Текст книги "Двойное искушение"

Автор книги: Кристина Додд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 21 страниц)

Глава 27

Из столовой доносился нестройный гул голосов. Никто не кричал, не ссорился, и Трокмортон подумал о том, что все идет по-прежнему и жизнь продолжается.

Подойдя к двери, он остановился, чтобы успокоиться, но это ему, увы, не удалось. Любой разговор – между Эллери и лордом Лонгшо, или между Эллери и Патрицией, или между матерью и леди Лонгшо – не должен, казалось бы, касаться Трокмортона, но он догадывался, он знал, что так или иначе все они судачат именно о нем и о Селесте.

Они, вне всякого сомнения, потрясены тем, что случилось между ним и этой невинной девушкой. Наверняка обсуждают каждый его новый шаг. Осуждают поведение Трокмортона, нарушившего все законы приличия. Трокмортон так и слышал лорда Лонгшо, который недовольным тоном осведомляется о том, все ли в этой семье такие сумасшедшие, как Гаррик.

– Доброе утро, Эрни, – сказал Трокмортон слуге, стоявшему возле двери столовой.

– Доброе утро, мистер Трокмортон, – ответил тот с плохо скрытым отвращением.

Вот этого Трокмортон и опасался. Теперь ясно, что все слуги возненавидели его.

– Но я же предлагал ей выйти замуж, – пробормотал он.

Он вошел в столовую. Все они были здесь – лорд Лонгшо с мрачным, как на похоронах, лицом, леди Лонгшо, затянутая в корсет, мать, усердно играющая роль гостеприимной хозяйки, Эллери с налитыми кровью глазами и Патриция. Она сидела немного поодаль от остальных и улыбалась… О чем, интересно знать?

При виде Трокмортона все дружно уставились на него и замолчали.

Трокмортон решил нанести удар первым – он привык всегда брать быка за рога.

– Я полагаю, – начал он в полной тишине, – что мы должны официально заявить о разрыве отношений между нашими семьями. Нужно будет дать объявление в «Тайме» о том, что помолвка между Эллери и леди Патрицией аннулируется. Это позволит нам избежать лишних слухов.

Трокмортон оглядел ошеломленные лица собравшихся и важно уселся на свое законное место во главе стола, украшенного георгинами какого-то невероятного, ярко-желтого цвета.

Завтрак ему подала сама повариха – обычный завтрак, состоявший из яичницы, бекона, булочек и кофе. Если бы Трокмортон не был так поглощен своими мыслями, присутствие Эстер в столовой должно было насторожить его, но он не придал этому никакого значения, поддел вилкой большой кусок яичницы и отправил его в рот.

Губы Трокмортона свело так, что он едва сумел вытащить изо рта вилку.

– Я добавила в яичницу немного квасцов, – сказала Эстер, держа руки под фартуком и словно борясь с желанием ударить Трокмортона по лицу. – Мне кажется, они придают ей… пикантность. А вы как считаете, мистер Трокмортон? Вам понравилось?

Он посмотрел на Эстер выпученными глазами. Кислая яичница? Это просто омерзительно!

– Что за вздор вы несете, Трокмортон, черт вас побери? – недовольно спросил лорд Лонгшо.

Трокмортон замахал руками, поскорее схватил чашку с кофе и сделал большой глоток.

Проклятье! Кофе был сладким, а ведь Трокмортон никогда не клал в него сахар!

– И кофе я слегка подсластила, – с плохо скрываемым удовольствием сообщила Эстер. – Приятного аппетита, сэр.

С этими словами она коротко поклонилась и вышла из столовой.

Все понятно. После отъезда Селесты ему придется умирать от голода, пока не найдется замена Эстер, но ему всегда так нравилась ее стряпня!

– Но я же предлагал ей выйти замуж, – пробормотал себе под нос Трокмортон и продолжил уже громче, обращаясь к лорду Лонгшо: – Несмотря на все уважение друг к другу, Эллери и Патриция не желают становиться мужем и женой.

