Текст книги "Чай, чапати, чили, чилим…"

Автор книги: Кристина Камаева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава 3

*Овощи, мэм*

На ужин мы взяли себе еды из столовой и принесли в комнату, хотя делать это запрещено. Сотни глаз наших соседок внимательно смотрели на нас. В тарелке конечно рис. Ужин готовится просто: в одном большом котле варят рис, в другом – карри. Карри состоит из овощей, приправ и, конечно, чили. Когда все готово, шлепают на тарелку рис, сверху – карри, и кушайте на здоровье. Рис в

Индии не солят. Это и ни к чему. Помяв вилкой еду, зачерпываю немного и кладу в рот. "Мама! Роди меня обратно"! Жгучая боль опаляет и горло, и небо, и губы, я краснею, из глаз льются слезы. Жанна протягивает бутылку с минеральной водой. Глушу пожар и отставляю тарелку в сторону. Да, в России в общежитии были любители, которые ели хлеб с маслом и соусом чили, и даже такие, которые могли его пить. Но тот соус и сравнивать нельзя с настоящим индийским чили, которым жители этой страны ежедневно заправляют свою еду.

– Не будешь? – спросила Жанна. Я отрицательно помотала головой.

– Столько людей голодает.

– И я с ними поголодаю.

Жанна, когда голодна, может съесть практически все. Но ей тоже не удается осилить первый "общажный" ужин. Выходим из комнаты и идем во двор. Мы видели там мусорные баки, куда выбрасывают остатки пищи, прежде чем мыть тарелки. Нетронутая еда вызывает уйму вопросов у всех девушек, возникших на нашем пути. Вопросы звучат на местном языке – каннада, но в этот момент он нам понятен. "Остро. Слишком остро. Есть невозможно"! – отвечаем мы по-английски и на хинди, выразительно закатывая глаза и показывая на горло. "Айяяй", – покачивают они головами, сочувствуя нам. Засыпаем голодные и злые.

Утро в Индии начинается рано. Еще до рассвета в шесть часов пробуждаются индийские девушки, выходят в коридор и громко выкрикивают имена друг друга.

– Падма!

– Мамла!

– Маджила!

Как будто соревнуются, кто из них голосистее.

– Сейчас выйду, по стенке размажу, – грозится Жанна из постели.

На самом деле не выйдет, ей лень выползать из-под одеяла. Далее слышится гром ведер, первые перепалки и не оставляет ощущение, что все это происходит именно за нашей дверью. Мы спим, не поддаваясь на провокации. Вдруг кто-то ухает чем-то тяжелым в дверь.

– Ну что еще! – рычит Жанна.

Стук повторяется снова и снова, наверное, произошло что-то важное и будить нас велено до победного результата. Я влезаю в штаны и распахиваю дверь. На пороге стоит беззубый худой старик на тонких ногах, в грязной майке и дхоти (кусок ткани, которым мужчины оборачивают себя вместо брюк). Это повар. Ему одному из всего мужского населения города не возбраняется свободно гулять по женскому общежитию. Он весело улыбается кроваво красным от постоянного употребления бетеля ртом.

– Что вам надо? – спрашиваю я.

– Овощи, мэм! – счастливый старик протягивает мне железную миску с вареным зеленым месивом. Я растеряно принимаю ее, и повар уходит. Индийцы сориентировались быстро: не можете есть острое, пожалуйста, вам пресное. А с голоду помереть не дадим.

– Что он принес? – выглядывает из-под одеяла Жанна.

– Завтрак в постель, – улыбаюсь я, подсовывая ей под нос миску пахучего силоса, – хочешь?

– Фу! – отворачивается Жанна. – А что так рано?

– Чтобы с чили не успели перемешать, – догадываюсь я.

Ковыряем завтрак, в нем трудно узнаваемые кабачки и очень редкие куски картошки. Остальная масса похожа на траву с газона, присыпанную какими-то семенами.

– Лучше не стало, – комментирует Жанна, – давай выбросим?

