Текст книги "Летний остров"
Автор книги: Кристин Ханна
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
– Как ты?
– Все в порядке. – Нора подумала, услышит ли он ложь в ее голосе, как читал на лице. – Ты просил позвонить, когда я доберусь до места, вот я…
– По твоему голосу не скажешь, что все в порядке.
– Ну… нам с Руби пришлось столкнуться со старыми призраками. – Нора попыталась засмеяться. – Этот дом…
– По-моему, тебе не следовало туда ехать, мы об этом уже говорили. Учитывая все случившееся, тебе следовало остаться в городе.
Как приятно иметь человека, который о тебе заботится, даже если ты ему за это платишь!
– И отдать себя на растерзание стервятникам? – Нора грустно улыбнулась. – Правда, сезон охоты на Нору Бридж открыт повсюду, где бы я ни появилась.
– Ты говорила о Руби, – напомнил Лео.
– Я знала, что придется нелегко.
Хотя бы это было правдой. Нора догадывалась, что ей будет больно видеть горечь и неприязнь дочери вблизи и во всех подробностях, так и оказалось.
– Нора, мы об этом говорили. Если она тебя ненавидит, то только потому, что была слишком мала, чтобы тебя понять.
– Лео, мне уже пятьдесят, а я по-прежнему ничего не понимаю.
– Ты должна рассказать правду, не только ради себя самой, но и ради Руби.
Нора тяжело вздохнула. Мысль открыться любимой дочери показалась ей абсурдной.
– Я всего лишь хочу увидеть, как она мне улыбнется. Только один раз, и тогда я сохраню это воспоминание навсегда. Я не рассчитываю, что она отнесется ко мне с симпатией, а уж о том, что снова меня полюбит, и речи не идет.
– Ах, Нора…
В голосе психиатра она услышала знакомое разочарование.
– Лео, ты ждешь от меня слишком многого.
– А ты просишь слишком мало, Нора. Ты так боишься своего прошлого, что…
– Лео, скажи мне что-нибудь полезное, – перебила его Нора. – Ты сам отец, посоветуй что-нибудь.
– Поговори с дочерью.
– О чем? Как мы можем зачеркнуть то, что случилось одиннадцать лет назад?
– А ты делай по одному шагу за раз. Попробуй так: каждый день ты рассказываешь ей что-то личное о себе, только одно, и пытаешься узнать что-то одно о ней. Это немного, но для начала неплохо.
– Что-то личное о себе…
Нора обдумала слова врача. Пожалуй, это ей удастся. Надо только найти способ разделить с дочерью один момент искренности за день. Это не много и наверняка ничего не изменит, но по крайней мере не невозможно. Во всяком случае, это самое большее, на что она может сейчас надеяться.
Руби прошла по всему дому от окна к окну, отдергивая занавески и впуская тусклый свет пасмурного дня. Было лишь около трех часов, но Руби знала, что вскоре облака совсем скроют солнце.
Внезапно она поняла, что безмерно устала. Ночной телефонный звонок, поездка в аэропорт и ранний перелет, затем дорога до острова, – все это разом навалилось на нее и лишило сил. Если она утратит бдительность, то рискует проиграть битву со своими эмоциями и разревется при виде старого дома.
Наконец Руби добралась до кухни, которая одновременно служила столовой. Здесь ничего не изменилось. У окна помещался круглый стол кленового дерева, рядом – составленные вместе четыре стула со спинками из перекладин. В центре стола, между фарфоровыми солонкой и перечницей, сделанными в виде крошечных маяков, стояло запыленное пластиковое украшение – розовые георгины. На специальной полке над разделочным столом лежала кулинарная книга, открытая на странице с рецептом лимонного печенья. На вешалке возле духовки висели в ряд четыре посудных полотенца с ручной вышивкой.
Руби прошла через арку, отделяющую кухню от гостиной, и посмотрела на латунные судовые часы, висевшие в центре арки. Часы стояли – батарейки в них не менялись, наверное, уже несколько лет. Но Руби помнила, что когда-то их короткое «дзинь-дзинь», повторявшееся каждые полчаса, было одним из звуков, составлявших саундтрек их шумного семейства.
