Текст книги "Рамакришна И Его Ученики"

Автор книги: Кристофер Ишервуд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 27 страниц)

Тут на дорогу вышла и жена разбойника. Сарада и ей сказала:

– Мать, я дочь твоя, Сарада. Я потерялась и не знала, что мне делать, пока не встретила твоего мужа.

Разбойники обошлись с ней действительно как с родной дочерью, устроили на ночлег и накормили, а наутро помогли отыскать группу паломниц. После этого они несколько раз бывали в Дакшинешваре и Рамакришна очень сердечно принимал их.

Сарада снова поселилась в музыкальной башне вместе с Чандрой. Снаружи эти две музыкальные башни выглядят внушительными двухэтажными строениями под куполами, но большую часть их пространства занимают сводчатые веранды, где располагаются музыканты. Внутренние помещения очень тесны, и ведут в них низенькие дверцы. Нынешние посетители Дакшинешвара должны поражаться тому, что в них вообще можно было жить. Однако Сарада никогда не жаловалась на тесноту или неудобства. Обеспокоили условия ее жизни Шамбху Малика, который и распорядился выстроить для Сарады просторный домик под соломенной крышей. Он приобрел для этого участок земли, примыкающий к храмовому комплексу, недалеко от храма Кали.

Другой последователь Рамакришны, капитан Вишванатх Упадхьяя, тоже помог – он достал лес для строительства домика, пользуясь своим положением управляющего складом древесины, принадлежавшим Непалу. Склад располагался на противоположном берегу Ганги, и Вишванатх решил сплавить бревна через реку. Однако в тот день река текла бурно, и одно бревно унесло. Хридай воспользовался случаем, чтобы в очередной раз объявить, что Сарада «приносит беды». Хридай вообще ревниво отнесся к появлению Сарады и не упускал возможности оговорить ее; верным слугам вроде Хридая бывает нелегко смириться с соперниками. Вишванатх же сплавил другое бревно на противоположный берег, домик был построен, и Сарада переселилась в него. Была нанята и служанка помогать ей по хозяйству. Сарада ежедневно готовила еду, которая сначала подносилась Божественной Матери, а потом предлагалась Рамакришне. Сарада сама приносила еду в храм, собственноручно подносила ее Богине, потом кормила Рамакришну и возвращалась домой. Рамакришна навещал Сараду в ее домике, но только однажды остался там ночевать, когда проливной дождь помешал ему вернуться к себе.

Примерно после года такой жизни Сарада заболела сильнейшей дизентерией. Шамбху пригласил к ней врача, Сара-де стало лучше. Но когда она отправилась к родителям в Джайрамбати, чтобы окончательно окрепнуть, дизентерия возобновилась. На сей раз Сарада расхворалась так, что семья перестала надеяться на ее выздоровление. Когда Рамакришна узнал об этом, он сказал Хридаю:

– Только подумать – что будет, если она умрет! Значит, она напрасно родилась на свет, потому что если она сейчас умрет, то так и не достигнет цели своей жизни!

Слова Рамакришны звучат более чем странно: если цель жизни есть познание Бога, а Рамакришна ничего иного и не мог иметь в виду, то Сараде не угрожала опасность не достичь этой цели, ибо она уже испытала самадхи. Можно только предположить, что Рамакришна провидел ту великую роль, которую суждено было позднее сыграть Сараде в качестве духовной Матери всего Ордена Рамакришны. Возникает и другое предположение: на самом деле Рамакришна знал, что Сарада не умрет.

Однако сама Сарада отнюдь не была в этом уверена. Ей казалось, что смерть близка, и она решилась на прайопаве-шану – на пост до кончины, на который несколькими годами ранее пошла и Чандра, когда думала, что сын сошел с ума. Ничего не сказав ни матери, ни братьям – ее отца Рам-чандры уже не было в живых, – Сарада отправилась в деревенский храм поститься. Однако через несколько часов после начала поста ей был подсказан свыше способ лечения, благодаря которому она скоро встала на ноги.