– Давай! – сразу соглашаюсь я. Прикрывая содержимое миски рукой, я воровато пробираюсь к мусорному баку, как будто боюсь, что меня заставят доедать это насильно, если поймают. Подхожу к железному ящику, и там меня ожидает сюрприз – толстая, очень важная обезьяна. Она сидит в мусорном баке, заполняя собой все пространство. Трудно представить, что ей под силу поднять свое необъятное брюхо. Как-то неудобно вываливать на нее пищу, хочется вручить вместе с тарелкой и вилкой. А то еще рассердится за испорченный костюмчик. Но тарелка может еще пригодиться, я быстро опустошаю ее, стараясь не попасть в царственную особу, и бегу прочь, пока она не распробовала подношение. Питайтесь, раз у вас так принято. Пока мы жили в общежитии, я ни разу не видела, чтобы к мусорному баку подходили уборщики. Либо они приезжают рано, пока мы спим, либо обезьяны, вороны и бурундуки справляются сами.

– Я придумала! – говорит Жанна, – мы сварим яйца. Хорошо, что купили электрическую плиту. – Выходим в коридор, потому что единственная на все общежитие розетка находится там.

– Ух ты! – замирает Жанна с плитой, а я с кастрюлей тоже приостанавливаюсь. К розетке вытянулась длинная очередь девиц с ведрами. Они неукоснительно придерживаются хорошей индийской традиции – омываться с головы до ног каждое утро до восхода солнца. Но поскольку сейчас время холодное, то и вода в душе почти ледяная. Вот они и стараются встать пораньше, чтобы с помощью кипятильников нагреть воду. Похоже, что с мечтой о яйцах нам лучше расстаться.

– Я пропущу вас, – неожиданно говорит девушка с роскошными волосами. Волосы не у всех индусок красивые, как принято думать.

К тому же, они постоянно мажут их кокосовым маслом. Оно не только жирное, но и неприятно пахнет. Косы принято украшать живыми цветами, но к концу дня они вянут и осыпаются. А горожанки все чаще стригутся коротко. Мы благодарим девушку, включаем плиту и водружаем на нее кастрюльку. Студентки немедленно собираются вокруг, спрашивают, что мы готовим, и смотрят, как это происходит, как будто варка яиц невероятно увлекательный процесс. Сладкий чай с молоком проще взять в столовой. В Индии его подают в маленьких металлических стаканчиках, не доливая жидкость до краев, чтобы можно было держать емкость. Чтобы приготовить такой напиток, используют не листовой чай, а очень мелкий, почти пыль, и заваривают его прямо в кастрюле с кипящим молоком. Потом добавляют воды.

После завтрака Жанна запирает дверь и затягивается сигаретой.

Курить запрещено не только в общежитии, но и на всей территории колледжа. За курение могут даже исключить из учебного заведения и выгнать из общежития. Большинство индийских девушек не курят, а те, кто курят, считаются испорченными. Но что такое слово

"запрещено" для русского человека? Как назло в коридоре раздаются голоса, шаги, и вот уже в нашу дверь стучат. Жанна с досадой приминает тлеющее зелье и прячет сигарету, потом широко распахивает окно и пытается развеять дым, размахивая тетрадкой.

Я поджигаю пластинку от комаров. В дверь стучат все настойчивее, приходиться открывать. На этот раз нас пришла навестить целая делегация: комендант, а с ней еще несколько женщин, причем одна из них в военной форме. Кто это? Полиция нравов? Женщина в военном принюхивается:

– Что это! – восклицает она, – вы здесь курили?

– Нет, конечно, – защищается Жанна, – пластинки поджигали.

– У пластинок совсем другой запах, – гневно сверкает глазами

Леди – острый нюх. – И не надо меня обманывать. Следует подчиняться правилам общежития!

– Каким правилам? – округляет глаза Жанна.

– А вот этим! – показывает блюстительница нравов серенькую невзрачную тетрадку, которой Жанна гоняла дым. – Изучите внимательно. А о курении я доложу директору колледжа.

Осмотрев наш скромный быт, делегация удалилась. Это была проверка с целью узнать, как мы устроились.

– Как вы мне дороги! – в сердцах ругнулась Жанна, когда они ушли. Если Жанне что-то запрещают делать, у нее немедленно портится настроение, бывает, что и до слез.

