Текст книги "Снова домой"
Автор книги: Кристин Ханна
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]
Энджел внимательно посмотрел на Тома, на его полное, распухшее от лекарств лицо, на плохо сидящую пижаму, скрывавшую шрамы на теле. Затем посмотрел в усталые глаза Тома – и у него возникло ощущение, что он видит в них собственное будущее.
К своему ужасу, Энджел почувствовал, что готов разрыдаться. Он просто не мог припомнить, когда еще испытывал подобное унижение.
– Ох дьявол... – пробормотал он и вытер рукавом пот с лица.
– Я пролил столько слез, сколько, наверное, не всякому ребенку удается выплакать в детстве. Так что об этом не переживай. – Том пододвинулся поближе. – Нужно сосредоточиться на мысли о том, насколько лучше будешь чувствовать себя, когда все останется позади. Я понимаю, это нелегко – так думать, но как только все кончится... Ты поймешь потом... ну, словно тебе выпал огромный выигрыш.
Энджел вздохнул. Ах, как бы ему сейчас хотелось обладать такой простой и незамысловатой верой.
– Со мной так не будет, поверь. Бог ни за что не даст мне другого шанса. – Он криво усмехнулся. – Но роптать на это я не имею никакого права. Я всю жизнь был таким идиотом, ты таких и не встречал, наверно, никогда!
– Не надо так о себе говорить, – перебил его Том. – Нечего замешивать сюда мораль, добро или зло, или искупление грехов. На все это надо смотреть только с медицинской точки зрения... Именно так вот просто. Хороших людей убивают так же часто, как и плохих. Что же касается второго шанса, то могу сказать: всякий человек имеет на него право.
Энджелу хотелось в это верить. Однако он прожил уже достаточно долго, чтобы понять: он закоренелый, отъявленный эгоист. У него дьявольский характер, испытания славой он тоже не выдержал. Ему ни за что не удастся измениться. Он с этим смирился. Да и зачем ему сейчас меняться?! Какой в этом смысл?
Он умирает. Энджел окончательно осознал это, и после того как Том отправился в свою палату, Энджел долго лежал неподвижно, прислушиваясь к себе, к своему дыханию, к каждому новому удару все больше слабевшего сердца. Волна одиночества нахлынула на него. Хотелось, чтобы хоть кто-то посидел с ним возле постели, подержал бы его за руку, утешил, обнадежил.
«Он не такой, как ты, Энджел. Его очень легко обидеть...»
Он вновь припомнил эти слова Мадлен. В своей жизни ему довелось любить лишь двух людей – Фрэнсиса и Мадлен. И он как-то сумел им обоим причинить боль.
Все безумие этой ситуации заключалось в том, что он совершенно не хотел этого, по крайней мере осознанно. Внезапно Энджел задумался о прошлом, о том времени, когда однажды его старший брат • которому было тогда от силы лет восемь, никак не больше, – спрятал Энджела от пьяной матери и попытался (безуспешно, правда) перевести ее гнев на самого себя. Вспомнил, как они, еще совсем маленькими, забирались с Фрэнсисом в свое укромное местечко, расположенное среди деревьев, неподалеку от трейлерной площадки, и делились друг с другом разными мальчишескими секретами.
Куда же все это делось, что случилось с Энджелом с тех пор?..
Он медленно протянул руку, взял телефонную трубку и набрал номер Мадлен, оставленный ею. На третьем гудке включился автоответчик.
Энджел оставил свое послание и положил трубку на рычаг.
Энджел уже почти заснул, когда вдруг услышал звук открываемой двери. Кто-то тихо вошел в палату.
Он с облегчением подумал, что пришла медсестра с очередной порцией лекарств.
Открыв глаза, Энджел увидел высокого мужчину, стоявшего напротив двери. У него были пшеничные волосы, бледная кожа и голубые глаза. Одет он был в серый свитер и потертые джинсы. Энджел не сразу понял, кто бы это мог быть. И внезапно догадался.
– О Господи, – прошептал он. – Неужели ты, Франко?
– Привет, Энджел. – Прошло много лет, но голос его оставался все тем же.
В первую минуту Энджел был в совершенном восторге. Слава Богу, что хоть кому-то еще есть до него дело, хоть одна живая душа пришла его проведать. Затем он вспомнил о Мадлен, о Фрэнсисе и Мадлен, и волна ревности накатила на него, отчего радость сразу померкла. Но через мгновение он уже почувствовал себя виноватым в том, что предал Фрэнсиса, причинил ему столько душевных страданий. Энджел принужденно улыбнулся.
– Так рад видеть тебя, братишка! Как хорошо, что ты нашел время прийти!
Фрэнсис вздрогнул, как от удара. Энджел тотчас же почувствовал себя полным ничтожеством. Но ведь у них иначе и не бывало: о чем бы они ни говорили с братом, Энджел никогда не находил нужных слов.
– Давно ты здесь?
– Я бы не сказал, – Энджел после нескольких неудачных попыток смог наконец сесть на постели. – В Орегоне у меня случился еще один сердечный приступ, и они самолетом доставили меня вот сюда.
– Еще один?! Энджел пожал плечами.
– Врачи говорят, что произошел сбой, просто сбой в работе сердца, но у меня такое ощущение, словно это самый что ни на есть настоящий приступ.
– Но все будет в порядке, я надеюсь?
– Я всегда выкарабкиваюсь, знаешь ведь сам. – Энджел хотел сопроводить свои слова легкой улыбкой, но улыбка не вышла. – Они накачали меня кучей лекарств, для того чтобы перевезти сюда. Еще раз накачают – и отправят домой. Так что не переживай.
Фрэнсис взял стул и сел у кровати. Он выглядел сейчас старше своих тридцати пяти лет, в голубых глазах сквозила грусть, и от этого Энджел чувствовал себя как-то не в своей тарелке. Ведь Фрэнсис всегда слыл неисправимым оптимистом.
– Ну а как твои дела, Франко? Фрэнсис не улыбнулся.
– Ничего себе вопрос! Попробуй ответь так сразу. Столько лет прошло... Что именно ты хотел бы от меня услышать? Что-нибудь вроде «у меня все отлично. А ты как?»
Вот и опять Энджел спросил что-то не то. Он хотел наладить разговор, но у него это никак не получалось. Они с Франко соперничали всю жизнь, по крайней мере Энджел всегда пытался взять верх над Фрэнсисом. И Фрэнсис знал об этом. Он не знал только, как прекратить эту глупую борьбу и просто сказать: «Давай начнем все по-новому».
– Ты уже виделся с ней? – спросил Фрэнсис.
А вот тут уже нечего изображать скромность и притворяться перед Франко. Нечего валять дурака переспрашивая, кого это он имеет в виду.
– Да, я видел ее.
– И?
Энджел изучающе посмотрел на брата: волосы его по-прежнему были светлыми, фигура оставалось стройной и поджарой, как у бегуна-стайера. Да, это был прежний Фрэнсис, безупречный во всем: приятной наружности, честный, с безупречными моральными принципами. С таким мужчиной любой женщине будет спокойно. Он-идеально подходил на роль утешителя для шестнадцатилетней девушки с разбитым сердцем.
При этой мысли у Энджела внутри все вскипело.
– Так что? – переспросил Фрэнсис.
– Что ты пытаешься из меня вытянуть, Франко? Переспал ли я с ней?! Нет, не переспал. А если бы попробовал, то монитор запросто мог сгореть.
В глазах брата сразу появилось выражение отчужденности и явного разочарования. Фрэнсис вздохнул, провел рукой по волосам.
– Да это я и сам понимаю. Знаю, что ...ничего такого не было. Я ведь совершенно не об этом спрашиваю.
Под пристальным взглядом брата Энджел почувствовал себя каким-то гадким насекомым. И самое отвратительное, Энджел понимал, что все эти переживания и мысли существуют лишь у него в голове: Фрэнсис не чувствовал возникшего напряжения, не мучился от возрождения былого соперничества между ними. Но как всегда, в присутствии Фрэнсиса Энджел раскрывался во всей красе: все самое отвратительное в нем вылезало наружу.
– А ты как, спишь с ней помаленьку? – поинтересовался Энджел, ненавидя себя за этот вопрос и одновременно чувствуя, что не может не задать его.
Фрэнсис молча посмотрел на брата. Он молчал долго, и каждая секунда казалась Энджелу вечностью.
– Я священник, – ответил он наконец.
Энджел ощутил сначала огромное облегчение. Затем прилив непонятной гордости. Он вспомнил, как они много раз сидели на ступеньках их трейлера, и Фрэнсис рассказывал о своей мечте сделаться священником.
– Ну что ж, похвально, похвально...
– Как бы то ни было, а все к лучшему. Когда я сделался священником, мать почувствовала, что одно это спишет ей все грехи.
Энджел неожиданно для самого себя улыбнулся. На мгновение ему почудилось, что вернулись старые времена, что они опять стали детьми.
– Ну, если уж она попала в рай, то – черт меня подери!.. Фрэнсис улыбнулся.
– Вот-вот...
– Слушай, а как чувствуешь себя, когда становишься священником, а?
– Отлично чувствуешь. Разве только временами бывает немножко одиноко.
Энджел повнимательнее посмотрел на брата и заметил в его голубых глазах грусть и легкую неудовлетворенность. Он понял – как нередко понимал многие, касавшиеся Фрэнсиса вещи, – понял, что Фрэнсис вновь говорит о Мадлен.
– Ты ведь любишь ее.
Фрэнсис прищурился, затем издал короткий смешок.
– Ты всегда умел читать мои мысли. Да, я люблю ее.
Больно было услышать этот ответ, спокойное подтверждение тому, что и после стольких лет было небезразлично Энджелу.
– И она тебя любит, – сказал он. – Непонятно только, куда ты смотришь и о чем думаешь?
– Она не католичка.
Энджел усмехнулся. Фрэнсис, разумеется, просто ушел от ответа. Раздражение все более овладевало им. «Вот что, – приказал он себе, – сейчас ты наконец заткнешься, и тогда тебе полегчает». Но его уже понесло.
– И чем же вы с ней занимались, когда я смылся? Небось утешал ее как мог?
Лицо Фрэнсиса внезапно сделалось жестким.
– После того как ты смылся, она осталась совершенно одна. Алекс вычеркнул ее из завещания и выбросил из дома. Ей нужен был хоть кто-нибудь рядом!
– И ты оказался тут как тут, – саркастически произнес Энджел.
– Оказался там, где должен был находиться ты! Энджел поморщился.
– Ладно, братец, туше.
Фрэнсис наклонился почти к самому лицу Энджела.
– А что же, скажи на милость, ей, по-твоему, нужно было делать?!
Энджел зажмурился. Он не желал испытывать стыд! Слишком много воды утекло с тех пор. К тому же у Мадлен все сложилось совсем неплохо.
– Она так верила тебе, Энджел, – спокойным голосом произнес Фрэнсис, отодвинувшись. – Мы оба очень в тебя верили.
Энджел почувствовал себя весьма неловко.
– Ну что ж, в жизни и не такое случается. Многие люди, в которых веришь, могут обмануть ожидания.
– Но люди стараются потом измениться, просят прощения, стараются как-то загладить свою вину.
– Только, ради Бога, давай обойдемся без нравоучений! Поздновато мне меняться, извиняться и пытаться загладить свою вину. Все хорошо в свое время. А я уж как-нибудь дотяну свой век таким, какой есть.
– Значит, ты не намерен более видеться с Мадлен?
– Она мой врач.
– Ты отлично понимаешь, что я не это имею в виду. Энджел вскинул голову.
– Слушай, Франко, мне уже все это осточертело. Ты не хотел бы, чтобы я спал с ней, – именно это ты сейчас и пытаешься сказать, но боишься сказать прямо и ходишь вокруг да около. Что, скажешь, я не угадал?!
– Я не хочу, чтобы Мадлен опять страдала. Она такая... хрупкая, легкоранимая.
Энджел вдруг припомнил, какой строгой и неприступной Мадлен выглядела у его кровати совсем недавно, когда выносила ему неутешительный приговор, – и рассмеялся.
– Ну конечно, хрупкая, прямо как китайская ваза.
– Нет же, Энджел, я совершенно серьезно! Ей потребовались многие годы, чтобы как-то оправиться после того, как ты ее бросил. Не разбивай ее сердце второй раз.
Энджел горестно улыбнулся.
– Не волнуйся так, старичок. Если у кого и разбитое сердце, так это у меня.
С печальным вздохом Фрэнсис поднялся со стула.
– Я собираюсь съездить в Орегон, пробуду там до конца месяца. Но мог бы и отменить поездку...
– Если я завтра подохну?! Не беспокойся, со мной будет все в порядке.
– Как только вернусь, непременно навещу тебя. Если, конечно, ты вновь не исчезнешь.
Энджел вздохнул. Неожиданная любовь к брату вытеснила из его груди раздражение. И опять – уже в который раз в жизни! – Энджел пожалел, что не сумел вовремя сдержаться и прикусить свой длинный злой язык.
– Я буду ждать здесь же, Франко.
– Вот и замечательно.
Энджел изобразил широкую улыбку.
– Извини, что накричал тут на тебя, братишка. И спасибо, что заглянул.
Фрэнсис долгим взглядом посмотрел на Энджела, затем медленно улыбнулся.
– Всегда-то ты извиняешься.
– Вот-вот! – неожиданно мягко согласился Энджел, ошарашенный правдой, заключавшейся в словах брата.
Глава 10
Магазинная кража.
Телефонная трубка выскользнула из рук Мадлен и с громким стуком упала на пол. Ее так сильно качнуло, что она вынуждена была ухватиться за кухонный стол. Сердце колотилось, в теле разлилась какая-то нехорошая слабость. Мадлен сделала глубокий вдох, затем еще один и еще. Она распрямила плечи. К этому ее приучили многие годы тяжелой тренировки. «Прекрати пускать нюни, подружка. Теперь уже нечего кукситься...»
Она как будто услышала рядом громкий голос отца: «Подтянись, ты ведь Хиллиард, а не какой-нибудь глупый напуганный до безумия кролик! Черт возьми, дочка, ты заставляешь меня краснеть...»
Мадлен передернула плечами и поспешила отогнать от себя эти неприятные воспоминания.
– Бери свою сумочку, – сказала она вслух, и голос ее странно гулко прозвучал в пустой кухне. С трудом нагнувшись (спина вдруг сделалась какой-то деревянной), Мадлен подняла трубку и положила ее на рычаг, стараясь все делать как можно спокойней. Затем сняла с вешалки сумку, перекинула через плечо ремешок и направилась к дверям.
Когда она протянула руку, чтобы открыть дверь, кто-то постучался. Мадлен застыла на месте. Дверь распахнулась.
На пороге стоял Фрэнсис.
– Привет, Мэдди!
Она обратила внимание на то, что он сегодня необычно серьезен. Однако сейчас у Мадлен не было времени размышлять об этом.
– Привет, Фрэнсис, – механически ответила она. Она ожидала, что он что-нибудь скажет или сделает.
Однако Фрэнсис молча застыл на месте. Несколько сбитая с толку, она смущенно заморгала.
– Ну как, есть у нас какие-нибудь планы относительно ужина?
– Нет, я уезжаю в Портленд сегодня вечером, меня не будет несколько недель. Но... понимаешь, мне кое-что хотелось обсудить с тобой. Я виделся с Эн...
– Ах да! В Портленд! Что ж, удачной тебе поездки. – Она рассеянно улыбнулась Фрэнсису, ожидая, что тот уйдет. Но поскольку Фрэнсис не уходил, она сказала: – Я прямо сейчас должна уехать... в городе у меня дела.
– Мэдди, я хочу сказать тебе что-то очень важное. – Он наклонился и участливо посмотрел ей в глаза. – Что случилось, Мэдди?
От его вопроса, заданного таким ласковым тоном, она едва не расплакалась. Черт побери, даже с Фрэнсисом ей было не так просто заговорить о своих затруднениях.
– Лина попала в беду. Она... – Голос Мадлен перешел в шепот. – Ее забрали в полицию за кражу из магазина.
– О Господи... Это я во всем виноват!
– Что?
– Давай-ка, подброшу тебя в полицейский участок. – Он обнял ее за плечи и повел с крыльца.
На ходу Мадлен успела захлопнуть дверь, позволяя Фрэнсису вести себя в сторону гаража. Но через несколько шагов она поняла, что следовало бы все делать иначе. Во время ее стычек с Линой она столько раз позволяла Фрэнсису подставлять дружеское плечо, брать на себя львиную долю ее забот. Пора уже было самой начать справляться со своими трудностями. Быть не только стротим доктором, но и сильной женщиной.
Мадлен внезапно остановилась.
Фрэнсис взглянул на нее.
– Мэдди?
– Я должна все это распутать сама, без твоей помощи, Фрэнсис. Я ее мать.
– Хорошо, я оставлю мой портлендский телефон. Мадлен подняла к нему лицо и ласково пригладила рукой его непокорные волосы.
– Сегодня же вечером позвоню и сообщу, как все прошло.
– Обязательно? – спросил он, не глядя ей в глаза. В его голосе чувствовалось сильное волнение.
Мадлен коснулась кончиками пальцев щеки Фрэнсиса, вынуждая его посмотреть на нее. Когда их взгляды встретились, она увидела слезы у него на глазах. Это весьма смутило Мадлен.
– Я что-то не то сделала?
Он секунду помолчал, затем сжал ее руку и покачал головой.
– Нет. Я просто... Голос его прервался. – Сегодня Лина зашла ко мне. Я очень огорчил ее.
– Ох, Фрэнсис... – она попыталась выдавить на лице хоть подобие улыбки. – Это я, Фрэнсис, именно я огорчила ее.
– Не будь жадной, Мэдди. На сей раз и я приложил к этому руку.
Она поколебалась.
– Не знаю, может, тебе и вправду поехать со мной? А, Фрэнсис?
– Нет, она твоя дочь, тебе и распутывать все это дело. А кроме того, мне уже пора. Четыре пары молодоженов нуждаются в наставлении, которое им может преподать только их холостой священник. – Фрэнсис иронически улыбнулся и покачал головой.
Мадлен хотела было еще что-то добавить, но не знала, что Фрэнсис хотел бы сейчас услышать от нее, не понимала, как ей вести себя с ним сейчас. В первый раз они стали словно бы чужими друг другу.
– Поезжай осторожно, – сказала она, не найдя никаких других подходящих слов.
– Разве я всегда не езжу осторожно?
Она кинула выразительный взгляд на помятое крыло его машины. Фрэнсис коротко улыбнулся.
– Ладно, поеду, пока ты совсем не раскритиковала мои водительские способности. Удачи тебе.
Она понаблюдала за тем, как Фрэнсис, пригнув голову, нырнул в свой старенький потрепанный «фольксваген» и завел двигатель. Машина, громко тарахтя, двинулась по узкой дороге, свернула за угол и скрылась из глаз. Вот она и опять осталась одна.
Глядя на пустую улицу, Мадлен тихонько вздохнула. Фрэнсис, ее Фрэнсис, чистая душа, Фрэнсис, который так любил ее и Лину, так стремился к тому, чтобы сделаться частью их жизни. Подчас она забывала о том, как легко ранить этого человека.
Сожаление и грусть охватили ее. Вот и опять она сделала неверный шаг.
Но ничего, она постарается все исправить.
Как только Фрэнсис вернется из этой своей поездки, она сделает так, чтобы он как можно скорее позабыл обо всем, что произошло меж ними сегодня.
В Ювенайл-Холле было полно народа. Люди, как муравьи, торопливо пересекали комнату в разных направлениях, разговаривая и энергично жестикулируя на ходу. Пол в помещении был выложен кафельной плиткой, стулья из пластика коричневого цвета стояли вдоль стены. Большинство этих стульев сейчас пустовало, на некоторых сидели какие-то люди. Вид у них был такой же взволнованный, как и у Мадлен. Посередине комнаты за массивным рабочим столом восседала блондинка: она отвечала на телефонные звонки, время от времени кивком головы указывая некоторым посетителям, куда им следует идти.
Мадлен казалось, что все обращают на нее внимание. Она прошла через весь холл и подошла к столу.
Женщина за конторкой посмотрела на нее и произнесла:
– Привет.
Мадлен пришлось говорить громко, чтобы перекричать шум вокруг.
– Я пришла, чтобы забрать свою дочь, Лину Хиллиард. Женщина посмотрела какие-то списки на столе.
– А, кража из магазина. Ее случаем занимается Джон Спенсер из службы социальной помощи. Он в 108-й комнате. Это туда: по коридору, вторая дверь направо.
Мадлен пришлось пробираться через толпу. Она шла, прижимая к груди сумочку^! стараясь не встречаться ни с кем глазами. Уже подходя к 108-й комнате, она так испугалась, что не представляла, как будет вести разговор. Мадлен пришлось немного постоять у двери, переводя дух, затем она постучала и вошла.
В комнате за громадным и неуклюжим металлическим столом сидел молодой негр. Стены кабинета были выкрашены в коричневый цвет, три стаканчика с остывшим кофе выстроились в ряд перед сидящим. При появлении Мадлен он оторвался от бумаг и поднял голову.
– Чем могу быть полезен?
– Я доктор Мадлен Хиллиард, мать Лины Хиллиард. Он понимающе кивнул, перебрал бумаги, лежавшие не столе, и, вынув одну из кипы, положил перед собой.
– Садитесь, пожалуйста, доктор Хиллиард. Мадлен подошла к маленькому металлическому стулу черного цвета и села на самый его краешек.
Несколько секунд он изучал бумаги перед собой, затем взглянул на Мадлен и улыбнулся.
– Ваша дочь – настоящая злючка!
– Увы.
– Детектив, работающий в магазине «Сэйвмор драгз», поймал ее за руку, когда она пыталась вынести из магазина какую-то косметику. Он все видел на видео, в магазине установлены камеры. Хотите посмотреть запись?
Чепуха, Лине вовсе не нужна была никакая косметика... Мадлен отлично понимала, почему девочка сделала это. Мать не выполнила своего обещания, и Лина решила отомстить таким образом.
– Нет, не хочу.
– Ну и отлично. А то бывает, некоторые родители никак не могут поверить, что их дорогие детишки способны на что-то нехорошее. – Он отъехал вместе с креслом от стола и поднялся. – Вот так, собственно, обстоят дела. Поскольку с ней такое случилось впервые, администрация аптеки склонна замять это дело.
Мадлен вздохнула с явным облегчением. Но не успела она и слова сказать, как Спенсер продолжил:
– И все-таки определенное наказание она должна понести. Нужно, чтобы она как следует прочувствовала последствия собственного проступка.
Он посмотрел в глаза Мадлен.
– Она испугана, впрочем, попадая к нам впервые, обычно все бывают испуганы. Но дальше с ней должны разбираться уже вы сами.
Она хотела было спросить, что же ей теперь делать, хотела попросить совета и помощи, но не знала, как лучше начать. Слова застревали у нее в горле. Мадлен прочитала десятки книг об отношениях между взрослыми и детьми в семье. И во всех книжках говорилось, что с Линой следует серьезно поговорить, обсудить ее поведение и научить ее самостоятельно принимать решения. Советы были хорошие, спору нет, но совершенно невыполнимые, учитывая натянутые отношения между Мадлен и Линой. Другой способ «серьезно поговорить», известный Мадлен, был тот, которым часто пользовался ее собственный отец.
– Я достаточно давно уже здесь работаю, доктор Хиллиард, и могу с уверенностью сказать вам, что ваша дочь на пороге действительно крупных неприятностей. – Спенсер сел на стул рядом с Мадлен. – Она совершила этот отчаянный шаг с целью как-то привлечь ваше внимание. Но не исключено, что в следующий раз последствия могут оказаться куда более серьезными. Уровень самоубийств среди подростков...
Мадлен охнула и опустила глаза, уставившись на свои стиснутые на коленях руки. Самоубийство.
– Может быть так, что она уже совершала подобное когда-либо раньше? – Мадлен сформулировала вопрос именно так, хотя в действительности хотела узнать: сколько раз уже она не замечала таких сигналов бедствия.
– Судя по тому, как именно она совершила кражу, могу предположить, что она делает это далеко не в первый раз.
Мадлен прикрыла глаза. Ну конечно же, Лина и раньше совершала подобное. Будь Лина еще чьей-нибудь дочерью, Мадлен давно бы уже обратила внимание на то, что ее поведение вызывает тревогу: что ребенок выглядит неудовлетворенным, раздраженным, непокорным, что ребенок требует к себе внимания со стороны взрослых. Доктор Хиллиард уже давно посоветовала бы родителям такой девушки, что следует внимательнее отнестись к внезапным изменениям в ее поведении, к резким переменам в рационе питания, к потере аппетита. И уж конечно, нельзя выпускать из поля зрения тех, с кем общается девушка: молодых людей, внешний вид и поведение которых не внушают особого доверия.
Все эти предостережения напрямую относились к Лине. Решительно все. Появившийся у нее недавно интерес к «тяжелой» музыке, неистовые вспышки гнева, сопровождаемые жутким криком, прогулы занятий в школе, новая одежда, новые отношения с матерью. Лина была типичным подростком в переходном возрасте. Возможно, она сама не отдавала себе отчета в том, что ее последний поступок был отчаянным криком о помощи.
О Господи... Ведь девочка никогда не была особенно сильной...
– Доктор Хиллиард?
Мадлен медленно подняла голову и посмотрела на сотрудника службы социальной помощи.
– Я бы и хотела ей помочь, мистер Спенсер, но... – казалось, слова замирали у Мадлен на языке. Тяжело было признавать это, но Мадлен боялась сложившегося положения. Как же такое вообще возможно: строгий врач, умеющий ставить на место даже самых «трудных» пациентов, оказался совершенно беспомощен, когда речь зашла о его собственном ребенке. Слезы стыда навернулись у Мадлен на глаза.
– У меня ведь у самого шестнадцатилетняя дочь, доктор Хиллиард. Можно любить детей больше жизни и давать им все возможное, что только в ваших силах. И... – Он пожал плечами. – В итоге все равно получается черт знает что.
– Мне... мне нужно было раньше приучать ее к дисциплине. Больше времени проводить...
– Речь сейчас вовсе не о том, кто конкретно виноват, доктор Хиллиард. Вы – мать, она – подросток – вот и все. Поверьте, сейчас не время выяснять, кто прав, кто виноват. Главное сегодня – сосредоточиться на переменах в ваших отношениях с дочерью.
Она заставила себя отбросить жалость.
– И как же именно это сделать?
– Очень непростой вопрос. Я, например, действую со своей дочерью настойчивостью и предельной откровенностью. – Он ободряюще улыбнулся. – А если это не срабатывает, я запрещаю ей смотреть телевизор, не даю болтать по телефону.
Мадлен удивленно вскинула голову. Не такого совета она ожидала. Она слишком хорошо помнила собственное детство, постоянные наказания отца, пытавшегося сделать ее «дисциплинированным ребенком». В желудке сразу сделалось нехорошо.
– И неужели это срабатывает?! Ведь во всех книжках говорится о том...
В ответ, даже не дослушав, он только махнул рукой.
– Книги книгами, там написаны правильные слова, но приходит в жизни такой момент, когда простые уговоры оказываются бесполезными: подростку нужны ясные и понятные правила, которым он должен следовать. И потому я намерен добиться, чтобы она извинилась перед управляющим аптеки. – Он встал со своего места. – Вот так, доктор Хиллиард. А теперь, почему бы нам не пойти за вашей дочерью?
Лина лежала, свернувшись калачиком, на грязной, вонючей койке. Она давно уже устала плакать.
В этом мрачном, темном помещении никогда не бывало абсолютной тишины: где-то вдалеке клацали укрепленные стальнЬши решетками двери, слышались какие-то невнятные голоса, кто-то тоненько визжал, наверное, какой-нибудь подросток, в коридоре мимадвери грузно топали чьи-то шаги. При каждом звуке Лина все сильней сжималась в комок.
«Если тебя поместят в настоящую тюрягу, детка, то это место тебе санаторием покажется». Эти слова сотрудника службы социальной помощи снова всплыли у нее в мозгу. На Лину опять накатил страх. Она вспоминала свою домашнюю постель – большую, чистую, застланную бельем из магазина «Лаура Эшли».
– Я люблю омлет с ветчиной и сыром, – прошептала она, чувствуя, как слезы наворачиваются на глаза и в горле опять появляется комок.
И почему она вела себя с матерью, как самая последняя дрянь?! Лина ведь отлично понимала, что мать из кожи вон лезла, только бы дочери было хорошо. Лина уже давно замечала усталое лицо матери, замечала, что даже косметикой перестала пользоваться (не до того), что она как-то слишком радостно улыбалась, желая под улыбкой спрятать отчаяние.
Конечно, она знала, что мама любит ее и хочет ей только добра. Почему же Лина никак не могла остановиться: с каждым днем становилась все злей и злей, все чаще делала матери больно? Иногда она даже не могла объяснить, почему ведет себя так. Просто она чувствовала себя несчастной. Сегодня Лина решала, что она слишком толстая, а на следующий день ей уже казалось, что она худая, как щепка. И едва не через день на Лину находила плаксивость без всякой причины, просто так.
Ей хотелось, чтобы вокруг ничего не менялось. Лина не желала быть такой скверной, не хотела чувствовать себя несчастной и потерянной весь день, хотела найти себе место в жизни.
Лина понимала, что для матери она – сущее наказание. Мадлен была редкостно талантливым ребенком, уже в пятнадцать лет она сумела получить диплом о среднем образовании. Святая Мадлен, у которой каждый волосок на голове лежал один к одному, Мадлен, которая в одиночку растила дочь и одновременно училась в медицинском колледже, которая никогда не выходила из себя, никогда не плакала, не просила никого о помощи.
– Господи, никогда больше не стану красть из магазинов, – упавшим голосом произнесла вслух Лина и зажмурила глаза, чтобы из глаз опять не полились слезы.
Дверь в ее камеру с лязгом распахнулась.
– Хиллиард, подъем!
Лина быстро обернулась к двери, затем, уже медленнее, спустила ноги на пол, чувствуя, как сердце бешено заколотилось в груди.
– Куда это меня?
Полная женщина в форме невозмутимо взглянула на девушку.
– Что еще за вопросы? Сказано – вставай! – Она мотнула головой в сторону коридора. – Шевелись!
Обняв себя за плечи, Лина прошла мимо женщины; Стараясь не торопиться, она, опустив глаза, пошла в сторону холла.
Они подошли к еще одной запертой двери. Женщина нажала кнопку переговорного устройства и очень громко произнесла в него:
– Хиллиард!
Дверь распахнулась. На мгновение Лина замешкалась. Женщина подтолкнула ее, и первый, кого девушка увидела за дверью, был Джон Спенсер. И только потом она заметила свою мать.
Лина смотрела на Мадлен: у матери были грустные глаза, губы разочарованно дрожали – девушку охватило тяжкое чувство вины. Она хотела было броситься в объятия матери, хотела, чтобы та приласкала ее, успокоила. Однако ноги как будто приросли к полу.
– Лина, – внушительно произнес мистер Спенсер, – твоя мать хочет забрать тебя домой. И заберет – но только после того, как ты принесешь извинения управляющему «Сэйвмор драгз».
И он с глухим стуком поставил на стол рюкзачок Лины. Лина с усилием кивнула.
– О'кей. – Слово получилось похожим на писк. Спенсер подошел к девушке вплотную, так, что его тень упала Лине на лицо.
– Ну, девочка, ты пробыла в камере час с небольшим. Уверен, что ты не захочешь это повторить.
От страха она ничего не могла ответить.
– Твоя мать будет держать меня в курсе ваших дел. Если ты будешь причинять ей еще какие-нибудь неприятности... – он намеренно не договорил. – Поняла, нет?
– Да, – прошептала она.
– Что «да»? – громогласно переспросил он.
– П-поняла, сэр.
– Отлично. – Он обернулся к Мадлен. – Теперь можете забрать ребенка домой, доктор Хиллиард. Раз в неделю буду обязательно вам звонить. Полагаю, впрочем, что это последний подобный инцидент. Мадлен кивнула.
– Благодарю, мистер Спенсер.
Спенсер вышел, оставив Лину наедине с матерью. Несколько секунд они стояли неподвижно, глядя друг на друга.
Лина попыталась придумать, что ей следует сейчас сказать и как сказать.
– Знаешь... В общем, ты извини меня, мам... После бесконечно долгой паузы Мадлен, которая былатв не меньшем смущении, чем дочь, наконец смогла ответить.
– Мне и самой очень жаль, что все так... – она неуверенно шагнула вперед и протянула руку дочери.
Но этого было явно недостаточно. Больше всего на свете Лине хотелось сейчас, чтобы мама обняла ее, но она не знала, как попросить об этом, не оказавшись как-нибудь ненароком в смешном и дурацком положении.
