальгия по шумихе? Самолюбование? В конце концов, здесь он вырос, впервые влюбился в свою школьную подругу. В конечном счете, возможно, совсем не обязательно жить здесь, чтобы считаться «вашингтонским писателем». Быть может, – кто знает? – Вашингтон просто изменчивый упрямец.