В гостиной перед большим камином, отделанным песчаником, стояли мягкий диван и два обитых кожей стула. У противоположной стены выстроились книжные шкафы, заполненные выпусками «Ридерз дайджест», собранными на протяжении двух поколений. Здесь же стояла стереосистема. Самые любимые диски семьи Бридж хранились в красном пластмассовом ящике от молока. Руби увидела, что сверху лежит альбом «Венус» группы «Бананарама». Этот диск принадлежал ей.
Ее внимание привлекли фотографии на каминной полке. Рамки были не такими, как ей помнилось. Нахмурившись, Руби подошла к камину. Здесь находились только фотографии детей Кэролайн, и ни единого снимка Руби или хотя бы самой Каро.
– Очень мило, – пробормотала Руби и поплелась к узкой лестнице. Поднимаясь по скрипучим ступеням наверх, она почему-то чувствовала себя всеми забытой.
Ее пальцы оставляли на пыльных перилах извилистые следы. Второй этаж был совсем маленьким, на нем поместилась только одна полноценная спальня. В начале семидесятых дедушка Бридж оборудовал в бывшей гардеробной ванную, в ней едва хватало места, чтобы, наклонившись над раковиной, почистить зубы. Весь этаж был застелен зеленым, как авокадо, и довольно уродливым ковром.
Руби открыла дверь в спальню родителей и включила свет. В комнате доминировала большая кровать с латунными спинками, по обеим сторонам от нее симметрично расположились французские столики, на которых стояли желтые лампы с зелеными абажурами, украшенными золотистыми бусинками.
«Стиль Лас-Вегаса», – говаривала бабушка. Руби вспомнила, как старушка сидела в этой самой комнате в кресле-качалке, ее морщинистые руки с выступающими венами сноровисто орудовали спицами. «Шерстяных пледов никогда не бывает слишком много» – еще одно ее изречение. Она повторяла его всякий раз, когда принималась за вязание нового. Когда она вязала, на старом проигрывателе всегда стояла пластинка Элвиса Пресли.
Давно уже Руби не вспоминала бабушку так отчетливо. Вероятно, ей нужно было увидеть этот дом, чтобы воспоминания о хороших временах вернулись. Комната сохранилась точь-в-точь такой же, какой была тогда, Нора не стала ее переделывать. Когда бабушка и дедушка умерли, отец перевез семью в более просторный дом на острове Лопес, а этот остался в качестве летнего.
Руби пересекла комнату, подошла к застекленным створчатым дверям и открыла их. В комнату хлынул свежий, пахнущий дождем воздух, кружевные занавески задрожали от легкого ветерка. Серое, покрытое тучами небо и свинцовое море выглядели как картина, заключенная в раму из прямых и тонких, словно посудные ершики, сосен Дугласа. Руби вышла на крошечный балкончик второго этажа. По обеим сторонам стояли легкие складные стулья, на перекладинах спинок висели бусинки дождевых капель.
На доли секунды Руби показалось невероятным, что она живет в душном городе, где в жару даже в садовых шлангах вода становится горячей, точно кипяток. Она вернулась в комнату и краем глаза заметила на тумбочке новые фотографии. Рассмотрев их поближе, она чертыхнулась: Кэролайн снова это сделала. Здесь были только свидетельства новой жизни Каро. Казалось, сестра пыталась изгнать Руби из семьи.
Руби, хмурясь, спустилась на первый этаж и направилась к машине. Взяв из багажника два чемодана, она внесла их в дом, оставила у закрытой двери спальни первого этажа, потом снова поднялась наверх и открыла двери-жалюзи гардеробной. Гардеробная была пуста. Дернув за цепочку выключателя, Руби включила маленькую лампочку, бросила на пол свою дорожную сумку и только тогда заметила картонную коробку. Она присела на корточки и подтянула коробку к себе. На крышке жирным черным фломастером было выведено: «Прежнее». Руби открыла коробку – и нашла в ней себя.
Здесь были фотографии, десятки фотографий, тех самых, что когда-то стояли в доме повсюду: на столах, каминных полках, подоконниках. Руби стала их перебирать. Две девочки в одинаковых розовых платьицах, Дин и Эрик в форме спортсменов младшей лиги, отец машет рукой, стоя на корме «Капитана Хука». И один снимок Норы.
