355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Кристин Хармель » Жена винодела » Текст книги (страница 2)
Жена винодела
  • Текст добавлен: 26 ноября 2021, 11:01

Текст книги "Жена винодела"


Автор книги: Кристин Хармель



сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

Инес надеялась, что они с Мишелем будут ездить в Реймс в гости к друзьям, но, хотя город находился от Виль-Домманжа в каких-нибудь сорока минутах езды на автомобиле, он с таким же успехом мог находиться в другой стране. Бо́льшую часть дней Мишель был занят от зари до зари, а отпускать Инес одну на машине не любил. По сути, она оказалась заперта в доме, который не ощущала своим.

Конечно, уже при первом посещении «Мезон-Шово» Инес познакомилась с могучим темноволосым Тео и его женой, элегантной и сильной Селин, но подружиться с ними, как она надеялась, ей не удалось. Тео, погруженный в работу, мог вообще не показываться неделями, а Селин была такой же серьезной и немногословной, как Мишель. И при попытках Инес поделиться с ней новостями или сплетнями из города еще больше замыкалась.

Теперь, когда на горизонте громыхала война, Инес особенно остро ощущала свою оторванность от всех. В глубине погребов ей и Селин следовало бы поделиться друг с другом своими страхами перед надвигающимся будущим. Но женщины работали молча: тишину нарушали только их шаги да тихий звук, с которым ящики опускались на новое место.

Глава 4
Июнь 1940
Селин

Через несколько дней после того, как немцы полностью оккупировали Шампань, утром в пятницу Тео с пылающим лицом вбежал во флигель, где жил вместе с Селин.

– Добрались-таки до Виль-Домманжа, – выпалил он. – Немцы. Быстро.

Селин охватил страх. Она понимала, что рано или поздно это произойдет, что немцы, вторгшиеся меньше недели назад, успели уже отметиться грабежами в нескольких окрестных городах, но простодушно надеялась, вдруг их деревеньку не заметят. Глупо, конечно, – завоевателей не могли не привлекать темные погреба под холмами, хранящие бесчисленное множество бутылок с прекрасным шампанским. А что, если они явились не только за вином? Вдруг им известно, что Селин наполовину еврейка?

– Мне спрятаться?

– Они не за тобой, – коротко бросил Тео, и его темные брови сдвинулись к переносице. – Такое сейчас во всех винодельнях. Они не тронут нас, пока мы будем делать, как они скажут. Пошли, Селин, нас зовет Мишель.

Селин не могла ответить «нет» – слишком многим они с Тео были обязаны Мишелю. Четыре года назад, когда Тео, только что женившийся на Селин в Нюи-Сен-Жорже, предложил услуги главного винодела в «Мезон-Шово», несколько крупных производителей в Реймсе уже отказали ему из-за того, что он учился своему делу не в Шампани, а в Бургундии. А Мишеля «родословная» не волновала. – Я вижу, – сказал он, изучив рекомендации Тео и проведя с ним несколько сеансов дегустации и купажирования, – что вы опытный винодел и сотрудничество с вами сделало бы честь любому дому.

И Тео был принят. Мишель предложил ему в счет зарплаты поселиться вместе с Селин в домике его предшественника, всего в сорока пяти метрах справа от главного дома. Тео согласился, а новый хозяин и дальше осыпал супругов Лоран немыслимыми щедротами. Он относился к ним как к членам своей семьи, нередко приглашая их на воскресные обеды и даже на праздничные торжества в большом главном доме. Какое-то время Мишель и Тео были почти как братья, но с сентября, с объявления войны, Селин стала замечать, что они постепенно отдаляются друг от друга. Тео пытался делать вид, что ничего не происходит, а Мишель был полон решимости смотреть в глаза будущему, пусть даже пугающему и неопределенному. Селин никогда не сказала бы этого вслух, но понимала, насколько Мишель прав, а ее муж недальновиден.

