Текст книги "Танцующий на лезвии"

Автор книги: Кристина Кэрри

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Кэрри Кристина М
Танцующий на лезвии

Кристина М. Кэрри

Танцующий на лезвии

Он выглядел странно. Но не более странно, чем мог бы выглядеть любой другой человек, одевшийся не по времени и не к месту. Черные джинсы, черная же кожаная куртка, плотно застегнутая, из-под которой виднелся только ворот высокой водолазки. Кожаные перчатки, натянутые на рукава куртки и скрепленные зажимами. Поверх всего – мотоциклетный шлем с темным стеклом. Все это было бы нормально, если бы не душная летняя жара, что сжимала вторую неделю в своих объятиях город.

На мотоцикле – довольно старом и потрепанном, чтобы быть незаметным, он неспешно катил вдоль обочины, подыскивая место для парковки. Соскочив с мотоцикла, он пошел вдоль по улице. На него оглядывались, компания школьников что-то прокричала ему вслед. Но парень в шлеме не оборачивался. Ему было все равно. Он был невысок, изящен. В походке было что-то необъяснимо женственное – возможно, излишне плавное покачивание бедрами. И в то же время его нельзя было принять за женщину.

В помещении школы, в рекреации, был установлен компьютер. Парень заплатил положенное, уселся за него и, неловко тыкая пальцами, закованными в перчатки, словно в броню, стал что-то набивать. Недолгое – вероятно, письмо. Закончив это, он вышел, чувствуя спиной удивленные взгляды детей и учителей. Парень в шлеме сел на свой мотоцикл и уехал, оставив по себе на память только порцию неароматного сизого дыма. На табло школьных часов было 12 дня.

Аллен спал. Его компьютер оккупировали Гэбриэл и Кевин. Когда мейлер выдал сообщение о том, что пришло новое письмо, они ненадолго отвлеклись от игры, посмотрели на раскинувшегося на кровати приятеля и решили его не будить. Порядочность помешала им заглянуть в письмо, которое не предназначалось им, и они продолжили свое увлекательное путешествие в дебрях очередной аркадной игры.

Когда Аллен прочитал письмо, было уже 9 вечера. Письмо было коротким, но очень содержательным.

"Если до 17ти часов ты не найдешь меня, умрет ребенок".

Подписи не было.

Аллену не потребовалось много времени, чтобы узнать, откуда послано письмо. Однако то, что оно было послано из интернет-кафе одной из школ Парижа, никому пользы не принесло. К тому же, от указанной даты прошло уже четыре часа.

Аллен отодвинулся от компьютера и оглянулся на своих компаньонов. Гэбриэл сидел у музыкального центра и вертел ручку тюнера, пытаясь поймать какую-то радиоволну. Он был странно спокоен. Кевин же навис у Аллена над плечом, жадно глядя на экран, словно бы нехитрые нажатия на кнопки могли совершить какое-нибудь чудо. Кевин выкручивал себе пальцы, как обычно делал, когда был крайне взволнован.

Аллен на мгновение задумался, изучая своего нового приятеля. Выздоровев, тот сильно изменился внешне. Он обрезал свои длинные черные волосы на манер Аллена, в стильное "карэ" до подбородка, приобрел общий для всех бессмертных идеальный цвет лица и легкий румянец. Кожа у него была светлой, а темные серые глаза, посаженные глубоко и широко, казались почти синими. У Кевина было очень мягкое, почти детское лицо – короткий чуть вздернутый нос, широкий рот, округлый подбородок с ямочкой. Мягкость была и во всей его фигуре – ростом заметно выше Аллена, он все равно казался легким и слабым.

Аллен опять подумал, что, возможно, дело в том, что Кевин с детства страдал неоперабельным пороком сердца, с первых шагов был жестоко ограничен в движении. Это наложило мощный отпечаток на все его существование. Только тихие игры. Только интеллектуальные занятия. Никакого спорта. Никаких танцев. Никаких волнений, споров, ссор. Никаких крайностей. Аллен задумался о том, каково это – всегда думать о том, что любая вещь, доступная любому человеку, легко может уложить тебя на больничную койку или в гроб. Да, конечно, это меняет все.

Кевин не был трусом, но мог показаться таковым менее наблюдательному, чем Аллен человеку. Достаточно было повысить на него голос, чтобы он отказался, по крайней мере на словах, от своих убеждений. Достаточно было показать ему кулак, чтобы он покорно сделал то, что от него хотят. Аллену казалось это абсурдным, он давно забыл те времена, когда думал о сохранности своего тела. Он мог позволить себе вмешаться в любую драку, не опасаясь быть убитым – тело легко боролось с повреждениями. Мог выдерживать любую нагрузку, не боясь повредить себе – его выносливость была почти бесконечной. Как у всех бессмертных. Но на солнце выходить он все-таки не мог.

– Аллен, мы должны что-то с этим сделать!

– С чем, с этим?

– С ним, с этим парнем.

Гэбриэл поднял голову от приемника. Посмотрел на Кевина. В углах рта притаилась злая усмешка.

– С какой стати? Только потому что он прислал какое-то дурацкое письмо?

– Но ведь он же это сделает! Как, неужели тебе все равно?

– Во-первых, уже сделал. Если только это не пустозвонство. Во-вторых, я бы на твоем месте думал бы о том, что он сделал тебе.

– Но это ребенок? В чем виноват он?

– А в чем виноват ты?

– Что я? В конце концов, я должен благодарить его за все это. Я здоров. Я никогда себя так свободно не чувствовал. У меня есть друзья, которые не смотрят на меня, как на калеку – впервые в жизни! У меня есть тысяча лет жизни впереди. Это же дар Божий!

– И необходимость убивать для этой жизни. Две недели назад ты называл это проклятием...

– Я буду убивать только тех, кто этого заслуживает.

– А разве ты Господь наш Христос, чтобы об этом судить?

– Все, что происходит – по Божьей воле.

– Неплохое оправдание. Тогда оставь в покое этого ребенка. Это тоже Божья воля. Только я слышал о том, что Бог даровал людям свободу воли.

– Чего ты хочешь от меня? Я думал, ты мой друг...

– Я твой друг. Поэтому я не хочу слушать, как ты превозносишь этого мерзавца. Как ты готов целовать ему ботинки. И как ты не в силах разобраться со своей несчастной религией.

– Прекрати!

– Ого, Кевин! Ты, оказывается, умеешь кричать...

Аллен, улыбаясь, слушал эту содержательную дискуссию.

– Ну что, господа? Будем дискутировать о нашем бытии дальше? Этим разговорам не одна тысяча лет. Или будем думать дальше?

– Что тут думать, Ал? Ищи его через свои ресурсы. Скоро стемнеет, мы с нашим богомольцем попробуем найти его обычным методом.

– Перестань цепляться к его религиозности, Гэб. Это утомляет. Ты сам придешь к какой-нибудь религии рано или поздно. Когда начнешь задаваться вопросами о смысле своей жизни.

– Я?! Да никогда!

– Ты еще молод. Очень молод.

– Я прожил уже восемьдесят лет. Полная жизнь человека. Это молодость?

– Гэб, закончим этот разговор. Молодость не в числах, она в душе. В беспечности, в тяге к удовольствиям. В эгоцентризме. В жажде деятельности. В жестокости. Все это – твое. И будет твоим еще много лет.

– Ну хорошо, старый мудрец, хорошо.

Кевин выпил залпом пару стаканов воды. По тому, как он закусил губу, было ясно, что он о чем-то напряженно думает.

– Аллен. А как он мог отправить письмо с терминала школы, если это было днем? Он может ходить по свету?

– Возможно, у него есть помощники. Из обычных людей.

– Это совсем плохо.

– Почему?

– Потому что у нас их нет.

Аллен чуть не прикусил губу, в попытке не рассмеяться. Ему не хотелось ничем обижать свою новообретенную креатуру, но на языке вертелись только колкости. Он не мог решить для себя, сам ли стал столь серьезен и рассудителен, или им попался слишком простой и наивный товарищ.

– Кев, чем больше людей помогает ему, тем проще нам будет его найти.

– Найти – и что?

– И убить.

– Ты и впрямь хочешь это сделать?

– Да. Я пообещал убить его еще до всего этого. А я привык исполнять обещания.

– Будет ли это справедливо?

– Кевин, забудь все свои дурацкие слова: правосудие, справедливость, честность.. – вступил в разговор Гэбриэл. – Все это не для нас. Торвальд паршивая овца в стаде. Он опасен для всех нас. И он уже приговорен, осталось только привести приговор и похоронить его.

– Ты знал его лично?

– О, да. Я знал его. Так же, как знали его еще пара десятков наших. Близко, но недостаточно хорошо. Потому что пустил его к себе, где он успел и мне попортить нервы, прежде чем я выставил его вон. К сожалению, я не выставил его вон на свет. Стоило бы..

– Как вы можете быть так жестоки к одному из вас? Разве нервы значат так много?

Аллен недоуменно глядел на темноволосого мальчика, который почти плакал. Как можно так переживать за человека, который мало того, что не сделал тебе ничего хорошего, но и изрядно поломал всю твою жизнь? Как можно так метаться из стороны в сторону в своих мнениях – то он требовал немедленно что-нибудь сделать, чтобы спасти какого-то ребенка, то, узнав, что будет с пресловутым убийцей, бросился защищать его. Бред. Просто невозможно понять. Аллен подавил вздох при мысли о том, что ему придется ломать и подавлять, цинично растаптывать и замещать на холодное равнодушие весь этот плещущий во все стороны неуправляемый гуманизм. Ради блага остальных. Ради его собственного блага.

Но все-таки жаль мальчишку. Он не годится в Создания Ночи. Он слишком мягок и чувствителен. Он лишен логики и самолюбия, неустойчив психически и слаб, да. Но он удивительно добр и человечен. Аллен не был таким, не были такими и его знакомые-вампиры. Ни до, ни тем более после преображения. Но всех их выбирали для новой жизни. Тщательно, внимательно. Оценивая со всех сторон. А этот мальчик был столкнут на рельсы новой жизни, под колеса трансформации жестокой рукой другого мальчишки, жестокого и глупого, привыкшего играть чужими нервами и судьбами ради временного удовлетворения своего вечного чувства ущербности.

Жестокие слова, меткие определения приходили на ум. Аллен мог читать лекции о психических проблемах своего творения. Он мог разобрать на составные части все его комплексы, фобии и дефекты воспитания. Но это ничего не меняло. Ведь он не мог ничего сделать со всем этим, со всем тем хламом, что годами копился в голове мальчика по имени Торвальд Йенссен. Знание о том, что лежало за всеми его выходками, не давало ключа к тому, чтобы прекратить это. Возможно, все дело было в том, что Аллен никогда не мог полюбить его, хотя бы так же, как он любил Гэбриэла или других молодых. И, уж конечно, Аллен никогда не мог полюбить его так, как нужно было бы, чтобы исцелить обиженную душу и ненавидящее сердце Торвальда. И тот знал об этом, и ненавидел Аллена больше всех остальных бессмертных.

И со всем этим совершенно ничего нельзя было сделать. Ненависть порождала отвратительные поступки, отвратительные поступки порождали ненависть обратную. Пути назад не было.

Как сделать так, чтобы Кевин не пошел этим путем?

Как научиться давать людям тепло, или хотя бы удачно притворяться, что делаешь это?

Аллен подтолкнул ногой невысокий пуфик поближе к себе.

– Кевин, сядь сюда. Просто сядь и ничего не говори.

Напряженно, недоверчиво Кевин сел, стараясь не задеть провода и шлейфы, которые свисали из полуразобранного после недавнего апгрейда системного блока.

– Нет, не так. Ближе ко мне.

Аллен сам направил его движение, надавив на плечо, кладя парня голову к себе на колени. Он провел рукой по его волосам, сначала движение было простым, прикосновение – нечувственным, почти отцовским. Потом рука скользнула ниже, на спину. Аллен собрал на кончики пальцев легкий электрический разряд и, умело играя им, стал водить пальцами вдоль позвоночника. При этом он старался окружить своего подопечного волной тепла и заботы, вспоминая все слова той речи без слов, танца эмоций и чувств, которой бессмертные владеют много лучше простых людей.

Гэбриэл следил взглядом, теплым и мягким, за руками Кевина, которые то сжимались в кулаки, бессознательно и бесцельно, то слегка трепетали под натиском чувств.

Нескоро, только перестав бояться, что от случайного слова или движения наваждение исчезнет, Кевин поднял голову. Глаза его были одновременно влажными от слез и сияющими безумным счастьем.

– Как ты это делаешь? Что это такое? Песни ангелов я слышал и многое иное... Это даже не секс...

– Это может быть сексом, если ты захочешь. Но это – больше. Это то, чему ты еще научишься, это то, что есть у всех нас.

– Я.. я хочу научиться.

– Кевин, послушай меня. Я хочу, чтобы ты это запомнил. Вот это вот тепло. Все это. И я хочу, чтобы всегда, какими бы ты нас не увидел, что бы мы не делали, ты помнил его. И я хочу, чтобы ты знал, что я люблю тебя. Мы оба любим тебя.

Кевин молча положил голову обратно ему на колени.

Гэбриэл встретился с ним глазами, слегка улыбнулся. Аллен улыбнулся в ответ. Это было неправдой. Но ведь это работало, в конце концов...

Гэбриэл вышел за дверь баржи и тут же влетел обратно.

– Пойдите-ка, полюбуйтесь на привет от нашего юного друга!..

– В чем дело?! – встрепенулся Аллен. – Что там еще?

То, что он увидел, его не особенно впечатлило, но все-таки вывело из равновесия. Перед дверью валялось то, что пару часов назад было черной кошкой. Теперь это было телом, а вернее сказать – тушкой. Голова была отрублена и красовалась над дверью, аккуратно положенная на выступ над дверью, внутренности были тщательно и не без своеобразного изящества разбросаны по палубе.

– Э-э.. ну, может, это просто какой-нибудь хулиган-подросток? задумчиво произнес Аллен, брезгливо отступая от кровавого пятна под дверью и автоматически вытирая и без того безупречно чистые руки.

– Аллен, мне кажется, я могу взять след того, кто это сделал. Я чувствую запах. Может такое быть? – Голос Кевина был и робким, и возбужденным одновременно.

– Может, – уверенно ответил Гэбриэл.

Аллен приподнял брови: – В нашей милой компании таких способностей еще не было. Это что-то новенькое.

– Вирус мутирует, Ал. Вирус мутирует. – Негромко ответил Гэбриэл. – И мы не знаем, сколь далеко зайдет мутация.

– Итак, мы пойдем по следу, а ты останешься дома и будешь держать с нами связь. По сотовику, думаю, это будет нормально.

– Сыщики с сотовым телефоном – вот это номер! Достойно хорошей пародии на детектив. – улыбнулся Аллен. – Ну что ж, попробуйте. Я попытаюсь выследить сукиного сына через мои ресурсы.

Они быстро бежали по улицам, стараясь никого не сбить. Краем глаза Гэбриэл наблюдал за Кевином, за его неуверенно-легкими движениями, за сомнением, которое было в каждом его шаге и движении рук и за одержимой уверенностью, которая доминировала на его лице. Он едва верил, что может бежать, не задыхаясь, но так четко знал, куда должен свернуть на перекрестке. Сам Гэбриэл спокойно выдерживал такой ритм, для него это было пустячной задачей – несколько километров кросса по вечерним улицам, полным людей, вышедших на прогулку.

След вел Кевина с такой четкостью, словно бы был прочерчен светящимися линиями на темном асфальте. Он знал, что чувствует запах, но не осознавал этого, просто путь был отмечен в его уме – повернуть здесь, спуститься вниз по подземному переходу. Он знал еще многое, и не понимал, откуда знает знал, что противник беспечен и самоуверен, что он и не подозревает, что его можно выследить, а потому даже не пользуется метрополитеном, чтобы оборвать след. С каждым шагом он все более чувствовал преследуемого – его образ мыслей, его планы, его ожидания. Его ненависть ко всем и его бесконечное ледяное одиночество. Все это приходило из запаха крови и машинного масла, странных редких благовоний и новой хорошо выделанной кожи, которым полнился след.

