Текст книги "Темное прошлое"

Автор книги: Кристина Додд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц)

Уильям поймал себя на том, что совсем перестал понимать свою старшую дочь. А ведь когда-то они были так близки. В какой же момент Агнес перестала садиться к нему на колени и поверять ему свои детские тайны? Он окинул взглядом фигуру девочки. И когда она успела вырасти так, что теперь уже просто не поместится у него на коленях?

Первой их заметила Кайла. Малышка остановилась, и на лице ее отразилось подобие отчаяния. Эммелин налетела на Кайлу, Генриетта – на Эммелин, и все остановились.

Тут из-за двери появилась мисс Прендрегаст, хлопнула в ладоши и объявила:

– Не останавливаемся, девочки! Мы отправляемся на прогулку. Чтобы Мара смогла прорепетировать в окружении гор, где ничто не… – Саманта осеклась, заметив сидящих за столом Уильяма и Терезу. И на секунду лицо ее стало таким же несчастным, как у Кайлы. Но затем черты ее разгладились, она подошла к Кайле, взяла малышку за руку и повела всех детей к столу поздороваться с отцом и его гостьей.

Мисс Прендрегаст присела в реверансе. Нижняя губа Агнес опять задрожала.

Что же происходит с девочкой? С каждым днем она становится все более нервной.

Не сводя глаз с Агнес, Уильям поднялся, чтобы соблюсти светские формальности.

– Дети, вы, разумеется, помните графиню Маршан?

– Да, папа, – хором ответили его дочери, синхронно приседая в реверансе. – Здравствуйте, леди Маршан.

– Здравствуйте, юные леди. – Тереза откинулась на спинку стула и обратилась к Вивьен: – Итак, ты собираешься петь, Мара?

– Я не Мара, – ответила Вивьен. – Мара вот, – она указала на сестру. – Она поет, как наша мама.

Губы Терезы болезненно скривились, и она не стала больше рисковать, обращаясь к девочкам по отдельности.

– Это просто прекрасно. Я уверена, что каждую из вас господь наделил каким-то талантом.

– Да, леди Маршан, – снова хором ответили девочки.

– Леди Маршан, – продолжал Уильям, не спеша сесть. – Позвольте представить вам гувернантку моих дочерей, мисс Прендрегаст.

Саманта снова присела в реверансе.

– Большая честь для меня, миледи.

Тереза окинула Саманту оценивающим взглядом и одарила девушку весьма прохладной улыбкой.

– Вы ведь не совсем обычная гувернантка. Не так ли?

Саманта не улыбнулась и не нахмурилась, ее лицо не отражало в этот момент вообще ничего.

– Я – воспитанница леди Бакнел, – сказала она, словно это должно было объяснить все. – Простите нас, но мы вынуждены откланяться. У нас не так много времени, прежде чем мы должны будем вернуться в класс и заняться…

– Математикой, мисс Прендрегаст, – подсказала ей Генриетта.

– Математикой, – повторила Саманта.

Уильям кивнул, давая понять, что все они свободны, и Саманта повела девочек прочь с веранды, в парк и дальше, в сторону гор. Вскоре они скрылись из виду.

Тереза сидела, сжав руки в кулаки.

– Предерзкая особа, – заявила она Уильяму.

– Ты так думаешь? – Слышала бы она мисс Прендрегаст в день ее приезда!

Словно осознав вдруг, что выглядит сварливой и вздорной, Тереза расслабилась и снова накрыла ладонью его руку.

– Но в наши дни так сложно найти хорошую прислугу. По крайней мере, она молода и красива. Это должно нравиться детям.

Ни одному мужчине еще не удалось понять женщин до конца, но даже Уильям, не слишком сведущий в этом вопросе, понимал, что не стоит слишком уж охотно соглашаться с подобными словами, произнесенными одной женщиной в адрес другой.

– Да, – кивнул он, стараясь казаться безучастным. – Наверное, им это нравится.

– Но… вид у нее такой болезненный.

– А мне казалось, что мисс Прендрегаст успела загореть.

