Текст книги "Мой волшебный фонарь"

Автор книги: Кристина Сещицкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)

Портки для Робин Гуда

Агата вернулась из школы мрачная, как туча.

– У тебя неприятности? – спросила я.

– Неприятности! – фыркнула Агата. – Если это можно назвать неприятностями…

– Что же все-таки случилось?

Агата присела на край кровати, вытянула ноги и углубилась в созерцание кончиков своих туфель.

– Этот идиот снова рылся на помойке, – дрожащим голосом наконец проговорила она.

– А какое тебе дело до щенка Дзенгелевских? – удивилась и. – Пускай роется на здоровье!

– Если б это был щенок Дзенгелевских, я бы на него даже внимания не обратила.

– Чья же это была собака?

– Наша, – гробовым голосом изрекла Агата.

– У нас нет собаки!

– Зато у нас есть брат! Который лазит по помойкам. Я видела собственными глазами. Когда мне вчера Ханка об этом сказала, я ей не поверила. Подумала, что это ее очередная дурацкая шуточка. А сегодня я сама убедилась. Ясек рылся в мусорном ящике.

– Что ему там нужно?

– Понятия не имею.

– Ты не спросила?

– Спросила. Я говорю: «Ты что тут ищешь?» А он мне: «Вчерашний день, вот что. Ты бы лучше за собой последила!» Осторожно, Яна, тебе нельзя делать резких движений!

Легко сказать: не делай резких движений. Как я могу лежать спокойно, когда, может быть, в эту самую минуту мой брат роется в помойке, куда выбрасывают мусор все жильцы нашего дома!

– Позови его! Выгляни в окошко и позови!

Агата подошла к окну и посмотрела вниз.

– Идет… Чего-то раздобыл, вон как портфель раздуло.

– Я ему сейчас покажу! – прошипела я, чувствуя, как меня начинает душить злоба.

Хлопнула входная дверь. Я окликнула Ясека:

– Зайди ко мне!

– Привет! Как ты себя чувствуешь?

– Что у тебя в портфеле? – ледяным тоном спросила я.

– Как что? Учебники.

– А кроме учебников?

Ясек смерил Агату уничтожающим взглядом.

– Уже успела накапать? Ну и язычок у нашей драгоценной сестрицы!

– Что у тебя в портфеле, кроме учебников? – не сдавалась я. – Что тебе понадобилось на помойке? Как тебе не противно рыться в грязи!

– Противно, но что поделаешь? К сожалению, в нашей семье нет алкоголиков! Приходится добывать бутылки на помойке.

– На что тебе нужны бутылки?

– Мне деньги нужны, ясно? А бутылки я сдам…

– Зачем тебе деньги?

– Заплатить долг чести. Ты что, уже забыла? Я должен Крулику двадцать злотых. Если считать сегодняшний улов, я, кажется, набрал сколько надо. Агава, ты алгебру сделала? Нет еще? Поторопись, пожалуйста, чтобы я успел списать, а то вечером у меня не будет времени.

– Ты слыхала? Домашнее задание сдуть у него не хватит времени! Фигушки! Сделаю, когда захочу.

– Ну ладно! Но учти – это не по-товарищески, – пожал плечами Ясек. Он встал и подхватил свой непомерно раздутый портфель. – Пойду сдам стеклотару. Если меня кто спросит, буду через пятнадцать минут. А после обеда у меня собрание.

– Какое еще у него собрание? – спросила я у Агаты, когда Ясек ушел.

– Понятия не имею. Он мне не докладывает.

Мне он тоже не докладывает. И маме. И папе тоже. Наверно, он вообще ни с кем не делится. Пожалуй, больше всего о нем знает Анджей Глендзен. А может быть, та бегунья с косичками, Клаудиа?.. Так или иначе, мы весьма смутно себе представляем, каков наш Ясек за стенами этого дома.

– Никто из ваших ребят ничего сегодня не говорил? – спросила я у Агаты.

– Не знаю, не слыхала. И объявлений вроде в школе не вывешивали.

– Тогда почему же у Ясека собрание? И где?

– Может, в спортклубе? – предположила Агата.

– В спортклуб он ходит на тренировки. А тут он ясно сказал: «У меня собрание».