В 1876 году заболел диабетом Шамбху. Рамакришна, навестив больного, вернулся к себе со словами:

– Нет больше масла в светильнике Шамбху.

Его предвидение скоро подтвердилось. Шамбху ушел из жизни спокойно и весело. Он говорил друзьям:

– Смерть не пугает меня. Я собрал вещички и готов в путь.

В марте того же года в возрасте девяносто четырех лет скончалась и Чандра. Под конец она выжила из ума и ей мерещились самые дикие вещи. Сильно невзлюбив Хридая, она уверила себя в том, что он убил Акшая, а теперь замышляет убийство Рамакришны с Сарадой. Чандра предупреждала сына и невестку: «Не делайте ничего, что советует Хридай!» За храмовым садом работала джутовая фабрика. В полдень у рабочих начинался обеденный перерыв, об окончании которого возвещал фабричный свисток. Чандра вбила себе в голову, что звук свистка доносится с небес, что это дуют в раковину в Вайкунтхе, в раю, которым правит Вишну, созывая небожителей на пир. По этой причине Чандра отказывалась принимать пищу до свистка, полагая неблагочестивым приступать к еде прежде, чем это сделают боги. По праздникам, когда фабрика не работала и свисток молчал, Чандру бывало просто невозможно заставить поесть. Рамакришне и Хридаю приходилось идти на всевозможные уловки, чтобы разубедить старуху.

За четыре дня до смерти Чандры Хридай собрался было к себе в деревню на праздники, но какое-то смутное предощущение заставило его заколебаться. Хридай сказал об этом Рамакришне, который ответил:

– В таком случае тебе лучше остаться здесь.

Четыре дня прошли без происшествий, Чандра чувствовала себя нормально. Вечер четвертого дня Рамакришна провел с матерью, вспоминая с ней свое детство, рассказывая ей всякие истории, которые она очень любила слушать. В полночь она легла спать, а Рамакришна вернулся к себе.

На другое утро, против обыкновения, Чандра не показалась к восьми часам. Присматривавшая за ней женщина поднялась к ее двери и позвала. Ответа не последовало. Женщина приложила ухо к двери и услышала тяжелое дыхание. Дверь была заперта изнутри, поэтому она бросилась за Рамакришной и Хридаем. Хридай выломал дверь. Чандра была без сознания.

Она прожила еще трое суток. Рамакришна и Хридай часто кормили ее, давая по несколько капель воды из Ган-ги, смешанной с молоком. Увидев, что смерть близка, они отнесли ее на берег священной реки. Рамакришна возложил к ее ногам цветы, и она тихо скончалась.

Жизнь санньясина строится на том, что все происходящее в мире нереально, поэтому он обыкновенно не принимает участия в обрядах, связанных с рождением, браком или смертью. Он не признает, что все это реально существует. Будучи санньясином, Рамакришна не мог совершать погребальный обряд по матери, это сделал за него Рамлал. Однако Рамакришну мучило ощущение вины – он не почтил Чандру ни одним ритуальным действием, как подобало бы хорошему сыну. Вот почему после завершения обрядов он настоял на том, чтобы хоть совершить подношение, именуемое тарпана – возлияние воды богу или духу предков. Воду полагается лить из горсти, но оказалось, что Рамакришна физически не в состоянии сделать это: всякий раз как он зачерпывал воду, пальцы немели и разжимались. Он снова и снова пытался удержать воду в горсти, но она проливалась на землю. Тогда он со слезами попросил прощения у духа матери за то, что не в силах исполнить обряд.

… Позднее один пандит сказал Рамакришне, что ему незачем корить себя. В священных книгах говорится, что человек, достигший определенного уровня духовного развития, физически неспособен выполнять предписанные для других обряды – даже если искренне старается.