– Да, но все же цвет лица у нее неважный, – с напускным сочувствием произнесла Тереза. – Впрочем, это вполне естественно. Бедняжке приходится много быть с детьми на воздухе. К тому же мисс Прендрегаст всего лишь гувернантка. И вряд ли стоит ожидать от нее, что она будет выглядеть как леди. Интересно, как она добивается такого цвета волос?

– Так волосы покрашены?

Тереза рассмеялась:

– А ты решил, что цвет натуральный?

– Я не мог понять. – Черт бы побрал Дункана! Он сказал, что мисс Прендрегаст – натуральная блондинка.

– Любопытно, какого же цвета на самом деле ее волосы, если она считает нужным их красить? Наверное, какого-нибудь ужасного рыжего, который так вульгарно выглядит. Что ж, не все женщины способны справиться с испытаниями, которые посылает им господь, – Тереза покачала головой. – Да и худая она какая-то. Ты как следует кормишь ее, Уильям?

– В этом можешь не сомневаться, – Уильям улыбнулся, вспомнив, какое количество пищи способна поглотить мисс Прендрегаст. – Она весьма обильно питается за ужином.

– Она что – ужинает с тобой? – голос Терезы готов был сорваться на визг.

– Да. Так же, как и дети, – Уильям улыбнулся Терезе. – А сегодня и ты, надеюсь, почтишь нас своим присутствием.

– Да… конечно, – Тереза вдруг испуганно заморгала. – Ужинать с детьми? Я всегда говорила, что ты настоящий оригинал, дорогой.

Интересно, что она имеет в виду?

Тереза улыбнулась:

– Может быть, когда ты в следующий раз станешь нанимать гувернантку, мне лучше помочь тебе?

– Благодарю тебя, Тереза, но мисс Прендрегаст обещала остаться с нами не менее чем на год. И я знаю, что могу на нее положиться, – он поднес к губам руку графини. – Подожди, ты скоро узнаешь ее поближе и поймешь, о чем я.

– Жду этого с нетерпением, дорогой. Жду с нетерпением.

* * *

Руперт, граф Фезерстоунбо, ворчал по поводу старого экипажа, дорожной пыли и медленных лошадей до тех пор, пока не довел Валду, леди Фезерстоунбо, до такого состояния, что миледи готова была сорваться на крик. Хотя кричать было совсем не в ее стиле. Сдержавшись, она повернулась к мужу, пытаясь испепелить его взглядом.

– Может быть, тебе лучше было поехать поездом, дорогой?

– Это имело бы смысл!

– Имело бы смысл сделать именно то, чего ожидают от нас в Министерстве иностранных дел? Лишь бы ты мог путешествовать с комфортом? Я слышала разговор этих людей, Руперт! Они идут по нашему следу!

– Пфф, – граф махнул рукой. – С чего бы, после стольких лет?

– Потому что до сих пор нам несказанно везло. Это должно было когда-нибудь случиться, – добавила Валда устало и печально.

– Эта карета растрясет все мои кости, дороги в таком ужасном состоянии! – снова затянул свое Руперт. – Яма на яме. Когда я буду в следующий раз разговаривать с премьер-министром, непременно доведу до его сведения…

– В следующий раз ты будешь разговаривать с премьер-министром лишь в том случае, если он решит лично зачитать тебе приговор! Нас хотят посадить в тюрьму, Руперт! Нас хотят убить! – она говорила слишком быстро, пытаясь силой собственной воли убедить Руперта. Но с ним это никогда не получалось, поэтому Валда замедлила темп и отчетливо произнесла: – А если нас не убьют англичане, это сделают русские.

– Ну, дорогая, ты преувеличиваешь, – граф похлопал графиню по затянутой в перчатку руке. – У тебя, должно быть, снова случились эти твои приливы? Леди твоего возраста склонны к депрессиям.

Ярость охватила Валду, но она постаралась не подать виду.

– Я не страдаю ни от какой депрессии! Я просто слышала разговор в гостиной юного Трокмортона. Наша карьера закончена. Но я думала об этом моменте с самого начала. Мы покинем Англию, и если все сложится хорошо – а все должно сложиться хорошо, – меньше чем через месяц мы будем жить под вымышленными именами в собственном палаццо в Италии.

– Могла бы придумать что-нибудь получше. Я не люблю жить у моря! – сложив на груди руки, граф скорчил пренебрежительную гримасу. – К тому же это сейчас не модно.