Мне стало не по себе. Вдруг над самой моей головой зазвонил телефон. Я подняла трубку.

– Алло!

Ответом было молчание. Я сказала «алло» еще раз. Тишина. И только спустя, наверно, полминуты странный, писклявый голос прозвенел мне в ухо:

– Ясек дома?

– Нет его.

– А-а-а… Нет… Что же делать?.. Он велел мне позвонить…

– А кто говорит?

– Это я. Из шайки.

– Из какой шайки?

– Ну, из такой… обыкновенной…

Голос в трубке мог с равным успехом принадлежать как девчонке, так и мальчишке. Я решила установить пол своего собеседника, задав нехитрый вопрос:

– Как тебя зовут?

– Груша.

Ну и ну! Груша мог быть мальчик, но могла быть и девочка.

– Какая Груша? – тупо спросила я.

– Обыкновенная! – ответили в трубке с вполне понятным раздражением. – Шеф ничего не велел передать?

– Шеф? – обмерла я. – Ты имеешь в виду Ясека?

– Ну да.

– Нет, ничего не велел…

– Тогда, может… это… может… – забормотали в трубке. – Скажите шефу, чтоб не беспокоился. Портки для Робин Гуда будут.

– Для какого Робин Гуда?

– Обыкновенного, какого еще!

Все у них обыкновенное: и шайка, и Груша, и Робин Гуд. Только, к сожалению, я никак не могла уразуметь, что общего между их шайкой и Грушей, а также между Грушей и Робин Гудом. Должно быть, когда я положила трубку, у меня было совершенно идиотское выражение лица, потому что Агата испуганно спросила:

– Что случилось?

– Не знаю. Ты не слышала, Ясек никогда не упоминал ни про какую шайку?

– Про шайку? Нет, не слышала, – ответила Агата, и глаза у нее стали круглые, как плошки. – Ну, теперь-то Ясек наверняка вылетит из школы. Если только выяснится, что он связался с какой-то шайкой, – как пить дать вылетит! – зловеще предрекла она.

– Постарайся вспомнить, – настаивала я. – Может, ты хоть краем уха слыхала…

– Даже краем уха не слыхала, – категорически заявила Агата. – Такое я бы запомнила. Как-никак шайка! Это тебе не фунт изюма.

«Да, верно, это не фунт изюма», – подумала я, и мурашки забегали у меня по спине.

– Куда же он пропал? – вдруг встревожилась Агата. – Пятнадцать минут давно прошли.

– Я уже начинаю жалеть, что не дала ему денег расплатиться с Круликом. У меня они есть, я спокойно могла бы это сделать… – вздохнула я.

– Вот еще новости! – возмутилась Агата. – С какой стати? Пожалуйста, ничего ему не давай. В другой раз не станет заключать дурацкие пари.

– Ты, случайно, не посещаешь занятий в «университете для родителей»? А то, я гляжу, стала рассуждать как большая…

– Могу вообще ничего не говорить. Но если б мама так сказала, ты бы с ней согласилась.

Агата извлекла из корзинки знаменитый стокилометровый шарф, клубок шерсти и спицы и с обиженным видом погрузилась в свое излюбленное занятие.

– Так уж мне, видно, на роду написано… – вздохнула она. – Что бы я ни сказала, никто не желает принимать мои слова всерьез. Иной раз просто реветь хочется от досады, в особенности если я точно знаю, что я права! Но этого никто никогда не признает, никто! И в результате я же остаюсь в дураках! Ясек тебе не рассказывал, что случилось вчера в школе?..

– Ничего он мне не рассказывал.

– Тогда послушай. Конечно, если тебе интересно…

Я посмотрела на часы. С тех пор как ушел Ясек, прошло двадцать пять минут.

– Он, наверно, полетел к Генеку отдавать деньги! – предположила Агата. – Не волнуйся, сейчас вернется. И еще будет нас уверять, что отсутствовал всего двенадцать минут!

– Ладно, рассказывай, что там у вас случилось, – сказала я, немного успокоившись, потому что на этот раз Агата, кажется, в самом деле была права.

– Это очень грустная история. Такая грустная, что просто плакать хочется… – начала Агата.

История, от которой плакать хочется

Ты, конечно, не раз слыхала про Мирку Трачик. Эту Мирку у нас в классе никто не любит по одной простой причине – любить ее невозможно. Есть в ней что-то ужасно несимпатичное. Мы с Малгосей часто задаем себе вопрос, в чем же тут секрет, но пока еще не пришли ни к какому выводу. Так вот, печальная история, которую я собираюсь тебе рассказать, имеет прямое отношение к Мирке. Дело было так: вчера у нас отменили польский. У нашей учительницы, пани Рудзик, заболел ребенок, и она взяла бюллетень. Никто из нас этому младенцу зла не желает, но все страшно обрадовались, что польского не будет, потому что как раз приехал румынский цирк и нам, само собой, не терпелось поглядеть на зверей, пока их не загнали за ограду.

Мы уже собрали портфели – польский по вторникам у нас на последнем уроке, – когда в класс влетел Франек Зебжидовский и завопил:

– Люди добрые! Если хотите увидеть индийских слонов, советую поторопиться. Географичка велела передать, что сейчас к нам придет! А кто смоется, получит по географии пару! – честно предупредил Франек и, схватив под мышку портфель, добавил: – Тому, кто остается, рекомендую предложить свои услуги румынскому цирку в качестве дрессированного поросенка!

Меня лично индийские слоны не интересовали, но мне ужасно хотелось посмотреть на черных пуделей. Иська их видела, когда шла в школу. Пудели гоняли по площадке и выкидывали всякие штучки; особенно они стараются, когда кто-нибудь из прохожих остановится и немножко полает. Из окон нашего класса было видно, что румыны уже почти закончили ставить ограду, а это означало, что вот-вот путь к пуделям будет отрезан. Поэтому я сунула в сумку учебник по литературе и, мысленно пожелав здоровья малышу пани Рудзик, кинулась к двери, возле которой уже была дикая толчея и адский шум, потому что Франек трубил как целое стадо слонов, а Иська лаяла, хотя черные пудели вряд ли могли отсюда ее услышать.

Вся беда была в том, что дверную ручку заело и мы не могли выйти в коридор. Ясек пытался открыть замок отмычкой, а те, кто толкались поблизости, молотили его по спине, точно это могло помочь. И тут я обратила внимание на Мирку Трачик. Она стояла рядом со мной с сумкой через плечо и тупо глядела в пространство. Заметив, что я на нее смотрю, она сказала:

– Придется мне остаться на второй год…

– Это почему? – удивилась я.

– Географичка предупредила, что, если я схвачу еще одну пару, она меня не аттестует.

– Это она только так говорит! – попыталась я утешить Мирку. – А как дойдет до дела, все утрясется! Увидишь.

– Нет, – ответила Мирка. – Она сказала, что еще одна двойка, и я лишаюсь последней возможности… И маме моей повторила то же самое.

Признаться, после этого разговора мне почти совсем расхотелось видеть черных пуделей, но я подумала, что от индийских слонов класс так легко не откажется.

– Послушайте! – завопила я что было мочи. – Послушайте, давайте останемся, потому что…

Я еще что-то кричала, но ни одна душа меня не услыхала, такой поднялся галдеж.

Тогда я вскочила на скамейку в надежде хоть как-то привлечь к себе внимание. И заорала во все горло:

– Если Мирка Трачик удерет, ее оставят на второй год! Слышите? Мирка останется на второй год, потому что географичка влепит ей пару!

Меня услышал Богдан Кмицик.

– Ну и пусть сидит в классе, никто ее насильно за собой не тащит, – сказал он.

Я посмотрела на Мирку.

– Оставайся, – сказала я.

– Ты что? – фыркнула она. – Все уйдут, а я останусь? За кого ты меня принимаешь?

– Никто на тебя не обидится. В конце концов, нетрудно понять, почему ты должна остаться.

– Где ты живешь, Агата? На нашей земле такие поступки не прощают. Никогда.

Я еще пыталась ей что-то втолковать, пока Ясек ковырялся в замке, но мои слова звучали довольно-таки неубедительно – я понимала, что Мирка права. Даже спустя пятнадцать лет мы бы говорили при встрече: «Помните Мирку Трачик? Помните, как она одна-единственная торчала в классе, когда все сбежали с географии? Вот была зануда!» И не стоило удивляться, что Мирка не горит желанием оставить по себе такую память в сердцах тридцати человек.

– Кто остается?! – крикнула я, и вдруг в классе стало тихо-тихо, так как в эту самую минуту в замке что-то щелкнуло, и Ясек осторожно повернул отмычку. Все взоры были устремлены на него, и никому дела не было до Мирки Трачик. Я спрыгнула на пол.

– Я с тобой останусь, – сказала я, – и попробую уговорить Малгожату…

Ясек распахнул дверь. Я увидела, как Малгося первая вылетела в коридор. За ней бросились все разом, застревая в дверях, и тут прозвенел звонок на урок.

– Беги, – сказала Мирка. – Беги, не раздумывай.

– Я остаюсь, – ответила я, хотя ноги сами несли меня следом за остальными: даже не из-за этих черных пуделей, а из чувства солидарности.

– Идем, – подтолкнула меня Мирка и громко сказала: – Нужно быть солидарной!

В ее словах была горечь. Я перестала колебаться.

– Я и буду солидарна – с тобой. И никуда не пойду!

– Сама видишь, какая может быть солидарность, когда речь идет об одном человеке, – сказала тогда Мирка. – Существует только солидарность с толпой. Я пошла.

Толпа уже докатилась до конца коридора. Я, кажется, впервые в жизни возненавидела и Ясека, и Малгосю, и Глендзена – хотя он, в общем-то, неплохой парень, – и Иську, и Люсю, и Владека, всех возненавидела за те ужасные слова, которые вырвались у Мирки Трачик. Потому что солидарность с одним человеком все-таки существует. Должна существовать: чего бы стоили без нее любовь, дружба, товарищество? Жаль только, все это так сложно, можно в два счета запутаться, как в лабиринте. Может быть, я рассуждаю очень глупо, но мне кажется, быть солидарным – это значит поддерживатьчеловека во всем хорошем и удерживатьот дурного. К сожалению, я не могла этого сказать Мирке, потому что такие слова похожи на напечатанное крупным шрифтом изречение в учебнике для второго класса. Или еще того хуже. Но все-таки мне удалось уговорить Мирку остаться.

Мы сели за первую нарту. Тоскливо нам было, хоть плачь. А географичка не пришла. Должно быть, она из окна учительской увидела, как весь наш класс солидарновылетел из школы в направлении цирка. И ей в голову не пришло, что кто-то мог отколоться и остался. Ну скажи, красиво это с ее стороны?

* * *

Агата закончила свой рассказ. Я молчала. Перед глазами у меня стояла бедная Мирка Трачик с сумкой через плечо, уныло взирающая на ревущих одноклассников. Столь же отчетливо я видела и Агату, взобравшуюся на скамейку, и Ясека, ковыряющего в замке отмычкой. И в ту минуту, когда я представила себе Ясека, меня вдруг охватил панический ужас. Нет, я не ослышалась. Агата ясно сказала: « Ясек пытался открыть замок отмычкой!»

– Откуда у него отмычка?! – крикнула я.

Агата, не отрываясь от своего шарфа, спокойно сказала:

– Сделал на занятиях по труду.

– И учитель ему позволил?

– Учитель тогда болел. Нам разрешили делать что кому вздумается. Ясек выбрал отмычку.

– Твой родной брат таскает в кармане отмычку, а тебе хоть бы что! Ты считаешь это в порядке вещей?

– А что в этом плохого? Отмычка сплошь да рядом бывает нужна. Ты не представляешь, сколько раз мы с ее помощью попадали домой, – сообщила Агата, не переставая работать спицами. – Мы с Ясеком вечно забываем ключи.

– Отмычку изобрели воры. В один прекрасный день кто-нибудь ее увидит и с полным основанием назовет Ясека воришкой!

– Воры, говоришь? – удивилась Агата. – В таком случае я начинаю испытывать к этой братии уважение. Вор, который изобрел отмычку, заслуживает избрания в почетные члены общества рационализаторов!

– Хватит молоть чепуху! – рявкнула я в отчаянии от легкомыслия своей сестры. – Мало того, что этот болван связался с какой-то шайкой, он еще обзавелся отмычкой.

– Ах, ты вой о чем… – наконец спустилась на землю Агата. – Ой! – испуганно воскликнула она. – Знаешь, это и в самом деле ужасно!..

И тут мы услышали, как открывается входная дверь, и сразу же вслед за тем что-то с грохотом упало на пол. Это в дом вошел Ясек. Агата отложила вязанье и сунула руку в карман.

– Ключи у меня… – беззвучно произнесла она. – Этот подонок открыл замок отмычкой!

– Ясек! – позвала я.

– С Круликом полный порядок, – сообщил он прямо с порога. – Еще на стакан газировки хватило.

Я молчала, не зная, с чего начать. То ли с Груши и Робин Гуда, то ли с отмычки. Гнев и возмущение не позволяли мне сосредоточиться.

– Ясенька, – сказала я ангельским голосом, – сядь, пожалуйста, возле меня.

Ясек сел. Я постаралась изобразить на своем лице безмятежную улыбку – так, наверно, улыбаются своим пациентам врачи-психиатры.

– Не можешь ли ты мне сказать, что такое Груша?

– Фрукт, – ответил мой брат с выражением безграничного удивления на физиономии. – А почему ты спрашиваешь?

– Не что такое, а кто такой? – уточнила я. – Тебе звонила какая-то Груша.

– А-а-а! – радостно воскликнул Ясек. – Груша! Мацек Груша!

– Не знаю, может быть, и Мацек. Он сказал, чтобы ты не беспокоился, портки для Робин Гуда будут.

– А я не беспокоюсь. И не думал даже! Я знал, что он их раздобудет. Мацек что угодно из-под земли достанет.

– Не можешь ли ты мне сказать, Ясенька… – начала было я, но Ясек внезапно меня перебил:

– Чего это ты со мной, как с покойником? Вроде только у одра родственники начинают так сюсюкать. И вообще, хорошо покойничкам! Пока не помрешь, никто ведь тебя по-настоящему не оценит.

– Что ты плетешь? – возмутилась я.

– Он прав, – вставила свое слово Агата. – Про покойника всегда говорят одно хорошее, даже если раньше ругали на чем свет стоит. В особенности «безутешно скорбят» те, кто при жизни готовы были на беднягу всех собак вешать. А ты слыхала, чтобы кто-нибудь вешал собак на покойников? Я, например, не слыхала.

– Собак на покойников! Ха-ха! – загрохотал Ясек.

Я еле удерживалась, чтобы не разреветься.

– Замолчите! Агата, ты же знаешь, что я хочу серьезно поговорить с Ясеком.

– Тогда не называй его Ясенька! Он этого не выносит, и я его понимаю.

– Хорошо. Зачем тебе понадобилась отмычка? – напрямую спросила я. – И что это за шайка, в которой состоите вы с Грушей и Робин Гуд?

Ясек посмотрел на меня с сожалением.

– Робин Гуд… шайка… Сестрица, я тебя не узнаю!

– Отвечай, когда спрашивают! Кто такой Робин Гуд?

– Ты что, не знаешь? А еще собираешься на филологический! Представь, что тебе на экзамене достанется вопрос: «Английские народные баллады пятнадцатого века», а ты ни в зуб ногой? Погонят ведь в три шеи. И, что хуже всего, будут правы.

– Что это за шайка? – повторила я, пропустив мимо ушей язвительные замечания брата.

– Да так, ничего особенного. Несколько ребят из педагогической пустыни.

– Из педагогической пустыни? – удивилась я. – Не понимаю.

– Могу просветить, – с готовностью предложил Ясек. – Представь себе, что здесь школа, – он ткнул носком башмака в один конец лежащего на полу коврика, – а здесь дом, – указал он пальцем на другой его конец. – Все, что между ними, это и есть педагогическая пустыня! Другими словами: участок, не охваченный влиянием ни школы, ни дома, – с важным видом закончил он свое объяснение.

– Совсем сдурел, – заметила Агата, и спицы ее замерли в воздухе.

Мы обе разинув рты уставились на Ясека. Я закрыла рот раньше, чем Агата, но не могла выдавить из себя ни слова. А так как сколько-нибудь долгое молчание моей сестре не свойственно, она заговорила первая:

– А откуда тебе это известно?

– Известно… – ответил Ясек.

– Не сам же ты придумал!

– Конечно, нет! Я, даже если бы неделю думал, ни за что б не додумался, что эта штука, – он ткнул пальцем в середину коврика, – может называться педагогической пустыней.

– Тогда скажи, откуда ты узнал, – не отставала Агата.

– Все вам изволь доложить! – вскипел Ясек. – Заладила: откуда да откуда? Клаудиа сказала! Устраивает это вас?

– А Клаудиа откуда знает? – спросила я, как только ко мне снова вернулся дар речи.

– Наверно, от матери. Ее мать преподает у нас обществоведение.

– Да, Агата мне говорила, – сказала я.

– Она как раз занимается педагогическими пустынями, – продолжал Ясек. – Из нашего спортклуба она выбрала несколько человек и поручила организовать дворовые группы. Мне достались ребята из шестого подъезда… – добавил он смущенно.

– А почему же ты никогда об этом не рассказывал? – с досадой спросила я.

– Разве вам это интересно? Вас заботит одно: как бы я не проглотил косточку от чернослива, а то живот может заболеть, да чтоб полотенце вешал на крючок, а не швырял на стиральную машину. Агату еще волнует, чтобы я в школе поменьше валял дурака, а то ей, видите ли, за меня стыдно.

– Если б ты хоть словечком обмолвился насчет этих ребят, мы бы все заинтересовались, будь уверен, – сказала я. – А как нас может интересовать то, о чем мы ничего не знаем?

– Ив школе ты не говорил, – поддержала меня Агата. – Никогда, ни звука.

– Три ха-ха! – воскликнул Ясек. – Скажешь тоже – в школе! Чтоб потом меня, как высокосознательного, заставили стенгазету оформлять, да? Я эту публику знаю, им только б найти дурачка, который будет тянуть весь воз! А я козлом отпущения быть не собираюсь!

– Но дома… Дома ты же мог сказать, – не сдавалась я.

– Чтобы меня похвалили? Терпеть этого не могу! Сразу отбивают всякую охоту что-либо делать. Потому что у нас дома ужасные порядки. Во-первых, обо всем докладывается родным и знакомым. А им только скажи! По Агате видно, чем это может кончиться. Я бы от стыда сгорел, если б меня начали так превозносить. Лучше помереть!

– Не ковыряй в носу, – сказала Агата и вздохнула. – Значит, вот откуда у тебя пятерка по обществоведению?

– Да, – признался Ясек. – Это засчитывается как общественная работа.

– Но почему шайка? Неужели нельзя было придумать что-нибудь поблагороднее? Какое-нибудь другое название? – сердито пробормотала я.

– Я пытался, – улыбнулся Ясек. – В «дружину» удалось завербовать всего шестерых. Но как только я произнес слово «шайка», нас сразу стало пятнадцать. А теперь, когда мои мальчики прочитали все, что смогли, о Робин Гуде, куда денешься – пусть остаются «шайкой», – сказал Ясек и вдруг вскочил как ужаленный. – Ты алгебру сделала, Агата?

– Нет.

– Ох! – тяжело вздохнул Ясек. – Что же, мне самому прикажешь этим заниматься?

– Да, самому. Сегодня я у тебя списываю, – заявила Агата тоном, не допускающим возражений. – В порядке общественной нагрузки начинаю следить за успеваемостью собственного братца, застрявшего в педагогической пустыне, где он, бедняжка, как ни старается, не может отыскать ни клочка тени, чтобы спокойно заняться математикой!

– Не понимаю, – сказала я, когда Ясек вышел. – Решительно не могу понять нашего брата! Вроде бы неглупый парень, а вместе с тем способен на спор пообещать Крулику, что покажет ему по телевизору язык. У меня все это просто в голове не укладывается!

– Не знаю, не знаю, – ответила Агата. – У меня укладывается.

– Ну да? – усомнилась я.

– Представь себе.

И тут я вдруг почувствовала себя ужасно старой. Может быть, в самом деле, чем человек становится старше, тем хуже у него в голове укладываются некоторые невероятные дела и события?