Руби медленно вытянула этот единственный снимок из пачки. На нем была запечатлена мать, которую она почти забыла, мать, которую оплакивала. Высокая худощавая женщина в белоснежных шортах и изумрудно-зеленой футболке, с рыжими волосами, подстриженными в стиле Фарры Фосетт. На заднем плане виднелась заснеженная верхушка Маттерхорн. Поездка в Диснейленд… Руби вновь охватили воспоминания, горькие и сладкие одновременно. Она вспомнила тот день, визг детей на горках, внезапно наступившую темноту на аттракционе «Безумная поездка мистера Тоуда», баюкающую музыку колыбельной, вкус леденцов на палочке, Парад Электрического света… Руби смотрела его, сидя на самом лучшем месте – на плечах отца. Внезапно Руби осенило. Она наконец поняла, что сделала сестра. Кэролайн терпеть не могла конфликты и противостояние, она просто хотела, чтобы все было «нормально». Кэролайн было больно оглядываться на те годы, и она решила, что проще начать все сначала, притвориться, что счастливых месяцев, проведенных на этих берегах, в этих комнатах, никогда не было.
Руби со вздохом положила фотографии обратно, лицом вниз. Кэролайн права, слишком тяжело видеть собственное прошлое, запечатленное на цветной пленке. Выдержит ли она пребывание в этом доме? Не прошло и дня, а она уже потеряла равновесие. Руби вдруг напряглась как струна, превратилась в сгусток нервной энергии. Ей нужно снова войти в колею, вспомнить, зачем она сюда приехала.
Статья для журнала, вот что поможет ей сосредоточиться.
Руби расстегнула молнию на боковом кармане сумки и достала желтый отрывной блокнот и синюю ручку. Затем забралась на пыльную кровать, подобрала под себя ноги и уставилась на разлинованную страницу.
«Нас интересуют ваше мнение, ваши мысли о том, что она за человек, какая мать».
– Ладно, Руби, – сказала она вслух. – Главное – начать, а переделать начало ты всегда успеешь.
Этим правилом она руководствовалась при создании комедии, оно должно сработать и в данном случае. Руби набрала в грудь побольше воздуха, медленно выдохнула и написала первое, что пришло ей в голову.
В интересах истины должна сообщить вам (она решила напрямую обращаться к читателям «Кэш»), что за эту статью мне заплатили. Щедро заплатили, как говорят в ресторанах, где публике вроде меня не по карману заказать даже салат. Я получила столько, что поменяла свой видавший виды «фольксваген» на несколько менее побитый «порше»
Кроме того, должна признаться, что моя мать мне не нравится. Нет, не так. Не нравится мне сопливый продавец, работающий в ночную смену в нашем видеосалоне.
Я ненавижу свою мать.
Понимаю, это звучит довольно резко. Нас с детства приучали не употреблять слово «ненавижу», потому что ненависть отравляет наши собственные души и даже может нарушить карму. Но если не говорить о чем-то вслух, само явление не исчезнет.
Нельзя сказать, что я ненавижу ее без причины или по какой-нибудь глупой, вздорной причине. Мое презрение она заслужила. Чтобы объяснить это, мне придется открыть дверь вnpouiiwe – мое и моей матери. Я открываю дверь и приветствую вас как гостей.
Эта история началась одиннадцать лет назад в местечке, о котором мало кто из вас слышал: на архипелаге Сан-Хуан в штате Вашингтон. Я выросла на небольшой ферме, созданной моими дедом и бабкой. Наш дом, городок, остров – все это выглядело очень живописно, словно сошло с рекламной открытки. Все тринадцать лет я училась в школе с одними и теми же ребятами. Единственное преступление на моей памяти произошло в семьдесят девятом году. Тогда Джимми Смитсон взломал замок местной аптеки, распечатал имевшиеся там упаковки презервативов и написал куском мыла на стекле витрины: «Пегги Джин любит секс».
А теперь перейдем к нашей семье.
