Текст книги "Руководство астронавта по жизни на Земле. Чему научили меня 4000 часов на орбите"

Автор книги: Кристофер Хэдфилд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

5. Последние люди на свете

Случайно астронавтами не становятся.

Средний возраст астронавтов-новичков – 34 года. Много лет они стремились к этой работе, и это стремление определяло принимаемые ими решения. Вероятность пройти отбор сейчас меньше, чем когда-либо. Во время последнего набора, который проводился в Канаде в 2009 г., из 5351 кандидата астронавтами стали всего двое; в НАСА в том же году было рассмотрено 3564 заявки на 9 мест. Процесс отбора кандидатов всегда строгий и нудный. Степень кандидата наук – всего лишь начальное требование, а полипы в носу – очень серьезное препятствие; претенденты, дошедшие до финальных этапов отбора, подвергаются психологическим испытаниям, ректальным обследованиям, проходят через бесконечную череду собеседований и письменных тестов. В людях, которые пожелают пройти через все это, по определению должен быть сильный дух соперничества.

И я знал, что этот дух во мне есть. Я вовсе не был уверен, что пройду отбор – совсем нет; сам процесс жутко трепал нервы, но я был хорошим летчиком-истребителем и хорошим летчиком-испытателем. Когда я прошел отбор и стал одним из четверых новых астронавтов ККА, я почувствовал, что это лучшее из возможных подтверждение моей профессиональной квалификации, моих способностей. Я испытал одновременно и чувство гордости, и волнение, когда вскоре после завершения отбора получил приказ собрать чемодан и отправиться в Хьюстон вместе с Марком Гарно, чтобы начать обучение в качестве курсантов 1992 г. набора. Это было время расцвета эпохи шаттлов, и наша группа оказалась достаточно большой по меркам того времени – в классе было 24 курсанта. У нас кружились головы, когда мы поднимались на лифте в штаб астронавтов в Космическом центре Джонсона; ведь это офис, где получить работу сложнее, чем в любом другом в мире, а у нас это получилось. Мы были лучшими из лучших.

Ну а потом мы вышли из лифта.

И снова стали никем. Нас даже называли не астронавтами, а аскенами (да, звучит именно так, как вы подумали[3]3
  Игра слов. В английской речи слышится как «ass can» – глупая задница. – Прим. ред.


[Закрыть]), сокращенно от astronaut candidate – кандидат в астронавты. Мы были плебеями. Чтобы сбить с нас спесь, над нами не нужно было даже подшучивать. Нам достаточно было видеть вокруг тех людей, которые были нашими кумирами многие годы. Когда мне дали место за рабочим столом рядом с Джоном Янгом – одним из первых астронавтов проекта Gevini, одним из дюжины человек, готовившихся пройтись по Луне, командиром экипажа в самом первом полете шаттла – у меня не возникло чувство, что я наконец-то достиг цели. Я чувствовал себя мошкой.

В течение первого дня в Центре Джонсона я спустился с вершины своей профессии на самое дно пищевой цепочки – и оказался я там вместе с другими такими же честолюбцами, которые привыкли всегда быть первыми и теперь решили взобраться наверх как можно быстрее. Нельзя сказать, что между нами не было товарищества и взаимопомощи. Конечно, все это было. У каждого класса был свой индивидуальный характер и соответствующее прозвище: например, курсантов особенно многолюдного класса прозвали «сардинами», а тех, кто поступил в 1992 г., – «кабанами» (отчасти благодаря сатирическому скетчу «Маппет-шоу» «Свиньи в космосе», а отчасти потому, что еще раньше мы решили стать спонсорами пузатой свиньи в хьюстонском зоопарке). Несомненно, в нас присутствовало чувство солидарности, но при этом среда, в которой мы оказались, была очень конкурентной, пусть даже явно о соперничестве никогда не говорилось. Каждого из нас постоянно оценивали и сравнивали во всем, что бы мы ни делали, абсолютно во всем, и было совершенно очевидно, что наши назначения на космические полеты будут определяться качеством нашей работы. Поэтому требования к нам были бесконечно высоки. Я никогда не отказывался ни от одной просьбы или возможности как-то проявить себя, при этом, как и все остальные, я пытался показать, что мне это ничего не стоит.

Тем временем моя семья переехала в Хьюстон, а это значит новый дом, новая школа для детей, новая работа для Хелен. Для семьи первый год на новом месте самый трудный – нужно приспособиться ко всем изменениям. Случается, что браки некоторых астронавтов-новобранцев даже распадаются, отчасти по причине высокого эмоционального напряжения, которое испытывают супруги в этот период, но главная причина, я думаю, в тех усилиях, которые астронавт затрачивает, чтобы встроиться в новую иерархию. Мотивация к распаду брака может быть примерно такая: моя мечта сбылась, но я чувствую себя здесь мелкой мошкой, а ведь я по-прежнему остался тем человеком, который добивается успеха во всем, поэтому проблема, видимо, заключена в моем… браке! Лично мне невероятно повезло, потому что моя семья относилась ко всем многочисленным переездам как к приключениям. Поскольку мы вышли из армейской среды, поначалу нам казалось, что в Хьюстоне все организовано довольно-таки беспорядочно. Выглядело все как в армии, но не хватало именно армейской организации. Обычно в гарнизоне все семьи летчиков живут рядом, общаются и помогают друг другу. Но здесь, в НАСА, все слишком заняты. Постепенно вливаясь в сложившийся общий бытовой ритм, каждый из нас в первое время чувствовал отчужденность.

В некотором смысле ежедневное хождение на работу несколько сбивало с толку. Весь первый год, пока я был новобранцем, учебный график приводил в уныние, и было не так много возможностей, чтобы как-то проявить себя. По окончании первого года я работал над сертификацией полезной нагрузки корабля. Эта работа сопровождалась бесконечными совещаниями, на которых мы должны были убедиться в безопасности всех научных экспериментов. Тем временем я, как и остальные мои однокурсники, проходил общую подготовку: геология, метеорология, небесная механика, робототехника и тому подобное. Люди, которые работали здесь всего на один-два года дольше, казалось, находились уже на несколько световых лет впереди, притом что они еще даже не побывали в космосе.

И вот настал день, когда лидер нашего класса получил назначение на участие в космическом полете. Это был восхитительный момент: «Круто, у одного из нас получилось!» Мы восприняли это как одобрение для всей группы, как будто мы все наконец оказались на верном пути. Потом назначение получил второй однокурсник, и это был не я. Я сказал себе: «Что ж, они взяли ученого, летчика они не искали». Посреди ночи мне пришла мысль: «Я ведь канадец. Наверное, поэтому меня не взяли». Потом назначения получили третий, четвертый, и я начал волноваться: «Что со мной не так? Я ведь всегда все делал хорошо. Почему меня не отбирают для полета?»

Это тот самый момент, когда ваше отношение к работе и жизни приобретает по-настоящему важное значение. Я отчетливо помню, как подбадривал себя, когда начались подобные сомнения: «Не будь идиотом!» Я напоминал себе, что не сижу без дела. Каждый день я так интенсивно учился, что можно было услышать, как от напряжения гудят мои нейроны.

Если вы всегда считали себя успешным, то довольно сложно не расстраиваться, когда кто-то вас превосходит. Астронавты, которые испытывают проблемы подобного рода, как ни странно, часто оказываются самыми одаренными людьми, талантливыми от рождения. Бывает, что некоторые, впервые оказавшись в гольф-клубе, показывают невероятно хорошую игру. Почти так же некоторые астронавты просто больше одарены природой, чем многие другие. У них искусные руки и ноги – впервые оказавшись за штурвалом самолета, они пилотируют так же хорошо, как инструктор, или даже лучше. Или они академические светила с блестящими навыками общения. Какой бы ни была комбинация их способностей, они обладают выдающимися талантами, и до того, как эти люди оказались в Космическом центре Джонсона, им все давалось легко: они побеждали в летных соревнованиях, превосходно сдавали экзамены, рассказывали самые интересные истории – и все это не уронив ни капли пота.

Рано пришедший успех – ужасный учитель. По существу, вас награждали за недостаточную подготовку, поэтому в ситуации, когда готовиться необходимо, вы не справляетесь. Вы просто не знаете, как это делать.

Даже самому одаренному человеку в мире, который готовится стать астронавтом, придется переступить порог, за которым уже не получится проехаться на собственных способностях. Объем сложной информации и навыков, которыми нужно овладеть, просто-напросто слишком велик, чтобы освоить все на лету. Некоторые доходят до этой критической точки и осознают, что дальше не смогут рассчитывать исключительно на свой талант – придется сконцентрировать все свое внимание и учиться. Те же, кто не смог разобраться вовремя, плетутся, словно черепаха за зайцем, в самом хвосте группы, там, где никогда не рассчитывали оказаться. Они не знают, как вывести себя из зоны дискомфорта. Обычно они даже не понимают, в чем состоят их слабые стороны, и потому сопротивляются принятию ответственности, когда события оборачиваются не в их пользу. Когда предстоит работа в смертельно опасных условиях с очень специфическим оборудованием и длинным перечнем задач, которые нужно выполнить в кратчайшие сроки, не хотелось бы оказаться с такими людьми в одной команде. Репутация рок-звезд со временем сменяется репутацией людей, на которых нельзя положиться в трудную минуту.

* * *

У астронавтов существует множество специализаций, намного больше, чем большинство может представить, правда, существенно меньше, чем еще не так давно, когда ежегодно в космос отправляли по 50 человек, а экипажи были более многочисленными и не было необходимости каждому астронавту уметь делать все. Среди членов экипажа шаттла действительно было достаточно иметь двух хороших операторов-робототехников. Сегодня, когда экипаж «Союза» состоит всего из трех человек и по крайней мере один из них – российский космонавт, если вы не разбираетесь в робототехнике и не обладаете квалификацией для работы в открытом космосе, скорее всего, назначение на полет вы не получите.

Когда миссия длилась всего две недели, экипажи формировались почти как спортивные команды: главное – правильно всех перемешать. Руководство желало иметь и опытных людей, и новичков, пыталось найти баланс между «вояками» и «ботаниками», решительными наглецами и спокойными до отрешенности, приветливыми людьми. Конечно, свою роль играла и политика: иногда очередь отправиться в полет зависела от национальности. Обычно канадцы не занимали первые места в этой очереди, но после установки манипулятора Canadarm2 отправить в космос одного из нас казалось разумным. Состав некоторых экипажей так и не сформировался окончательно, но тогда это не имело большого значения. Если вы покидаете Землю всего на пару недель, вас можно отправить с кем угодно. Вам не придется провести там часть своей жизни. Вам нужно лишь выполнить свою работу.

На МКС, наоборот, однородность состава экипажа имеет важное значение, поскольку необходима избыточность в навыках астронавтов. Если только один из трех астронавтов на борту прошел медицинскую подготовку и вдруг сам выбыл из строя и остро нуждается в медицинской помощи, это чревато серьезными проблемами. Тренировки и обучение проводятся в основном персонально. Два года астронавт проводит практически в одиночестве, тренируясь и обучаясь один на один с инструкторами, а затем, за шесть месяцев до полета, когда каждый уже обладает всеми необходимыми навыками, начинается формирование экипажа.

Иногда собрать команду оказывается не так-то легко, ведь мы набираем не просто попутчиков. Это как вынужденный брак, только без супружеских обязанностей, а медовый месяц длится полгода в полной изоляции, где нам придется рассчитывать абсолютно во всем только друг на друга: дружеское общение, выживание, общая ответственность за совместный труд.

Именно поэтому в первую очередь астронавты интересуются друг у друга: «С кем ты летишь?» Никому не хочется оказаться в космосе с сопляком. И тем не менее в определенный момент придется просто принять людей в свою команду, перестать мечтать о совместном полете с Нилом Армстронгом и начать выяснять, как сильные и слабые стороны новых членов экипажа сочетаются с твоими собственными. «Кирпичи» поменять уже не получиться, но «стену» совместными усилиями построить придется.

Иногда вам везет. Мои коллеги в последнем полете Том Машберн и Роман Романенко обладали как превосходными техническими знаниями, так и потрясающей трудовой дисциплиной. Кроме того, они – самые легкие и приятные в общении люди на этой планете и за ее пределами. Мне не пришлось даже заставлять себя смириться с фактом нашего совместного полета. Воздержусь от бахвальства своей удачей.

Чем дольше длится полет, тем более важными становятся личные качества его участников. Если вы трое не сможете ужиться на Земле, то маловероятно, что вам удастся терпеть друг друга в течение нескольких месяцев, проведенных при отсутствии душа. Или без скотча. Некоторые американские астронавты, впервые отправившиеся на станцию «Мир» на длительный период, страдали от депрессии, испытывали одиночество, их раздражали как коллеги по команде, так и недостаточные, как им казалось, внимание и поддержка со стороны Центра управления. В ситуации, когда у вас нет возможности выйти прогуляться, чтобы выпустить пар, личностные конфликты могут поставить под угрозу или вообще сорвать всю миссию. Как говорят космонавты, имеющие опыт долгого пребывания в космосе, медленно тлеющие конфликты в конце концов выходят из-под контроля. В подтверждение они могут рассказать яркие истории столкновений характеров. Говорят, были случаи, когда дело доходило до драк между астронавтами и отказа от общения как друг с другом, так и с Землей в течение нескольких дней подряд. Поэтому сейчас в НАСА выбирают людей с определенным складом характера, тех, кто способен хорошо сработаться с другими.

Тем не менее одна особенность никуда не делась: астронавтам, всем без исключения, свойственна высшая степень состязательности. Наверное, я уже упоминал об этом ранее. Так каким же образом можно собрать группу из крайне честолюбивых людей и сделать ее сверхсплоченной – до такой степени, что эти люди начинают искать возможности помочь друг другу блистать?

Что ж, это почти как собрать команду спринтеров и сказать им, что начиная с этого момента они бегут вечную эстафету. По-прежнему бежать нужно как можно быстрее, только теперь еще необходимо поддерживать и подбадривать своих коллег по команде, чтобы они бежали еще быстрее. Им придется научиться передавать эстафетную палочку без помех и задержек, чтобы шансы следующего бегуна оказались даже выше, чем их собственные.

Одни астронавты переживают такой переход относительно безболезненно. Для некоторых это даже облегчение после десятилетий одинокого стремления к совершенству. Другими же эти изменения воспринимаются тяжело, им приходится фундаментально пересмотреть свою систему ценностей.

Что касается меня, то я был где-то в середине. К моему сожалению, я был из тех отцов, которые редко позволяют своим детям побеждать, – им приходится вырывать победу в честной борьбе. В моей жизни было не так много поступков, о которых приходится сожалеть, но, пожалуй, больше всего я жалею об одном случае. Моему сыну Кайлу было около десяти. Он гордо продемонстрировал мне, сколько раз может проплыть вдоль бассейна под водой на одном дыхании, а я прыгнул в бассейн и проплыл на один раз больше. С моей стороны это был необдуманный поступок и вместе с тем – отличный пример разрушительной силы состязательности. Ведь я не просто «победил» своего сына, я рискнул лишить его веры в собственные силы и разорвать нашу с ним связь.

Парадоксально, но мне потребовалось несколько лет совместной работы с другими очень честолюбивыми людьми, чтобы научиться относиться к успешному достижению цели как к командному спорту. Чтобы воспитать и укрепить экспедиционную модель поведения, а именно – способность продуктивно и с радостью работать в команде в тяжелых условиях, астронавты тренируются выживать в воде и на суше. Я годами проходил подобное обучение в американских и канадских войсках, кроме того, участвовал в экспедициях в пустыни Юты и Вайоминга. Эти экспедиции организовывала National Outdoor Leadership School (NOLS). У каждой тренировки и экспедиции были свои особенности, но все они совпадали в главном: учили выживать в условиях, когда вы находитесь далеко за пределами своей зоны комфорта, причем выживать не только индивидуально, но и группой.

Школа выживания действительно очень хорошо имитирует некоторые стороны космического путешествия. Ведь в обеих ситуациях группа людей оказывается в суровых условиях и перед ними стоят определенные задачи, которые нужно выполнить, рассчитывая при этом исключительно на собственные силы. К примеру, в NOLS мы делились на группы и по очереди принимали на себя командование, а нашей целью было безопасное прохождение пустынного маршрута за 10–14 дней. Мы приобретали достаточно жесткий коллективный опыт, в котором было все: сон в крайне некомфортных условиях, ориентирование на местности, спуск на веревках со скал, поиски питьевой воды и так далее, и это с тяжелыми рюкзаками за спиной.

Я вспоминаю, как во время курса выживания в Юте мы добрались до вершины особенно устрашающего горного хребта. Внизу лежала долина, в которой мы рассчитывали встать лагерем на ночь. Когда мы смотрели вниз, наши сердца сжимались от страха. Казалось, спуститься в эту долину невозможно. Мы все устали и ослабли, и, если бы у нас был выбор прекратить поход и вертолетом эвакуироваться в ближайший «Хилтон», я думаю, большинство согласилось бы не раздумывая. Однако, немного проанализировав наше положение, мы со Скоттом «Доком» Хоровитцем предположили, что можно по одному спуститься по склону, если двигаться по зигзагообразной траектории. Однако если бы мы ошиблись, группа могла бы застрять на склоне, как только стемнеет и быстро снизится температура. А на крутом скалистом склоне мы бы оказались в гораздо большей опасности, чем здесь, на вершине хребта. В общем, вместо того, чтобы пытаться всех уговорить отправиться этим маршрутом, мы со Скоттом сами вызвались разведать путь. Мы убедились, что наш вариант выполним, после чего снова поднялись наверх, чтобы показать остальным, как безопасно спуститься вниз. Урок, который я вынес из этой ситуации: настоящий лидер прокладывает путь и ведет за собой, а не просто грубо навязывает остальным свое мнение. Угрозы, пререкания, соперничество даже в менее рискованных ситуациях – это верный способ уничтожить боевой дух и значительно снизить результативность. Несколько команд НАСА в подобных ситуациях фактически развалились и не смогли завершить курс выживания, и это, несомненно, было отмечено в Центре Джонсона людьми, которые принимают решения о назначении на полеты.

Курсы выживания нас научили, что правильная оценка рисков критически важна, когда вы находитесь бог знает где. Когда я разведывал маршрут для нашего спуска, я был крайне осторожен. Я знал, что, если подверну лодыжку, не стану ни героем, ни мучеником. Я буду парнем, который поставил под угрозу выполнение поставленной задачи. Групповое мышление – отличная вещь, когда дело доходит до риска. Если будешь думать только о себе, то не сможешь увидеть всей картины. Неважно, в горах ли Юты или за бортом МКС, но если получишь травму или потеряешь единственный на всю группу молоток или какую-нибудь сложную операцию сделаешь впопыхах, то все это может создать серьезные проблемы для всей команды.

Самое главное, что я вынес для себя из курсов по выживанию, заключается в том, что, когда ты являешься частью команды, на Земле или в космосе, прежде всего нужно ответить на вопрос: «Как лично я могу помочь команде достичь поставленных целей?» Совсем не нужно быть супергероем. Умение сопереживать и хорошее чувство юмора зачастую оказываются важнее. В этом я смог убедиться во время самой трудной моей тренировки по выживанию, которая проходила в Центральном Квебеке с пятью другими астронавтами. Мы были на самом краю Канадского щита. Рельеф здесь гористый, и пешие походы по этим местам – серьезное испытание даже в благоприятное время года, а мы оказались здесь в феврале, под непрекращающимися снегопадами. Снег шел постоянно, и в день могло выпасть до 30 см. Две недели мы, надев снегоступы, преодолевали сугробы и снежные заносы и прокладывали путь для саней, нагруженных нашей едой и припасами. Когда говорят о санях, обычно представляют скоростной спуск с горы. Но это не наш случай. Наши сани весили 140 кг и не трогались с места, пока мы не начинали их толкать и тянуть. Несколько человек шли впереди и с большими усилиями тянули за собой эти сани, зачастую в гору. Периодически мы менялись. Мы проходили пятнадцать шагов и настолько выдыхались, что уже почти плевали кровью. Потом мы останавливались и менялись местами с теми, кто толкал сани сзади. Я был единственным канадцем в группе, и все считали, что мне должны быть привычны подобные походы в суровых зимних условиях… но это было не так. Я ведь не рос в дикой природе и не спал в сугробах.

Этот поход был идеальным для развития лидерских качеств и одновременно учил подчиняться. Кроме того, он стал отличным тестом на физическую выносливость и психическую устойчивость. Оглядываясь назад, я понимаю, что во всем этом смелом предприятии были свои притягательные и грандиозные стороны: слепящий снегопад, тяжеленные груженые сани, изнурительное пешее путешествие. Правда, в тот момент я не видел в нем никакой привлекательности вообще.

В таких ситуациях и приобретаются экспедиционные навыки поведения. У вас есть выбор: либо поддаться тоске и страданиям, либо сконцентрироваться на делах, полезных для группы (подсказка: тоска не из их числа). По моему личному опыту, если вы займетесь поиском способов поднять настроение, то точно не потеряете время зря, особенно когда температура воздуха приближается к –20 °C. Среди наших припасов оказался ананас, что, в общем-то, довольно странно. Кому-то из нас пришла в голову идея вырезать на нем лицо и дать ему имя Уилсон, в честь волейбольного мяча, который был единственным собеседником персонажа Тома Хэнкса в фильме «Изгой», где главный герой оказался на необитаемом тропическом острове после крушения самолета. Уилсон стал членом нашей команды, и мы относились к нему с тем же почтением, какое Хэнкс оказывал своему мячу, и продолжалось это до тех пор, пока ананас не приобрел совсем уже неприятный цвет, после чего нам пришлось его похоронить. Но Уилсон сыграл свою роль: поднял боевой дух.

Во время этой квебекской экспедиции я тоже придумал кое-что, что могло бы развлечь нас, когда идти становилось совсем тяжко: я предложил, чтобы каждый из нас рассказал о своей помолвке. Мне нравилось слушать чужие истории, ведь большинство астронавтов были помолвлены в более старшем возрасте, чем я, и предложение руки и сердца делали в более торжественной обстановке. Мое предложение пожениться прозвучало в День святого Валентина. Мне был 21 год, и я все еще был курсантом военного училища. Я планировал попросить руки Хелен в ресторане за ужином при свечах. Обручальное кольцо уже было у меня в кармане. Правда, в ресторане я так и не выбрал подходящего момента и предложение сделал позже – тем же вечером, когда мы сидели вдвоем на краю кровати в гостинице Holiday Inn в Кингстоне, Онтарио. Я нервничал, она плакала, и теперь мы уже оба не помним точно, что говорили друг другу, хотя, по воспоминаниям Хелен, мое предложение звучало бы выгоднее, если бы я разнообразил его парочкой поэтических оборотов. Поделившись своей историей с другими астронавтами, участвовавшими в этом походе, я позволил им заглянуть в мою жизнь. В свою очередь, их рассказы об идеальных помолвках на залитых солнцем пляжах, сопровождавшихся прекрасно написанными речами, тоже позволили мне лучше представить их жизнь. Кроме того, рассказывание историй – приятный и продолжительный способ отвлечься от сизифова труда и на время забыть о том, что приходится волочь сани по сугробам.

Физические нагрузки в этом походе были самыми тяжелыми в моей жизни. Лишь один раз я имел опыт более тяжкого физического труда: мне было 14 лет и как-то в конце лета я вместе с остальными членами семьи провел длинный день в поле, убирая зерно. Мы только уселись пообедать, и тут входит отец. Он длинным термометром измерил температуру в одной из складских корзин, чтобы проверить, не слишком ли нагрелось высушенное зерно и не начнет ли бродить. Оказалось, что действительно температура слишком высока, и если мы сейчас же не примем меры, то потеряем весь годовой доход нашей фермы. Так что мы все встали из-за стола и побежали в амбар, где начали перемешивать зерно, перемещая его со дна двухметровой корзины наверх, чтобы проветрить и охладить. Ради спасения урожая мы работали всю ночь напролет. О том, чтобы прервать работу, даже не было речи.

Как не было речи и о том, чтобы кто-то жаловался или ныл. Мой отец мог быть строгим наставником и в принципе не допускал, что детям следует жаловаться. Ну а кроме того, он не одобрял нытье, так как понимал, что оно заразительно и деструктивно. Обмен замечаниями о несправедливости, сложности или нелепости какого-то дела объединяет людей, и иногда именно поэтому ворчание не прекращается, так как оно усиливает в людях чувство «весь мир против нас». Тем не менее очень быстро теплота единения превращается в горечь негодования, из-за чего невзгоды становятся невыносимее, а работа не делается легче. Жалобы и нытье – полная противоположность тому, что я называл экспедиционной моделью поведения, вся суть которой в объединении людей во имя достижения общей цели.

Легко объединиться для решения общей задачи в событийно-управляемых ситуациях, таких как, например, экспедиция шаттла для ремонта и обслуживания телескопа или установки нового оборудования на МКС. Когда цели ясно определены, а время на их достижение ограничено, большинство людей могут сохранять сосредоточенность для достижения этих целей. Однако на МКС задачи не всегда поставлены предельно четко: например, нужно поддерживать проведение экспериментов, проводить техническое обслуживание самой станции. При этом возникает множество размытых заданий, которые, как домашние дела, никогда не получится действительно завершить. Плюс ко всему мы проводим там достаточно много времени, чтобы накопились и приобрели значение какие-то мелкие обиды и раздражение. Поэтому, когда я был командиром экспедиции МКС-35, я намеренно препятствовал всяким жалобам и нытью каждый раз, когда замечал подобное в разговоре. Однако я не мог просто навязать свою волю остальным членам экипажа. Только понимание ценности экспедиционной модели поведения всеми членами команды смогло освободить нас от жалоб и недовольства.

Каждый из нас считал важным поддержание командного духа. Например, Том, медик по образованию, обладал чрезвычайно мягким, располагающим к себе умением общаться с людьми. Если он чувствовал, что кому-то из нас нужна помощь, он оставлял свои дела и помогал, причем делал это так, будто оказание помощи – это именно то, чем он должен сейчас заниматься. Он заставлял нас почувствовать, что это мы оказываем ему услугу, позволяя ему нам помогать. А вот Роман – один из тех неунывающих людей, которые готовы взорваться от смеха в любую секунду. Он понимает необходимость умения веселиться. Если люди в команде падали духом, он брал свою губную гармошку или местную гитару и поднимал всем настроение, играя какой-нибудь всем нам известный мотив.

На борту МКС есть мешок с праздничными штуками: маленькая рождественская елка с гирляндой, пластиковые пасхальные яйца, новогодние шумелки, набор праздничных шляп и тому подобное. Все эти вещи с годами постепенно скопились на станции и теперь могут предоставить интересные археологические данные о неформальном прошлом экипажей МКС, но я вспомнил о них из-за того, что Роман всегда любил покопаться в этом мешке. Перед сеансом видеосвязи с семьей или друзьями, перед записью праздничного поздравления для кого-нибудь или перед одним из наших совместных обедов он надевал дурацкий оранжевый жилет и очки Граучо Маркса – все это для того, чтобы принять нелепый вид и заставить людей немного посмеяться. Еще он любил ввернуть для смеха какие-нибудь недавно выученные английские жаргонные выражения. Как-то раз мы работали со сложным элементом оборудования, который нужно было немного потрясти, и вдруг Роман с сильным русским акцентом скомандовал: «Shake what your mama gave ya!» («Ну-ка потрясите тем, что досталось вам от мамы!») – и залился смехом.

* * *

Мне приходилось работать и со сложными людьми тоже. Один особенно несносный астронавт участвовал в нескольких полетах шаттла, на которых я выполнял функции оператора связи. Нам пришлось контактировать с ним очень тесно, особенно в той экспедиции, на которой он был командиром экипажа. Оператор связи – это доверенное лицо экипажа корабля на Земле, и мне на самом деле нравилось делать все возможное, чтобы для команды все проходило гладко, – за исключением полетов, когда пришлось работать с этим парнем. Он обладал высоким уровнем технической подготовки, но при этом был заносчивым и конфликтным человеком, из тех, кто постоянно со мной ругался, критиковал меня и недвусмысленно давал понять, что я был бестолковым неумехой. Я начал страшиться общения с ним, и, когда он бранил меня на виду у всего Центра управления, я хотел огрызнуться в ответ, перевести спор в формальную плоскость, заручиться поддержкой и попытаться убедить всех, что я все сделал правильно, – все, что касалось этого человека, раздражало меня и заставляло выбирать неверный путь как в профессиональном плане, так и в личном.

А потом я понял: ба, да ведь он действует очень эффективно! Просто таков его метод соперничества – запугивать и унижать других. Он стремился оказывать негативное воздействие, и его метод работал. Ему действительно удалось заставить меня усомниться в собственной квалификации.

Осознание этого факта помогло мне прекратить эмоционально реагировать на его оскорбления. Я начал думать, как мне лучше всего вести себя в этой ситуации. Я быстро понял, что не стоит принимать поведение этого парня близко к сердцу и относить все на свой счет. Ведь я всего лишь один из сотен человек технического персонала, которые, как он думает, планируют его личный крах; он и секретаря доводил до слез почти ежедневно. Но несмотря на то, что я не испытывал к нему большого уважения как к личности, я был его подчиненным и должен был уважительно относиться к его роли, независимо от того, уважал он меня или нет. Я решил, что буду пропускать его критику мимо ушей. Так я и делал. И мне удалось достичь вершины беспристрастности, когда я смог ясно увидеть в нем лучшего оператора сложного аппарата, который владеет замечательными навыками, но и не лишен некоторых серьезных недостатков. Чтобы начать хорошо работать с этим парнем, достаточно было понять, что проблемы были у него, а не у меня, и что все эти проблемы были результатом его неуверенности в себе. Вот и весь трюк. Он был не способен увидеть в своих коллегах кого-то, кроме соперников, желающих его уничтожить, которых поэтому нужно давить, как жуков.