Директор колледжа, когда мы предстали перед ней на ковре, сказала Жанне:

– Зачем же вы курите, моя дорогая? Разве вы не знаете, какая это пагубная привычка? Нужно ее искоренять. Отвлекайте себя.

Захотелось вам курить, а вы бегом в библиотеку, схватились за книжку, начали читать и забыли о сигаретах.

Дневное время мы старались проводить подальше от общежития.

Ездили в центр города, посещали рестораны и большие модные магазины. Ходили в гости помыться под горячим душем. Но к семи часам нам неизменно приходилось возвращаться, потому что в это время на общежитие навешивали огромный замок, и опоздавшим дверь никогда не открывали. Каждый вечер производилась перепись населения. Дежурные ходили по комнатам и считали всех, кто там находился. Жанна лезла на стены от тоски. Я пыталась увлечь себя учебой. Здесь начинали учить хинди с чтения длинных поэм, написанных на древних, давно вышедших из употребления диалектах этого языка: авадхи и кхариболи. На уроках мадам переводила поэмы на хинди и тут же на хинди объясняла, что автор имел в виду. Директор колледжа постоянно приглашала нас к себе. Ее интересовали наши дневные отлучки. Она не понимала, почему после занятий мы не идем в общежитие, а постоянно куда то выезжаем.

Происходили диалоги примерно такого содержания.

– Куда вы ходили вчера?

– В Cubbon Park.

– В парк?! Зачем вы ходили в парк?

– А зачем ходят в парки? Посмотреть, погулять.

– Я понимаю. Но вы ходили туда совсем одни?

– Мы вдвоем.

– Вы иностранки, мой долг предупредить вас, что Cubbon Park – это гиблое, очень опасное место. Рискованно ходить гулять в такой парк.

Или:

– Я слышала, что вы познакомились с Рупой?

– Да, верно.

– Будьте осторожнее. Эта девушка может вас испортить.

– ???

Она была уверенна, что мы постоянно рискуем жизнью, а самое безопасное место в Бангалоре – это библиотека, и то, если принять меры предосторожности и не разговаривать с незнакомыми людьми. Между тем опасные парки были похожи на обычные, с каруселями и паровозиками для малышей, с планетариями и террариумами, с деревьями древними и могучими, о которых мы столько читали в России: баньянами, манго, кокосовыми пальмами, магнолиями. Индийцы сами нисколько не боятся, а очень даже любят там гулять. Потом мы поняли, что всего опасаться в Индии должны только незамужние девушки. Им нельзя гулять, где заблагорассудится. Выходить из дома полагается только в сопровождении родственников. Нам же лучше было запереться, спрятаться под паранджой и никуда не ходить. Быстро отучиться три года и катить обратно, в Россию, к папе и маме. А семнадцатилетняя Рупа имела смелость разговаривать с представителями противоположного пола. Она могла познакомить нас с индийскими ребятами, и это как-то серьезно угрожало нашему моральному облику.

Директриса – дама эффектная, родом из племени кургов. Курги, хоть и живут в Карнатаке, в южной Индии, отличаются от местных жителей и обликом, и традициями. Они похожи на грузин, устраивают пиршества с боями на саблях, едят мясо и пьют вино. У нее красивое волевое лицо, а весь кабинет увешан щитами и саблями. Она наблюдает нашу жизнь и мечтает уберечь от многочисленных искусов.

– Хватит вам искать квартиру, – принимает она неожиданное решение, – поселяйтесь у меня. Я денег не возьму. Будете готовить русские блюда.

Вот это вариант! Мы непроизвольно пятимся назад. Не вегетарианка

– директриса хищно улыбается, глядя на нас.

– Мы ничего, ну совсем ничего не умеем готовить, – говорю я.

– Мы не хотим вас потеснить, – вторит Жанна, – тем более мы уже… приспособились! Нам нравится в общежитии.

– Вот врет, – восхищаюсь я. Интересно, пришла бы в голову декану восточного факультета или ректору университета в России мысль поселить у себя дома индийских студенток? Просто так, из любопытства к чужому народу? Едва ли. Со временем мы приспособимся к общежитию и как следует ознакомимся с его уставом.

"Переписка девушек из общежития находится под контролем коменданта, который имеет право ознакомиться с содержанием любого письма прежде, чем передать его адресату.

Проживающим в общежитии студенткам не разрешается ходить в кино без позволения коменданта, а также посещать конференции, митинги и другие мероприятия за пределами общежития.

Прежде чем отлучиться из общежития надо получить разрешение коменданта и указать в специальном журнале, куда и когда вы направляетесь и в какое время возвращаетесь.

Только тем посетителям, чьи фотографии и адреса были предоставлены коменданту заранее, разрешается приходить к студенткам в воскресенье с 4 до 6 часов вечера и встречаться с ними в специально отведенном для этой цели месте. Нельзя приглашать родственников, подруг и однокурсниц к себе в комнату.

Нельзя наклеивать на стены плакаты с изображением кинозвезд".

За нарушение этих и других правил девушкам грозили суровые наказания, крупные штрафы, а то и вовсе исключение из такого совершенно безопасного заведения, где каждый вздох под контролем. Вот и представьте себе, какой ловкой должна быть индийская студентка, чтобы идти в обход этим правилам, развлекаться в свое удовольствие и сохранять при этом доброе имя и хорошие отношения с комендантом.

В общежитии был один черно-белый телевизор, смотреть который, разумеется, можно было в определенные часы. Девушки собирались вместе и дружно сопереживали героям каннада фильмов. Когда мы были им в диковинку, они точно также собирались у нас. Всем было любопытно на нас поглядеть. Разговор не клеился, большинство из них не знали ни английского, ни хинди. Только и могли спросить:

"Как вас зовут"? и "Что вы будете кушать"? Зато с удовольствием рассматривали наши вещи и тут же друг с другом их обсуждали. Мы узнали, что решетки на окнах – это защита от обезьян. "Но, – предупредили девушки, – обезьяны все равно могут просочиться сквозь прутья и унести ценные вещи. Нужно всегда об этом помнить". Мне не верилось, что местные откормленные обезьяны могут куда-то просочиться, разве что в дверь войти и то бочком.

Жанна больше всего боялась крыс, запрыгивающих в окна. Однажды открыв шкаф, она заорала:

– Ну, вот она, смотри! Крыса! Я же говорила. Теперь у нас все заражено чумой!

– Жанна, это мышь, – возразила я.

– Мышь?! Такая огромная.

– Индийская мышь, – настаивала я, – хорошо развитая. Тут и обезьяны большие и тараканы…

– Замолчи! – попросила Жанна. – Здесь невозможно больше находиться.

Почти каждый день мы ездили к персам, с которыми по-настоящему подружились. Рассказывали им истории о своем житье-бытье. С ними можно было пошутить и посмеяться над своими злоключениями, посмотреть американские фильмы или клипы по цветному телевизору, помечтать о том, какую прекрасную квартиру мы себе найдем. Нас вкусно кормили и давали с собой какие-нибудь вещи, чтобы скрасить полутюремный быт.

– Баба! – обратился Реза к Али. – Так они скоро весь дом вынесут. Не лучше ли нам всем вместе жить?

– Правда, – сказал добрый Али, – дом у большой, отдадим вам половину!

– Я на два месяца в Иран еду, – добавил Реза. – Вообще много места.

Мы подумали и согласились. Депозит платить не надо. Мебель покупать не надо. Ренту за квартиру ICCR оплатит. Из общежития сбежим. Красота! Хотя бы на два месяца. А там видно будет.

Глава 4

*Сладкая жизнь*

Сотрудники ICCR пожелали ознакомиться с условиями проживания в нашей новой квартире. В результате была проведена следующая операция. Мы познакомились с иранской девушкой по имени Казале.

Она тоже приехала в Индию недавно, поступила в один из самых дорогих колледжей Бангалора – Бишоп колледж и остановилась у

Резы Ширази, своего дальнего родственника, в том же доме, где снимали квартиру наши друзья. Мы уговорили Казале соврать работникам ICCR, что мы собираемся жить с ней вместе. Все мужские вещи были вынесены из квартиры на время, ботинки задвинуты далеко под кровати. Плакаты с полуголыми девицами заменены пейзажами.

– Али, тебе еще не страшно? – спрашивает Реза Сафари, помогающий нам замести следы своего присутствия в квартире.

– А ваши опекуны не будут говорить с моими соседями? – интересуется Али.

– Мы надеемся, что до этого не дойдет.

В назначенный час мы вернулись в общежитие и встретили Леди

Мэтьюс и Сури Рао. Они познакомились с Казале. Реза и Али ждали нас с мотоциклами в отдалении. Они приехали, чтобы помочь перевезти вещи. Казале говорила по-английски очень быстро и эмоционально, потому не слишком понятно. Она жаловалась, что на занятиях ей скучно, и болит голова, и еще, что она очень тоскует по дому.

– Ну что ж, расскажи нам, где ты живешь, – просит ее Леди Мэтьюс.

Казале смотрит на нее растерянно.

– Подождите минутку! – говорит она и бежит к иранцам, затаившимся в тени. Там она что-то горячо объясняет, размахивая полными белыми руками.

– Кажется, она не знает свой адрес, – качает головой Леди Мэтьюс.

– Что вы. Просто она очень экспансивная, – возражаю я. Казале бежит назад.

– Так мы поедем смотреть мой дом?! – кричит она.

Следуя за мотоциклистами, Ambassador подъезжает к особняку

Vijaya Kiran (Луч Победы). По чистенькому дворику, мимо охранников, мы проводим Леди Мэтьюс и Сури Рао к подъезду и дальше по лестнице, взяв их в плотное кольцо. Показываем им холл, кухню, комнаты наверху. При всем своем к нам недоверии, они не могут не согласиться, что квартира очень хорошая.

– Главное, безопасно! – говорит Жанна. – Вы видели, сколько тут сторожей?

Потом мы провожаем Леди Мэтьюс и Сури Рао до самой машины, чтобы они не зацепились по дороге с индийцами, проживающими в этом доме. Желаемого результата мы достигли, нам разрешают переехать из общежития. Из-под опеки ICCR мы попадаем под присмотр иранцев.

– Что ты надела? У тебя есть еще что-нибудь? – спрашивает меня

Нейсон. Мы собираемся поужинать в ресторане.

– Так плохо? – пугаюсь я.

– Хорошо. Но для Индии это слишком.

– Нам просто опасно идти с тобой на улицу, когда ты в таком виде, – поясняет Али, – нужна более закрытая одежда.

– У нее все вещи такие, – предупреждает Жанна.

Конечно, я рассчитывала на индийскую жару, а не на возбудимость местного населения. Осмотрев мой гардероб, иранцы восклицают:

– Вах-вах! Сначала едем в магазин. Только потом в ресторан.

В магазине мне подбирают летний костюмчик и платья без смущающих их вырезов.

– Чудеса, – шепчет Жанна, на радостях она тоже выбирает себе новую одежду.

В другой раз мы приходим домой немного позднее, чем обычно.

– Куда вы ходили?

– На ипподром.

– Как на ипподром? – у иранцев вытягиваются лица.

– Очень просто, – поясняет Жанна, – у нас был только один урок.

По дороге в колледж мы всегда проезжаем мимо ипподрома. Решили заглянуть. А там как раз скачки.

Иранцы глядят на нас так, как будто мы только что слетали на луну.

– Это же очень опасное место! Скажите правду, вас туда просто так пустили?

– Конечно! Там толпы народу, одни мужики. Вход стоит пять рупий.

Мы заплатили пятьдесят рупий за ложу, очень комфортно, все видно. Купили буклет, где написано, какие лошади в каком забеге скачут. Но ставок не делали.

– Эти девушки такие шустрые, – говорит Реза Али, – мы четыре года живем в Индии и ни разу не ходили на ипподром. Даже близко не стояли!

– Ничего, – говорю я, – не переживайте. Мы все сфотографировали.

– Что стоило нас предупредить? – продолжают сетовать иранцы. -

Вы просто не представляете себе, как рискуете. Это вам не

Россия! Здесь дикие люди.

– Обалдеть! – изумляется Жанна. Если забота учителей и сотрудников ICCR ее страшно раздражала, то забота мусульман вызывает слезы умиления.

– Да чтобы в России вот так, ни за что, второй месяц подряд каждый день водили по ресторанам, барам, дискотекам? Дураков нет! – делится она со мной впечатлениями позже. – Вот, что такое настоящее ухаживание!

Иранцы же признались, что для них было потрясением, когда мы согласились ехать с ними в ночной клуб "The Club".

– Мы же тогда были знакомы только неделю! – вспоминают они. -

Ехать ночью на мотоциклах неизвестно с кем, неизвестно куда! Вы очень смелые девушки.

Не такие уж мы смелые, просто, воспитанные студенты из благополучных иранских семейств совсем не были похожи на отчаянных головорезов.

В здании Vidjay Kiran иранцы занимали несколько квартир. В одной из них жил Реза Ширази, к нему-то и приехала Казале. Целью ее, как поговаривали, была не учеба, а сам Ширази. Но он устоял перед соблазном: в Иране его ждала юная и очень богатая невеста.

Казале – девушка тоже далеко не бедная, утешала себя походами по магазинам. Она скупала золотые украшения и приглянувшиеся индийские наряды. В другой квартире проживал Хусейн. Из всей компании он был самым тихим и робким. Украшением его интерьера в холле были два настенных олимпийских медведя и огромная гипсовая челюсть. Все наши друзья учились в Индии на дантистов. Учеба им давалась нелегко. Больше всех преуспел Али, он добрался до третьего курса. Тридцатилетний Реза Сафари застрял на втором.

Хусейн уже четыре года учился на первом курсе. Деньги за обучение и содержание они исправно получали у родителей. Самый младший – двадцатичетырехлетний Нейсон пытался заниматься в

Индии своим любимым делом – украшением интерьеров воздушными шарами. Но здесь этот бизнес не был таким доходным как в его родном Бахрейне. Остальные же даже не пытались подрабатывать.

Хусейн тихо ждал, пока его сестра устроится в Америке и пригласит его к себе. Отец не спешил посвящать его в семейный бизнес, опасаясь, что "пофигист" Хусейн развалит ему все дело.

Вот он и учился на дантиста, но студенческого пыла хватило только на то, чтобы сваять великанскую челюсть. Резе Сафари учеба была также противна, он больше всего любил путешествовать или спать. Успехи Али в учебе объяснялись тем, что его строгий папа требовал отчета за потраченное в Индии время и ставил ему в пример кузена, который поступил в колледж одновременно с Али и уже успел его закончить. Все эти жизнерадостные прожигатели родительских денег не мучились угрызениями совести, ругали Индию и индийцев, но в то же время не желали возвращаться в Иран, где господствует строгий мусульманский режим и всем заправляют муллы. По телевизору там показывают бесконечные выступления лидеров ислама или игру на национальных инструментах. Даже в жару ходить по улицам можно только в костюме. Женщины носят косынки на головах и темные бурки, потому что без них сразу заберут в полицию, пристыдят и оштрафуют. Мужчинам нельзя заговаривать с дамами на улицах. Впрочем, любые сборища и праздные беседы не приветствуются. Во время намаза надо все бросать и молиться. Большинство людей не являются фанатиками ислама и строго следовать всем правилам им сложно. Открыто выступать против режима иранцы боятся. Часты случаи, когда недовольные пропадают без вести. Только в стенах своего жилища иранцы могут позволить себе расслабиться. Они маскируют на крышах спутниковые антенны, покупают в армянских колониях домашнее вино. Устраивают вечеринки, где женщины сбрасывают свои бурки и платки и оказываются в мини юбках, а потом ночь напролет пляшут под удалые мотивы запрещенных местных и иностранных музыкантов. Запрет на все разжигает желания и придает остроту самым простым и привычным вещам.

Индия – демократичная страна. Люди разных сословий и вероисповеданий живут здесь бок о бок, не ущемляя друг друга. На одном пятачке земли помещаются церковь, мечеть и индуистский храм. Из нашей квартиры слышны и пронзительные напевы муллы

(первый раз он кричит в пять часов утра) и аллилуйя Христу. А индусы приводят во двор украшенного блестящей красной попоной слона, чтобы люди могли поклониться священному животному и предложить ему фрукты.

Здесь не существует понятия моды. Замужние женщины на протяжении веков носят сари, красивый и сексуальный наряд. Короткая блузка оставляет открытыми живот и спину. Сари – пять-семь метров ткани

– окутывает стан мягкими волнами. Снизу надевают юбку, а ткань закрепляют на талии и на плече булавками, так, чтобы создать живописные складки. Но девушки чаще носят шальвар-камиз, более демократичную одежду. Это комплект из длинных широких штанишек, платья и широкого шарфа – дупатта. Яркие, расшитые цветными нитями, шелковые или льняные, эти наряды никогда не похожи один на другой. Шарфом девушки прикрывают грудь, создавая преграду алчным взорам горячих индийских мужчин. В цивилизованном

Бангалоре популярны джинсы и другие разновидности европейской одежды. В магазинах доступны самые откровенные вечерние платья, сарафаны и купальники. Но, если нарядиться так, что видны колени и плечи, на улицу лучше не выходить. Каждый встречный громко сообщит все, что он думает по поводу вашего платья и вашего тела, а позади увяжется шлейф поклонников. Юноши побойчее будут бежать следом километры и канючить: "Можно я буду вашим другом"?

Здесь есть спутниковое телевидение для всех желающих, шестьдесят с лишним каналов, все современные музыкальные клипы, Fashion TV, новости CNN и BBC, фильмы индийские и американские, популярные сериалы. Огромные, "долби-диджитал" кинотеатры, где в прохладных залах можно посмотреть новые фильмы, всегда набиты до отказа.

Пиратские копии любых фильмов на дисках легко доступны всем и свободно продаются на рынках города.

В городе сотни баров и еще больше магазинов, продающих спиртное на любой вкус, ночные клубы и дискотеки, Интернет-кафе на каждом шагу. Из самого глухого района города можно легко позвонить в родной Хабаровск.

Индия завораживает нас. А иранцы капризничают, сетуют на грязь

(в Иране, возвращаясь домой с улицы, люди не разуваются, здесь же такой вариант и представить невозможно), жалуются на то, что их везде хотят обмануть и одурачить. Сравнивают Индию со своей родиной, где до сих пор отрубают руку за воровство. Конечно, после таких крутых мер никому и в голову не приходит позариться на чужое имущество. Нам, после российского беспредела, наоборот, люди кажутся добрыми и честными. Иранцы уверенны, что каждый второй индиец – колдун, и сама эта земля волшебная. Поживешь на ней некоторое время, и уже не вырвешься, нравится тебе это или нет. Может, этим они объясняют свои провалы на экзаменах.

По-моему, дело проще. Они бойко болтают по-английски, но не смогли выучить правописание, довольно сложный предмет в английском языке. Естественно, им не засчитывают ту абракадабру, которую они пишут на экзаменах. Даже название главной улицы города, где мы живем, персы пишут с ошибками.

Наше утро теперь начинается с тонкого лязга металла во дворе.

Это точильщик ножей предлагает свои услуги. Потом звонкими голосами выкрикивают каннарские слова торговцы овощами, которые запруживают своими тележками двор. Молочница приносит молоко.

Служанка готовит на кухне завтрак и обед. Она открывает дверь своим ключом, чтобы не будить хозяев. К завтраку мы пробуждаемся и постепенно подтягиваемся в холл. Иранцы накрывают на стол, и все дружно садятся завтракать. Но брать еду сразу не позволяет этикет.

– Уважаемый Али Мирлоги! Не соблаговолите ли вы первым отведать эти скромные самосы с большого блюда? – начинает ритуал Реза

Сафари.

– Что вы, любезный Реза Сафари! – в ужасе отшатывается от стола

Али. – Только после вас я осмелюсь попробовать их.

– Я не могу взять самосы с этого блюда прежде вас, о досточтимый и многоуважаемый Али Мирлоги! Пожалуйста, усладите ими свои уста первым! – не сдается Реза.

– Как же я могу! Позор на мою бедную голову, если я дотронусь до них прежде вас, о учтивейший, о тактичный…

– Так! – не выдерживает Жанна. – Я возьму. – Она переносит золотистый индийский пирожок с большого блюда на свою тарелку. -

Теперь налетай, ребята!

Иранцы облегченно вздыхают и едят дальше без выкрутасов.

Интересно, как они справлялись без нас?

После трапезы, к чаю, Али достает из холодильника десерт – сладости из Ирана. Они никогда не переводятся в этом доме.

Знакомые или родственники приезжают из Ирана в Индию и обязательно одаривают ими иранских студентов. Мы жуем вязнущие на зубах сладости с фисташками, которые называются "газ", жуем, потому что они являются теперь неотъемлемой частью нашей жизни.

Жизни сладкой и беззаботной. Все же нам не понятно, как можно употреблять "газ" в таких количествах, каким потчуют себя иранцы. Так же, как им не понятно, почему мы едим шоколадную пасту ложкой из банки, а не намазываем ее на хлеб.

Нам ничего не надо делать. Нудный быт остался позади в прошлой, не такой сладкой жизни. Служанка моет посуду и прибирает в квартире. Мусор, выставленный за дверь, уносит смуглый жилистый дед в белом дхоти. Правда стирать свои вещи служанке мы не доверили, потому что видели, как она сворачивает в тугой жгут персидские рубашки и колотит этим жгутом об пол в душевой. Это привычный национальный способ стирки. Так можно обойтись минимумом мыла или порошка. Дырки и выдернутые в процессе нити никого не смущают.

– Не переломимся, сами постираем платья и нижнее белье, – решительно заявляет Жанна. – А постельное пусть колотит, не жалко. – Высушенное белье собирают в охапку и несут вниз в подвал. Там при тусклом электрическом свете гладильщик пересчитывает вещи и молча кивает головой. Утюг у него колоритный – на углях. Позже он приносит домой стопку выглаженного белья и одежды. Плата за одну выглаженную вещь смешная, всего одна рупия.

Мы готовим изредка, чтобы друзья попробовали блюда русской кухни. Они, правда, не слишком ее жалуют. Борщ называют "овощным рынком в одном котле". Пельмени – это "куски сырого мяса в не проваренном тесте". Они не верят, что нормальную еду можно сготовить быстро. Рис по их методу готовится два часа, при этом он остается рассыпчатым и вкусным. Куриный суп – это, вообще, еда для больных. Оливье они считают своим национальным блюдом. В

Иране все ингредиенты перемалывают и перетирают, в результате получается однородная паста, которая тоже называется "оливье", по их мнению, так и надо готовить это блюдо. А мы не привередливые, дружно хвалим иранскую пищу, и довольные персы готовят намного чаще нас. Разумеется, когда устают от еды, которую варит служанка. Особенно здорово у них получается кебаб.

Приспособление для его жарки они, так же, как и мы, называют

"мангал", и слово "шашлык" им знакомо. Совпадения в наших языках всегда радуют нас.

– Здесь совсем не умеют делать колбас и сосис, – сетует Али. -

Какой замечательный в Иране колбас и сосис! – Мы с ним согласны, в России "колбас" и "сосис" тоже вкуснее здешних. Также как в

России в Иране пьют черный чай без молока. "Вторячок" – дело немыслимое. Чай должен быть только свежим, иначе гости будут оскорблены и никогда больше не придут. Прием гостей в Иране – тонкая наука. Стол должен ломиться от яств. При этом гостей нужно многократно убеждать попробовать все, что вы предлагаете.

Конечно, гости не будут жаловаться при вас, что им чего-то недодали. Зато, позже всем общим знакомым расскажут: "Были на днях у такого-то. Какой ужас! То не поставили, это не подали. Ну и скупердяи"! Ходить в гости к персам очень приятно.

У них тоже есть слово стакан, но так называют кружку. Ватрушка – понджик, сахар – шаккар, утюг – утю. Чюмодан, лак, фитиль, комод, душ, ван, сарафан, абажур, цирк. Всего и не перечислишь.