Мой отец был и остается рыбаком. Летом он ловит рыбу на продажу, а зимой, чтобы свести концы с концами, ремонтирует лодочные моторы. Он родился и вырос на острове Лопес, он так же неотделим от него, как старые деревья, что растут вдоль главной дороги.
Мама родилась не на острове, но ко времени моего появления на свет уже считалась местной жительницей. Она добровольно участвовала во всех благотворительных мероприятиях города и во всех школьных делах. Иными словами, мы были идеальной семьей в маленьком тихом городке, где никогда ничего не случается. В детстве я ни разу не слышала, чтобы родители ссорились. А затем – в тот год мне исполнилось семнадцать – все изменилось, причем за одно лето.
Мать нас бросила. В один прекрасный день она вышла из дома, села в машину иyexaлa. Больше она не звонила, неnucaлa. Она просто испарилась.
Не помню, сколько времени я ждала ее возвращения, знаю только, что где-то среди этого ожидания, среди моря слез она сначала из мамы превратилась в мать и, наконец, в Нору. Моей мамы не стало. Я смирилась с фактом, что в жизни ей нужно что-то другое, но только не я.
Я бы могла описать наше ожидание, но не буду – даже ради денег. Тяжелее всего пришлось отцу. На протяжении последних двух лет учебы в школе я наблюдала, как он медленно опускается. Он пил и подолгу плакал, сидя в темноте в спальне.
И вот, когда «Кэш» обратился ко мне с предложением написать о матери, я сказала «да». Да, черт возьми!
Я рассудила, что американцам пора узнать, кому они внимают, кто дает им советы на нравственные темы.
Как и все вы, я слышала в эфире ее слова: «Храните преданность семье и старайтесь, чтобы все получилось. Будьте честными. Будьте верны клятвам, которые вы дали перед Богом».
И это произносит женщина, которая ушла от мужа, бросила детей и…
– Руби!
Руби поспешно спрятала ручку с блокнотом и подошла к двери.
– Что? – крикнула она, высунув голову.
– Неужели ты можешь нормально дышать в этой пыли?
Руби закатила глаза. Мать, по обыкновению, «ненавязчива», как восклицательный знак.
– Чтобы орать на меня, тебе воздуха хватает, – пробурчала она, спускаясь по лестнице.
Проходя мимо комнаты матери, Руби услышала чихание и не смогла удержаться от злорадной ухмылки.
Она зашла в кухню, присела перед мойкой и открыла шкафчик. Здесь хранилось все. что нужно для уборки, причем в таких количествах, что хватило бы на любой дом. Бутылочки стояли ровными рядами. Руби чуть не расхохоталась, обнаружив, что они еще и выстроены по алфавиту.
– Бедняжка Каро, – прошептала она, удивляясь, как важно для сестры, чтобы все было в образцовом порядке. – Ты явно родилась не в той семье.
Несмотря на усталость, Руби принялась за уборку.
Глава 8
Нора старалась не смотреть, как дочь убирает дом: это зрелище слишком действовало ей на нервы. Руби вытирала пыль, не сдвигая с места ни одной вещи, и при этом думала, что можно обойтись сухой тряпкой. Она, правда, достала огромную бутылку жидкого чистящего средства, но как поставила ее на разделочный стол, так больше к ней и не притронулась. Нора долго терпела, но, когда дочь начала мыть пол простой водой, без жидкого мыла, не выдержала.
– А ты не хочешь сначала подмести? – спросила она, подъехав на кресле к двери.
Руби медленно повернулась к ней, ее лицо было красным – Нора не понимала почему, ведь она не делала ни малейших усилий.
– Что ты сказала?
Нора уже пожалела, что открыла рот, но отступать было поздно.
– Перед тем как мыть пол, его нужно подмести, и не помешает добавить в воду жидкого мыла.
Руби выпустила из рук швабру, деревянная ручка со стуком упала на пол.
– Тебе не нравится мой метод уборки?
– Я бы не назвала это методом. Просто здравый смысл подсказывает…
– Значит, у меня к тому же и здравого смысла нет.
Нора вздохнула:
– Оставь, Руби. Я тебя учила…
Не успела Нора закончить фразу, как Руби оказалась прямо перед ней.