Тяжело вздохнув, Валда подумала о том, что, возможно, хорошая истерика с громкими криками все же вполне в ее стиле.

12.

Легкое поскребывание по двери заставило Саманту поднять голову от плана урока, который она составляла. Кто это в такой час? За окнами стояла тьма, пылавший в камине огонь не мог вполне справиться с прохладой горного вечера, и поэтому Саманта писала, лежа на кровати и укрывшись пледом. Ее белая ночная рубашка из тонкого хлопка была застегнута на все пуговицы, белокурые волосы заплетены в косу, и так не хотелось вылезать из теплой постели, чтобы впустить непрошеного ночного посетителя. Поэтому она крикнула не слишком дружелюбным тоном:

– Кто там? Заходите, если уж вам так надо.

Последовала долгая пауза, затем дверь медленно приоткрылась.

На пороге стояла Агнес, напоминавшая сейчас уменьшенную копию Саманты – точно такая же застегнутая на все пуговицы рубашка, босые ступни, заплетенные в косу волосы. Девочка дрожала всем телом, в больших глазах ее застыл ужас.

Саманта тут же вскочила с кровати и, уже стоя на ледяном полу, остановилась, засомневавшись, стоит ли ей подбежать к девочке, которая выглядела так, словно вот-вот упадет, или все же подождать, пока Агнес войдет в комнату и подойдет к ней. В конце концов она сняла с плеч шаль и протянула ее Агнес.

– Иди, согрейся, дорогая, и расскажи, что привело тебя сюда.

Лицо Агнес перекосила гримаса, она бросилась к гувернантке и разрыдалась у нее на груди, словно Саманта была ее последней надеждой, последним прибежищем.

Саманта откинула волосы с лица Агнес.

– Что случилось, милая? Что с тобой?

Агнес не переставала рыдать.

– Это… ужасно… Это так… больно. Я не знаю… кому рассказать. Я умираю.

– Умираешь? – испуганно переспросила Саманта. – Почему ты решила, что умираешь?

– Потому что я… потому что у меня… – Агнес крепче прижалась к Саманте. – Это так отвратительно!

Смутные подозрения зашевелились в голове Саманты.

– Ты умираешь и это отвратительно?

– Я… я… – продолжала рыдать Агнес, не в силах заставить себя произнести вслух то, что ее беспокоило. Да и зачем ей это делать? Неужели никто не мог объяснить ей все раньше?

– У тебя идет кровь?

Агнес посмотрела на нее изумленными глазами. Личико девочки распухло от слез.

– Откуда вы знаете?

Саманта подавила в себе возмущение по поводу того, что никто не подготовил Агнес к этому событию в ее жизни, и спокойно произнесла:

– Потому что так бывает у всех женщин.

– У всех? – подавив рыдания, переспросила Агнес.

– У всех.

– И часто?

– Каждый месяц.

Агнес задумалась на секунду, затем снова разразилась потоком слез.

– Но это же ужасно! – рыдала она.

– Да, ты права, – вынуждена была согласиться с нею Саманта.

К тому времени, когда ей удалось успокоить девочку, объяснить ей все необходимые факты и помочь справиться с возникшей проблемой, она успела разозлиться еще больше, но вместе с тем ей стало понятно многое в поведении Агнес. Неудивительно, что девочка была такой агрессивной и легко возбудимой, – приблизившись к порогу взросления, бедняжка оказалась один на один со своими страхами, со своими противоречивыми чувствами и порывами, и никто в доме не счел нужным объяснить ей, что происходит с ее собственным телом.

– Можно мне лечь спать с вами? – тонким жалобным голосом попросила Агнес.

«Все дети отправляются в постель ровно в девять. Никаких исключений», – вспомнились Саманте слова полковника. К черту мистера Грегори! Этот человек считает себя непогрешимым, а посмотрите только, до чего он довел собственного ребенка своим невежеством и самоуверенностью! Поднимая одеяло, Саманта сказала:

– Ну конечно, ты можешь лечь со мной. Мы ведь обе теперь взрослые девочки.

Агнес быстро забралась в постель.