Эллери коротко хохотнул, взял руку Патриции и ответил, целуя ее пальцы:

– Вовсе нет, мы желаем стать мужем и женой, и при этом как можно скорее.

Нижняя челюсть Трокмортона отвисла от удивления. Когда все это успело произойти?

– Не так ли, дорогая? – И Эллери нежно погладил руку Патриции.

Патриция приняла этот жест как должное и ответила покровительственным тоном:

– Это будет зависеть от целого ряда обстоятельств. Я хочу, чтобы нашу свадьбу почтила своим присутствием сама королева, а для того чтобы заручиться согласием ее величества, потребуется время, Эллери.

– Ах, не заставляй меня томиться слишком долго! – театрально воскликнул Эллери и так же театрально завел глаза к небу.

Патриция, в соответствии с правилами хорошего тона, скромно опустила глаза.

– Но ты же клялся ждать меня хоть целую вечность. Клялся или нет?

– Клялся, – проскулил Эллери. – Я буду ждать тебя хоть до конца своих дней.

Трокмортон сидел неподвижно, словно глыба льда. Эта девчонка не только сумела взять Эллери на короткий поводок, не только умела обращаться с этим поводком, но, судя по всему, испытывала от этого настоящее наслаждение. Неужели всему этому она тоже научилась от Селесты?

– Какие они сладкие, – умиленно произнесла леди Лонгшо, обращаясь к леди Филберте.

– Сладкие, как кофе, – пробормотал сквозь зубы Трокмортон.

– Просто уму непостижимо, – откликнулась леди Филберта, отвечая улыбкой на улыбку.

Лорд Лонгшо наклонился вперед, широко растянул в улыбке губы и прокаркал:

– А вы болтали о каких-то дурацких объявлениях в «Таймс». Красивую пару мы с вами состряпали, верно, Трокмортон?

– А?.. Да. Состряпали… Красивую… – Трокмортон взял со своей тарелки булочку и внимательно ее осмотрел. На вид – булочка как булочка, с золотистой корочкой, но не таится ли и в ней какой-нибудь подвох? Он осторожно отломил краешек, понюхал и поспешно бросил булочку назад на тарелку.

Чеснок!

– Но, Эллери, а как же Селеста? – спросил Трокмортон.

– Селеста? Кто такая эта Селеста? – взмахнула ручками леди Лонгшо.

– Да ты знаешь ее, – сказал лорд Лонгшо, разглаживая усы согнутым указательным пальцем. – Эта та самая девчонка, которую Трокмортон…

– Папа! – вмешалась Патриция. – Только не за столом!

Леди Лонгшо прикрыла свой рот кружевным платочком.

А Трокмортон понял, что сам невольно вывел разговор на предмет, которого никак не хотел касаться. Он отставил свою чашку и заменил ее на пустую.

– Я не понимаю, какое отношение имеет эта Селеста к Эллери и Патриции, – решительно заявил К лорд Лонгшо.

– Никакого, если не считать того, что она хотела разлучить меня и Эллери, – пояснила Патриция.

– Но ее же поимел Трокмортон, – вскинул брови лорд Лонгшо.

– Джордж! – цыкнула на него леди Лонгшо.

– Прошу прощения, дорогая, но все же знают, что случилось.

– Нет, не все, милорд, – сказал Трокмортон, наливая себе кофе в новую чашку и изо всех сил стараясь держать себя в руках, чтобы не наговорить чего-нибудь лишнего. – Вот вы, например, совершенно не понимаете того, что произошло на самом деле.

– Ты прав, Трокмортон, – подал голос Эллери. – Лучше сразу во все посвятить лорда и леди Лонгшо. Если мы сами скажем им обо всем, нам самим станет легче. – И он объявил, откидываясь на спинку стула: – Селеста – дочь нашего садовника.

– Дочь вашего садовника? – Густые брови лорда Лонгшо сошлись над переносицей в сплошную линию. – Какое отношение дочь какого-то садовника может иметь к помолвке моей дочери, черт побери?

– Селеста очень хорошенькая, – ухмыльнулся Эллери, – молоденькая и только что вернулась из Парижа. Ради меня вернулась, понимаете?

– Я подозревала это с самого начала, – наставительно сказала Патриция, обращаясь к своим родителям.

Трокмортон принялся наливать сливки – он никогда не добавлял их в кофе, но сейчас ему нужно было хоть чем-то занять руки. Затем он взял в руку серебряную ложечку и принялся размешивать напиток, пока его кофе не стал светло-коричневым, похожим по цвету на оберточную бумагу. А уж как ему хотелось все это время швырнуть эту ложечку через стол прямо в лицо Эллери!

Или Патриции… Да в лицо любому из них!

– Трокмортон решил, что лучше позволить ей примкнуть к остальным гостям, – сказала леди Филберта и снисходительно улыбнулась, словно желая извиниться за поведение своего старшего сына. – Не нужно было давать ей столько свободы. Видите, чем все это закончилось?

Трокмортон не понимал, как могут Эллери и леди Филберта говорить о Селесте в таком тоне. Он не понимал, как мог настолько обмануться в Патриции. Какие черти, однако, скрывались в этом тихом омуте!

Он продолжал слушать всех их, и с каждой минутой сердце его все сильнее переполнялось гневом. Никто не имеет права говорить такие вещи о его Селесте!

Он так стукнул ложечкой по фарфоровому блюдцу, что оно треснуло.

– Селеста полностью скомпрометировала себя. Впрочем, чего еще можно было ожидать? – Эллери постучал себя по кончику носа и важно добавил: – Голос крови.

Трокмортон почувствовал, что теряет контроль над собой. Он вскочил, сделал шаг в направлении Эллери и крикнул:

– Что ты хочешь этим сказать?

– Именно то, что сказал, – ответил Эллери и обернулся к лорду и леди Лонгшо: – Селеста – это всего лишь хорошенькая простолюдинка, которая вышла на охоту за мужем. Соблазнить меня ей не удалось и тогда она перекинулась на Гаррика. Захотела заполучить его, вернее, его деньги. А получила в итоге хороший урок для себя.

Глаза Трокмортона начала застилать кровавая дымка, но Эллери, казалось, не замечал состояния брата.

– Итак, дочь садовника получила урок, который она заслужила, – продолжал он, – и теперь отправится назад, в Париж, поджав свой хвост, и…

Трокмортон резко выдернул из-под Эллери стул, заставив брата вскочить на ноги. В следующую секунду он ударил его кулаком в челюсть, и Эллери рыбкой полетел прямо на стол. Леди Лонгшо вскрикнула, на пол полетели тарелки, разбрызгивая во все стороны густую овсянку. Треснула расстеленная на столе скатерть. Опасно закачалась фарфоровая ваза, расплескивая из себя воду и роняя желтые лепестки георгинов.

Где-то в подсознании шевельнулась мысль о том, что он устраивает сейчас безобразную сцену, но остановиться Трокмортон уже не мог. Этот ублюдок посмел клеветать на Селесту! И это в то время, когда Трокмортон собирался принять его в свое дело!..

Где-то за спиной Трокмортона рассмеялась Патриция.

Этот звук немного отрезвил Трокмортона. Он остановился, оперся на край стола и, повернув голову, посмотрел на Патрицию.

Она, прикрыв ладошкой рот, наблюдала за Трокмортоном и хихикала.

Трокмортон перевел взгляд на брата, сидевшего на полу и растерянно стиравшего со щеки яичный желток. Посмотрел на мать, продолжавшую с невозмутимым видом доедать свою булочку.

Удивленными и растерянными выглядели только лорд и леди Лонгшо.

– Эллери, ты когда-нибудь научишься думать о том, что мелешь, черт побери? – прорычал Трокмортон.

– Не ругайся, Гаррик, – спокойно сказала леди Филберта.

– Какого дьявола… – снова завел Трокмортон. Он грохнул по столу кулаком так, что с него посыпались уцелевшие тарелки, а затем раздраженно крикнул, тыча пальцем в сторону Эллери: – Я требую объяснений!

Эллери подобрал под себя ноги и ответил, не спеша подниматься с пола:

– А ведь ты любишь ее.

Галстук начал душить Трокмортона. Он рванул узел, но тот неожиданно затянулся еще сильнее.

– Что?

– Он сказал, что ты ее любишь, – любезно повторила леди Филберта.

– Я… нет!

– Но это и так видно, Гаррик, – покровительственным тоном сказала Патриция. – Вы действительно любите Селесту Милфорд.

– Но… она же… дочь садовника, – вступила в разговор леди Лонгшо, с огромным интересом наблюдавшая за всей этой сценой.

Трокмортон обратил на нее горящий взгляд:

– Ну и что с того, что она дочь садовника, дьявол вас раздери? Мы, Трокмортоны, тоже из простолюдинов…

– Ну-ну, сынок, не забывайся! – прикрикнула на него леди Филберта.

Он яростно стрельнул глазами в ее сторону.

– Во всяком случае никто не имеет права так уничижительно отзываться о такой достойной юной леди, как мисс Селеста Милфорд.

– Я не имела в виду ничего дурного, – пролепетала леди Лонгшо.

Трокмортон посмотрел, набычившись, на лорда Лонгшо и сказал:

– Если вы или леди Лонгшо находите брак между мной и Селестой Милфорд невозможным, вам лучше сообщить мне об этом до свадьбы Эллери и Патриции.

– Они не возражают, – ответила за всю семью Патриция. – И перестаньте кричать на моих родителей.

– В самом деле… – начал лорд Лонгшо.

– Ничто не сможет помешать нашему браку с Патрицией, – сказал Эллери, поднимаясь на ноги и пробираясь к своей невесте по усыпанному черепками полу. – Мы с ней любим друг друга. Вопрос в другом, Трокмортон: найдешь ли ты в себе смелость, чтобы жениться на своей возлюбленной?

– Я предлагал ей выйти за меня, – ответил Трокмортон, внимательно разглядывая свой кулак, который болел гораздо меньше, чем можно было ожидать. Или Эллери успел уклониться в момент удара и кулак задел его только вскользь? Да и скула у Эллери совсем не опухла. – Но она мне отказала.

– Это потому, что вы не сказали, что любите ее, – наставительно заметила Патриция.

Интересно, почему Трокмортон всегда считал Патрицию вялой, слабохарактерной девушкой?

– Я не сказал ей этого потому… потому… – Его галстук снова затянулся. Трокмортон подергал его за узел и подумал, Что ему будет что сказать сегодня своему слуге.

– Пойдем со мной, Гаррик, – сказала леди Филберта, вставая и отодвигая свой стул.

Трокмортон был рад… нет, он был счастлив этому предложению, позволившему без лишних слов покинуть заваленную черепками, залитую овсянкой столовую, и хмурых слуг, прибиравших со стола, и младшего братца с его новыми родственниками. От их осуждающих, многозначительных взглядов.

С чего они взяли, что он влюблен? Гаррик Трокмортон не влюблялся ни в кого и никогда! Вся жизнь Гаррика Трокмортона была посвящена лишь семье и службе на благо отечества. Разве мог он позволить себе размениваться на какие бы то ни было чувства? И нужен ли Трокмортону еще кто-нибудь, когда у него есть любимая дочь, есть мать… Ну, и брат тоже.

Хотя с другой стороны… Дети подрастают и уходят из дома. Мать, брат? У них своя жизнь. А если рядом с ним будет женщина – жена… помощница. Трокмортон знавал супружеские пары. Действительно, некоторым мужчинам везло в жизни, и они находили женщин, с которыми их связывала не только любовь, но и родство душ.

Быть вместе и навсегда…

Нет, не мог он влюбиться Селесту Милфорд, не мог!

Леди Филберта развернула салфетку, прихваченную из столовой, вынула из нее булочку и протянула Трокмортону.

– Это съедобная, – сказала она. – Я взяла ее со своей тарелки.

Трокмортон, растроганный материнской заботой, взял булочку и принялся жевать, отламывая по кусочку. Они с леди Филбертой вошли в портретную галерею, залитую ярким солнечным светом, струившимся л высокие окна. На ходу Трокмортон думал о том, что, будь он посмелее, обязательно спросил бы, о чем говорила с Селестой леди Филберта вчера, перед тем как в окнах его кабинета зазвенели стекла, разлетаясь ни мелкие кусочки. Ведь леди Филберта видела, что творится. Почему же тогда она не прекратила это безобразие?

Впрочем, он и так знал ответ на свой вопрос. Леди Филберта всегда отличалась обостренным чувством справедливости. А его, Трокмортона, поступок нельзя было назвать справедливым по отношению к Селесте.

– Но я же предлагал ей выйти замуж, – в который раз за это утро пробормотал Трокмортон.

Леди Филберта и ухом не повела на его бормотание.

– Гаррик, – сказала она, – все последние годы я очень волновалась и переживала за тебя.

– Почему? – Он невольно подумал о предательстве Стэнхоупа. – Ты считаешь, что я не оправдал твоих надежд?

– В том-то и дело, что не просто оправдал, но и; превзошел их, – покачала головой леди Филберта, останавливаясь перед портретом своего покойного мужа.

– Ох уж эти женщины, – снова под нос себе пробормотал Трокмортон.

Кого он имел в виду? Всех. Свою мать, Патрицию, Селесту. Кто может понять этих женщин, черт побери? Он посмотрел на портрет отца. Тот смотрел на него с холста жестким, напряженным взглядом. Словно хотел предупредить Гаррика, предостеречь его от чего-то очень опасного.

– Мужчина, который спрашивает у женщины совета, всегда получает по заслугам, – глубокомысленно произнес он.

Леди Филберта мельком взглянула на портрет и снова перевела свой взгляд на сына.

– Гаррик, в детстве ты был таким славным мальчиком – живым, подвижным, немного проказливым. Увы, это продолжалось очень недолго. К тому же ты был у нас старшим… первенцем. Мы с отцом многого ожидали от тебя.

– Вы имели на то основания.

– Сейчас я думаю, что часть своих ожиданий нам следовало перенести на нашего младшего, – сказала леди Филберта.

– Но Эллери всегда сбивал вас с толку, – улыбнулся Трокмортон.

– Верно. Но уж зато ты никогда не обманывал моих надежд. И его надежд тоже. – Она кивнула на портрет и уселась на стул, стоящий под ним, так что теперь Трокмортону приходилось держать ответ как бы перед обоими родителями.

– Ты так много учился, работал, чтобы сделать нас всех богаче и счастливее, но при этом постепенно терял качества, присущие всякому живому человеку. Я уверена в том, что во многом виновата сама.

Дисциплинированность и привычка к порядку, те самые качества, которые Трокмортон лелеял и развивал в себе долгие годы, не только не радовали леди Филберту, но и постоянно причиняли ей душевную боль.

– Не стоит слишком упрекать себя, мама. Возможно, ты дала мне первый толчок, но по-настоящему мой характер сложился позже, в Индии, где один неосторожный взгляд, одно необдуманное слово могли привести к гибели. Именно там я и научился постоянно держать под замком свои чувства.

– Но в последние дни я увидела, как жизнь вновь возвращается к тебе, – покачала она головой.

– Мама, я не люблю Селесту! Если бы я любил ее… – Трокмортон знал, что способен любить. Знал, что в глубине души всегда оставался обычным человеком, подверженным чувствам, сомнениям… страстям. Правда, он никогда не позволял себе поддаться, уступить, позволить им взять верх над своим рассудком. И так продолжалось до тех пор, пока он не встретился с Селестой. – Давай даже не будем говорить об этом.

– Но если бы ты полюбил… что тогда? – Леди Филберта, чуть наклонив голову, внимательно смотрела на своего старшего сына. – Селеста могла бы стать для тебя смыслом жизни? Мог бы ты сгорать от страсти?

– Мама! – Он не хотел этого слышать, особенно от нее.

– Захотел бы ты никогда не разлучаться с Селестой? Постоянно думать о ней?

– Да, наверное, да, – неохотно согласился он.

– Ты можешь не помнить этого, потому что был слишком мал, но когда-то твой отец тоже не желал любить меня. Он считал себя слишком старым – старее, чем был на самом деле, и суровым, хотя и это было неправдой. Позже, дав волю своим чувствам, он сам признался мне в этом. И в том, что я стала для него смыслом жизни, и о своих чувствах ко мне. Он никогда не употреблял слово «любовь», но рядом со мной становился настоящим поэтом… Только рядом со мной. – Голос леди Филберты предательски дрогнул, и она полезла за носовым платком.

Почувствовав себя невольным свидетелем ее слабости, Трокмортон отвернулся и принялся смотреть в окно.

– Мне дорого каждое воспоминание о твоем отце, – сказала леди Филберта, – хотя среди этих воспоминаний есть и не слишком приятные. – Она загадочно улыбнулась и продолжила: – Полагаю, что неприятные воспоминания в памяти Селесты ты уже оставил. Пора подумать о других.

Он кивнул, тронутый непривычным эмоциональным всплеском матери, которую всегда считал холодной и замкнутой.

– Ты снова ожил, Гаррик. Ты страдаешь, ты любишь… Ты живешь! Не отпускай от себя эту девушку.

Любовь… любовь. Неужели она впрямь полагает, что он способен на такое чувство?

– Я тронут твоим вниманием, мама, но, право же, я не влюблен в Селесту Милфорд.

– Она уезжает в Париж, – сказала леди Филберта. Трокмортон невольно сжал кулаки. – Взяла билет и банковский чек, а мне оставила прощальную записку. С обещанием стать куртизанкой.

– Что?!

– А ты, оказывается, умеешь громко кричать, – заметила леди Филберта, потирая уши.

Трокмортоном вновь овладела слепая ярость. Он рванулся к двери, выходящей в сад. Он должен найти Селесту. Что она выдумала – стать куртизанкой! Она не может стать куртизанкой! Селеста слишком красива, слишком чиста и добра для этого… Хотя из нее и может получиться великолепная куртизанка. Но нет, он не позволит, не допустит…

Рассказ матери о его отце не шел у Трокмортона из головы. Но ведь он не собирался влюбляться в Селесту, он всего лишь хотел устранить ее, не дать помешать предстоящей помолвке Эллери. И как же она должна ненавидеть его самого, если стала бить стекла в его кабинете? Как должен быть ненавистен ей Трокмортон, если она предпочла сбежать от него в Париж, чтобы стать куртизанкой? И это после всего, что было между ними?

Трокмортон понимал, что как муж он плохо подходит Селесте. Ведь они такие разные. Селеста живая, веселая, общительная, а он?..

Но зато он может окружить ее истинной заботой, может дать ей все, что нужно для счастья. И Селеста могла бы быть счастлива, хотя на самом, деле Трокмортон мог бы дать ей гораздо больше. И Селеста непременно это поймет, ведь она такая умная, проницательная, она… его половина.

Стоя у окна, Трокмортон скомкал в кулаке занавеску, откинул ее и невидящим взглядом уставился на раскинувшийся перед ним сад.

«Эллери оказался прав, – подумал он. – Он оказался прав, черт бы его побрал! Всю эту неделю я ухаживал за Селестой, контролировал ее, приручал ее вовсе не для того, чтобы отвадить ее от Эллери. Я делал это для себя… по велению своего сердца».

И сразу все стало на место, обрело свой смысл; и их с Селестой словесные перепалки, и жаркие поцелуи, и все остальное.

Оказывается, то, что он принимал за игру, оказалось реальностью.

Иначе не было бы той безумной ночи и не было бы сейчас этой ужасной тоски и пустоты на сердце.

Он должен найти Селесту и убедить ее остаться, потому что… он в самом деле любит ее.