13. КЕШАБ СЕН

Предыдущая глава кончалась мартом 1876 года и смертью Чандры Деви. Я умышленно исключил из нее самое важное событие, которое произошло почти годом раньше, – встречу Рамакришны с Кешабом Сеном. В исторической перспективе эта встреча настолько значительна, что заслуживает отдельной главы. Я мимоходом уже упоминал имя Кешаба Сена, как одного из крупнейших индусских реформаторов XIX века. Теперь мне предстоит в подробностях объяснить, что именно он желал реформировать и каким образом повлияло на него учение и личный пример Рамакришны.

В четвертой главе я уже вкратце написал о воздействии, которое оказали на Индию англичане. Одной из многих бед чужеземного завоевания является склонность завоеванных подражать завоевателям. Это подражание есть зло, потому что оно некритично; здесь не отбираются одни аспекты чужой культуры, не отвергаются другие, а рабски перенимается все целиком – из суеверного представления, будто, обезьяньи следуя примеру завоевателей, можно обрести и их превосходство в силе.

Англичане, без сомнения, могли предложить Индии немало ценного – свою систему здравоохранения и инженерные знания, западное искусство и четко определенные правовые нормы. К сожалению, англичане принесли с собой и научный атеизм, и миссионерский евангелизм, диаметрально противоположные, но одинаково ограниченные и догматичные. Оба направления уже натворили достаточно бед на Западе, где они зародились, экспортированные же в Индию, они получили дополнительную притягательность новинки и угрожали стране духовным и культурным хаосом. Почти все молодые индийцы, соприкоснувшиеся с атеизмом и миссионерством, пережили острую реакцию на них. Они либо утрачивали веру во все индусское, получая взамен от английского одно лишь отчаяние; либо, завороженные фанатичностью и самоуверенностью миссионеров, они перенимали выхолощенный вариант христианства, жалкий и своекорыстный.

Заправляя почти всеми английскими учебными заведениями, миссионеры имели возможность полонить своими идеями множество одареннейших студентов – поколение за поколением.

Молодые люди превращались в культурных метисов, презираемых и высмеиваемых англичанами за безнадежно нелепые попытки подражать им, осуждаемые ортодоксальными индусами старой школы за предательство веры и традиций своего народа.

Английские миссионеры называли индуизм многобожием, варварским нагромождением культов и идолопоклонства, чем демонстрировали полное незнание Вед, в которых раз за разом повторяется, что субстратом всего множества божественных форм является единый и неделимый Брахман. Что же до обвинений в идолопоклонстве – «язычник в слепоте своей склоняется пред деревом и камнем», – то надо вспомнить, что миссионеры по большей части были протестантами, по крайней мере в Бенгалии. Католикам было бы потрудней теоретически осуждать поклонение святым образам, хотя они с немалым рвением уничтожали образы, священные для других вер.

При всей глупости этих обвинений, иные индусы стали думать, что индуизм и впрямь устарел, и следовательно, должен быть реформирован – освобожден от суеверий и изжившей себя обрядности, с тем чтобы выйти на один уровень с другими мировыми религиями. Можно было бы возразить, что и другие мировые религии ничуть не меньше нуждаются в освобождении от изжившего себя, но здесь вступал в действие комплекс неполноценности побежденных, который и делал критику односторонней. Можно осуждать это превратное смирение индусов, но нельзя забывать, что стремление к реформированию веры отцов мотивировалось и весьма высоким чувством патриотизма. Индия, говорили себе реформаторы, покорена в политическом смысле,

но теперь стране нужно утвердить себя духовно – и это будет первым шагом к восстановлению ее политической свободы (как, без сомнения, добавляли некоторые реформаторы).

Основоположником первого реформаторского движения XIX века был Рам Мохан Рой. Он родился в Бенгалии в 1774 году, в ортодоксальной брахминской семье, которую оскорбил, когда в шестнадцать лет опубликовал книгу с осуждением идолопоклонства. После этого он расстался с семьей, долго скитался, побывал среди прочих мест и в Тибете, где изучал буддистскую мистику. Он с симпатией относился к христианству и к исламу. Будучи серьезным ученым, он знал санскрит, персидский, арабский, английский и ряд других европейских языков.

В 1828 году Рам Мохан Рой основал общество, которое назвал Брахмо самадж, с целью «поклонения и почитания Вечного, Непознаваемого, Неизменного Существа, которое есть Создатель и Охранитель вселенной».

Само название – Брахмо самадж – переводу не поддается; оно означает: Общество верующих в личностного Бога, не имеющего формы.

Бог Брахмо самаджа был не внеличностным Брахманом, а скорее Ишварой (см. главу 5) или магометанским Аллахом, или единокупным Богом унитаристской церкви – личный Бог, не имеющий формы, но обладающий атрибутами отцовства. Рам Мохан Рой кое-что почерпнул из христианства, однако он отрицал божественность Иисуса, равно как и божественность индусских аватар. В то же время он щедро цитировал священные книги индусов, выбирая из Упанишад те места, которые поддавались его истолкованию личного Бога, не имеющего формы. Отчасти в своей монотеистической философии он опирался и на ислам. Брахмо самадж был открыт для всех, вне зависимости от цвета кожи и религиозной принадлежности. Интернационализм доктрины был, безусловно, вызовом критикам классического индуизма, хотя можно сказать, что глубина доктрины пострадала за счет ее широты. Подлинная сила ее была в призыве к социальному реформаторству, потому что Брахмо самадж выступал за упразднение как раз тех обычаев, которые вызывали наибольшие протесты англичан – заключение браков между детьми, запрет на вторичное замужество вдов, и сама кастовая система. В среде членов Брахмо самаджа кастовые различия не принимались во внимание. Брахмо самадж также добивался эмансипации женщин и предоставления им возможности получения современного образования.

В 1830 году император Дели даровал Рам Мохан Рою титул раджи.

Здесь необходимо напомнить, что королева Виктория стала императрицей Индии только в 1877 году.

Раджа Рам Мохан Рой был направлен в Англию для дачи показаний парламентской комиссии, рассматривавшей правовую и фискальную системы Индии. Британские политики и ученые с уважением и почетом принимали Рам Мохан Роя; он имел удовольствие присутствовать в палате общин, когда был наконец объявлен вне закона сатти – обычай добровольного самосожжения вдов на погребальном костре почившего мужа. Рам Мохан Рой много лет выступал против этого обычая. В 1833 году он скоропостижно скончался в Англии от воспаления мозга и был похоронен в Бристоле.

С самим Рам Мохан Роем Рамакришна так и не получил возможности увидеться, но встречался с его преемником Девендранатхом Тагором – о чем рассказывалось в главе одиннадцатой. Девендранатх Тагор пришел к руководству Брахмо самаджем через восемь лет после смерти Рам Мохан Роя. Он реорганизовал захиревшее было общество, которое при нем значительно усилило свое влияние. Соглашаясь с Рам Мохан Роем в осуждении идолопоклонства, он значительно меньше интересовался соотнесением индуизма с другими мировыми религиями. Монотеизм Девендранатха основывался целиком на священных книгах индусов, и он боролся с проникновением христианской идеологии в Брахмо самадж. В этом вопросе Девендранатх Тагор в корне расходился с Кешабом Чандрой Сеном, которому суждено было сменить его на посту руководителя общества.

Кешаб был на два года моложе Рамакришны и на целое поколение моложе Девендранатха. Он родился в бенгальской семье среднего достатка и образование получил в английской школе. Санскрита он не знал. Народная традиция индуизма мало привлекала его. Скорей на него производила сильное впечатление личность Иисуса, и если он расходился с христианами, то главным образом потому, что не разделял их убеждения насчет христианства как единственной истинной религии. Кешаб считал, что Иисус, Моисей, Будда и Мухаммед в равной степени заслуживают почтения. Некоторые из последователей Кешаба шли еще дальше в своих неохристианских представлениях – они хотели бы создать новый, индийский вариант христианства, который бы объединил все религии во имя Иисуса Христа. Вот цитата из статьи, напечатанной в одном из последних номеров журнала «Новое произволение», основанного Кешабом Сеном и продолжавшего выходить в свет и после его смерти:

«Кто правит Индией? Какая сила владычествует судьбой Индии сейчас? Ни сверкающий штык, ни изрыгающая огонь пушка британской армии не способны завоевать лояльность нашего народа… Нет. Верность и преданность Индии дается только духовным воздействием и моральным убеждением. Именно это и произошло с нами. Вы не можете отрицать того, что высшая сила коснулась ваших сердец, завоевала и подчинила их себе. Есть ли надобность именовать эту силу – это Христос. Именно Христос правит Британской Индией, а не правительство Великобритании. Жизнь и характер этого могучего пророка стали той силой, которую Англия направила на завоевание и сохранение огромной империи. Никто, кроме Иисуса, никогда не заслуживал этой ослепительной, этой драгоценной короны – Индии, Иисусу ею и владеть».

Забавно думать, что это высказывание и другие суждения подобного рода приводили христианских миссионеров в такое же смятение, как взгляды ортодоксальных индусов. И на самом деле, деятельность Кешаба привела к значительному снижению влияния миссионеров в Бенгалии. Но позиция Кешаба привела его и к разрыву с Девендранатхом Тагором. В 1868 году Кешаб основал Всеиндийский Брахмо самадж. Девендранатх остался лидером другой части движения, которая отныне называлась Ади самадж, или Первое общество.

В 1870 году Кешаб Сен отправился в Англию, где его тепло принимали, в особенности унитаристская церковь. Сама королева Виктория дала ему аудиенцию. Во время своего пребывания в Оксфорде Кешаб Сен в обществе Макса Мюллера нанес визит известному теологу Эдварду Паси. Макс Мюллер писал об этой встрече:

«К концу беседы был затронут вопрос о том, могут ли быть спасены те, кто рождены и воспитаны вне христианства. Кешаб Сен и я давали положительный ответ на этот вопрос, Паси выступал против. Многое, конечно, зависело от того, что понимать под спасением; Кешаб Сен определил спасение как непрерываемый союз с Богом. Он сказал: „Я никогда не ухожу мыслями от Бога. – И добавил: – Моя жизнь есть непрерывная молитва, я перестаю молиться лишь на мгновения". Слова эти, произнесенные с большой теплотой и искренностью, смягчили сердце Паси. В таком случае, ответил он, с вами все в порядке. Они расстались друзьями и были оба весьма растроганы».

Одной этой истории достаточно, чтобы показать натуру Кешаба, его способность к смирению и терпимости, а также, конечно, и его сострадательность в отношении старого человека с добрым сердцем, но догматическим умом.

В 1875 году Свами Даянанда, известный знаток санскрита, основал еще одно общество – Арья самадж. Даянанда выступал за те же реформы, что и Девендранатх и Кешаб Сен, однако был категорически против всех неиндусских религиозных влияний в Индии, мусульманских ли, христианских или буддистских. Он был задиристым человеком, и Арья самадж сделалось обществом боевитым. Хотя Свами Даянанда предлагал свое истолкование Вед в соответствии с собственным монотеизмом, его идеи носили достаточно ортодоксальный характер, чтобы привлечь массы, а не одну только интеллигенцию. Самым большим влиянием его общество пользовалось в Пенджабе, где противостояние индусов и мусульман проявлялось острее всего.

Рамакришна встречался со Свами Даянандой во время одного из его приездов в Бенгалию. Махендра Натх Гупта записал рассказ Рамакришны об этой встрече:

«Да, я ходил встречаться с ним. Он тогда жил в садовом домике на противоположном берегу Ганги. В тот день там должен был появиться и Кешаб. Свами Даянанда жаждал встречи с Кешабом, как чатак дождя. (По легенде, птица чатак пьет одну лишь дождевую воду, отказываясь от всякой другой, как ни мучает ее жажда. Рамакришна любил эту легенду, которую использовал как метафору стремления к духу.) Он был большой ученый. Он верил в существование различных божеств. Даянанда говорил: Бог столько всего создал, почему он не мог создать и множество божеств? Даянанда верит, что Высшая Реальность не имеет формы. Капитан Вишванатх все время повторял имя Рамы, а Даянанда насмешливо сказал ему: лучше бы повторять слово „сан-деш"!» (Сандеш – сладкая смесь творога с сахаром, очень популярная в Бенгалии. Иными словами, Даянанда не одобрял джапу и подобные ей обрядовые приемы.)

Однажды, в марте 1875 года, когда Рамакришна был в состоянии самадхи, он ощутил потребность в свидании с Кешабом Сеном. С Кешабом он вообще-то встречался, но это было много лет назад, когда оба были еще молоды. Рамакришна видел его медитирующим в Брахмо самадже, в те времена еще находившемся под полновластным руководством Девендранатха Тагора. Духовное зрение Рамакришны позволило ему увидеть, что Кешаб – единственный из присутствующих, кто действительно погружается в глубокую медитацию. Теперь же, в состоянии самадхи, Рамакришна увидел Кешаба в образе павлина с распущенным хвостом и с рубином на голове. Толкуя это видение, Рамакришна пояснил, что распущенный павлиний хвост символизирует большое число последователей, которые появились у Кешаба, а рубин – его натуру: качества лидера и проповеднический пыл.

Кешаб с учениками уединился для садханы в садах Бель-гарии, в нескольких милях к северу от Калькутты. Рамакришна в сопровождении Хридая отправился туда в экипаже капитана Вишванатха. Рамакришна по этому случаю оделся в простую, но вполне благопристойную одежду: на нем было дхоти с красной каймой, край которого он перебросил через плечо. В Бельгарию они приехали около часу дня. Выбравшись из экипажа, они увидели, что Кешаб и его ученики сидят на кирпичных ступенях, спускающихся к пруду. Хридай один пошел к Кешабу, чтобы представить дядю, точно так же, как он это сделал в доме Бхагавана Даса.

– Мой дядя боголюбивый человек, – сказал Хридай, – он любит беседы о Боге и божественные песнопения. Он погружается в самадхи, когда слышит их. Дядя слышал о вашей высокой религиозности и явился, чтобы послушать, как вы говорите о Боге и его величии. С вашего позволения, я хотел бы привести дядю к вам.

Кешаб, естественно, позволение дал, и Хридай отправился к экипажу за Рамакришной. Кешаб и ученики с немалым любопытством ожидали его, но были весьма разочарованы видом приближавшегося к ним человека. Рамакришна показался им уж очень ординарной личностью.

– Правда ли это, господа, – смиренно спросил Рамакришна, – что вы представляете себе, как выглядит Бог? Мне бы так хотелось узнать, каков он. Я из-за этого и приехал к вам.

И он запел широко известную песнь Рампрасада: «Кто знает, как выглядит Кали? Шесть философских школ не в силах объяснить ее».

Рамакришна погрузился в самадхи, едва успев допеть. Однако на слушателей это не произвело особого впечатления – они приняли потерю обычного сознания за проявление душевной болезни или, хуже того, за фокус, предназначенный для привлечения их внимания. Только после того как Хридай вывел Рамакришну из самадхи повторением слова ОМ и окружающие увидели, как на его лице засияла улыбка несказанной нежности и ясности, их скептическое отношение к нему начало меняться. Особенно когда Рамакришна обратился к ним со своей излюбленной притчей, в которой различные аспекты Бога сравниваются с различными частями слоновьей туши, ощупываемой слепыми, или с различными цветами хамелеона, увиденным и в разное время разными людьми, по невежеству принимаемыми ими за единственно возможный цвет, за единственно существующий аспект… Скоро Рамакришну рассматривали и слушали как завороженные, завороженные не столько тем, что он говорил, сколько тем, как он это делал. Собравшиеся скоро почувствовали, что перед ними просветленность, выходящая за пределы их понимания, никто не заметил, что давно прошло обеденное время, что они рискуют пропустить и время очередной молитвы. Рамакришну забавляла их перемена в отношении к нему, и он с улыбкой сказал:

– Когда в стадо забредает животное другой породы, стадо норовит забодать его. Но если к стаду прибивается еще одна корова, ее лижут и принимают за свою.Так и со мной сегодня у вас.

Затем он обратился к Кешабу со словами:

– У тебя отвалился хвост.

Непонятная фраза показалась обидной ученикам Кеша-ба, но Рамакришна объяснил:

– Пока у головастика есть хвост, он может жить только в воде, а на землю выйти не может, но как только хвост отвалится, он живет где хочет. Пока человек тянет за собой хвост невежества, он может жить только в одном мире, а когда хвост отваливается – может жить или в знании Бога, или в мире, как сам захочет. Твой ум, Кешаб, уже достиг этого состояния. Ты можешь жить в мире и осознавать Бога.

С того часа и до конца своих дней Кешаб оставался под влиянием Рамакришны. Правда, он не сразу и не безоговорочно поддался силе этого влияния. Вначале он не поверил собственным ощущениям и послал нескольких учеников в Дакшинешвар, чтобы они там понаблюдали за Рамакришной и сообщили ему о своих впечатлениях. И даже значительно позднее, когда Кешаб уже был абсолютно убежден в духовном величии Рамакришны, он все еще продолжал терзаться несоответствием его учению своих прежних идей и представлений. Однако под влияние Рамакришны он подпадал все сильнее, и настало время, когда он просто не мог не видеться с Рамакришной. Иногда Кешаб являлся в Дакшинешвар, иногда зазывал Рамакришну в Калькутту, в свой дом, которому он дал название Камал Кутир – Дом лилий. Бывало, что Кешаб и его ученики из Брахмо самаджа приглашали Рамакришну на пароходную прогулку по Ганге, чтобы без помех наслаждаться общением с ним.

Кешаб к тому времени уже стал одним из самых известных в стране людей, многие смотрели на него как на учителя, но сам он относился к Рамакришне с огромным смирением и почтением. На каждую встречу Кешаб являлся с подношением – приносил фрукты, как подобает ученику при посещении гуру. И как преданный ученик, усаживался у ног Рамакришны. Однажды Рамакришна шутливо сказал:

– Кешаб, столько людей восхищается твоими лекциями, расскажи и мне что-нибудь!

На что Кешаб ответил:

– Зачем же мне носить иголки в кузню? Ты говори, а я буду слушать. Люди больше всего восхищаются, когда я пересказываю для них услышанное от тебя.

Как-то раз Рамакришна сказал Кешабу, что, признавая существование Брахмана, одновременно необходимо признавать и существование его Энергии, при помощи которой и была создана вселенная – ибо в вечности Брахман и его сила есть одно и то же. Кешаб согласился с этим. Тогда Рамакришна сказал, что священные книги, верующий и Бог тоже есть одно. И опять Кешаб согласился. Но когда Рамакришна продолжил и заявил, что учитель, Бог и верующий тоже одно, Кешаба это смутило и привело в недоумение.

– Сейчас, – сказал он, – я не в силах продвинуться дальше. Лучше сейчас об этом не говорить.

– Очень хорошо, – согласился Рамакришна. – В таком случае остановимся на этом.

В 1878 году разразился скандал, который привел к расколу в Брахмо самадже. Махараджа Куч-Бехара попросил руки дочери Кешаба. О лучшей партии индусская девушка не могла и мечтать, поэтому Кешаб ответил согласием. Нет никаких оснований подозревать Кешаба в корыстных мотивах только потому, что махараджа был знатен и богат, – нет сомнений, что Кешаб заботился исключительно о будущем дочери. Но, к сожалению, ей еще и четырнадцати не было, то есть Кешаб, постоянно выступавший публично против детских браков, поступился своими принципами. Начался скандал, образовались две партии, одна поддерживала решение Кешаба, другая называла его поведение наихудшей формой предательства и лицемерия. Противники Кешаба вышли из Брахмо самаджа и организовали собственное общество, которое назвали Общий Брахмо самадж.

Узнав об этом, Рамакришна сильно огорчился. Он вообще не одобрял кампанию Кешаба против детских браков.

– Рождение, смерть и заключение брака – дело воли Божьей, – заявлял он. – Такие вещи невозможно подчинять строгим законам, зачем Кешаб пытается это сделать?

Тем не менее, если в присутствии Рамакришны заходила речь о махарадже Куч-Бехара и осуждалось поведение Кешаба, он выступал в его защиту:

– В чем тут вина Кешаба? Он семейный человек, почему же ему не сделать для своих детей то, что считает правильным для них? Кешаб не нарушает ни религиозных, ни моральных правил. Он выполняет отцовский долг.

Однако ничью сторону в этой ссоре Рамакришна не принимал и сохранял дружеские отношения с теми и с другими. Большую роль в среде противников Кешаба играл Виджай Кришна Госвами, который после раскола возглавил Общий самадж. Госвами часто навещал Рамакришну и уверял всех и каждого, что Рамакришна – величайший из людей в Индии, горько сетуя на ослепление тех, кто этого не понимает. Рамакришне он говорил:

– Дакшинешвар так близко от Калькутты, есть лодки, есть экипажи, мы можем бывать у вас всякий раз, как пожелаем. Если вас недостаточно понимают и недостаточно ценят, то это только потому, что вы слишком близко и слишком достижимы. Вот находились бы вы на горной вершине, чтобы нужно было сутками шагать без пищи и карабкаться по скалам, добираясь до вас, цепляться за древесные корни, рискуя сорваться в пропасть – тогда бы мы вас считали бесценным сокровищем. А так все кажется, что где-то далеко есть учителя и получше, мы носимся в поисках лучшего и попусту растрачиваем себя.

Рамакришна высоко оценивал духовное развитие Виджая.

– Виджай уже поднялся на предпоследний этаж, – говаривал он, – и стучится в дверь последнего.

До раскола общества Виджай и Кешаб близко дружили, после раскола они перестали видеться. Однако поскольку оба часто навещали Рамакришну, то встреча их была неизбежна. Махендра Натх Гупта рассказывает, как 27 октября 1882 года, под вечер, Виджай сидел в комнате Рамакришны, когда явились ученики Кешаба с приглашением – Кешаб арендовал судно, которое бросило якорь прямо перед храмовым комплексом, так не согласится ли Рамакришна спуститься с ними к реке, где они сядут в гребную лодку и подплывут к судну, где их ждет Кешаб? Рамакришна согласился, и Виджай вместе со всеми отправился на реку – с охотой или через силу, этого мы не знаем.

Едва ли что могло быть более конфузным, чем последовавшая встреча. Стоило Рамакришне ступить в лодку, как он погрузился в самадхи. На борт судна его перенесли с немалым трудом. Лишь отчасти сознавая, где он находится, Рамакришна двигался механически и скованно. Его проводили в каюту. Кешаб и другие поклонились ему, но он не отреагировал, казалось, будто он никого не узнал. В каюте его усадили в кресло, а Кешаб и Виджай расположились по обе стороны от него. Каюту до отказа заполнили сопровождающие Кешаба, рассевшиеся на полу. Кто не нашел себе места, заглядывал в окна и двери, которые пришлось распахнуть, потому что в каюте становилось нестерпимо душно. Рамакришна тем временем снова полностью ушел в самадхи. Кешаб и Виджай оказались, по сути дела, в обществе друг друга. Они восседали на креслах в окружении большой аудитории, которая, без сомнения, с любопытством наблюдала за обоими, гадая, в чем проявится их враждебность. Но оба держались с чопорной вежливостью.