– Спасибо, мисс Прендрегаст. Мне очень не хочется возвращаться в ту постель, – она вдруг вздрогнула. – Но утром всем станет известно…

– И что с того? – успокоила ее Саманта. – Горничные ведь тоже женщины. И будут рады пополнению в своих рядах. Знаешь, все не так уж плохо. Ведь именно благодаря этому ты сможешь однажды прижать к груди собственного ребенка.

– Тогда это могло бы подождать до моего замужества, – перед Самантой снова была прежняя, язвительная и дерзкая Агнес.

Саманта едва сдержала улыбку.

– В любом случае пора поговорить о том, как лучше поднять твои волосы в высокую прическу.

Агнес села на кровати и обвила руками колени.

– И я буду носить длинные юбки?

– Это только когда тебе исполнится пятнадцать. И знаешь, что я тебе скажу. Длинные юбки смотрятся красиво, но они так путаются под ногами! К тому же, представь себе, как неудобно в длинной юбке забираться на дерево!

– Я спокойно могу долезть до этого окна, держа в руке коробку с ужами, – похвасталась Агнес.

– О да, я знаю. Но попробуй только проделать это вновь – я обязательно отомщу, – заверила ее Саманта.

– Я знаю, – кивнула Агнес, и на губах ее заиграла шаловливая улыбка. – Но можно ведь залезть и в спальню госпожи Маршан.

При мысли об этом сердце Саманты почему-то вдруг радостно подпрыгнуло в груди. Но она не преминула нахмуриться, как подобает в таких случаях истинной гувернантке.

– Это совершенно недопустимо!

– Она хочет выйти замуж за папу, – пожаловалась Агнес.

– Ты не можешь знать этого наверняка, – возразила Саманта.

Во взгляде Агнес блеснула ненависть.

– Вы что, не видели ее за обедом? Она же смотрит на папу, как паук на муху!

Сравнение было очень смешным, но Саманте почему-то вовсе не хотелось смеяться, и это было плохо, очень плохо!

– Думаю, твой папа вполне способен защитить себя сам.

– И она сидела за столом на вашем месте!

Странно, что Агнес заметила это. Саманте и самой не понравилось, что ей приходится теперь сидеть среди детей и она как бы отрезана от взрослых разговоров, в которых отсутствовала теперь тема образования, зато их можно было по праву считать светской беседой. Впрочем, вела эту беседу практически одна госпожа Маршан. Полковник Грегори в основном кивал со смущенной улыбкой.

– Но это вовсе не мое место, – тем не менее возразила она Агнес. – Леди Маршан исполняет в данный момент роль хозяйки дома по просьбе вашего отца. А хозяйка всегда сидит во главе стола.

Агнес скрестила руки на груди и опустила голову.

– Она хочет стать не просто хозяйкой приема, ей надо куда больше.

Как бы сильно ни хотелось Саманте согласиться с Агнес, надо было помнить свое место. И прислушаться к доводам рассудка.

– Не может же она заставить вашего папу жениться на себе насильно.

– Но мне кажется, он сам хочет. По-моему, она ему нравится.

– Тогда и вы должны радоваться за него. Не может же он всю жизнь оплакивать смерть вашей матушки.

– Я знаю. И даже не хочу, чтобы так было, – Агнес прикусила губу. – Я отлично помню мамочку. И Вивьен тоже. Нам не надо другой мамы. Но нашим сестрам нужна женщина, которая… которую можно было бы назвать мамой.

Доводы Агнес были доводами взрослого мудрого человека. И от этого Саманте вдруг захотелось плакать.

– Но только не леди Маршан, – твердо сказала девочка. – Она не любит нас. Меня и моих сестер. И вы тоже поняли это.

Не подумав, Саманта выпалила:

– Лучше бы вы не были девочками. Она видит, что под носом будут расти шесть соперниц. – Саманта осеклась. Как можно было забыть, что Агнес вовсе не ее подруга? Да и возраст разделяет их.

– Она не может считать нас соперницами. Она старая, – Агнес обхватила руками голову. – А где ваша мама?

– На небесах.

– Вместе с моей. Как вы думаете, они там дружат?

Леди и подметальщица улиц? Саманте почему-то так не казалось.

– Возможно, – сказала она.