След оборвался на ступенях, ведущих вниз, к стальной двери. Кевин нажал на ручку, но дверь была заперта.

– Это все? – спросил Гэбриэл, отдышавшись – пробежка утомила даже его. – Попробуем обойти здание?

– Нет, подожди. Что-то не так.

Кевин прислушался, забывая о том, что вокруг, заставляя себя обратиться в чистый слух. В здании – каком-то офисе – никого не было, но он слышал тревогу и опасность, понять которую еще не мог. Это была большая и грозная опасность, и она исходила от двери, от ручки, которую он беспечно нажал. Это было тихое тиканье, это был незнакомый и странно острый запах какого-то синтетического вещества, и это был запах боли и страха. Запах катастрофы.

– Быстрее отсюда! За угол, куда угодно.. быстрее!

Кевин схватил Гэбриэла за рукав и потащил его прочь, за угол улицы. Они успели только повернуть и упасть на землю, когда сзади грянул гром. Их вдавило в землю сначала неописуемо тяжелым ударом воздуха, расплющившего их, оглушившего и ослепившего, а потом над головами пронеслась волна жаркого пламени и сухого раскаленного воздуха. Оглушительно взвыли сигнализации машин, повсюду слышался звон бьющегося стекла.

– Что за черт?! – простонал Гэбриэл, поднимая голову и размазывая непослушной рукой по лицу кровь, пошедшую из носа. – Что это было?

– Здание было заминировано. Еще минута – и...

– Уносим ноги, сейчас здесь будет полно полиции.

К месту взрыва уже сбегались люди, но никто не бежал по той улице, на которую они свернули. Гэбриэл вытер лицо своей черной майкой, отряхнулся, пригладил волосы. Теперь они не выглядели жертвами взрыва – почти достаточно, чтобы спокойно идти по улице. Кевин почти сделал шаг вперед, и замер, молча сжимая рукой плечо Гэбриэла и пытаясь развернуть его направо.

Вдалеке, под вывеской какого-то ночного бара, стоял, глядя на них невысокий светловолосый юноша в черной одежде. Черт его Кевин не мог различить, но четко знал, кто это. Тот, кто встретился ему в кинотеатре. Его убийца. Его создатель. Торвальд Йеннсен.

– Ах, ты, ублюдок! – закричал Гэбриэл, бросаясь к нему. Но было поздно – юноша вскочил на мотоцикл и умчался по улице, разрывая воздух ревом мотора.

– Мы его потеряли. – Скорбно сказал Кевин. – След останется, но мы его не поймаем, он уедет слишком далеко.

Зазвонил такой нелепый, слишком официальный и строгий на этой улице, где не осталось целого стекла, телефон.

– Что там у вас?

– Ублюдок заминировал целый дом, но мы невредимы.

– Возвращайтесь! Немедленно.

Несколькими часами позже, на барже, они вновь и вновь обсуждали все обстоятельства погони и происшедшего потом взрыва.

– Это было приветом для нас. Но откуда он знал, что мы так скоро будем там?

– Он не знал. Он просто ждал. Я нашел это здание, потому что он снял в нем помещение под офис сегодня утром. И он знал, что я это узнаю.

– Но он был удивлен, – сказал Кевин. – Удивлен, он не ожидал увидеть там нас.

– Откуда ты знаешь?

– Я могу чувствовать его мысли на расстоянии. – Скромно сказал Кевин. – С того момента, как встал на его след.

– И что же он думает сейчас?

– Ничего. Просто едет по скоростной автостраде на своем мотоцикле.

– Куда едет?

– Сюда, обратно.

Гэбриэл присвистнул:

– Однако, до чего же смелый мерзавец!

– Он никогда не был трусом. Он всегда обожал танцевать на лезвии бритвы.