Текст книги "Аспид"

Автор книги: Кристина Старк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

– Не стоит, – рассмеялся он, признавая, что моя догадка верна.

– Приятно осознавать, что я не ошиблась, мистер… – вопросительно замолчала я.

– Гэбриэл, – ответил он.

– Очень приятно. А мне представляться, наверно, не нужно?

– Не нужно, – подтвердил он. – Я в курсе, кто вы. Как вы себя чувствуете?

– Джин, и ром, и… кажется, то была текила – наконец покинули мой организм, так что гораздо лучше.

Он дал мне руку. Прежде чем протянуть свою, на всякий случай я вытерла ее о подол платья. Его ладонь оказалась теплой и крепкой. Меня качнуло, как только я поднялась. Он был выше, и мне пришлось откинуть голову, чтобы разглядеть его получше.

– Где вы умудрились раздобыть тут алкоголь? – поинтересовался он. – Я не заметил стола с горячительными напитками.

– Родители решили, что не будут подавать гостям ничего крепче сидра, потому что алкоголь – это лучший друг порока. Так что пришлось пробраться на кухню и порыться в шкафах.

Гэбриэл рассмеялся. Смех был низким и приятным. Его глаза были темно-серыми и излучали тепло.

– Смотрю, вы не сильно уважаете правила.

– Вообще-то уважаю. Просто возникла чрезвычайная ситуация. Не каждый день получаешь подарки вроде…

– Вы уже рассказали мне.

– Правда? Я уже рассказала вам про голову овцы? Окровавленную голову, еще теплую? – пробормотала я, снова чувствуя тошноту.

– Странно, что вы ожидали от Стаффордов чего-то иного. Учитывая, что две семьи воюют и периодически режут друг другу глотки.

– Думаете, это Стаффорды?

– А есть еще кто-то, кто мог бы подарить вам голову овцы?

– Да, – кивнула я. – Мой отец. Мне кажется, чтобы преподнести мне урок, он сделал бы все что угодно. Он мог узнать, что я отправила записку Джоване, и наказал меня.

Гэбриэл ничего не ответил. Будто бы задумался о чем-то.

– Думаете, я слишком наивная? – спросила я. – Потому что я в самом деле думала, что это хорошая идея – пригласить их. Мы очень разные, но разве не стоит попробовать, когда на кону жизни?

– И что, Тайлера Стаффорда вы бы тоже рады были видеть? – прищурился он. – После всего, что он с вами когда-то сделал?

– Откуда вы знаете, что он сделал со мной?

Этот мужчина был слишком хорошо обо всем осведомлен. Возможно, он – один из тех, кто особо приближен к отцу.

– Думаю, вам пора вернуться к гостям, – сменил тему Гэбриэл. – Задуть свечки на торте и все такое.

– Думаете, со свечками у меня больше шансов? – хмыкнула я. – Именинные свечи, падающие звезды, ресничка на щеке, колодцы желаний и прочая… магия дураков. Думаете, у меня есть шанс примирить всех, прибегнув только к ней?

– Магия дураков, – повторил он с улыбкой. – Нет, она точно не поможет.

– А что поможет?

– Ну, – вздохнул он. – Я знаю как минимум два средства.

– Какие? – возбужденно спросила я.

– Первое чуть получше, другое чуть похуже. С какого начать?

– С первого.

– Кровь, – ответил он и, видя, что я не слишком вникаю, пустился в объяснения: – Есть типичный старинный способ королей мирить враждующие кланы подданных: женить отпрысков. Вот вы бы, например, могли выйти замуж за кого-нибудь из Стаффордов, родить ребенка от него и – вуаля. Была война – нет войны. Не станут же бабушки с дедушками убивать собственного внучонка.

– Маловероятно, – ответила я. – Звучит маловероятно даже для такой мечтательной овечки, как я. А второй способ?

– Смерть, – пожал плечами Гэбриэл. – Смерть в итоге мирит всех.

Пару минут мы шли по парку в полном молчании. Потом Гэбриэл достал из кармана вибрирующий телефон и приложил его к уху.

– Харт, – назвался он и отошел в сторону.

Значит, Гэбриэл Харт. Какие-то колесики пришли в движение в моей голове, и я тут же догадалась, кто он. Волна удушья подкатился к горлу. Это с ним мой отец разговаривал в ту ночь, когда хотел выяснить, где бы и как подловить Джовану Стаффорд.

Он пару минут поговорил с кем-то о неких фотографиях и свидетельствах, после чего мы продолжили маршрут до дома.

– Теперь я знаю, кто вы, – сказала я.

– Валяйте, – усмехнулся он.

– Вы тот самый детектив, который добывает для моего отца информацию о Стаффордах.

– Мое почтение, – шутливо поклонился он и протянул мне руку.

Но я не дала ему руки.

– Вы – глаза и уши моего отца. Вы помогаете ему убивать. Ваши руки в крови, мистер Харт. Боюсь, мы не сможем быть друзьями.

Он выпрямился, но, казалось, ничуть не оскорбился. На его губах продолжала играть легкая улыбка. Я вернула ему пиджак.

– Я и не рассчитывал на вашу дружбу, мисс МакАлистер. Просто шел к парковке и увидел, что вам не очень хорошо. Но теперь, думаю, могу продолжить свой путь. – И он развернулся и двинулся прочь.

– Я еще не закончила! – крикнула я ему вслед. – МакАлистеры враждуют со Стаффордами испокон веков, мой отец потерял кучу родных, он не может иначе, ненависть передалась ему с молоком матери!

Харт продолжал шагать прочь, так что мне пришлось припустить за ним, чтобы не орать на весь парк.

– Но вы, мистер Харт, вы делаете свое дело ради денег, ради наживы, и поэтому… поэтому…

– Поэтому что? – резко развернулся он. В его голосе прозвучал акцент, которого я раньше не замечала, – кажется, шотландский. – Вы будете бежать за мной до самой парковки, чтобы сказать, как презираете меня?

Я от неожиданности умолкла.

– С днем рождения, мисс МакАлистер, – сказал он, сел в навороченный черный седан и уехал.

* * *

Не успел утихнуть звук мотора машины Харта, а я уже пожалела о своей резкости. Глупо винить людей за то, что они выполняют грязную работу за деньги. В конце концов, не все рождаются под счастливой звездой – так, чтобы сразу были и распашонки, вышитые золотом, и накопительные банковские счета, лопающиеся от средств к совершеннолетию. Некоторым приходится впахивать по полной, а то и приторговывать честью и моралью. И не мне их судить. Даже если сильно хочется.

Я вернулась к гостям, исполнила несколько сонат на рояле, украшенном горой белых и красных роз, задула свечи на торте и, как малое дитя, в очередной раз обратилась к «магии дураков»: загадала желание увидеть Дэмиена Стаффорда еще хотя бы раз.

Древние греки верили, что дым свечей в храмах может донести твои молитвы до богов. Что ж, наверно, древним грекам было бы интересно узнать, что спустя две с половиной тысячи лет люди по-прежнему в это верят…

Когда гости разошлись, у меня не осталось сил даже открыть остальные подарки. Я решила сделать это утром, когда моя голова перестанет кружиться и трещать. Но домашние настояли, чтобы я развернула хотя бы один. Рейчел выбрала маленькую красную коробку, перевязанную черным бантом, и я открыла ее.

Внутри лежал странный металлический стержень, похожий на брелок, и записка: «Возможно, куботан[3]3
  Куботан – брелок с ключами для самозащиты.


[Закрыть] – не самый романтический подарок, но меня греет мысль, что в схватке со злом у тебя будет маленькое преимущество. Храни тебя небо. Друг».

– Боже правый, это подарок от Дэмиена, – пробормотала я.

Ко мне подошел Сет, взглянул на подарок и восторженно промурлыкал: «Куботан? Мило». Он попробовал заглянуть в записку, но я спрятала ее в карман.

Отец повертел куботан в пальцах и вернул мне.

– Подарок что надо. Только вот он не от Стаффорда. Почта ничего такого не доставляла, гостей с их свертками охрана сверяла со списком, а посторонние сюда не проникли бы. Ни одна вещь извне не попала бы сюда. Разве там нет подписи?

– Написано только, что это от друга.

– Могу я взглянуть на записку?

Я хотела отказать, но потом подумала, что в записке нет ничего криминального и лучше бы отцу самому в этом убедиться. Он бегло прочел ее и вернул мне.

– Друг, – фыркнул он. – Не верь никому, но особенно тем, кто называет себя твоим другом.

Глава 6

С семи лет я брала уроки фортепиано и к двадцати годам достигла неплохих результатов: могла прочесть с листа и исполнить композицию любой сложности. Преподаватели пророчили мне карьеру пианистки, но она не слишком привлекала меня, да и родители были бы против, если бы я вдруг оставила клан и праведную жизнь и начала колесить по миру с концертной программой. Я ограничилась тем, что аккомпанировала церковному хору, давала уроки в местной музыкальной школе, исполняла сонаты на свадьбах: рояль, усыпанный белыми розами, всегда был эффектным дополнением к любому торжеству.

Но однажды подруги из пансиона тайком вытащили меня на музыкальный фестиваль в Марли-парке, и там на меня словно снизошло откровение. Девушка-пианистка аккомпанировала рок-группе на синтезаторе. Ее пальцы безупречно брали клавишные партии. Даже когда она закрывала глаза, то не ошибалась в нотах. На ее лице блуждала улыбка: музыка полностью завладела ею – и в тот момент завладела мной. Я могла бы делать то же самое! Могла бы сыграть все ее партии и не ошиблась бы, даже если бы вообще не открывала глаз.

После шоу в Марли я зачастила на фестивали и концерты в клубах. Больше всего меня влекли клавишные, но любовь к ним распространилась и на все другие инструменты: гитары, ударные, духовые – и даже ненавистный отцу саксофон стал мне нравиться. Господи, если бы он только знал, сколько чувств внутри меня пробуждал саксофон.

Любовь к концертам и фестивалям была рискованным делом: обычно их устраивали по ночам и попасть на них без ведома родителей было не так-то просто. Поэтому я начала обдумывать возможные способы «побега» от семьи и вообще с земель клана МакАлистеров.

Обдумав сотни возможных путей, я нашла один более-менее реальный. Заявила родителям, что хочу попробовать жить максимально просто, аскетично, без прислуги, охраны и делать все своими руками – ведь именно так нам завещало Писание?

Добиваться своего мне пришлось два года, начиная с восемнадцати. Сначала меня даже в университет отпускать не хотели. Зачем? Все, что нужно праведной женщине, – выйти замуж, родить детей, как завещал Господь, и сидеть дома. А вот Сету и Майклу позволялось многое. Сет снял квартиру в городе, изучал архитектуру в университете UCD и жил вполне полноценной жизнью. Майкл поступил в духовную семинарию, снимал комнату в семинарском кампусе и спокойно путешествовал по стране и за рубеж: например, объездил всю Италию с ее церквями и храмами, которые я видела только на картинках.

Но я так упорно настаивала на своем, на своем праве на образование и свободное передвижение, что в итоге у отца остался выбор: либо запереть меня в подвале, либо отпустить. За меня поручился Сет; сказал, что будет контролировать каждый мой шаг, и – аллилуйя! – в двадцать лет я таки съехала в маленькую съемную квартиру в центре Дублина с видом на реку Лиффи, разделившую город на север и юг.

Поначалу Сет часто навещал меня, но со временем его визиты становились все реже. В итоге мы начали просто созваниваться. Родители приезжали ко мне по выходным и, удостоверившись, что у меня чисто, тихо и распятие по-прежнему висит на стене, а Библия лежит на прикроватной тумбочке, уезжали. Все не угодные Богу вещи перед их визитами я просто прятала под кровать. Правда, этих небогоугодных вещей со временем у меня накопилось так много, что они перестали помещаться под кроватью.

Я купила проигрыватель и пластинки, украсила жилье лимоном в большом горшке и ковриками в стиле пэчворк. Купила велосипед, фортепиано и еще книги, которых у меня никогда не было: романы, биографии музыкантов, литературу о других религиях, сказки о ведьмах и нечисти и, наконец, глянцевые журналы, которые родители всегда считали сосредоточением греха: «Как завоевать парня за десять дней!», «Пять поз, которые изменят вашу интимную жизнь!», «Смена пола: необходимость или прихоть?»

Рейчел всегда шарахалась от подобной литературы, даже, бывало, перекрещивалась, если мы бывали в городе и проходили мимо газетных раскладок. А вот я нашла это чтиво достаточно интересным. Оно было познавательным, увлекательным, помогало пережить одиночество и предменструальную хандру, наталкивало на самые разные мысли. И еще там был гороскоп, который хоть и не нравился Господу, но зато развлекал меня. Особенно сексуальная совместимость разных знаков – вот где можно было пофантазировать. Я была Девой по гороскопу и прочитала, что секс для меня – это таинство, сказка, любовь и ощущение безопасности, которое Девам готовы гарантировать Козероги, Тельцы и особенно Рыбы. А вот более легкомысленные в своих связях Близнецы, Овны и Стрельцы скорее станут для меня полным разочарованием. Дэмиен был рожден под знаком Близнецов, какая жалость. Впервые наткнувшись на это чтиво, я сразу подумала именно о нем. Мне нравилось представлять себя с ним, особенно вечером в постели, когда тело просило разрядки.

Взрослые женщины моего клана часто говорили со мной о моем теле, в частности о том, что нельзя трогать себя между ног. Что Бог очень рассердится, если увидит это. Я просто помалкивала, когда слушала это, но у меня неизменно проскальзывала мысль, что подсматривать за кем-то ночью, тем более за девочками, – это отвратительно, и не думаю, что Бог делает это. Он стопроцентно не может это делать, так-то! О чем вы говорите?

Вообще я не особо интересовалась тем, что у меня между ног, но мне так часто напоминали, что трогать находящееся там – это плохо, что однажды я взяла да потрогала всем назло. А потом еще раз и еще, и вскоре открыла маленький секрет: если трогать себя там достаточно долго, тереть пальцами так и этак, усердно и старательно, то в итоге тебя ждет такой кайф – глаза на лоб полезут.

Сначала я испугалась, открыв это все, но потом прочитала в книгах, что это совершенно нормальное дело. Что это часть нашей жизни, нашей физиологии и сексуальности. А раз так, то Бог совершенно не должен быть против. Наоборот – не Он ли создал нас такими? Может быть, Он намеренно наградил нас этим приятным «секретом», чтобы мы могли порадовать себя тихонько ночью, если вдруг других радостей в жизни нет…

День за днем, нота за нотой, книга за книгой, статья за статьей – и свобода становилась мне все слаще и дороже, а прежняя жизнь в родительском доме – чем-то таким, к чему я бы никогда не хотела вернуться. Нет, я не теряла связь с Богом – я находила Его в новых местах и открывала заново в новых вещах. Он и правда жил в музыке. Бог говорил со мной, когда я слушала Адель, Льюиса Капалди и Florence + The Machine. Он был рядом, когда я ехала в ночном такси домой с концерта, уставшая и счастливая. Он смеялся тоже, когда я хохотала над пошлыми шутками в фильмах, которые мне раньше не разрешали смотреть. Он целовал меня в лоб, когда я засыпала с мыслями о Дэмиене, и благословлял меня. Он по-прежнему был везде.

Я много всего успела в то лето: сходила на свидание и поцеловалась c парнем, которого повстречала на концерте. Сделала маленькую татуировку под левой грудью: спящий ягненок, кудрявый и ужасно милый. Родные никогда ее там не увидят: даже если мы выберемся на пляж, то я просто надену слитный купальник.

И наконец – вишенка на торте, – я побывала в том самом доме, который выкупила Джована Стаффорд. Она превратила его в очень стильный ресторан, который назвала «Инферно» и – словно назло моему отцу – оформила в нарочито демоническом стиле. Стены, скатерти, посуда – все было черным. Стены украшали причудливые картины в стиле Босха и Гойи. А в меню преобладала пища красного и черного цветов: стейки с кровью, креветки и лобстеры, ризотто на красном вине, острые томатные соусы, черный рис, паста с чернилами осьминога, десерт «Красный бархат» и угольно-черное мороженое с черникой. Даже соль в этом ресторане была черной: какой-то редкий гималайский сорт. И сахар тоже – чернее ночи: сырой тростниковый, пахнущий дымом и черносливом. Только одно блюдо не было черным: пирожное под названием «Святоша». Его покрывала белоснежная сахарная глазурь, но внутри скрывался темный шоколадный бисквит с заспиртованными ягодами и кайенским перцем. Недвусмысленный намек на то, что набожность нередко скрывает внутри мрак, порок и злость.

Я прочла рецензию об этом ресторане в глянцевом журнале и не смогла удержаться от того, чтобы не заглянуть туда. Я надела парик и цветные контактные линзы, нанесла макияж, изменивший меня до неузнаваемости, и раздобыла туфли на внушительном каблуке. Из такси, остановившегося перед «Инферно», вышла высоченная черноглазая брюнетка, в которой никто не признал бы Кристи МакАлистер. Она заказала свекольный салат, черные спагетти с трюфелями и, конечно же, «Святошу» на десерт. Я была уверена, что Бог простит мне и это тоже. Он был славным парнем с огромным сердцем и прекрасным чувством юмора, который знал: моя совесть чиста и мои помыслы сверкают так, что можно ослепнуть. Он знал: я его не предам.

А потом мои родители узнали. Обо всем. О концертах, о моем свидании, о коллекции фильмов, где герои матерились, употребляли наркотики и любили людей своего же пола; о том, что я время от времени курю и – Матерь Божья! – захаживаю в «Инферно». Бросили мне в лицо, что я трачу их деньги на грешные утехи, забросила церковь и служение Богу и, вероятней всего, уже рассталась с девственностью. Последний пункт вывел меня из себя, привел едва ли не в бешенство. Почему кого-то должна волновать моя девственность, кроме меня самой? Мои руки, мои ноги, мой язык, моя девственность – что хочу с ними, то и делаю! Или они переживают о моих отношениях с Богом? Хм, предполагаю, что Того, кто создал Вселенную, галактики и сверхновые, вряд ли волнует целостность моей девственной плевы перед замужеством.

Я заявила отцу, что сама буду решать, что такое духовность и как мне распоряжаться своей жизнью и своим телом. Что у меня свое видение того, как нужно жить.

– Слушать эту дрянь под названием «современная музыка», читать порнографию, трахаться с кем попало и захаживать в рестораны тех, кто требует разрешить убивать младенцев в утробах? – бросил он мне. – Да как ты смеешь? Как ты смеешь тратить мои деньги на грех и разврат?

Я не смогла промолчать в ответ. Оказывается, все это время во мне жила бунтарка, мятежница, сердитая кобра – и она наконец открыла глаза и сказала:

– Если ты считаешь, что я не в состоянии правильно распоряжаться деньгами, которые ты мне даешь, то, пожалуй, я не нуждаюсь в них вовсе.

– Отлично, с завтрашнего дня твой банковский счет будет заблокирован. Не нуждаешься в моих деньгах – иди заработай свои. Не нравится подчиняться – иди попробуй вкус свободы. Только вот он, возможно, будет горек. – И отец вышел из комнаты.

Мой счет на следующий день действительно оказался заблокирован. Мне пришлось продать все билеты на будущие концерты, чтобы купить еду. А к концу недели я довольствовалась стеблем сельдерея и чашкой чая: я была слишком горда, чтобы ехать ужинать в родительский дом или просить деньги у братьев.

Странное меня настигло время, полное странных занятий. Я вывернула все карманы в поисках какой-нибудь налички. Я жалела о том, что не заполнила кухонные шкафы и холодильник полуфабрикатами на случай аномального снегопада или такой катастрофы, как та, что со мной сейчас случилась: ссора с отцом. Я раздумывала, чем буду платить за завтрашний обед, мобильную связь и интернет. И просматривала газету с объявлениями о работе.

Свобода стоит денег. И чем большей свободы ты хочешь, тем больше будь готова заплатить. Одного тоскливого вечера в компании сельдерея было достаточно, чтобы узнать о жизни больше, чем я когда-либо знала.

Рейчел узнала о нашей ссоре с отцом только через две недели. Орала на меня, почему я не сказала ей раньше. Сообщила, что ближе к вечеру ко мне подъедет ее человек и передаст мне кое-что.

– Надеюсь, это будет пицца, – горько пошутила я.

– Лучше. Наличка. Используй с умом. Скоро отправлю еще.

– Рейчел, не надо, – простонала я. – Правда, не переживай. Я нашла интересную вакансию в ресторане неподалеку, нужно будет играть на пианино и, может быть, иногда разносить напитки…

– Кристи, послушай, – сказала Рейчел таким голосом, словно я сообщила ей, что покончу с собой. – Твой отец быстро остынет и изменит мнение, но ты должна показать свою готовность подчиняться и быть послушной дочерью.

– Нет, этого не будет.

– Бог любит смирение – ты помнишь об этом? Не раздражай отца своей независимостью, не делай все эти дерзкие вещи. Это все блажь и порок. Послушай, приезжай в воскресенье на обед и еще раз попроси у отца прощения. Я приготовлю его любимые блюда, так что он будет в хорошем расположении духа. Я проверила прогноз погоды, будет солнечно – а значит, у него не будет мигрени…

Я внимательно слушала Рейчел, но когда речь зашла о еде и погоде, то во мне заклокотала злость. Значит, тарелка с лазаньей или стейк из тунца способны поменять мнение моего отца? Он будет сидеть за столом и решать мою судьбу. И если стейк окажется мягким и деликатно приготовленным, а сыр на лазанье запечется красивой корочкой, то, вероятно, меня простят? А если нет – то нет? То есть мое прощение скорее будет зависеть от искусства повара, а вовсе не от меня самой? Или от направления движения антициклона, но вовсе не от того, что я скажу или сделаю?

– А если ты привезешь бутылку хорошего коньяка – лучше не меньше двадцати дет выдержки – и коробку сигар, то, считай, дело в шляпе.

Я почувствовала себя униженной. Прикинула в уме, что такой подарок обойдется мне в сумму, которой хватило бы на целый месяц пропитания.

«Смотри, отец, я отдала все свои сбережения на бутылку коньяка для тебя, чтобы показать, что готова голодать, лишь бы доставить тебе удовольствие. И не важно, простишь ты меня или нет, – дым твоих сигар будет мне самым лучшим утешением!»

– Нет, – пробормотала я.

– Нет что? – насупилась Рейчел.

– Я не приду.

– Кристи, не глупи. Просто возьми деньги и купи отцу подарки.

– Все, твой человек здесь, звонит в домофон, мне пора, – объявила я и отключила телефон.

В домофон никто не звонил, я просто больше не могла продолжать этот разговор. В горле застрял комок, и я едва не плакала, когда курьер таки прибыл. Я открыла и сказала ему с порога:

– Верните деньги моей мачехе. Они мне не нужны.

– Ладно, – после секундного замешательства ответил он. Но уходить не спешил. Тусклый свет одинокой лампочки в парадном ни на что не годился. С ней в подъезде было практически так же темно, как и без нее.

– Что-то еще? – спросила я. Мне неловко было захлопывать дверь прямо у курьера перед носом.

И тут в полной тишине раздалось оглушительно громкое урчание моего живота. Прекрасно. Прямо финальный аккорд в симфонии моей никчемности. Не знаю, как я не разрыдалась перед этим незнакомым мужиком, что стоял напротив. Тень скрывала его лицо, хотя голос показался знакомым.

– Разногласия с семьей? – спросил он и, не дождавшись моего ответа, снова протянул мне конверт от Рейчел. – Я оставлю его до утра, ладно? У вас будет время подумать. Если все же решите вернуть его, то позвоните мне – на конверте мой номер, – я приеду и заберу его.

– Мне не нужно время на раздумья, – упрямо сказала я.

– Лучше подумать и сделать правильно, чем поддаться порыву и потом жалеть, – ответил он.

– Странно, что с дипломом психолога вы подались в курьеры, – съязвила я, но тут же пожалела. В дурном настроении слова сами начинали вылетать из моего рта, за что я себя порой ненавидела. – Простите. Я не должна была этого говорить…

– Не привыкать. Я знал заранее, что без парочки оскорблений, как обычно, не уйду. – Он улыбнулся и легко откинул голову. Свет упал на его лицо, и я тут же узнала его.

Рейчел послала ко мне Гэбриэла Харта.

– Вы? – все, что смогла вымолвить я.

Мое удивление тут же сменилось подозрениями. Родители не стали бы посылать ко мне Харта, если бы не хотели выяснить что-то. Интересно, что именно им нужно знать. Рыдаю ли я? Жалею ли я? Сколько еды осталось в моем холодильнике?

– Вы плохо справлялись с обязанностями детектива, и отец разжаловал вас до курьера? – мрачно сострила я.

– Нет, просто, кроме меня, больше никто не хотел иметь с вами дело, – не остался в долгу он.

Это была шутка, но на меня она почему-то подействовала угнетающе. Захотелось сесть на пол и расплакаться, раскачиваясь из стороны в сторону. Или захлопнуть дверь так сильно, чтобы Харт оглох от грохота. Он оглядел мое лицо и сказал, на этот раз серьезно:

– Кристи, послушайте, вы сейчас не в том состоянии, чтобы принимать важные решения. А вопрос отношений с семьей – он из категории важных. Выпейте чаю, успокойтесь и поспите. Завтра утром позвоните мне и скажите, что решили. Я приеду и отвезу вашей мачехе конверт, если вы сами не захотите ехать к ней.

Я была потрясена. Даже не столько тем, что он сказал, сколько той интонацией, которую он использовал. Его голос звучал мягко и спокойно. Отец, например, так не говорил. Без нажима, без авторитарности, без раздражения.

– У меня больше нет чая. И вообще ничего съедобного. Я уже третьи сутки на воде.

И в страшном сне не могла представить, что буду плакаться незнакомому человеку, но что-то в его взгляде подкупило меня и лишило желания корчить из себя железную леди.

– Давайте так, – ответил Харт. – Вы возьмете этот конверт и подумаете над предложением Рейчел. А я угощу вас ужином. Что скажете?

Человек, который не ел три дня, обычно бывает очень сговорчив.

Я набросила пальто, взяла ключи и на пять минут забежала в ванную комнату, чтобы привести себя в порядок. Не в моих правилах выходить из квартиры с зареванным лицом и прической русалки. Даже если это просто трапеза в непонятной забегаловке с непонятным человеком, который работает на отца. Но который, впрочем, – единственный, кто готов помочь мне и при этом не требовать подчинения.

– Хочу сразу прояснить один момент, – сказала я, выходя из ванной. – Я верну вам все деньги за ужин, как только найду работу. Поэтому этот ужин меня ни к чему не обязывает. Хочу, чтобы вы знали об этом. А также о том, что после него я сразу же отправлюсь домой. Вы принимаете мои условия?

Харт секунду таращился на меня во все глаза, потом поинтересовался:

– Скажите, я похож на идиота?

– В смысле?

– Да я скорее женюсь на шимпанзе, чем приударю за дочерью своего клиента.

– Прекрасно, – буркнула я, наматывая шарф вокруг шеи. – Теперь весь вечер буду представлять шимпанзе в подвенечном платье. И вас с ней рядом – во фраке и начищенных туфлях.

Харт рассмеялся и открыл передо мной дверь.

– Теперь вам обидно, что вы мне не интересны. Я правильно понял? – уточнил он.

– Что вы! Я всегда знала, что в сравнении с шимпанзе у меня нет никаких шансов.

– Неправда, есть, – возразил Харт. – Однако совсем маленькие.

Не знаю, как ему это удалось, но вечер вдруг перестал быть пыткой, а мое настроение из мрачной тучи превратилось в легкое розовое облако с торчавшей из него радугой. Харт подшучивал надо мной, а я над ним, а все остальное – размолвка с семьей, голод и перспектива остаться без жилья – вдруг вообще перестало существовать.

Мы вышли на улицу, и Харт повел меня к машине, припаркованной на противоположной стороне улицы. Новый, но уже поцарапанный BMW с вмятиной на боку мигнул фарами. Харт повернулся ко мне и сказал, что он должен прибрать в машине, прежде чем я смогу сесть в нее.

– Не предполагал, что сегодня сюда сядет девушка, – пояснил он и суетливо нырнул в салон.

– Прячете пустые бутылки, порножурналы и девчачьи трусики? – мрачно усмехнулась я, стоя позади.

– Намекаете на то, что я законченный алкоголик, который пьет за рулем и которому дают только престарелые жрицы любви, у которых так плохо с памятью, что они забывают в моей машине свои панталоны? – выпрямился он.

Давно я так не смеялась. Аж пришлось утереть выступившие слезы. Харт тем временем выгреб из салона кучу каких-то бумаг, пустых кофейных стаканчиков и парковочных квитанций. Потом он широко распахнул передо мной дверь и пригласил внутрь.

Мысли о том, что он вовсе не так прост, как кажется, занимали меня всю дорогу. Когда Харт наклонился и принялся наводить порядок в своей машине, ветер на мгновение взвил край его плаща и я увидела кобуру, из которой торчала рукоятка пистолета.

* * *

– Так что случилось в Датском королевстве? – спросил Харт, когда мы наконец устроились за столиком ресторана-буфета.

Передо мной стояла тарелка, в которую я нагребла в три раза больше еды, чем мой сотрапезник. Гораздо больше еды, чем могла съесть. Харт уже расправился со своей картошкой и говядиной в остром соусе и попросил чаю, а я все никак не могла остановиться. Никогда не бывала в этом ресторане, но теперь буду ходить сюда постоянно. Если только появятся деньги.

– Отец вышел из себя, как только узнал, какую жизнь я веду. Рок-концерты, поход в ресторан Стаффордов, встречи с парнями – хотя даже не встречи, а встреча! Одна-единственная! Потом все как-то затухло.

– Встречи с парнями – да это же просто отвратительно, – усмехнулся Харт.

– Парнем, – буркнула я, давясь картошкой. – Не пытайтесь изобразить меня хуже, чем я есть. Подайте соль.

Он расхохотался и пододвинул ко мне солонку.

– А знаете, что самое отвратительное? Что не я сама рассказала родителям об этом! За мной следили! За каждым моим шагом! Наверно, даже заглядывали с телескопом в окно, иначе откуда им знать, какие фильмы я смотрела! Надеюсь, это были не вы, потому что иногда, например, лежа ночью в комнате, я делала очень непристойные вещи. – Я помахала перед лицом Харта двумя пальцами, лишь бы смутить его.

Мне не нравилось, что он тоже детектив и работает на отца. Но он не смутился, фыркнул и закатил глаза, словно смотрел на выходки ребенка.

– Я не следил за вами. Присматривать за детьми – немного не мой профиль.

– Мне двадцать, мистер Харт. И я уже лет семь как могла бы родить. Ну, с биологической точки зрения. Сколько, кстати, вам?

– Двадцать восемь. Только, прошу, не пытайтесь посчитать, как давно я мог бы стать отцом. Я не люблю говорить на столь личные темы.

Я рассмеялась, откинувшись на спинку. Что может быть лучше действительно смешной шутки? Мы помолчали с пару минут, занятые едой, потом он спросил:

– Между прочим, за вами следили не только с целью поймать вас на горячем. За вами присматривали, чтобы уберечь от Стаффордов.

– Пф-ф, Стаффорды не тронут меня. Пять лет прошло с тех пор, как я поклялась Дэмиену, что не причиню вреда Стаффордам, а он позже в письме пообещал мне неприкосновенность. И с тех пор Стаффорды ниже травы… Даже был случай, когда киллер просто опустил оружие и ушел, хотя мог бы легко продырявить мне голову. Вы в курсе этой истории? Моего водителя потом уволили…

– Да, я знаю, о чем вы, – кивнул он. – Но вот насчет Стаффордов я бы не был так уверен.

– Почему? Они бы уже расправились со мной, если бы хотели. Потому что я без охраны, с тех пор как съехала.

– А может, они решили оставить вас на десерт, – сказал Харт, отхлебывая чай из чашки и сверля меня глазами.