– Я проснулась однажды утром, и мне сказали, что мама умерла, – на наволочку капнула слезинка, которую тут же стерла Агнес. – А как умерла ваша мама?

– Она заболела, и у нас не было достаточно пищи, вот она и умерла, – на покрытом тряпками холодном полу, прижимая к себе семилетнюю Саманту.

– Как это ужасно!

– Да. Это было ужасно. Моя мама была доброй женщиной и хотела, чтобы я стала такой, как она. Доброй, честной и работящей. Но… – Саманта прервала себя. Вовсе не стоило открывать свое прошлое несчастной плачущей Агнес.

– Вы нравитесь мне, мисс Прендрегаст, – Агнес робко обняла ее.

– Спасибо, дорогая, – Саманта крепче прижала к себе девочку. – Ты мне тоже очень нравишься.

Агнес зевнула.

– Я так устала. У меня болит голова. И живот.

– Знаю, милая, – Саманте не хотелось больше говорить об этом. – Перевернись.

Агнес легла на живот и позволила Саманте помассировать ей спину. Через несколько минут девочка уже мирно спала.

– Бедная малышка, – пробормотала Саманта.

Громкий стук в дверь заставил ее вздрогнуть. Кто еще?

Впрочем, она прекрасно знала, кто это. Только один человек мог так властно стучать в дверь ее спальни. На пороге наверняка стоял полковник Грегори.

Прежде чем открыть дверь, Саманта попыталась успокоиться, напомнила себе, что просто обязана сдерживать свой темперамент, не позволять ему вырваться из-под контроля, иначе те проблемы, от которых она сбежала из Лондона в эту глушь, встанут перед ней вновь.

Выскользнув из постели, она надела голубой фланелевый халат, потуже завязала пояс и только после этого открыла дверь.

На полковнике был черный костюм для верховой езды и высокие черные сапоги. На поясе висели черные кожаные перчатки. Он выглядел точно так же, как в ту, первую ночь, когда Саманта увидела его на дороге. Его синие глаза пылали гневом, а прямые черные брови придавали его лицу поистине дьявольское выражение.

Так он снова решил напугать ее? Саманта почувствовала, как ее охватывает злость. Схватив Саманту за руку, мистер Грегори рывком вытащил ее в коридор и закрыл за ней дверь.

– Где моя дочь Агнес? – требовательно спросил он.

Полковник отлично знал ответ. Он наверняка видел девочку, мирно спящую в ее постели, но если ему нравится играть в глупые игры, что ж, пускай! Знавала она противников и поопаснее.

– Она спит в моей постели, полковник, – сказала Саманта, глядя ему прямо в глаза. – И знаете почему?

– Потому что моя гувернантка не способна подчиняться даже самым простым приказам.

– Потому что ее отец не справляется со своими обязанностями.

Его зрачки расширились, затем снова сузились.

– О чем это вы, черт побери?

– Этот ребенок, – Саманта махнула в сторону двери, – эта девочка, ваша дочь, не понимает, что с ней происходит.

Надо отдать ему должное, на лице его появилась неподдельная тревога.

– И что же с ней произошло?

Саманта не собиралась щадить его.

– Сегодня ночью она стала девушкой.

Полковник смотрел на нее, явно ничего не понимая.

Обманчиво спокойным тоном учительницы, объясняющей урок, Саманта медленно произнесла:

– У вашей дочери начались месячные кровотечения.

От неожиданности полковник вздрогнул.

– Мисс Прендрегаст! Мне не подобает обсуждать с вами подобные темы!

Да как он смеет?

– А с кем же прикажете мне это обсуждать? Вы ведь ее отец. Вы претендуете на то, что отвечаете за все, что происходит с вашими дочерьми. Но при этом игнорируете такой важный вопрос! А ведь им предстоит пройти через это всем по очереди!

Рот его непроизвольно приоткрылся, затем закрылся. Впервые с того момента, как они встретились, полковник явно не знал, что сказать.

– Я ничего не игнорирую, – наконец выдавил он из себя. – Ничего, что касается моих дочерей. Но ведь это… естественное явление, и я был уверен, что об этом рассказал им кто-нибудь из их учителей.

– Этого не было в расписании, – почти прорычала Саманта, прислоняясь к стене и складывая на груди руки. Она едва сдерживалась, чтобы не схватить его за плечи и не встряхнуть как следует. – Женщины ничем не лучше мужчин. Им тоже не нравится объяснять ребенку, что скоро закончится его беззаботное детство. А тело созреет для взрослой жизни, и кое-что в этой взрослой жизни весьма неприятно и даже болезненно. И как посмели вы предположить, что кто-то другой возьмет на себя эту ответственность?

– Мисс Прендрегаст, вы разговариваете со мной непозволительным тоном!

Твердая решимость Саманты оставаться спокойной окончательно покинула ее.

– Мне приходится делать это, мистер Грегори. Кто-то должен был поговорить с вами именно в таком тоне. Вы живете в свое удовольствие. Скачете где-то всю ночь, не подозревая, что ваши дочери волнуются о вас, не зная ни о том, что горничные составляют заговоры против гувернанток, в которые вовлекают детей, ни о кашле Кайлы, ни о страхах Мары, ни о ночных кошмарах Вивьен, ни о том, что происходит с Агнес. Вы считаете высшим проявлением заботы то, что обедаете вместе со своими детьми, но при этом разговор за столом превращается по вашей милости в тот же урок по выбранной вами теме.

– Дети с пользой проводят время, – полковник отступил на шаг назад.

– Вы не знаете своих детей и делаете все для того, чтобы они не могли поговорить с вами. Вы не позволяете им поделиться с вами своими страхами, своими надеждами, не даете им спросить вас, как им расти дальше. Вы никогда не признаете, что не правы, никогда не признаете, что не все на свете вам известно. О да, вы знаете все о том, какие виды рыб водятся в озерах Кумберленда, но ничего – о собственных детях. Вы уезжаете каждую ночь гоняться по лесам за бандитами, – она указала на дверь. – И вам невдомек, что пора уже остаться дома. С собственными детьми.

– Мисс Прендрегаст! – он протянул к ней обе руки, словно собираясь схватить за плечи, но вовремя остановился и оперся ладонями о стену по обе стороны от ее головы. Глаза его горели. Грудь тяжело вздымалась. – Вы можете собирать вещи. Утром вы покинете мой дом.

Саманта указала на дверь своей спальни. Палец ее дрожал.

– Агнес думала, что она умирает, – голос тоже дрожал.

Полковник перевел дыхание. Лицо его вдруг густо покраснело, потом побледнело.

– Она думала, что истечет кровью до смерти. Если вы считаете, что я рассказала ей слишком много и недостойна больше работать на вас, дело ваше, я не могу вас остановить. Но, полковник, такой момент наступит в жизни каждой из ваших дочерей. Думаю, Вивьен осталось до этого всего несколько месяцев. Вам нужен кто-то, кто подготовит их к испытаниям. Объяснит, что значит быть женщиной. Пройдет всего несколько лет, Агнес встретит человека, который полюбит ее и захочет на ней жениться. И ей придется рассказать о первой брачной ночи, о рождении детей и о других вещах, которые кроются за волшебной сказкой о любви. Вы способны сделать это, полковник Грегори? – Она наклонилась к нему так близко, что он чувствовал весь жар ее гнева. – Вы действительно способны это сделать?

Глаза его сверкали гневом. Руки дрожали.

– Вы никогда не знаете, когда вам нужно заткнуться, черт побери!

И вдруг губы его жадно впились в ее губы.

Саманта была слишком поглощена своей речью, чтобы сразу понять, что происходит. Затем словно молния озарила ее сознание. Полковник Грегори целует ее!

Гнев, смущение, изумление – ворох чувств подхватил и закружил ее. Она попыталась отстраниться, но сзади была стена. Саманта прижала руку к его горлу в том месте, где начинался галстук.

– Вы сумасшедший? – прерывающимся голосом прошептала она.

– А как вы думаете? – И мистер Грегори снова целовал Саманту.

Наверное, она тоже сошла с ума, потому что ей нравились его поцелуи.

Весь дом спал. Не было никого, кто мог бы их увидеть. Никого, кто мог бы помешать. И это нравилось ей.

Плохо, очень плохо!

Саманта вновь попыталась отстраниться.

– Мы не должны этого делать.

– Не должны, – согласился мистер Грегори, но даже не подумал отодвинуться.

– Вы – тот, кто вы есть, и я – тоже. И все это неправильно.

– Да, да. – Лицо его было близко, слишком близко. От него пахло портвейном – терпкий, сладкий запах, тот же, что ощутила Саманта, сделав первый глоток. Она чувствовала щетину, пробивавшуюся на его подбородке, видела его губы, такие чувственные, такие…

«Я совершила в своей жизни много сумасбродных поступков, но этот – хуже всех».

Потянув за концы шейного платка, Саманта снова привлекла его к себе. Руки его все так же упирались в стену по обе стороны от лица Саманты, а тело прижималось к ее телу. Если стоять спокойно, может быть, ему скоро надоест ее целовать. Но пока губы его ласкали уголки ее рта, Саманта жадно вдыхала запахи кожи и алкоголя.

Глаза ее сами собой закрылись, и перед сомкнутыми веками замелькали яркие разноцветные круги. Она чувствовала под пальцами, как бьется на его шее пульс, и сердце Саманты билось в унисон.

Так вот почему целуются мужчины и женщины! Чтобы видеть, чувствовать, узнавать друг друга таким удивительным образом. Она могла бы простоять вот так всю ночь и не устала бы от его нежности.

Теперь он ласкал ее губы языком.

Саманта открыла глаза и удивленно посмотрела на мистера Грегори. Она потянула его за запястье, большое и сильное, с черными волосками. Надо освободиться, и как можно скорее.

– Открой, открой губы, – прошептал он. Саманта не понимала его.

Уильям смотрел ей прямо в глаза. Лицо его было так близко, Саманта видела каждую ресницу вокруг потрясающих синих глаз.

– Вот так, – прошептал он, и веки его снова сомкнулись. А язык властно проник ей в рот.

Теперь Саманта понимала, что первый поцелуй был лишь прелюдией, и только теперь Уильям целовал ее по-настоящему, и она чувствовала себя… изменившейся. Такого не было с ней еще никогда. Саманта не была больше уверенной в себе, независимой женщиной, какой заставила ее стать жизнь, она чувствовала слабость и одновременно ликование в объятиях этого мужчины, и ей нравилось быть слабой. Кровь стучала у нее в висках, перехватывало дыхание. Только стена за спиной не давала ей упасть. Саманте захотелось, вдруг ответить на его страстный поцелуй.

Она не знала и никогда не хотела знать, как это делается. Но рядом с ним… его сила покоряла ее. А воображение рисовало сцены, в которых они были вместе. Тела их сплетались, а руки его касались тех мест, которых не касался до сих пор никто. Саманта представляла, как будет выглядеть Уильям без одежды. Представляла, как он будет делать с ней все то, что она всегда презирала и отвергала. Потому что это не приносило женщинам ничего, кроме горя. И звуки, сопровождавшие близость мужчины и женщины, всегда казались ей неприятными и неприличными. Но когда она представляла, как все это будет делать с ней Уильям, ей становилось приятно, словно щеки ее касался мягкий мех.

Он был нежным и в то же время настойчивым. Он продолжал и продолжал целовать ее, побуждая ответить, разделить овладевшую им страсть.

Грудь ее сладко ныла, Саманта сомкнула бедра, стараясь избавиться от непонятного ощущения неловкости. Ей хотелось, чтобы все это прекратилось, и в то же время хотелось продолжать до бесконечности. Ей хотелось прижаться к его большому сильному телу, но остатки здравого смысла заставляли ее по-прежнему прижиматься к стене. Рука его, за которую держалась Саманта, вдруг задрожала. Саманта ответила на его поцелуй, неловко и смущенно, и в то же время со всей страстью, которую испытывала. И чем дольше длился поцелуй, тем безрассуднее отдавались они во власть желания.

Саманте хотелось, чтобы он сказал ей что-нибудь. Она хотела услышать…

Вдруг Саманта с тихим вскриком отвернулась от него, все тело ее напряглось.

Полковник Грегори выпрямился.

– В чем дело? Что не так?

– Мне показалось, я слышала, как захлопнулась чья-то дверь.

Полковник оглядел коридор.

– Это все ваше воображение.

Схватив Саманту за плечи, он снова склонился к ней. Но момент безудержной страсти уже миновал для них в эту ночь.

– У вас такие… необычные глаза, – хрипло произнес Уильям.

– Просто карие. Цвета грязи на дороге, – Саманта сама не понимала, что говорит.

– Нет же, сегодня они цвета меда, золотистые глаза, огромные и испуганные. – Взяв Саманту за подбородок, он поднял к себе ее лицо. – Знаете ли вы, что у вас очень выразительные глаза?

Саманта молча покачала головой.

– Я могу прочесть в ваших глазах ваши мысли.

– О нет! – испуганно воскликнула девушка. Слишком часто мысли ее были о нем и только о нем, и это были отнюдь не целомудренные мысли. Саманта отвела глаза.

Мистер Грегори усмехнулся:

– Вы могли бы соблазнить меня одними лишь своими глазами.

Встревоженная, Саманта снова посмотрела на него.

– Я не хотела…

– Я знаю. Этот поцелуй был ошибкой.

– Да. Конечно. Ошибкой.

Но, произнося все это, Уильям продолжал гладить ее плечи.

– Мы не должны больше этого делать.

– Нет. Никогда. – Саманта смотрела на свои босые ноги, стоявшие на холодном полу. Никогда еще она не ощущала так отчетливо каждую клеточку своего тела. И она никогда раньше не целовала полковника Грегори. Хотя сейчас ей казалось, что она всегда хотела этого где-то в тайных уголках своей души.

Но одно дело хотеть, другое дело делать это. Так долго и так дерзко. И ведь ей понравилось, еще как понравилось! И полковник прочел это по ее лицу.

Как она теперь посмотрит ему в глаза при свете дня? Ведь даже сейчас она не могла найти в себе силы взглянуть на него.

– Так о чем мы говорили… до этого? – голос его по-прежнему срывался. И в словах его ясно звучали нежность и симпатия.

При звуках его голоса сладкая дрожь охватывала Саманту. Но она должна, просто обязана прекратить это.

– До… до этого вы велели мне покинуть ваш дом, – Саманта от души надеялась, что он не замечает ее босых ног. Леди Бакнел не учила ее тому, как вести себя, стоя перед мужчиной босиком, но если женщине не полагалось без должных церемоний обнажать перед мужчиной даже руку, то босые ноги – это, должно быть, верх неприличия. – Вы хотели, чтобы я отправилась собираться немедленно?

– Нет, нет! То есть… я погорячился, – он закашлялся. – Я сказал то, чего не должен был говорить.

Подняв наконец голову, Саманта увидела, что полковник с легкой улыбкой на губах рассматривает ее босые ноги.

Саманта постаралась встать так, чтобы ничего не было видно из-под халата, и только тут ей пришло в голову, что под халатом на ней ничего нет, кроме ночной рубашки. Конечно, халат был крепко завязан, и полковник не смог бы ничего разглядеть Но сама мысль о том, что она стоит тут рядом с ним, почти обнаженная, и он может в любой момент, подняв подол ее халата, коснуться ее кожи, заставила ее вздрогнуть и сжать покрепче колени. Ведь если бы он сделал это, то тут же понял бы, какое наслаждение доставляют ей его прикосновения, как она тает в его объятиях.

– Я хотел бы, чтобы вы остались. Если, конечно, вы согласитесь забыть о моих словах.

Саманта молчала. Полковник Грегори выпрямился и убрал руки со стены, затем сделал шаг назад.

– И не волнуйтесь по поводу того, что произошло только что. Я больше не позволю себе ничего подобного. Я понимаю, как неприлично навязывать свое внимание девушке, которая работает на меня. Не представляю, что на меня нашло.

Кровь бросилась Саманте в лицо. Она-то прекрасно представляла себе, что на него нашло, и при мысли об этом ей становилось неловко.

– Но вы не навязывали мне… Я могла закричать или…

– Тем не менее абсолютно очевидно, что вы – юная леди, не имеющая опыта в подобных делах.

– Неужели мой поцелуй был так плох? – выпалила Саманта, прежде чем успела понять, что делает.

– О нет! – Уильям коснулся пальцами ее губ.

Саманта боролась с желанием поцеловать его пальцы.