Текст книги "Спящее зло"

Автор книги: Кристина Стайл

Соавторы: Патриция Селайнен
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Кристина Стайл, Патриция Селайнен
Спящее зло
(Конан – 55)

Первые лучи ласкового утреннего солнца пробежали по лицу юноши, который, казалось, спал крепким сном. Он тут же открыл глаза, потянулся и, еще не понимая толком, что произошло, уставился на мешок, заменявший ему подушку; потом медленно провел рукой по щеке. Вода! Он резко рванул завязки. Так и есть! Вчера после длинного дневного перехода он завалился спать, не проверив, прочно ли заткнута фляжка с водой, и вот поплатился за свое легкомыслие: теперь на самом дне сосуда плескались скудные остатки влаги.

Вокруг, насколько хватал глаз, простиралась бескрайняя степь. День обещал быть жарким и безветренным, путь предстоял неблизкий, а пополнить запасы воды негде. Юноша ненадолго задумался, затем расправил широкие плечи, еще раз с хрустом потянулся и махнул рукой. Он был полон сил, привык полагаться только на себя и верил в удачу. Боги уже не раз посылали ему жесточайшие испытания, и до сих пор он выигрывал все поединки с судьбой. Варвар, сын суровой Киммерии, быстро учился извлекать уроки из всего, что случалось с ним.

Недолгое время минуло с той поры, как ему, невольнику, пришлось сражаться на гладиаторской арене Халоги; там, в гиперборейской столице, он овладел воинским искусством. Затем бежал и добыл меч в схватке с мумией в заброшенном склепе, и теперь ни на миг не расставался с ним. Покосившись на свое оружие, он ласково погладил ножны из шероховатой кожи ядовитой рептилии, с которой расправился недавно в отчаянном поединке. То был подарок друга, жреца Сенгха, из Суддах-Облата, монастыря воинов, погибшего от руки подлого убийцы. В обители киммерийца обучили сражаться на палках и шестах. Эти навыки не раз потом спасали ему жизнь; его не смогли одолеть ни Нэг Ужасный со своими слугами-зомби, ни колдун Катамаи Рей, ни ведьма Чунта.

Память о тех приключениях заставила вспыхнуть глаза киммерийца. Он, одержавший столько блистательных побед, не побоится бросить вызов степи! И ничто не остановит его на дороге к цели! Целью был Шадизар – город воров, шумных базаров и доступных женщин, – манивший его сказочным своим великолепием. Кром! Он непременно доберется туда! И стоило ли думать сейчас о грозившей ему жажде? Он и не думал; наскоро перекусил сухарями да вяленым мясом, а потом затянул тощий дорожный мешок, поправил пояс с ножнами и решительно тронулся в путь.

Солнце уже поднялось довольно высоко, и его лучи нещадно жгли кожу; пот ручейками бежал по лицу, плечам, спине. Длинные черные волосы юноши спутались и намокли, и их жесткие пряди лезли в глаза. Киммериец остановился; вокруг простиралась степь, сухая, однообразная, негостеприимная. Путник достал фляжку, тяжело вздохнул и опрокинул в пересохшее горло остатки воды. Несколько теплых капель не принесли облегчения. Пробурчав под нос проклятие, юноша бросил опустевший сосуд обратно в мешок, все еще надеясь заполнить его водой. Устраивать привал он не захотел и снова зашагал навстречу безрадостному горизонту.

Первый день без воды подошел к концу. Пора было устраиваться на ночлег, даже его молодое и сильное тело нуждалось в отдыхе. Ночь принесла прохладу, и надежда на то, что рано или поздно эта огненная пытка закончится, возродилась снова.

Спал юный варвар плохо, несколько раз пробуждался, облизывал сухие губы, потом усилием воли заставлял себя не думать о воде и опять забывался неглубоким беспокойным сном. В очередной раз его разбудил какой-то едва уловимый шорох. С трудом раскрыв воспаленные глаза, юноша тут же схватился за меч: из серой предрассветной мглы на него уставились две красные точки. Путник замер, выжидая. Неведомая тварь – то ли крупный волк, то ли пантера – рыкнула, потом медленно, словно нехотя, удалилась.

Приближался рассвет, солнце уже окрасило восточный небосклон в нежно-розовые тона. Пора было отправляться в дорогу, чтобы успеть пройти как можно больше, пока ноги еще слушались хозяина, а руки держали оружие.

Сожженная солнцем степь больше походила на пустыню: ни воды, ни деревьев, в тени которых можно хоть немного передохнуть. Будь киммериец не столь силен и упрям, он давно уже отказался бы от мысли продолжить путь; возможно, не стал бы бороться и за жизнь. Но он все шел и шел. Еще один день выторговал он у богов, потом – второй… Когда пошли четвертые сутки, он уже не мог вспомнить, зачем и куда идет, но упорно продолжал двигаться. Глаза безумно болели, в горле так пересохло, что язык не ворочался во рту. Воздух вокруг путника дрожал, напоминая своими волнами потревоженную веслом гладь реки…

– Остановись, путник… Ты молод, ты прекрасен… Иди ко мне, я давно тебя жду…

Ласковый, обволакивающий женский голос заставил юношу вздрогнуть и резко обернуться, отчего в висках сильно запульсировала боль. Совсем рядом, едва ли не на расстоянии древка копья, стояла обнаженная девушка с длинными волосами дымчато-пепельного цвета. Она протягивала к юноше руки, звала в свои объятия. Киммериец тряхнул головой, пытаясь отогнать наваждение, но прекрасная незнакомка не исчезла.

– Что же ты медлишь? Я устала ждать… Иди скорее…

Варвар замер в нерешительности. «Кром! Я схожу с ума! – равнодушно подумал он. – А раз так, то не все ли равно, что со мною будет?» Он совсем было собрался откликнуться на сладкий зов, как глаза прелестницы сверкнули алым светом, на нежных щеках проступила грязная шерсть, точеная фигура расплылась… Девушка опустилась на четвереньки, и гибкие тонкие руки превратились в лапы хищника с огромными изогнутыми когтями.

Вдруг существо зарычало, обнажив белые острые клыки, потом расхохоталось, будто гиена. Этот жуткий хохот одновременно напоминал и визг, и плач, и стон! Перед изумленным юношей стоял голодный хищник с горящими зрачками, который разбудил его недавно на рассвете. Тварь была не очень крупной. Короткое, словно усеченное, туловище опиралось на сильные мускулистые лапы разной длины: задние были заметно короче передних, и поэтому казалось, что зверь всегда готов к прыжку. Выражение слегка вытянутой морды с крошечными глазками, в которых горел голодный огонь, нельзя было назвать ни смышленым, ни доброжелательным. Однако оборотень не бросился на человека; похоже, несмотря на терзавший его голод, он боялся подойти слишком близко.

Будь у киммерийца хоть капля прежней силы, он, не раздумывая, напал бы первым. Однако ноги подкашивались, а меч вдруг стал таким тяжелым, что варвар не смог бы даже вытянуть его из ножен. Юноша постоял немного, а затем, повернувшись к оборотню спиной, медленно побрел вперед. Ему было все равно, примет ли он смерть от клыков нечистой твари или солнце и жажда доконают его раньше. Хищник поплелся следом. Он не собирался нападать, выжидая, когда человек уже не сможет идти и станет легкой добычей.

Но зверь напрасно надеялся на скорый ужин; упрямству путника мог бы позавидовать сам Кром, грозный бог, владыка Могильных Курганов. У киммерийца была цель, и пока ноги еще хоть как-то несли его, он продолжал идти, не оглядываясь назад. А если б повернул голову, то увидел, что следом плетутся уже несколько хищников. Голодные звери злобно смотрели друг на друга, время от времени обнажая клыки, но дальше глухого ворчания дело не заходило. Видимо, трусоватые твари не решались помериться силой ни с путником, ни друг с другом. Они ждали.

День медленно угасал; солнце уже не палило так нещадно. Стало прохладней, и это придало киммерийцу энергии. Он был все еще жив и вовсе не собирался стать добычей своих голодных преследователей!

Наконец совсем стемнело. С трудом добравшись до ближайшего невысокого кустарника, путник решил прилечь и немного поспать. Он не боялся зверей-оборотней, но храбрость была тут ни при чем – просто им овладело полное безразличие. И если б голодная стая, идущая за ним по пятам, вновь обратилась в самых соблазнительных женщин, юноша даже не посмотрел бы в их сторону. Он думал только об одном – где же тоненький прозрачный ручеек с обжигающе холодной влагой, такой чистой, сладкой, невыразимо прекрасной…

Киммериец медленно опустился на сухую траву, бросил под голову свой мешок и мгновенно заснул. Ему снился чудесный сон: широкая полноводная река плавно текла у его ног, волны плескались около берега…

Наступил пятый день с тех пор, как был выпит последний глоток воды. И хотя природа не поскупилась, создавая могучее тело киммерийца, пытка жаждой неумолимо истощала его. Лицо варвара осунулось, глаза ввалились, молодая упругая кожа стала сухой и дряблой, как будто каждый день странствия через безводную степь стоил ему десятка лет жизни. Но яростный дух не желал смириться с немощью тела и гнал путника все вперед и вперед, через спаленное зноем безжизненное пространство. Он отказывался принять нелепый приговор судьбы, обрекавший его на бесславную гибель. Не для того же Кром раздул в нем искру жизни, чтобы он стал падалью, пищей для стервятников и гиен!

Зрение и слух стали обманывать юношу: то чудились вдалеке голоса людей, то слышался плеск воды, то мерещились зеленые купы деревьев. Вспышки надежды сменялись таким мучительным разочарованием, что как-то, не сдержавшись, путник выхватил меч из ножен и в слепой ярости изрубил чахлый кустарник.

И вот, когда свирепое пламя жизни, казалось, начало гаснуть в изможденном теле, откуда-то издалека пришел зов. Он так властно вторгся в меркнущее сознание, что юноша вздрогнул всем телом. Непонятно откуда появилась уверенность, крепнущая с каждым мгновением: если он отклонится к восходу солнца, то вскоре мукам придет конец. Эта мысль заслонила все остальное и повлекла его к неведомой цели. Он как бы потерял власть над собственным телом; ноги сами несли его, повинуясь призыву, звеневшему в голове. Но почему-то необоримая уверенность в избавлении от мук не принесла радостного облегчения, а только странное чувство унылой рабской покорности. Где-то в глубине сознания, куда еще не проник зов, теплилась слабая мысль, что он подобен быку, которого гонят на бойню.

Путник даже не заметил, что хищники, преследовавшие его, отстали. Он не задумывался, куда и зачем так стремится, сколько времени бредет, спотыкаясь, к загадочной цели, пока чуть не рухнул с кручи вниз, незаметно очутившись на краю обрыва. Он едва не погиб, так как не мог разлепить отяжелевшие воспаленные веки и ковылял, точно слепец. Когда ему удалось открыть глаза, из горла вырвался хрип, жалкая пародия вопля радости.

Перед ним через всю пустынную равнину змеилась глубокая извилистая расщелина. Ее отвесные стены были сложены не из мягких пород, песка или глины, но из выбеленного ветрами и водой прочного камня. Но конечно, не вид голых скал исторг хрип из глотки юноши – он увидел на дне расщелины водоем, который обступили стройные высокие деревья. Сама жизнь била сверкающей голубой струей из толщи камня и низвергалась в каменную же чашу! Жизнь и спасение!

Едва ворочая языком, путник бормотал невнятные слова благодарности Крому и всем Светлым Богам. Но когда схлынули первые волны опьяняющего восторга, киммериец сообразил, что добраться к воде будет не так-то просто. Нельзя сказать, чтобы спуск по отвесной каменной стене пугал юного горца, с детства лазавшего по скалам, неприступным для жителей равнин, но теперь его могучее тело было изнурено жаждой, и он предчувствовал, что еще не скоро сможет припасть к прохладной влаге озерца.

Не полагаясь больше на силу и цепкость рук, варвар стал разматывать длинный пояс, чтобы использовать его вместо веревки. Он окинул взглядом пространство вокруг, соображая, к чему бы прикрепить конец пояса, но на глаза не попадалось ни одного подходящего выступа или камня. Может, вогнать меч поглубже и накинуть петлю на рукоять? Юноша вытащил клинок из ножен и попробовал вонзить лезвие в почву, но, не успев погрузиться в мягкую породу на локоть, сталь наткнулась на неподатливый камень. Впрочем, путник уже отбросил нелепую мысль спускаться вниз безоружным. Кто ведает, что скрывается там, под сенью листвы? Может, огромная дикая кошка, житель степей Заморы, затаилась в ветвях и ждет добычу, гонимую жаждой к воде…

Увы, как ни тяжело было отвести взгляд от воды, киммериец снова обмотал пояс вокруг талии и побрел по краю расщелины, надеясь отыскать более удобное место для спуска. И тут его сознание снова всколыхнул могучий зов, подавивший волю; как будто невидимая исполинская рука подталкивала его, заставляя не то что идти – бежать! Бежать, когда, казалось бы, последняя капля силы уже испарилась под горячими солнечными лучами!

Этот безумный бег оборвался так же внезапно, как и начался. Путнику вдруг почудилось, что раскаленный воздух перед ним сгустился и приобрел крепость камня; затем грудь его содрогнулась от сильного удара. Юноша рухнул на землю. Какое-то время он лежал без движения, словно душа его, истомленная бесплодной борьбой, отлетела на Серые Равнины. Но вот дрогнули ресницы, хрип сорвался с черных потрескавшихся губ, и путник, пошатываясь, встал. Он подождал, пока уляжется отвратительное головокружение и рассеется пелена, застилавшая взор, потом заставил себя взглянуть вниз. Прямо под ним на выступе скалы раскинуло корявые сучья одинокое дерево, напоминавшее горбатую ведьму со скрюченными пальцами и жесткими зелеными космами. Но киммерийцу оно показалось сказочно прекрасным. Да, прекрасным! Ибо этот уродец, каким-то чудом отвоевавший у каменной тверди право на жизнь, обещал помощь.

Цепляясь за едва заметные неровности скалы, варвар добрался до выступа и в изнеможении опустился – точнее, рухнул – на камни у подножия дерева, привалившись спиной к кривому стволу. Прикрыв глаза, он осыпал проклятиями безводные земли Заморы, укравшие у него силу. Еще недавно он шутя одолел бы этот склон и не стал тратить время на передышки, а теперь, после небольшого усилия, появилась мерзкая дрожь в руках и ногах, сердце колотилось о ребра, рвалось из груди, как дикий зверь из клетки. Из свирепого воина, рожденного на поле битвы, он превратился в развалину. Но проклятым камням не остановить его теперь, когда спасение рядом! Он выиграет схватку с ними, как выиграло ее это чахлое дерево… Юноша похлопал рукой по шершавой коре, как будто благодаря за поддержку нежданно обретенного друга.

Привязав один конец пояса к стволу, киммериец сбросил другой с выступа и глянул вниз: пояс был коротковат, но ничего иного под рукой не имелось. Он проверил крепость узла и, ухватившись за скрученную ткань, начал спускаться вниз, упираясь ногами в камни. Каждое движение отдавалось тягучей болью в истощенных мышцах и со стороны выглядело мучительно медленным и неуклюжим, но юноша понимал, что поспешность дорого обойдется; и потому он заставлял себя выверять каждый жест и не глядеть вниз, чтобы не вернулось головокружение. Только когда в руках оказался свободный конец пояса, юноша бросил беглый взгляд на землю. Благодарение Крому, ее устилали не острые камни, а зеленый травяной ковер! Похоже, костей он не переломает, если прыгнет прямо вниз… Онемевшие пальцы разжались, и тело грузно упало в траву. Киммериец снова погрузился в беспамятство.

Сознание надолго покинуло его. Когда он очнулся, солнце уже не висело над головой, а расщелину заполнял прохладный полумрак. Путник попробовал пошевелить руками и ногами и не почувствовал боли. Кости, слава Светлым Богам, целы! Но когда он попытался приподняться, стало ясно, что спуск отнял у него последние силы. А может, виной тому сумасшедший бег по краю ущелья? Так или иначе, ему не встать! В бессильной ярости юноша заскрежетал зубами. Что ж, если он не в силах идти к воде, как подобает человеку, он поползет – подобно червю или змее, порождению Сета!

Киммериец представил, как холодная струя падает на его воспаленную голову, сбегает по лицу, смачивает пересохшие губы, омывает тело, возвращая ему силу… И уже не слабый хрип, а звериный рык прокатился над ущельем. Резким рывком он перевернулся со спины на живот и пополз на шум воды.

Спустя некоторое время, показавшееся путнику вечностью, его запекшиеся губы приникли, наконец, к прозрачной влаге. Однако, сколь ни велико было это счастье, усталость взяла свое, и он забылся сном. Но это забытье было уже не мучительным, а сладким.

Незадолго до рассвета его разбудило острое чувство голода: страдая от жажды, киммериец не мог заставить себя сжевать хотя бы кусочек сухаря или вяленого мяса. Зато теперь припасы будут как нельзя кстати. Он развязал тесемки, запустил руку в мешок и достал из него кусок мяса. С наслаждением перемалывая крепкими зубами еду, еще вчера внушавшую ему отвращение, юноша с интересом озирался вокруг.

Ночной мрак уступил место разгоравшейся заре. Певучая водяная струя, бившая из скалы, падала в каменную чашу, которая, однако, никогда не переполнялась – голубой поток вырывался на свободу, давая начало небольшому ручейку, омывавшему корни деревьев. Таких деревьев киммериец не видел ни в родных горах, ни в сумрачной Гиперборее, ни на равнинах Бритунии. Мощные колонны стволов высоко возносили раскидистые ветви, широкие узорные листья, формой напоминавшие ладонь с растопыренными пальцами, нежностью могли поспорить с кхитайским шелком. Они свободно пропускали свет, и, окажись на месте киммерийца бродячий рифмоплет, готовый за пару медяков воспевать что угодно, он мог бы сравнить ущелье с храмом жизни под зелеными сводами, а родник – с его священным алтарем. Но юношу занимало совсем другое: как пополнить запасы пищи и поскорее добраться до Шадизара. Какое дело до игры света и теней человеку, уже мысленно запустившему руки в кошели шадизарских богатеев, мечтающему о глотке алого аргосского и ласках пышногрудых красоток со смуглой кожей и смоляными кудрями? Хотя ни цвет вина, ни оттенок кожи не имели особого значения – была бы девка горячей, а напиток – хмельным… Пока же, за неимением аргосского, путник запил скудный завтрак ключевой водой.

Он уже собирался порыскать по ущелью в поисках какой-нибудь дичи, когда вдруг подумал, что неплохо было бы освежиться – это придаст бодрости. То, что вода в каменной чаше была ледяной, нисколько его не смущало: ребенком он часто плескался под студеными струями горных источников. На всякий случай юноша внимательно огляделся и напряг слух. Не мелькнет ли тень между стволами, не хрустнет ли ветка? Странное безмолвие, царившее в этом оазисе и нарушаемое только плеском воды, могло бы насторожить киммерийца – даже птичий щебет не оживлял таинственного молчания зеленого храма. Но изобилие воды опьянило его сильней вина. Соки жизни вновь струились и играли в нем, ускоряя ток крови и наливая силой мускулы; и путник, отбросив свойственную ему звериную осторожность, стал беспечным. Его смущали, правда, воспоминания о неведомой силе, что манила и гнала его в ущелье. Однако после недолгих размышлений он заключил, что, возможно, в дело вмешался кто-то из Светлых Богов, сжалившихся над смертным. А что всего вероятнее, решил путник, у него просто помутилось в голове от голода и жажды. Зов померещился ему!

Рассуждая таким образом, юный варвар расстегнул пояс с ножнами и положил на траву, подальше от воды, чтобы не долетели брызги, от коих – упаси Кром! – заржавеет его бесценный клинок. Затем на траву полетела одежда, а ее владелец решительно шагнул в ледяную воду и принялся плескаться и фыркать с радостным самозабвением сильного молодого животного. Поворачиваясь под кристальной струей так, чтобы вода равномерно обтекала мощное, бугрившееся мышцами тело, киммериец поймал себя на ощущении, что чьи-то глаза неотрывно следят за ним – но снова не внял предостережению инстинкта. Задрав лицо к небу, он ловил ртом прозрачную струйку, хмелея от свежего вкуса воды, как от вина. Внезапно его чуткий слух уловил шорох.

Юноша обернулся, и глаза его округлились от удивления: шагах в тридцати в дымчатом утреннем полумраке вырисовывался контур гигантского тела длиной в четыре человеческих роста. Эта туша покоилась на четырех массивных ногах; вдоль выпуклого хребта шел двойной гребень из костяных пластин, похожих на наконечники пик. Некрупная по сравнению с телом голова чудища напоминала одновременно рептилию и хищную птицу с огромным, загнутым на конце клювом.

Взор киммерийца скрестился с немигающим гипнотическим взглядом маленьких глаз, как будто подернутых маслянистой пленкой, и на мгновение в его мозгу снова зазвучал парализующий волю зов. Но зря монстр рассчитывал найти в юном путнике легкую добычу, которая, оцепенев от ужаса, будет покорно ждать, чтобы ее употребили в пищу. Это человеческое существо, еще вчера послушное его воле и слепо устремившееся навстречу гибели, сегодня без труда сбросило власть черных чар. Гнев, вскипевший в душе киммерийца, на миг обезоружил хищную тварь и приковал к земле шестипалые лапы с кривыми кинжалами заостренных когтей.

Почуяв замешательство грозного врага, варвар в два прыжка покрыл расстояние, отделявшее его от меча, и стремительным движением выхватил клинок. Но противник, обнаружив удивительное для столь массивной туши проворство, уже подскочил почти вплотную к человеку и, ударив в его бедро острым клювом, вырвал кусок мяса. Киммериец заревел от боли и, подняв меч двумя руками, обрушил клинок на толстую короткую шею монстра.

Однако панцирь, покрывавший тело этой твари, выдержал удар; затем ее длинный хвост взметнулся и хлестнул юношу по правой руке. Не успей он увернуться в последнее мгновение, сломанная рука уже висела бы безжизненной плетью, а так острые шипы лишь прочертили кровавые борозды на предплечье. Но путник, еще не пришедший в себя, мог сражаться только вполсилы. К тому же деревья, окружавшие источник, лишали его свободы маневра, не давая далеко отпрыгнуть. Он лихорадочно примеривался, куда лучше нанести удар, чтоб разом прикончить проклятое отродье Сета. В глаз? Или в место сочленения груди и шеи, где обвисает мешком и дрожит, как у жабы, морщинистая кожа? Должно же найтись у этой погани хоть одно уязвимое место! Но в то мгновение, когда он уже твердо решил загнать клинок в глаз гадины, она повела себя странно: стала пятиться, оседать к земле, а после и вовсе рухнула набок. Гигантская туша застыла, только лапы и хвост еще конвульсивно подергивались.

Какой бы несокрушимой ни была вера киммерийца в свой ратный талант, он не торопился приписывать себе победу и был изрядно озадачен. Но ему не пришлось долго ломать голову над загадочным поведением монстра, ибо на сцену выступило новое действующее лицо: из-за деревьев появился невысокий сухощавый человек в длинном одеянии с капюшоном.

– Кто ты? – выдохнул варвар, изумленно глядя на незнакомца.

– Чиндара Хон, сын мой, путник из Вендии, ищущий свет знаний на дорогах странствий. А как твое имя, юноша?

– Конан… Конан из Киммерии.

* * *

Чиндара Хон не солгал Конану. Он и правда был странствующим жрецом. Да и обычно вендийцы избегали открытой лжи. Однако если бы варвар знал хоть что-нибудь о Вендии, он, наверное, догадался бы, что старик что-то не досказал ему. Не родился еще тот вендиец, который станет выкладывать всю правду о себе первому встречному. Чиндара Хон не просто странствовал по свету. У него была четко определенная цель.

Уже многие годы правителям Турана не давали покоя богатые западные земли Вендии и ее прекрасная столица Айодхья, но великолепно обученная и образцово дисциплинированная вендийская армия была серьезным противником, и поэтому Туран не решался развязывать войну, ибо исход ее мог оказаться не в его пользу. Гораздо заманчивее было попытаться ослабить соседа-соперника, помешать ему развиваться и не допустить, чтобы страна богатела и процветала. И Туран старался вовсю. Торговые караваны из Вендии облагались такими немыслимыми пошлинами, что их владельцы отказались от всяких попыток двигаться на запад через туранские земли, хоть товаров у них было предостаточно. Вендия славилась своими мастерами. Здесь ткали необычайной красоты шелковые ткани, чудесные яркие, пушистые и мягкие ковры, изготавливали тонкие ажурные изделия из золота и серебра, замечательные украшения из драгоценных камней и самоцветов. Торговля могла бы заполнить казну до отказа, но постепенно продавцов в стране становилось больше, чем покупателей.

Обеспокоенный правитель Вендии разослал по всему свету многочисленных тайных посланцев, чтобы те разведали новые торговые пути. Одним из них и был благочестивый старец, так вовремя повстречавшийся Конану.

Чиндара Хон сбросил с головы капюшон и пристально посмотрел на юношу темно-карими глазами, в которых светились мудрость и доброта.

– Ты ранен, сын мой. Позволь мне помочь тебе. Я немного смыслю во врачевании. Раны твои не опасны, но ты сейчас слаб и измучен, и они могут причинить тебе немало страданий.

Конан благодарно кивнул.

– Давай устроимся где-нибудь поудобнее, чтобы я приготовил все необходимое, – продолжал старик. – Ты можешь идти?

– Да.

– Тогда не будем терять времени.

– Погоди. Я голоден. Давай разделаем это страшилище. Из него, наверное, мог бы получиться неплохой ужин.

– Я не ем мяса. К тому же монстр не погиб, я только усыпил его. Убеждения не позволяют мне лишать жизни ни одно существо, даже если оно исполнено злобы. Пусть живет. Идем. У меня есть чем накормить тебя.

Конан с трудом сдержался. Он явно был недоволен, но открыто возражать не стал. Ему очень хотелось отдохнуть и набраться сил, а новый знакомый, похоже, помог бы ему в этом. Они тронулись в путь и вскоре обнаружили место, которое оба сочли подходящим для стоянки. Старик порылся в складках своего широкого плаща, извлек откуда-то мешочки с травами, тонкую металлическую чашу и несколько маленьких граненых бутылочек. Всыпав в чашу по щепотке травы из каждого мешочка, он что-то быстро проговорил, добавил по капле жидкости из всех пузырьков, перемешал все это деревянной палочкой, опять что-то пробормотал и повернулся к варвару.

– Все готово. Это прекрасная мазь. Завтра ты и не вспомнишь о своих ранах. Позволь мне смазать их.

Конан охотно согласился. Боль мгновенно утихала, стоило лишь старцу прикоснуться палочкой к ране. Как только все было закончено, юноша вспомнил, что в его желудок уже давно не попадала сколько-нибудь ощутимая еда. Сухари и вяленое мясо не в счет. Словно прочитав его мысли, Чиндара Хон произнес:

– Теперь можно и поесть.

С этими словами он развязал свой мешок и достал оттуда несколько свертков. Ноздри молодого варвара затрепетали, уловив запах копченой рыбы. Он, конечно же, предпочел бы хороший кусок жареного мяса с кровью, но все-таки рыба была намного лучше, чем сухари, успевшие Конану порядком поднадоесть. Вслед за рыбой появились несколько аппетитных лепешек из белой муки, приличный кусок сыра, источавший чудесный аромат, и несколько горстей сушеных фруктов. Юноше казалось, что всего этого ему хватит едва ли на один зуб, но, к собственному глубочайшему удивлению, он довольно быстро насытился.

Наслаждаясь покоем, прохладой и непередаваемым ощущением приятной тяжести в желудке, Конан чувствовал себя если не счастливым, то вполне довольным.

– Давно мне не было так хорошо и спокойно, – сказал он, поворачиваясь к своему спутнику. – Мне вообще редко доводилось отдыхать.

Старец по-доброму улыбнулся и кивнул.

– Так хорошо мне было только дома, – продолжал Конан, удивляясь собственной разговорчивости. Он вообще-то не любил болтать. Вот орудовать мечом – совсем другое дело. – А дома я не был уже давно. И вряд ли скоро буду. Мне было пятнадцать, когда гиперборейцы взяли меня в плен. Если бы не раны, живым бы я не дался. Потом жил в Халоге. Был гладиатором. Бежал. Добыл оружие. – При этих словах старик пристально посмотрел на ножны, но ничего не сказал. – Хороший меч. Даже колдуны перед ним не устояли. Два колдуна. И еще была одна ведьма… Но я с женщинами не дерусь. Даже с такими. – Юноша помолчал немного. – Сейчас иду в Шадизар. Говорят, славный город. Хочу обучиться там ремеслу. Воровскому. Может, и здесь удача будет сопутствовать мне? – Он снова замолчал, задумавшись. Затем, видимо, решил, что и так слишком разговорился, и спросил: – А ты чем занимаешься?

– Брожу по свету. Моя цель – знание. Этому я посвятил всю свою жизнь. Я человек мирный. Моя религия не позволяет мне никого убивать. Потому и мяса не ем. Долгие годы я изучаю всякие премудрости, мне даже доступно Высшее Знание. Конечно, постичь его до конца никому еще не удалось, но я сумел многого добиться. Я иду из Вендии, и сейчас мой путь лежит на восток, к берегам моря Вилайет. Хочу посмотреть, какие там живут люди. Может, удастся узнать что-нибудь новое. Зачем тебе в Шадизар? Это плохой город. Город воров, разбойников и блудниц. – При последнем слове глаза юноши загорелись, но старец продолжал, словно ничего не заметил:– Лучше направь свои стопы в Вендию.

– Что я там забыл?

– Это прекрасная страна. Она красива и богата, там всегда тепло. Но солнце у нас не злое и беспощадное, как здесь, а доброе и ласковое, оно дает жизнь цветам и деревьям, животным и птицам. Сколько у нас прекрасных птиц! Их яркие перья игрой цветов могут поспорить с самыми роскошными драгоценными камнями, а голоса так сладкозвучны, что хочется слушать их вечно.

– Мне бы это быстро наскучило.

– В Вендии много животных. И милых, добродушных, которых люди охотно держат в домах, и злобных страшных хищников. Наши тигры и пантеры так свирепы, что нужно быть очень храбрым человеком, чтобы осмелиться вступить с ними в поединок. Ты мог бы стать охотником, добывать шкуры диких зверей или ловить слонов и обучать их послушанию. За это платят хорошие деньги.

– Драться с безмозглыми тварями неинтересно.

– Ты мог бы разбогатеть, найти себе девушку по сердцу и обзавестись семьей. Знаешь, какие у нас прекрасные женщины! Они темноволосы и темноглазы. Их фигуры – само совершенство, а когда они танцуют, кажется, что это изгибаются на ветру ослепительно красивые благоуханные цветы…

Эта часть рассказа заинтересовала варвара значительно больше, чем вся предыдущая речь Чиндары Хона, но и тут юноша нашел что возразить:

– Мне еще не хочется думать о семье. Воля заманчивей. А женщины… В Шадизаре их тоже много. Наверное, найдутся и те, кто чудесно танцует и даже поет. Да и жениться на них совсем не обязательно. Они и так доступны. Мне гораздо больше по душе хорошая битва. Да и денег бы неплохо.

– Тогда ты мог бы стать наемником. В Вендии отличная армия. Наши воины смелы и хорошо обучены. Любой военачальник был бы рад командовать таким войском. Ты молод, храбрости тебе не занимать. Ты мог бы зарабатывать на жизнь оружием. В нашей армии есть и пехота, и кавалерия. Даже боевые слоны. Выбирай, что тебе больше по сердцу, и станешь блестящим воином.