– Не советую вспоминать, чему ты меня учила. Потому что если я поведу себя так, как меня учили, то выйду через эту дверь, сяду в машину и уеду. И даже не попрощаюсь!
Раздражение Норы уступило место раскаянию. Она обмякла, как тряпичная кукла.
– Извини.
Руби отступила на шаг.
– Если верить Каро, это твое любимое слово. Может, прежде чем извиняться, стоит подумать, что это вообще такое?
Она ушла обратно в кухню, схватила бутылку с мылом и через дозатор выдавила немного в белое пластиковое ведро. После этого снова принялась возить по полу тряпкой, на этот раз со злостью.
Нора наблюдала за ней. Некоторое время единственным звуком в комнате было шлепанье и шуршание тряпки. Нора заметила, что на полу остаются катышки грязи, но промолчала. Наконец она набралась храбрости и попыталась зайти с другой стороны.
– Может, я могу помочь?
– Я сняла белье с кровати на втором этаже, – бросила Руби, не глядя на мать. – Простыни сложены на стиральной машине. Можешь снять белье со своей кровати и загрузить в машину.
Нора кивнула. На то, чтобы снять простыни, маневрируя возле кровати в инвалидном кресле, отвезти их в прачечную размером с телефонную будку и загрузить в машину, ей потребовался почти час. Закончив, она дышала, как умирающая корова.
Вернувшись в кухню, Нора увидела, что та сияет чистотой. Руби даже заменила уродливые пластмассовые цветы на столе ароматным букетом свежих роз.
Впервые с тех пор, как вошла в этот дом, Нора вздохнула полной грудью.
– О, как красиво! Будто…
– Спасибо.
Нора поняла, что дочь не хочет никаких напоминаний о прошлом, и это ее не удивило. Руби всегда так поступала. Даже в детстве она умела мысленно отделять от себя то, что ей не нравится, и забывать, словно складывала то, что не хотела видеть, в отдельный ящик и убирала его с глаз долой. Именно эта способность позволила ей полностью вычеркнуть Нору из своей жизни. Для Руби «с глаз долой» всегда означало «из сердца вон». Но на этот раз Нора решила не сдаваться».
– Я подумала, что могла бы помочь тебе приготовить обед.
Руби повернулась к матери с выражением искреннего ужаса на лице.
– В доме нет продуктов. Нам… то есть мне придется сходить в магазин.
– Ты же знаешь Кэролайн, у нее все предусмотрено. В шкафах наверняка на всякий пожарный случай хранится запас еды для нескольких обедов. Вероятно, даже с соответствующими ярлыками. Нам остается только поискать.
– В таком случае ты справишься без меня. Я сбегаю наверх…
– Не спеши. Я не до всего смогу дотянуться, нам придется заняться этим вместе.
Руби сморщилась, словно проглотила лимон.
– Я не умею готовить.
– Нора не удивилась.
– Ты никогда особенно не интересовалась стряпней.
– Я заинтересовалась, когда мне было семнадцать, но ты, естественно, об этом не знаешь.
В яблочко! Однако Нора не растерялась:
– Я могу научить тебя сейчас.
– Мне повезло!
Нора проглотила язвительное замечание, стараясь не обижаться. Она въехала в кухню и, сидя в кресле спиной к Руби, стала заглядывать в шкафы. В результате поисков нашлось несколько банок консервированных помидоров, пакет тонких спагетти, запечатанная бутылка оливкового масла, несколько банок маринованных артишоков и каперсов и упаковка тертою сыра пармезан. Нора выложила продукты па стол рядом с плитой, после чего стала терпеливо ждать. К сожалению, терпение кончилось раньше, чем она рассчитывала.
– Руби?
Дочь подошла к плите.
– Ну и что ты хочешь, чтобы я делала?
– Видишь большую сковородку на крючке? Нет, не ту, другую, побольше. Да, вот эту. Возьми ее и поставь на ближнюю горелку.
Сковорода с грохотом ударилась о плиту. Нора поморщилась.
– Теперь налей в нее примерно столовую ложку оливкового масла и включи газ.
Руби открыла бутылку и налила масло на сковороду – по меньшей мере полчашки. Нора буквально чувствовала, как толстеет от этой еды, но воздержалась от замечаний. Она потянулась за консервным ножом и, довольная собой, как ни в чем не бывало сказала:
– Мерные ложки лежат в верхнем ящике по левую руку от тебя. – Она открыла банку. – Так, теперь клади помидоры. Убавь газ, нужен слабый огонь.
Руби проделала все это. Нора продолжала:
– Нарежь маринованные артишоки и положи туда же. Пожалуй, можно добавить полчашки консервированного куриного супа.
Руби подошла к разделочному столу, открыла артишоки и принялась резать, стоя спиной к Норе.
– Черт!
Нора развернула коляску.
– Что случилось?
Руби обернулась: из ее указательного пальца текла кровь, капли падали на стол. Нора сдернула с дверцы духовки чистое полотенце.
– Иди сюда, дорогая, встань на колени и держи руку повыше.
Руби повиновалась, Она побледнела и почему-то не могла отвести взгляд от пальца. Нора осторожно взяла руку дочери. При виде крови – крови ее ребенка – у нее самой заболела рука. Совсем как в прежние времена. Раньше, если кому-то из детей случалось пораниться, Нора всегда испытывала фантомную боль. Она осторожно перевязала ранку полотенцем и, не раздумывая, обхватила руку Руби ладонями.
Нора посмотрела на дочь и по выражению ее лица поняла, что та помнит этот простой ритуал. Не хватало только одного: раньше Нора целовала больное место, чтобы быстрее зажило. В глазах Руби мелькнула тоска. Это продлилось лишь мгновение, но как долго Нора его ждала… Руби отдернула руку.
– Господи, это всего лишь порез! Можно подумать, что нам придется искать мой палец на полу!
Между ними снова разверзлась пропасть. Нора даже засомневалась, не почудилась ли ей тоска в глазах дочери. Может быть, она увидела только то, что отчаянно хотела видеть?
– Добавь в соус артишоки и две столовые ложки каперсов. – Голос Норы дрогнул. Она быстро отвернулась и выдвинула яшик, где хранились пряности. Но, даже глядя на баночки со специями, она видела перед собой глаза Руби в то короткое мгновение, которое словно перенесло их в прошлое. Взяв несколько баночек, она развернула кресло и сама добавила специи в соус. – Ты можешь вскипятить воду в большой кастрюле?
На протяжении следующего получаса Руби, не проронив ни слова, делала то, что ей говорила мать, старательно избегая встречаться с ней взглядом. Но в конце концов еда была готова и они сели за круглый кухонный стол друг против друга. Руби взяла вилку и стала наматывать на нее спагетти.
– Ты не хочешь произнести молитву? – спросила Нора.
– Руби подняла голову:
– Нет.
– Но мы…
– Никаких «мы» нет! Молитва перед обедом – это одна из традиций, которая ушла вместе с нашей семьей. Мы с Богом понимаем друг друга. Когда он перестает слушать, я перестаю говорить.
Нора вздохнула:
– Ах, Руби…
– И не надо смотреть на меня взглядом оскорбленной невинности! – Руби снова уставилась в тарелку и начала есть. – Довольно вкусно.
Нора закрыла глаза.
– Спасибо. – Ее голос был едва слышен. – Господи, благодарю тебя за пищу… и за то, что мы с Руби сегодня вместе.
Дочь продолжала есть. Нора тоже попыталась, но молчание действовало ей на нервы. Отчуждение между матерью и ребенком всегда тяжело, даже если между ними тысячи миль, но, когда они сидят за одним столом, оно становится невыносимым.
Норе вспомнился совет Лео – что-то личное о себе, хотя бы одно за день. Во время разговора с врачом казалось, что это не так уж сложно, но сейчас, когда над столом повисло молчание, задача представлялась почти невыполнимой.
Нора по-прежнему искала способ сломать лед, когда Руби, извинившись, встала из-за стола, прошла к мойке и стала наполнять ее водой. «Куда спешить?» – чуть не сорвалось у Норы с языка, но она благоразумно промолчала и принялась убирать со стола посуду и складывать ее на стол рядом с мойкой. Руби мыла посуду, Нора вытирала. Все происходило в неловком молчании. Закончив, Нора переехала в гостиную, мысленно приготовившись ко второму раунду.
Руби прошла – почти пробежала – мимо нее и устремилась к лестнице. Нора поняла, что нужно действовать быстро.
– Не разжечь ли камин? Июньскими ночами бывает прохладно.
Руби остановилась так резко, что чуть не упала. Затем, не отвечая, присела на корточки перед камином, чтобы разжечь огонь. Она действовала точно так, как учил дедушка Бридж.
– Кажется, некоторые вещи не забываются, – заметила Нора.
Руби протянула руки к огню. Прошла, наверное, целая минута, прежде чем она повернулась к Норе и сказала:
– Кроме одной – что такое иметь мать.
Нора прерывисто вздохнула:
– Ты несправедлива. Я была с тобой постоянно, до тех пор…
– До тех пор, пока не бросила.
Нора стиснула руки, чтобы Руби не видела, как они дрожат.
– Для меня весь мир был сосредоточен в тебе и Кэролайн.
Руби сухо рассмеялась, встала и подошла к Норе.
– Помнится, мы не заменили тебе весь мир, когда мне было шестнадцать. Ведь это в тот год ты вошла в гостиную, поставила на пол чемодан и объявила, что уезжаешь. Что ты тогда сказала? «Кто хочет поехать со мной?» Да, именно так.
– «Кто хочет поехать со мной?» Как будто мы с Кэролайн должны были отложить вилки, встать из-за стола и уехать от папы, из нашего дома только потому, что ты решила, что тебе там больше не нравится.
– Я вовсе не решила… я уехала, потому что…
– Мне все равно, почему ты уехала. Это только тебе интересно.
Норе отчаянно хотелось заставить дочь понять хоть что-то, пусть не все, но достаточно для того, чтобы они могли поговорить.
– Ты обо мне ничего не знаешь.
Руби посмотрела на мать, и Нора поняла, что в ее душе идет внутренняя борьба. Казалось, Руби хотелось одновременно и прекратить борьбу, и продолжать. Нору это удивило. Почему Руби старалась сохранить дистанцию между ними, она понимала. Было непонятно другое: почему Руби до сих пор стоит здесь. Эта загадка приводила Нору в замешательство. У нее возникло тревожное ощущение, будто Руби, ее честная, даже слишком честная, дочь что-то скрывает.
– В таком случае расскажи что-нибудь о себе, – наконец попросила Руби.
Нора поняла, что это ее шанс, только нужно действовать очень осторожно.
– Хорошо. Давай посидим на веранде, как бывало – помнишь? – и поговорим.
Руби усмехнулась:
– Я просила тебя рассказать о себе, а вовсе не предлагала обменяться откровениями.
– Но мне тоже нужно узнать что-нибудь о тебе, – возразила Нора. – Кроме того, если мы будем говорить обе, то можно притвориться, будто это беседа.
Руби больше не смеялась.
– Звучит очень похоже на «Молчание ягнят». Услуга за услугу. За каждый секрет, которым ты со мной поделишься, я поделюсь одним своим.
– Полагаю, мне отводится роль Ганнибала Лектсра, доктора-людоеда и психопата… Очень мило с твоей стороны.
Руби пристальнее всмотрелась в ее лицо.
– А что, это может оказаться интересным. Мне двадцать семь, тебе пятьдесят… кажется, позавчера исполнилось? Наверное, нам пора поговорить. Давай.
Руби пересекла кухню и скрылась за дверью на веранду. Нора проводила дочь взглядом и, только когда хлопнула сетчатая дверь, позволила себе улыбнуться.
Руби помнит день ее рождения.
Она перебралась на веранду и с радостью отметила, что дождь кончился. Ее лица коснулся прохладный вечерний ветерок, принесший с собой запахи прежней жизни – моря, песка, роз, увивающих перила. В этом году они зацвели рано, как всегда бывает после теплой зимы. Еще пара недель, и на розах, карабкающихся по шпалерам и оплетающим забор, раскроются цветы размером с блюдце.
Во двор прокрались сумерки, темнота просачивалась между планками забора, расползалась по стенам дома, словно чернила по промокашке. Закат окрасил небо в лиловые и розовые тона.
На веранде горела лампа, озаряя спину Руби желтоватым светом. В поношенной, кое-где рваной одежде, с коротко подстриженными волосами Руби походила на подростка и казалась очень ранимой. Норе вдруг захотелось протянуть к ней руку, отвести с лица прядь черных волос и тихо сказать…
– Не говори этого, Нора.
Нора нахмурилась:
– Чего?
– «Ах, Руби, ты могла бы быть очень красивой, если бы только чуть-чуть постаралась».
Дочь прочла ее мысли. Нора была поражена. Конечно, она много раз говорила эти слова и действительно собиралась повторить их секунду назад, но они не значили ничего особенного. По-видимому, Руби считала по-другому, если помнила их до сих пор.
Норе стало стыдно.
– Извини. Мне следовало выразиться по-другому: ты прекрасна какая есть.
Руби повернулась и снова пристально посмотрела на мать. Воцарилось молчание, стало совсем тихо, только негромко шептало море да где-то в ветвях изредка каркала ворона.
– Ладно. Нора. – Руби скрестила руки на груди и с напускной небрежностью прислонилась к столбику веранды. – Поведай что-нибудь, чего я не знаю.
Нора посмотрела на дочь, увидела в темных глазах выражение усталости и глубоко вздохнула.
– Ты считаешь, я тебя не понимаю, – осторожно начала она, – но мне известно, что такое разрыв с родителями.
Руби выпрямилась, отошла от столбика и села рядом с Норой в белое плетеное кресло.
– Ты же любила родителей, ты нам про них много рассказывала.
– То, что я рассказывала, – правда, – задумчиво проговорила Нора, – и одновременно ложь. Я никогда не умела сочинять сказки, поэтому истории, которые я рассказывала вам перед сном, обычно состояли из отдельных кусочков моей собственной жизни, только немного приукрашенных. Мне хотелось, чтобы вы с Каро знали свои корни.
– Что значит «приукрашенных»?
Нора выдержала взгляд дочери.
– Как бы ни было тяжело, всегда бывают светлые моменты. Светлые моменты – вот о чем я вам рассказывала. – Она снова вздохнула. – Я ушла из дома в тот день, когда закончила школу, и больше не возвращалась.
– Ты убежала?
– От отца – да, а мать я любила.
– Ты виделась потом с ними?
Нора помолчала и, не выдержав, закрыла глаза.
– С отцом однажды – на маминых похоронах. Это было до вашего рождения.
– И все?
– Да.
Как Норе хотелось, чтобы это короткое слово не причиняло ей боли. События, о которых шла речь, происходили очень давно, и чувства должны были притупиться. Она наклонилась к Руби:
– Отца я больше не видела, даже не была на его похоронах, и мне пришлось всю жизнь жить с этим. Я не жалею, только… мне грустно. Хотелось бы, чтобы он был другим человеком, чтобы я могла его любить.
– Ты вообще его никогда не любила?
– Не помню, может быть, в самом раннем детстве.
Руби встала, подошла к перилам и стала смотреть на море.
– Я читала о тебе статью в журнале «Пипл», – сказала она, не оборачиваясь. – Там говорится дословно следующее: «Прощение и ответственность – вот краеугольные камни философии Норы Бридж». – Руби все-таки повернулась. – Ты не пыталась его простить?
Норе хотелось солгать, было нетрудно догадаться, что Руби спрашивает не только об отношениях Норы с отцом, но и об отношениях между ними обеими. Однако обман грозил свести на нет возможность примирения, и Нора выбрала правду.
– Позже, много лег спустя, став матерью и лишившись любви своих детей, я стала жалеть о том, как обошлась с ним. В юности я не понимала, не могла понять, что жизнь норой бывает сурова. Думаю, отец чувствовал то же самое. Это не оправдание, но это помогает мне увидеть отца в ином свете, прекращает ненависть и жалость. К сожалению, понимание пришло слишком поздно, его уже не было на свете.
– Значит, я должна простить тебя сейчас, пока еще есть время? На это ты прозрачно намекаешь?