С колотящимся сердцем и липкими от пота ладонями Селин пригладила волосы и заставила себя улыбнуться. Она собиралась отправиться вместе с Тео на один из ближних виноградников осматривать ранние почки и уже оделась по-рабочему – в сапоги, саржевые брюки и белую хлопчатобумажную блузку на пуговицах. Но виноградник, очевидно, откладывался.

– Очень хорошо, – сказала она Тео. – Идем.

Тео схватил ее за руку, слишком сильно сжав пальцы, и потянул за собой на улицу. По дороге, меньше чем в километре от них, двигался, приближаясь, небольшой караван военных грузовиков, окутанных клубами пыли. В дневной тишине нарастал шум моторов – низкое, монотонное гудение, не сулящее ничего хорошего.

– Merde[5]5
  Дерьмо (фр.).


[Закрыть]
, – пробормотал Тео. – Быстрее, чем я рассчитывал.

И оба ринулись в главный дом. Дверь была уже открыта, прямо за ней стояли с побледневшими лицами Мишель и Инес.

– Что нам делать? – проговорила Инес, как только Тео и Селин перешагнули порог. Непричесанная, с растрепавшимися непокорными каштановыми волосами, посреди полной сумятицы, она умудрялась оставаться такой же хорошенькой и изящной в своих черных босоножках на высоком каблуке и длинном голубом платье с высокой талией. – Надо что-то делать! – Инес посмотрела на Тео, на Селин, снова на Мишеля. Прижала ладони к щекам, убрала, провела ногтями от запястья до локтя по одной и по другой руке, как будто не знала, чем их занять.

– Подождем, – ответил Мишель и закрыл дверь. В просторной полутемной прихожей стало тихо. – Подождем и посмотрим, что им нужно.

Не прошло и минуты, как снаружи раздался визг тормозов и резкие мужские голоса вперемешку с грубым хохотом. Затем в дверь громко застучали.

– Спокойно, – напомнил Мишель остальным и распахнул дверь навстречу незваным гостям. Со своего места Селин видела троих стоящих на ступеньках немцев – все в полном обмундировании, двое с автоматами, – а позади них еще полдюжины. Все молодые, лет двадцати с небольшим, за исключением широкоплечего мужчины впереди – тому было на вид под сорок. Его рука застыла над кобурой с пистолетом, висевшей на бедре.

– Здравствуйте, – спокойно сказал Мишель, как будто каждый день впускал в дом оккупантов. – Чем мы можем вам помочь?

– Помочь? – фыркнул немец постарше. – Вы поможете нам, если покажете вход в ваши погреба с шампанским.

Мишель ответил не сразу, и те несколько секунд, которые длилась пауза, Селин рассматривала мужчину. Он был высок, темноволос, с усиками карандашом, маленькими глазками и изящными, почти благородными чертами лица, принявшего сейчас насмешливое выражение. На форменном кителе защитного цвета с жестким черным воротничком сияли бронзовые пуговицы, медали и нацистские знаки отличия, талию охватывал коричневый кожаный пояс, а из-под серых брюк выглядывали начищенные до зеркального блеска черные сапоги. Несмотря на утреннюю жару, нигде не было ни складочки. Офицер, поняла Селин, он командует остальными. Его чистое французское произношение выдавало определенный уровень образования и воспитания.

– Разумеется, – по-прежнему спокойно ответил Мишель. – Могу я поинтересоваться, что именно вы ищете?

– Не можете.

Мишель и Тео переглянулись, после чего Мишель отступил, пропуская солдат, будто почетных гостей, и повел их через дом к задней двери. Только тут Селин сообразила, что ведущая в погреба дополнительная лесенка, устроенная прадедом Мишеля прямо в кухне, загорожена большим шкафом. Значит, Мишель с Тео, который шел в нескольких шагах позади, направляются к главному входу – высокой резной деревянной двери, вделанной в каменную стену между садом при доме и виноградниками. Оборудуя подземные туннели, способные соперничать с хранилищами крупнейших домов шампанских вин, прапрадед Мишеля постарался придать входу в них максимально внушительный вид.

Мишель оглянулась на Инес и Селин.

– Оставайтесь здесь.

Но офицер твердой рукой взял его за предплечье, тоже посмотрел на женщин и улыбнулся. В этой холодной улыбке Селин почудилось что-то волчье, пробирающее морозом до костей.

– Нет, – сказал немец. – Женщины пойдут с нами.

Инес схватила Селин за руку, переплетя свои детские пальчики с ее, более длинными и тонкими; Селин не сопротивлялась. Вдвоем они прошли вслед за мужьями сквозь массивную дверь и, стуча каблуками, спустились по узким ступеням; звук их торопливых шагов напоминал дробь дятла. Оказавшись в первом подвале, заполненном бутылками, один из солдат присвистнул от восхищения, а другой подтолкнул его сзади и сказал по-немецки:

– Пошли скорее, это все ерунда по сравнению с «Вдовой Клико-Понсарден».

Селин знала немецкий от матери, выросшей близ германской границы, но виду не подала. Пусть немцы думают, что она их не понимает: хоть небольшое, но преимущество.

– Ну, – спросил офицер, подозрительно осматриваясь, – где у вас здесь тысяча девятьсот двадцать восьмой? А тридцать четвертый?

– У нас от каждого урожая осталось лишь по сотне с чем-то бутылок. – Мишель выдержал взгляд офицера. – Следуйте за мной, я покажу.

Офицер сощурился, но ничего не возразил, и Мишель повел отряд дальше по главному проходу. В одном из подвалов слева он, как помнила Селин, нарочно оставил несколько стеллажей с лучшими винами: полное отсутствие выглядело бы подозрительно, а малое количество можно объяснить тем, что основной запас распродан.

– Вот, – Мишель показал рукой в сторону хранилища. – Прямо на полу, с правой стороны.

– Гм. – Офицер сделал знак одному из солдат, приподнял вместе с ним секцию и наугад вытащил бутылку. В ней действительно было ценнейшее коллекционное шампанское 1928 года; ее родные сестры тихо лежали позади статуи Девы Марии, приютившейся в стенной нише. – Где остальное? – Рука офицера вновь угрожающе зависла над пистолетом, он пристально смотрел на Мишеля.

– Почти все распродано. Вы же знаете, двадцать восьмой год был очень хорошим, высокий спрос. И тридцать четвертый тоже. – Брови Мишеля сдвинулись. Селин и не подозревала, что он так замечательно умеет играть. – Пожалуйста. Забирайте все, что у нас есть. Я не стану спорить.

Офицер сделал знак паре своих солдат, и те принялись вынимать бутылки.

– Достаточно. Теперь ступайте.

– Да-да, конечно. – Мишель взял за руку Инес и заспешил назад к лестнице. Селин и Тео последовали за ними. В полном молчании все четверо поднялись наверх, пересекли сад, прошли в кухню главного дома. А как только они оказались там, Инес громко возмутилась:

– Мишель, ты практически поблагодарил их за грабеж!

– Инес, – устало возразил Мишель, – а что еще я мог сделать? Повсюду бесчинства. Мы должны как-то планировать будущее, а если они подумают, что мы что-то прячем, то просто-напросто взорвут наши погреба.

– Но разве обязательно было так им… покоряться? – Негодующий голос Инес звенел на октаву выше обычного. – Это наша собственность!

– Инес! – Прежде Селин не слышала, чтобы Мишель повышал на кого-то голос. Он взъерошил пальцами волосы, а Инес смотрела на него глазами раненой зайчихи. – Дорогая, – это прозвучало несколько спокойнее, – сегодняшний визит был самым опасным. Сейчас период анархии, уже через несколько дней немецкие власти станут контролировать своих людей. Нам просто надо каким-то образом пережить это время.

Инес уже раскрыла рот, чтобы возразить, но ее перебил мужской голос:

– Похоже, вы, французы, умнее, чем кажетесь.

Все оглянулись. В дверном проеме стоял немецкий офицер, от сигареты в его руке лентой вился дымок, отчетливо вырисовывавшийся на фоне яркого солнца. – Ваше дело одно – подчиняться. Verstanden?[6]6
  Понятно? (нем.)


[Закрыть]

Никто не ответил, пауза затягивалась. В конце концов Селин решилась и сказала за всех:

– Да, господин офицер, нам все ясно. Мы не доставим вам беспокойства.

Офицер слегка улыбнулся, и выражение его лица показалось Селин еще более угрожающим и зловещим. Хотя, возможно, ей просто стало неприятно от того, как он ее рассматривал, – словно только что заметил. Взгляд офицера задержался на верхней пуговице блузки, – Селин чуть не вздрогнула, и ей захотелось сжаться в комочек, – потом вновь скользнул на лицо.

– Рад это слышать.

Селин с трудом сглотнула, а офицер обратился к Мишелю.

– Что у вас в том домике? – он показал на флигель, где жили Тео и Селин. – Мои люди желают его осмотреть.

Спустя час оба дома были опустошены, а из погребов вынесены десятки ящиков лучшего шампанского «Мезон-Шово». По настоянию Мишеля никто не пытался протестовать, когда солдаты вытаскивали мебель, снимали со стен старинные ковры, забирали из кладовых хлеб, банки с вареньем, жестянки с кофе. Они хватали все – кресла, одеяла, матрасы, – вытащили даже дедовские напольные часы, больше сотни лет стоявшие в гостиной. Куча награбленного громоздилась перед главным крыльцом прямо на клумбе с красными пионами, за которыми Инес упрямо продолжала ухаживать, как ни убеждал ее Мишель отвести всю пригодную почву под огороды. Теперь это вряд ли имело значение.

На самом верху Селин заметила потертое стеганое одеяло, которое сшила ей мать к их с Тео свадьбе, и внезапно ощутила ярость. Зачем оно солдатам – ведь ночи в середине июня теплые? Нет, они грабят ради грабежа. Селин сморгнула слезы; она понимала, что потеря мебели и консервов, которые помогли бы им продержаться зиму, должны огорчать ее сильнее, но одеяло было едва ли не последним, что осталось у нее на память от матери.

Наконец солдаты, забрав все мало-мальски ценное из дома и флигеля, приступили к погрузке. Офицер в это время прохаживался перед машинами, заложив за пояс большие пальцы рук.

– Когда нам понадобится еще шампанское, мы снова приедем. – На усах у него виднелись прилипшие крошки, а на правой стороне подбородка – пятно от желе. – Все, что у вас есть, теперь принадлежит Германии.

Мишель, кашлянув, плотно сжал губы. Офицер внимательно посмотрел на него и добавил с угрозой в голосе:

– Wir werden uns wiedersehen.

Никто ему не ответил. Офицера, казалось, веселило, что его не понимают. Селин снова постаралась не выдать себя. Взгляд офицера опять остановился на ней и задержался так надолго, что она почувствовала, как напрягся рядом с ней Тео, но ей удалось ни разу не сморгнуть и не дернуться до тех пор, пока немец не повернулся на каблуках и не зашагал прочь.

Потом солдаты, так же быстро, как приехали, забрались в свои грузовики, куда перед тем уложили добычу, и укатили с гиканьем и воплями. Когда все наконец смолкло и караван пропал из вида, Инес закричала, почти в истерике:

– Что он сказал? – Наступившая тишина была гнетущей и зловещей. – Кто-нибудь знает, что он сказал?

– Сказал, что мы еще встретимся, – ответила Селин. Впрочем, чтобы понять, что имел в виду офицер, перевода не требовалось, – угроза в его словах слышалась слишком отчетливо. Селин чувствовала, как даже под жарким солнцем Шампани кровь у нее леденеет в жилах.

Глава 5
Июнь 2019
Лив

– Тебе необходимо это прекратить, – сказала бабушка Эдит.

Лив повернулась в изумлении. Она смотрела в иллюминатор на темное небо над Атлантикой, пытаясь понять, когда над восточным горизонтом покажутся первые лучи рассвета, и не подозревала, что бабушка перевела спинку своего кресла в вертикальное положение и в приглушенном свете салона первого класса пристально рассматривает внучку. Уже несколько часов они летели рейсом «Дельты», но Лив так и не уснула, хотя шикарное кресло, раскладывающееся в полноценную кровать, оказалось даже удобнее, чем она предполагала.

– Я не знала, что ты тоже не спишь. – Лив положила ладонь на бабушкину руку – холодную, покрытую гусиной кожей, – и машинально потянулась за одеялом, которое соскользнуло бабушке на колени.

– Не надо, – остановила ее бабушка Эдит. – Со мной все хорошо. А вот с тобой – нет. Ты раскисла.

– Не раскисла. Просто грущу.

– Об этом никчемном Эрике?

– О том, – Лив постучала по ногтю большого пальца, – что я теперь не понимаю, кто я.

– Ради бога, Оливия, надеюсь, ты не имеешь в виду, что привязалась к этому ничтожеству? Когда умер твой отец, твоя мать меняла мужей как перчатки, но ты, по-моему, не такая.

Лив посмотрела на нее:

– Нет, просто все это настолько меня ошеломило, что я еще не совсем пришла в себя. Мне сорок один год, у меня ни мужа, ни детей, ни работы. Не думала, что до такого доживу.

– Ну, да, если позволить Эрику все у тебя отобрать, победа останется за ним. – Бабушка Эдит покачала головой и нажала кнопку вызова. – Поистине жестокое разочарование.

Подошла стюардесса, явно спросонок, – тушь смазана, волосы прилипли к щеке. Но бабушку Эдит это не смутило: она сухо потребовала принести джин-мартини и соленые крендельки. Лив прикусила губу. Стюардесса доставила заказ в мгновение ока, зевнула и вопросительно посмотрела на Лив, но та лишь поежилась. Наверное, никому не под силу сладить с миниатюрной нестареющей француженкой, хлещущей алкоголь, словно американский рекламщик 1960-х.

– Так на чем мы остановились? – спросила бабушка Эдит, сделав немаленький глоток коктейля – уже третьего с начала полета. Секрет ее долголетия определенно заключался в том, что она регулярно проспиртовывала собственную печень. – Ах да, на твоей меланхолии. Мать всегда говорила, что женщине нельзя жаловаться, а надо решать проблемы самостоятельно. По-моему, очень хороший совет, хотя, признаться, я не всегда ему следовала.

– При всем уважении к твоей матери, бабушка Эдит, может ли быть, что ей приходилось сталкиваться с такими проблемами, как бесплодие и муж, которому стал противен ее вид?

– Нет, дорогая, ей довелось иметь дело всего-навсего с гибелью брата на Первой мировой, чудовищными обстрелами каждую ночь и моим отцом, который вернулся из-под Вердена наполовину слепым и срывал злость на ком попало.

Лив посмотрела на нее с изумлением:

– Бабушка, прости меня. Я и представить себе не могла, сколько всего пришлось пережить вашему семейству.

– Ну ладно, некоторые темы лучше не трогать. Просто многие теряют больше, чем могли вообразить, и все же находят способ жить дальше. – Она снова подняла свой бокал (рука у нее заметно дрожала), посмотрела на Лив, а потом ее взгляд устремился куда-то вдаль. – Я его нашла, Оливия. И ты тоже должна.

Хотя не было еще и восьми утра, Париж кипел. Шофер петлял по узким улочкам Седьмого округа, а Лив смотрела в окно – на булочные, где уже толпился народ, на цветочные прилавки, на которых продавцы расставляли товар, на сыры, громоздящиеся в витринах фромажери. Она опустила стекло и сделала глубокий вдох, вбирая в себя смешанный аромат свежеиспеченного хлеба, легкого сигаретного дымка и цветов – чисто парижское сочетание. Эти запахи, знакомые Лив с детства, могли бы привести ей на память счастливые картины того, как она, маленькая, бегает по саду Тюильри, а следом прогуливается бабушка, держа сигарету двумя тонкими пальцами.

Вместо этого в нее запустило когти более свежее воспоминание – о поездке в Париж тринадцатилетней давности вдвоем с Эриком, сразу после того, как он сделал ей предложение. Лив замучила бы совесть, выйди она замуж без согласия бабушки Эдит. Предполагалось, что это простая формальность, но бабушка по каким-то своим, непостижимым для Лив, причинам с порога невзлюбила Эрика. И не очень понравилась ему – в первое же утро в Париже он сказал Лив, что старушка чересчур шикует.

– Я думаю, – возразила Лив, – что она просто живет так, как ей удобно, и все. Кроме того, ты ведь знаешь, как она всегда ко мне щедра.

Эрик закатил глаза.

– Ну, да, ей, должно быть, приятно купаться в деньгах, которые она на самом деле не заработала.

– С чего ты это взял? Мы же не знаем, откуда у нее деньги.

– А тебе это не кажется странным?

Лив пожала плечами:

– Нет, только старомодным. Она всегда говорит, что обсуждать финансы – это вульгарно.

– Ну, как бы то ни было, она не считает, что я достоин хотя бы цента из ее богатства.

– Что?

– А разве этот брачный контракт – не ее идея?

Разумеется, на брачном контракте настояла именно бабушка Эдит. Лив не видела в нем смысла, но, чтобы сохранить мир, уступила бабушкиному желанию, тем более что та взяла на себя все расходы по свадьбе.

– Слушай, какая разница? Ведь мы вряд ли разведемся. Я люблю тебя.

Позднее Лив воспользовалась моментом и, когда Эрик пошел в душ, спросила бабушку:

– Все-таки он тебе понравился, а?

Бабушка медленно подняла глаза, встретилась взглядом с Лив и, помолчав, ответила:

– Нет, не очень.

– Но вы едва знакомы! Откуда такое предубеждение?

– Многолетний опыт, дорогая. Что знаю, то знаю.

– Ты ошибаешься. И не тебе судить о человеке, которого я люблю.

– Должен же кто-то выступить голосом разума, – ответила бабушка Эдит, не отводя взгляда. – А твоя мать слишком занята флиртом со своими кавалерами, чтобы высказаться.

– Может быть, она просто больше уважает мою точку зрения?

– Или до сих пор не поняла, что влечения сердца ослепляют и толкают на неразумные поступки вас обеих. – Бабушка Эдит спокойно пожала плечами, покуда внутри у Лив все кипело. – Но это твоя жизнь. Выходи за него, если хочешь, только не говори, что я тебя не предупреждала.

Теперь, почти через полтора десятка лет, эти слова по-прежнему отдавались в ушах у Лив.

– Бабушка Эдит? – тихо проговорила она, когда машина свернула вправо, на улицу Фабер, и впереди засверкал золотом купол Дома Инвалидов.

– А?

– Как тебе удалось так быстро раскусить Эрика, когда я привезла его сюда знакомиться с тобой?

– Ты и в Париже все еще думаешь о нем? – Бабушка неодобрительно хмыкнула. – Отпусти его.

– Я отпустила, – ответила Лив. – Честно. Только не понимаю, как получилось, что я столько лет заблуждалась на его счет, а ты с первого взгляда поняла, что он собой представляет.

– На самом деле, Оливия, – бабушка Эдит чуть переменила позу, и Лив заметила влагу в ее глазах, – здесь нет твоей вины. Пока ты молода, ты видишь только будущее. А становясь старше, начинаешь видеть прошлое. – Она отвернулась к окну и долго молчала, а потом добавила дрожащим голосом, какого Лив никогда раньше не слышала: – Прошлое умеет показывать все в правильном свете, хочешь ты того или нет.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю