Текст книги "Как Лоллипоп стал Лоллипопом"
Автор книги: Кристине Нёстлингер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]
"У Гофштеттеров, – говорила бабушка, – работа в радость!" Она перечисляла все их кухонные аппараты и расписывала пылесосо-подметально-выбивальный комбайн, словно ей поручили составить рекламный проспект для подметально-выбивально-пылесосной фабрики. Она нахваливала посудомоечную машину, а про бельевую электросушилку говорила так, будто сама её изобрела.
Да плюс к тому бабушка влюбилась в гофштеттеровское дитя. Которое либо сидело в манеже, либо ползало на четвереньках. Стоило ей войти в комнату, как дитя – по словам бабушки – светилось от счастья. И наоборот, рыдало, когда бабушка выходила. Госпожа Гофштеттер не уставала повторять: "Даже не знаю, как мы без вас жили, бабусечка!"
Охи и ахи вокруг гофштеттеровского младенца и гофштеттеровских машин были Лоллипопу просто противны. Но то, что Гофштеттеры позволяли говорить его бабушке – "бабусечка", это уж дальше ехать некуда!
"Лоллипоп, не будь таким зловредным, – сказала мама, – порадуйся хоть немного за бабушку: ей так повезло!"
Лоллипоп и не думал радоваться. Нисколечко. А сестру он теперь лягал всё чаще. Потому что она тоже помешалась на этих Гофштеттерах. Хоть из дому беги! Сестра навещала бабушку у Гофштеттеров, она вывозила гофштеттеровское чадо в коляске на прогулку. Гофштеттеры подарили сестре плюшевый свитер в зелено-красную полоску для загородных прогулок. Господин Гофштеттер помогал ей по английскому. И сестра часами напролёт распространялась о том, где у Гофштеттеров стоит цветной телевизор, как развешаны колонки от японского стереомагнитофона и какие платья висят во встроенном шкафу в холле.
Лоллипопа осенило: помочь тут может лишь великолепно обсосанный, прозрачно-зелёный "Лоллипоп"! С великим тщанием готовил он леденец. Получился самый прозрачный, самый зелёный "Лоллипоп", из всех когда-либо им изготовленных.
Лоллипоп оставил "Лоллипоп" наготове в большой комнате на журнальном столике. Он дождался, когда бабушка с мамой убрали посуду после ужина и засели за телевизор. Сестра сидела перед ними прямо на полу. Она вязала шапочку из светло-коричневой шерсти для гофштеттеровского ребёночка. Хотела преподнести ему шапочку на день рождения. Лоллипопу она шапок сроду не вязала!
Лоллипоп взял леденец и приложил к правому глазу, а левый сощурил. Он посмотрел на бабушку. Он посмотрел на сестру. А бабушка смотрела на экран. А сестра смотрела на спицы. Лоллипоп довольно долго продержал "Лоллипоп" у правого глаза, потом поднёс его к левому, а правый прикрыл. И опять глядел не отрываясь.
"Hoc у него чересчур большой, чтобы нравиться женщинам", – сказала бабушка маме. Она имела в виду мужчину в телевизоре, который заигрывал с яркой блондинкой.
"Ещё раз прибавить шесть петель?" – спросила сестра и протянула маме шапочку.
"Да, прибавь ещё шесть", – сказала мама. При этом она смотрела вовсе не на вязаную шапочку, а на мужчину с чересчур большим носом.
Чтобы "Лоллипоп" подействовал, они должны обратить на меня внимание, смекнул Лоллипоп. Он начал кашлять. Ужасно кашлять, натужно вбирая воздух и с присвистом и хрипами выдыхая. Когда Лоллипоп был совсем маленьким, он заработал хронический бронхит. И потому прекрасно знал, как надо кашлять, чтобы отвлечь людей от телевизора и вязальных спиц.
Бабушка, мама и сестра повернулись к нему.
"Лоллипоп! – вскричали они испуганно. – Лоллипоп, солнышко!"
"Попались, голубчики, – думал Лоллипоп. – Сейчас бабушка скажет, что больше не пойдёт к Гофштеттерам".
Бабушка не сказала ни полслова. А так как Лоллипоп кашлять перестал, она отвернулась к экрану.
"Ладненько, ладненько, – думал Лоллипоп. – Пусть! Уж сестра-то признается: "Я лишь сейчас осознала, что домашняя работа – удел женщин. Отныне всё по дому буду делать я, поскольку я женщина, да к тому же старше Лоллипопа. Бутерброды с ветчиной я ему тоже буду готовить!" Однако сестра уже снова вязала, повернувшись к Лоллипопу спиной, и считала петли. Только мама подошла к Лоллипопу. Она спросила, не простыл ли он, не хочет ли водички. Лоллипоп сердито мотнул головой.
С огромным удовольствием он вышвырнул бы зелёное стёклышко. Но вместо этого побрёл с ним в ванную. "Ну почему, – спрашивал он себя, – ну почему оно сегодня не действует? Ведь это стопроцентный крайний случай! Всегда же действовало! Знать бы, что стряслось с упрямой ледышкой! Может, она недостаточно прозрачна?" Лоллипоп подошёл к большому зеркалу, висящему в ванной, поднес леденец к правому глазу, а левый закрыл. Нет, леденец просвечивал лучше некуда. Лоллипоп ясно видел перед собой светло-зелёного Лоллипопа. Светло-зелёный глядел из зеркала, а Лоллипоп через "Лоллипоп" – в зеркало.
"Чёрт побери, разбери и собери, – проворчал Лоллипоп, – кончай вредничать – сделай что-нибудь!"
Заклятье Лоллипопа было обращено к леденцу. Но за леденцом-то был зеркальный Лоллипоп. И зеркальный Лоллипоп в ужасе передёрнулся.
"Ой, мамочки! – прошептал Лоллипоп. – Ну и дела!"
Однако было поздно. Леденец сработал. Лоллипоп опустил руку с "Лоллипопом", глубоко вздохнул и поплёлся в кухню. Там он взял грязные тарелки, стоявшие на столе рядом с мойкой, составил их в раковину и пустил горячую воду. Потом тряпкой стёр с кафельной стены семь красных пятен от гуляша. Потом собрал посеревшие, свернувшиеся колечком картофельные очистки и выбросил в помойное ведро. А затем побрызгал душистым моющим раствором на тарелки и отмыл их до блеска. Даже слегка веником в кухне прошёлся. При этом он всё время бубнил под нос: "Кончай вредничать – сделай что-нибудь".
Лоллипоп малость куксился на "Лоллипопа". А потом в кухню пришли мама с бабушкой и сказали, что он замечательный парень, просто умница-разумница. И что они всегда верили в его сознательность. Преувеличивали – жуть как. Не так уж много он сделал, говоря по совести. Но похвала его приободрила, и даже очень. А потом сестра подошла и спросила, не связать ли и ему шапочку. Такую голубенькую в бело-зелёную полосочку. Лоллипоп заказал голубую в красно-жёлтую полоску.
Сестра и впрямь связала шапку. Получилось – загляденье. Хоть и маловата немного. Лоллипопу приходилось всё время натягивать её на уши. Но она упорно сбивалась на затылке в гармошку. Лоллипопу она всё равно дико нравилась. Никому из его одноклассников сестры шапок не вязали. С тех пор он врезал сестре значительно реже.
Обшибка Лоллипопа
Лоллипоп и сестра получали на мелкие расходы от мамы. От бабушки тоже. Мама давала по понедельникам. Бабушка по воскресеньям. Поэтому бабушка называла карманные деньги "выходными". Каждое воскресенье она вручала Лоллипопу пятишиллинговую монету. А сестре – десятишиллинговую.
"Она ведь старше, – говорила бабушка, – чем старше ребёнок, тем больше ему нужно!"
Мама возражала:
"Абсолютно неверно. Маленьким детям нужно не меньше, просто им другое нужно! – И добавляла: – Для меня "нужно" вообще не указ, я детям даю не сколько им нужно, а сколько у меня остаётся!"
Случалось, она говорила: "На этой неделе, увы, придётся платить за свет и газ!" Тогда Лоллипопу с сестрой почти ничего не перепадало. В другой раз она сообщала:
"Мне заплатили сверхурочные!" И Лоллипопу с сестрой доставалась приличная сумма.
До сих пор Лоллипопу денег хватало. Было их побольше – он покупал двойную порцию клубничного, цветные наклейки и новый красный фломастер. Было их поменьше – он пользовался фломастером сестры, ел пломбир, если с ним делились, а цветных наклеек вовсе не покупал.
Денежные проблемы возникли у Лоллипопа после того, как учительница их с Эгоном рассадила: слишком много они на уроках болтали и хихикали. Эгона она определила на первую парту. Соседкой Лоллипопа стала Эвелина.
В классе Эвелйна считалась красавицей номер один. А может, и во всей школе. У неё были золотисто-русые локоны, изящный носик и глаза цвета пармских фиалок. Лоллипоп чувствовал себя на седьмом небе – ведь рядом сидела прекрасная Эвелина.
На первой же перемене она сказала:
"Слушай, Лолли, рванём после школы за мороженым?"
Лоллипоп ещё больше обрадовался. Это был редчайший знак внимания. Обычно Эвелина после уроков ходила только с Красавчиком Петером из четвёртого класса. За мороженым тоже.
Лоллипоп думал, что мороженое они купят по дороге домой, либо в универсаме, либо в кондитерской. Но Эвелина сказала: "В итальянском кафе-мороженом – в самом начале центральной улицы – пломбир в миллион раз вкуснее!" И Лоллипоп пошёл с Эвелиной в итальянское кафе-мороженое. Там он опять-таки подумал, что они съедят по стаканчику прямо у стойки. Но Эвелйна сказала: "Сидеть в зале и кушать из вазочки в миллион раз приятнее!" И они сели за невысокий мраморный столик у окна, завешенного тюлем. Подошла официантка. Лоллипоп думал, что сейчас они закажут по скромной порции клубничного. Но Эвелина сказала: "Солнечное затмение" с сиропом, пожалуйста!"
Пришлось и Лоллипопу заказать "Солнечное затмение" с сиропом. До этого дня он понятия не имел, что подобное существует. "Солнечное затмение" – это ванильный кругляш, а на нём половинка персика, а сверху сбитые сливки, и по краям вишенки в красном соусе с ароматом ликёра.
"Солнечное затмение" тоже ничего, но клубничный пломбир куда вкуснее, думал Лоллипоп. – Да и есть его проще. Персик затвердел, а кругляш всё больше подтаивал. Персик кувыркался в сливках с мороженым, и пока Лоллипоп, обливаясь потом, делил его на кусочки, мороженое капало через край на скатерть.
"Солнечное затмение" – полный люкс", – выдохнула Эвелина. И больше не проронила ни слова. Она в таком темпе работала ложкой, что на разговоры времени не оставалось. С каменным персиком она расправилась в мгновение ока. Видимо, она ела "Солнечное затмение" не в первый раз. Проглотив последнюю ложечку мороженого и слизнув последнюю каплю сливок с ободка вазочки, Эвелина допила красный сироп. Потом вскочила.
"Чао, Лолли, – проворковала она, – бегу, мамочка ждёт с обедом".
Не успел он ответить – её уж и след простыл. А Лоллипоп-то рассчитывал, что Эвелина сама заплатит за "Солнечное затмение" с сиропом. Ровно один шиллинг остался у него после расчёта с официанткой. А был только вторник, к тому же вчера он получил от мамы сверх нормы. Да ещё от бабушки на рисовальный набор. Лоллипоп затосковал.
Но когда на другой день Эвелина одарила его взглядом фиалковых глаз и сказала, что он её славный-преславный зайчик и что она очень просит одолжить ей три шиллинга на новую линейку, Лоллипоп тут же отдал последний шиллинг, ещё два занял у Эгона и тоже отдал.
Так с тех пор и повелось. То Лоллипоп водил Эвелину в кондитерскую и покупал кулёк карамелек, то снова всплывало кафе-мороженое; потом ей понадобились деньги на общую тетрадь, потом на комиксы, потом на карандаши. Кстати говоря, завтраки, которые Лоллипоп приносил из дома, съедала она.
Через две недели Лоллипоп задолжал уже четырнадцати одноклассникам. На переменках только и слышалось:
"Лоллипоп, когда денежки вернёшь?" Или: "Лоллипоп, если завтра же не отдашь, скажу твоей маме! Будь спок!"
Эвелина, конечно, всё это слышала, но она была девочкой либо страшно глупой, либо страшно подлой. Она продолжала тянуть из Лоллипопа мороженое, деньги, сладости. Когда он как-то сказал: "Не сердись, Эвелиночка, у меня сегодня, честно, ни полшиллинга!" – её глаза-фиалки превратились в узкие синие щёлочки, а голос стал звонким и сварливым.
"Что ж, придётся опять с Красавчиком Петером пойти", – отчеканила она звонко-сварливым голосом.
"Тогда я тебя больше не люблю", – говорил прищуренный взгляд. Лоллипоп ходил как потерянный. Посоветовался со Смешанным Отто. Отто сказал:
"Пусть пташка летит на все четыре стороны, она из тебя дойную корову сделала!"
Спасибо за совет – это Лоллипоп и сам знал. Он ещё в своём уме.
А потом в один из дней, когда бабушка была у Гофштеттеров, сестра на уроке музыки, а Лоллипоп в кухне, случилось вот что. В дверь позвонили. Лоллипоп пошёл открывать. На площадке стоял Эгон с протянутой рукой. Сурово глядя исподлобья, он отрезал:
"Гони монету! С тебя двадцать четыре шиллинга. У мамы сегодня день рождения!"
В "безбабушкинские" дни потрёпанный кошелёк всегда лежал на кухонном шкафчике. Утром бабушка начиняла его монетами, а Лоллипоп или сестра брали оттуда на покупки. А после засовывали чеки в боковой кармашек кошелька. Вечером бабушка подсчитывала остаток и чеки. Не было случая, чтобы она не досчиталась хоть одного гроша: Лоллипоп и сестра смотрели в оба, когда получали сдачу. При виде Эгона, стоящего на пороге с протянутой рукой, Лоллипоп взял бабусин кошелёк, извлёк двадцать четыре шиллинга и сунул их Эгону. Эгон сказал: "Порядок, мерси, давно бы так!" – и смылся.
А Лоллипоп больше часу провёл в кухне, примостившись у шкафчика, на табуретке; он придумывал, как объяснить бабушке пропажу двадцати четырёх шиллингов. Это было сложно. Почти нереально! Бабушка как пить дать скажет: "Лоллипоп, на тебя денег не напасёшься!"
В этом месяце бабушка частенько дарила ему пятишиллинговики. И не только по воскресеньям. Поскольку умные мысли не приходили, то пошёл Лоллипоп к Смешанному Отто, где уселся на мешок с картошкой. Там ему думалось особенно хорошо. Так вот, сидя и размышляя, он наткнулся взглядом на чеки, лежащие на прилавке. Чеки были белые. Но Лоллипоп глядел на них через свой "Лоллипоп", и они казались светло-зелёными. Причём на светло-зелёных чеках были пробиты разные суммы. Ведь многие, уходя из магазина, чеки оставляют.
Лоллипоп слез с мешка, сгрёб чеки. На некоторых суммы были вполне приличные, на других не бог весть какие. Нашёлся и такой, где стояло:
14,30
3,20
6,50
??
24,00
Лоллипоп воспрял духом. Он выбросил чеки в мусорное ведро. Только один, на сумму 24,00, он положил в карман. А придя домой, достал его.
Около 14,30 он написал: набор для рисования.
Около 6,50 он написал: точилка.
Около 3,20 он написал: треугольник.
Потом вложил бумажку в боковое отделение старенького кошелька. Когда вечером бабушка считала деньги, приплюсовывая чеки, Лоллипоп глаз с неё не сводил. Его чеку она уделила внимания не больше, чем любому другому. У Лоллипопа камень с души упал.
Но упал недалеко. Потому что в школе стали поговаривать: Лоллипоп якобы вернул долг Эгону. Остальные принялись пуще прежнего наседать на него. А тут ещё Эвелина рассвирепела: во всей школе никто больше не давал Лоллипопу в долг.
"Что ж, нет так нет, – пропела Эвелина, сощурив глазки, – значит, Красавчик Петер опять будет ходить со мной в кондитерскую!"
Эвелина не только заявила это. Но и осуществила. После занятий она уплыла – рука об руку – с Красавчиком Петером. Лоллипоп брёл домой в тоске и одиночестве.
Пару дней спустя тоска начала рассасываться, но Лоллипопу всё равно было скверно, потому как едва ли не каждый день раздавался звонок. На площадке стоял кто-нибудь из ребят с протянутой рукой: "Гони монету! Срочно! У мамы день рождения!"
Эгон научил ребят: "Надо к нему заявиться, он враз отдаст!" И Лоллипоп отдавал. Из старого кошелька. Теперь по вечерам бабушка обнаруживала престранные счета. 17 шилл. – стояло на одном, где рукой Лоллипопа было накарябано: "колбаса". Когда бабушке захотелось отведать семнадцатишиллинговой колбасы, Лоллипоп сказал, что колбаску он уже съел. Яблоки по 8,90 шилл. тоже подъел. А 53 шиллинга, которые сапожник взял за смену каблука, возмутили маму до глубины души.
"Это ж откровенная обдираловка, – негодовала она, – в следующий раз найдём другого!"
Сестра окрысилась на Лоллипопа из-за кока-колы.
"Каждый день по литровой бутылке! – возмущалась она. – Не жирно натощак?!"
На самом-то деле он кока-колу даже не пробовал. Её пила Фини, дочь соседки. Лоллипоп лишь препровождал Фини в универсам, где подбирал за ней чеки.
Через месяц Лоллипоп расквитался со всеми долгами. И новых не делал. С Эвелиной теперь разгуливал Красавчик Петер. Между тем Лоллипоп, хороший математик, знал с точностью до одного гроша, сколько он вытянул из бабушкиного кошелька. Двести шестьдесят пять шиллингов – вот сколько! У Лоллипопа эти злополучные двести шестьдесят пять шиллингов не шли из головы! Отвратное ощущение.
Как-то вечером, рассказывая о сослуживице, мама заметила:
"Сын у неё – отпетый мерзавец. Деньги тащит прямо из пальто, подонок этакий!"
Хоть сын сослуживицы был уже взрослым и выудил у мамаши не одну тысячу шиллингов, Лоллипоп вдруг показался себе таким же негодяем. А негодяем Лоллипоп быть никак не хотел.
На другой день – в четверг – Лоллипоп поехал в гости к Томми. Под мышкой он нёс упакованный в коробку грузовик с дистанционным управлением. Кроме него, Томми у Лоллипопа ни на что внимания не обращал.
"Двести шестьдесят пять шиллингов – и он твой", – сказал Лоллипоп.
"Давай, если хочешь", – сказал Томми. Но для надёжности спросил у мамы.
Госпожа Кронбергер сочла покупку выгодной. Из брюха свиньи-копилки она натрясла двести шестьдесят шиллингов.
Лоллипоп уехал домой раньше обычного. Нервов не хватало смотреть, как Томми не отходит от грузовика ни на шаг, приговаривая "моя машиночка". Лоллипоп зашёл к Смешанному Отто и всё ему выложил. Конечно, он не говорил: "Я Эвелине накупил всякого-якого на такую сумму, что потом я..." Лоллипоп рассказывал так: "Один из нашего класса накупил Эвелине всякого-якого на такую сумму, что потом..." Таким путём он всё и выложил Смешанному Отто! Смешанный Отто слушал, бормоча под нос:
"Бабы кого хошь с ума сведут!"
Кончив рассказ, Лоллипоп спросил:
"Что же теперь делать тому... с двумястами шестьюдесятью пятью шиллингами?"
Отто сказал:
"Он должен пойти к бабушке, сознаться, отдать деньги и попросить прощения!"
"Нет, – вскричал Лоллипоп, – всё надо уладить так, чтоб не сознаваться и прощения не просить!"
"Это меняет дело, – сказал Смешанный Отто, – раз твой приятель подкладывал чеки с большими суммами, то теперь он мог бы подкладывать чеки с меньшими!"
"Идея века, Отто", – выпалил Лоллипоп и с такой скоростью ринулся на улицу, что не услышал, как Смешанный Отто крикнул вдогонку:
"Постой, Лолли! Сдаётся мне, палка-то о двух концах!"
Вечером бабушка обнаружила в кошельке чек на 20 шиллингов с припиской: "свиные шницели". Она долго изучала бумажку, затем свиные шницели, купленные у мясника Мустера.
"Отродясь, – сказала бабушка с чувством, – восемь толстых шницелей не стоили 20 шиллингов, они стоят раза в три дороже, голову даю на отсечение! Времена, когда шницели стоили двадцать шиллингов, давным-давно канули в Лету!"
Господин Мустер, сказала бабушка, наверняка обсчитался, завтра же с утра она первым делом сходит к старику Мустеру и исправит ошибку:
"Я честная женщина, людей не обжуливаю!"
Заставить бабушку изменить решение оказалось пустой затеей. Но это ещё полбеды! Лоллипоп купил маме пару колготок из овечьей шерсти: со дня на день ожидалось похолодание. Сто шиллингов стоили шерстяные колготки. А Лоллипоп проставил всего двадцать пять. У Смешанного Отто он заимствовал наклейку с надписью: "Суперэкстра класс!" У Отто наклейка украшала сыр "Рокфор". А у него колготки, и мама была в восторге.
"Грандиозно, Лолли! – восклицала она. – Завтра купишь мне четыре пары таких колготок!"
Лоллипоп побледнел сильнее, чем после бабушкиного обещания. Столько денег для переплаты у него не оставалось! Когда он уже стал бледнее выцветшей льняной скатерти, пришла сестра и поклялась всеми святыми и собственным честным словом, что в универмаге, где Лоллипоп покупал колготки, в данное время никаких суперколготок в помине нет.
А эти, один к одному, она сама сегодня утром видела в развале у входа. И цена им сто шиллингов. Счёт от мясника тоже попался ей на глаза, она даже вскрикнула:
"У Мустера ведь кассовый аппарат, он проставляет цифры на ленте! Это не счёт от Мустера, это чек от Смешанного Отто!"
Лоллипоп был уже бледен, как свежевыпавший стерильный снег горных склонов.
"Лоллипоп, что всё это значит?" – спросила мама.
"Лоллипоп, ну-ка объясни нам!" – потребовала бабушка.
"Лоллипоп, ты что, язык проглотил?" – напирала сестра.
Но Лоллипоп стоял белый как мел, заиндевевший, словно утратил дар речи.
"Лоллипоп, что всё это значит, ну-ка, объясни нам, ты что, язык проглотил?" – хором вскричали мама, бабушка и сестра и потрясли его.
Лоллипоп на деревянных ногах прошагал к постели и, не дав объяснений, рухнул в неё. Сколько мама, бабушка и сестра не теребили, не расспрашивали его, он – ноль внимания.
"Хоть что-нибудь скажи!" – взмолилась мама.
Лоллипоп выдавил:
"Мне срочно нужен "Лоллипоп", зелёный!"
Сестра помчалась к Смешанному Отто. Лавка была на замке, пришлось звонить с чёрного хода. Вскоре она вернулась с полдюжиной зелёных "Лоллипопов". Положила их перед Лоллипопом на тумбочку.
"Ну, теперь говори", – не вытерпела уже бабушка.
Лоллипоп покачал головой. Бабушка и мама подсели на кровать. Они говорили Лоллипопу разные ласковые слова. Как об стену горох! Тогда они пошли спать.
А Лоллипоп не смыкал глаз, обсасывал шесть леденцов до зеленоватой прозрачности. Трудился до рассвета, и когда вошёл доктор – его вызвала бабушка, – Лоллипоп сидел в кровати совершенно измождённый, мертвенно-бледный, храня молчание.
"Откроем рот, молодой человек", – произнёс доктор, поднёс ночник к лицу Лоллипопа и заглянул в рот.
Доктор всегда в первую очередь осматривал у ребят горло – на предмет ангины или обыкновенного бронхита. Гортань Лоллипопа была несусветно зелёная. Шесть "Лоллипопов" расцветили её чудовищно.
"Странно, весьма странно, – пробормотал доктор и задумчиво повертел головой. – Уникально!" Он прописал Лоллипопу одно лекарство для полоскания, одно для глотания и ещё одно для шейных компрессов – им следовало смачивать полотенце.
Неделю Лоллипоп не вставал. Бабушка это время к Гофштеттерам не ходила. Она сидела рядом с кроватью и вязала свитер. В первый день зелёного бронхита она по меньшей мере раз десять спросила: "Ну, Лолли, деточка, объясни наконец, что это за дешёвые колготки и даровое мясо?"
Но Лоллипоп как воды в рот набрал. Он держал один леденец у правого глаза, другой – у левого, наставив их на бабушку. Один хорошо – два лучше, решил он про себя. На второй день зелёного бронхита бабушка всего шесть раз поинтересовалась колготками и мясом, а на третий – лишь однажды. На четвёртый день она эту тему вовсе не затрагивала. Для гарантии Лоллипоп ещё два дня не отнимал леденцы от глаз, а на седьмой вылез из кровати, достал из кармана сто пятьдесят шиллингов и молча вручил их бабушке.
"Как это понимать? – спросила бабушка. – С какой стати? Что мне прикажете де... ?"
Она осеклась на полуслове: Лоллипоп опять держал леденцы перед глазами.
"Хорошо, – сказала бабушка, – вопросов не имею. – И добавила: – Куплю себе на эту сумму шляпу, зелёную, я к ней давно приглядываюсь. – И ещё добавила: А теперь, чёрт возьми, отдери наконец от глаз эти несчастные ледышки. Сил моих больше нет!"
Лоллипоп спрятал леденцы и опять заговорил. Без умолку. Столько надо было наверстать! Он говорил о школе, и о будущих каникулах, и о бассейне. Ещё о Томми и о лавке его отца. Расспрашивал о Гофштеттерах. Но о колготках и свиных шницелях словом не обмолвился.
Лоллипоп и Леманн
Есть люди, которые собак любят, и есть люди, которые собак не любят. Лоллипоп не знал, к кому себя отнести, потому что он собак боялся. А ежели кто чего боится, тому трудно определить, любит он то, чего боится, или нет. Иногда Лоллипопу казалось: вот не боялся б я этих бестий, с удовольствием чесал бы им за ушами и дёргал слегка за хвост. А иногда Лоллипопу казалось: даже если б я их ни капельки не боялся, от них всё равно псиной разит, лай стоит круглые сутки да ещё шерсть лезет.
На Лоллипопа наводили страх не только рослые, брехливые собаки, но и карликовые, кусачие. И тихие пёсики с задумчивыми глазками, шелковистой шёрсткой, куцыми дрожащими хвостиками. Даже трусливой, игрушечной дворничихиной болонки он боялся как огня. А она едва ли крупнее морской свинки, только очень лохматая.
Ни мама, ни бабушка, ни сестра понятия не имели о великом собачьем страхе Лоллипопа. А сам он никогда об этом не говорил, считая, что ребята, боящиеся собак, – с большим приветом. Все в классе считали, что ребята, боящиеся собак, – с большим приветом. Лоллипоп до того дошёл, что поднял на смех собственную сестру, когда та с ужасом рассказала о встреченной на улице клыкастой овчарке.
"Собаки испугалась! Ой, держите меня!" – насмешничал Лоллипоп. Мама в таких случаях всегда говорила:
"Лоллипоп, радуйся, что ты такой герой и не гогочи как в цирке!" Лоллипоп только ухмылялся, делая вид, что всё ему нипочём. А сам выпытывал у сестры: "Ну-ка, что чувствует человек, который боится собак?"
"Сердце колотится как сумасшедшее, – говорила сестра, – и в горле пересыхает. Иногда прямо в дрожь бросает".
"Чепуха на постном масле!" – говорил Лоллипоп, а про себя думал: хорошо ещё, ноги не отнимаются!
Лоллипоп обходил собак за километр. Даже когда лай доносился из-за высокого, прочного забора, для безопасности он перебегал на другую сторону. Если у входа в магазин торчала хоть одна каналья, привязанная за поводок, Лоллипоп шёл в другой магазин, где собаками не пахло. А уж одноклассников, имевших собак, он не навещал ни под каким видом. Когда ему от них что-нибудь требовалось, он предпочитал мерзнуть под окнами, насвистывая марши до тех пор, пока приятели не замечали его. Когда же пути назад не было и предстояло пройти мимо собаки, Лоллипоп доставал "Лоллипоп", приставлял его к глазу и шептал, как заклинание: "Место! Сидеть!" И собаки не трогались с места, а если и трогались, то самую чуточку, повиливая хвостом.
Бабушка Лоллипопа была очень дружна с некоей госпожой Эренрайх. Два-три раза в неделю госпожа Эренрайх захаживала к бабушке в гости. А так как она неизменно приносила Лоллипопу либо пакетик с мармеладом, либо фломастер, либо альбом для рисования, то Лоллипоп всегда оживлялся, когда говорилось: "Сегодня вечерком заглянет Эренрайх!" Он первым открывал дверь госпоже Эренрайх и первым здоровался с ней, что позволяло ему из двух альбомов для рисования или двух фломастеров – госпожа Эренрайх приносила то же сестре – выбрать фломастер посимпатичнее и альбом потолще.
Когда бабушка сказала: "Сегодня вечером Эренрайх придёт с Леманном", Лоллипоп подумал, что Леманн – муж госпожи Эренрайх. Она частенько рассказывала о нём, о его усах, лысине и непомерной жадности. Звали его Людвиг, а скуп он был до того, что попрекал госпожу Эренрайх, когда она слишком густо мазала масло на хлеб или добавляла в чай слишком много рома. Лоллипоп заранее предвкушал встречу с Леманном, обладающим усами, лысиной и непомерной жадностью. Жадность занимала его особенно, ведь из всех, кого Лоллипоп знал, никто жадным не был.
Вечером в назначенный час раздался звонок, и Лоллипоп бросился открывать. "Можно ли с первого взгляда определить, что он жадина?" – думал Лоллипоп. Он распахнул дверь и провозгласил:
"Все домашние приветствуют вас!" И в тот же миг отскочил назад, в переднюю.
На пороге, рядом с Эренрайх, стоял пёс. Среднего роста, каштановой масти, вислоухий, с обрубком вместо хвоста.
"Привет, Лоллипоп!" – весело сказала госпожа Эренрайх и вошла с псом Леманном в переднюю так, будто делала это уже тысячу раз. Будто ни один человек собак не боится.
Лоллипоп пулей влетел в туалет и заперся на щеколду. Он не вышел, когда госпожа Эренрайх позвала: "Лолли, детка, я принесла листы для вырезания!" Он не вышел, когда мама позвала: "Лоллипоп, за стол!" Он не вышел, даже когда сестра позвала: "Лоллипоп, пусти, мне очень нужно!"
Лоллипоп покинул туалет лишь тогда, когда был абсолютно уверен, что Леманн пробежал в гостиную. Он осторожно приоткрыл дверь, прошмыгнул в детскую и достал из ящика зелёный "Лоллипоп". Обсосанный и готовый к употреблению. Только Лоллипоп решился выйти из детской, как перед дверью вырос Леманн. Он перекрыл собой весь дверной проём, высунул язык из пасти и закашлялся. То ли от астмы, то ли от кровожадности – трудно определить. Сердце Лоллипопа стучало с перебоями, дыханье спёрло. Но там, в гостиной, в этот момент ели на десерт клубничное мороженое. А оно быстро тает. А растаявшее клубничное мороженое типичное не то. Лоллипоп дрожащими пальцами поднял леденец, прижался к нему правым глазом, шагнул к порогу; его левая нога почти коснулась правой передней лапы Леманна.
"Раз, два, три, кому сказано – замри!" – умоляюще прошептал Лоллипоп. Но Леманн вдруг подпрыгнул, и Лоллипоп поковылял в детскую. Без леденца. Сжимая в кулаке голую палочку. Леденец остался в пасти у Леманна. Лоллипоп с содроганием вслушивался, как Леманн смачно хрупает леденцом. Лоллипоп влез на кресло, с него на письменный стол, а с него на шкаф. Взглядом он буравил дверь, за которой скрывался Леманн. А тот, облизав морду, опять разлёгся на пороге, дыша шумно, с присвистом, подозрительно.
Вскоре к детской подошла сестра и сказала, что если Лоллипоп сейчас же не придёт, то совершенно дивное мороженое ему улыбнётся. Она погладила Леманна. Он не принадлежал к той части собак, которых она побаивалась.
"Я мороженого не буду", – сказал Лоллипоп.
"Тогда я его съем?" – спросила сестра.
"Сколько угодно", – сказал Лоллипоп.
Сестра ушла в гостиную. Лоллипоп слышал, как она сказала: "Лоллипоп опять придуривается: залез на шкаф, глядит сычом и заявляет, что мороженого не будет".
Потом Лоллипоп услышал, что сестра ест мороженое: ложка звякала о дно вазочки. Звуки эти больно отдавались в сердце. А потом до Лоллипопа донеслись выстрелы. По телевизору шёл его самый любимый детектив. Где главный герой со стеклянным глазом. Лоллипоп решился на вторую попытку. Чуть дыша, он слез со шкафа на письменный стол, оттуда на кровать, оттуда перебрался к тумбочке и достал из неё последний, на чёрный день отложенный "Лоллипоп". Хотя он был отменно отшлифован языком, Лоллипоп ещё немножко полизал его, затем поднёс к правому глазу, закрыл левый и двинулся к двери, на Леманна. Не успел он дойти до середины комнаты, как Леманн встряхнулся, одним махом подскочил к Лоллипопу, и леденца не стало. А вместе с ним и палочки.
"Спасите! – завопил Лоллипоп. – На помощь!" Бабушка примчалась как на пожар. Но она знать не знала, что Лоллипоп боится собак. Да и Леманна в детской уже не было. Как только Лоллипоп закричал караул, он удрал в прихожую. Такой визг не для его ушей.
Лоллипоп пустил тихую слезу, бабушка громко утешала. Он наврал ей с три короба. За окном, дескать, появилось страшное лицо. Лицо матёрого убийцы заросшее щетиной, с шишковатым носом. Бабушка сказала, это определённо следствие того, что Лоллипоп смотрит по телевизору одни гангстерские фильмы и слишком много читает комиксов. Чтобы успокоить его, она открыла окно, всё кругом оглядела, даже на небо посмотрела и сказала: