Текст книги "Осада Будапешта. Сто дней Второй мировой войны"
Автор книги: Кристиан Унгвари
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]
Университетский штурмовой батальон создавался совсем при других обстоятельствах. Согласно законам, принятым после 15 октября 1944 г., все мужское население должно было пройти службу в вооруженных силах. Некоторые подразделения, в частности отряды КИШКА, были созданы как раз для выполнения этих требований. Но иногда подразделение формировалось как раз для того, чтобы избежать службы в армии. Подобное положение вещей стало толчком для формирования университетского штурмового батальона.
5 октября лейтенант резерва Дьюла Элишер, бывший студент технического университета, получил разрешение министерства обороны на создание батальона. До конца октября подразделение, в котором насчитывалось уже пятьсот бойцов, официальным приказом стало именоваться 1-м королевским университетским штурмовым батальоном Гонведа, то есть из военизированного формирования превратилось по существу в регулярное армейское подразделение. Многие из вступивших в батальон студентов прежде входили в состав молодежной военизированной организации «Левенте» или Национальной гвардии. Помимо рядовых, в батальоне насчитывалось двенадцать человек командного состава, из них два лейтенанта резерва и два прапорщика резерва. Поскольку обещанная студентам эвакуация в Германию постоянно задерживалась, в батальон записывались все новые и новые учащиеся, и вскоре началось формирование 2-го университетского штурмового батальона. Элишер писал:
«Я и некоторые немногие мои товарищи хотели верить в возможность того, что англосаксонские союзники выступят на нашей стороне. Действительность, с которой нам пришлось столкнуться, была просто слишком ужасна… Я не разделял убеждений членов партии «Скрещенные стрелы», но еще меньше мне хотелось смириться со сталинской оккупацией и коммунизмом… В 1941 г. я в числе первых перешел границу с Россией. Как офицеру разведки, мне пришлось стать свидетелем тех ужасных зверств, что совершали отступавшие войска или, точнее, полицейские части. Все, с чем мне пришлось столкнуться в мире сталинского коммунизма, наполняло меня ужасом. Профессор Ференц Оршош, член международной комиссии по Катыни, был коллегой моего отца. Это от него я впервые узнал о том, что случилось с польскими офицерами… Я надеялся, что мы сможем держаться вместе в нашем подразделении до конца войны. Если бы нас перебросили для обучения в Германию, то, полагаю, из нас могла бы получиться образцовая часть, которая смогла бы пробиться к позициям англосаксов».
Большинство из организаторов батальона были убежденными антикоммунистами, но они не имели ничего общего с правыми экстремистами. В частности, сам Элишер был возмущен обращением с евреями, чему стал свидетелем во время поездки в Германию в 1942 г. В батальоне получили убежище некоторые лица еврейской национальности, а также лидер молодежной социал-демократической организации, которого разыскивало гестапо.
5 декабря студент третьего курса инженерно-механического факультета капитан саперов Лайош Шипеки Балаш принял командование 1-м батальоном. Командиром 2-го батальона стал майор Лайош Чики. Через пять дней первые двести новобранцев уже получили обмундирование. Каждому новобранцу выдали полушубок из овчины, сапоги и шинели со знаками различия саперов. Несмотря на то что оружием батальон снабжался очень скупо, студенты изыскивали возможность добывать его по своим каналам. Из стрелкового клуба Буды им удалось даже получить винтовки с оптическими прицелами. Однако, получив хорошую общую техническую подготовку, они мало имели дело с оружием.
Имевший большой фронтовой опыт Шипеки настоял на том, чтобы его подразделение не отправляли в бой, прежде чем оно пройдет полноценную подготовку. По этому поводу ему пришлось выдержать горячую перепалку с Коваржем и другими вождями партии «Скрещенные стрелы», требовавшими немедленной отправки батальона на позиции. Однако Шипеки сумел отстоять свою точку зрения и даже воспрепятствовать отправке на передовую добровольцев из студентов, что, по его мнению, привело бы к бессмысленной бойне. В отличие от него большинство студентов понятия не имели о том, что собой представляла настоящая война. Большая часть из них прежде не служила в армии, юноши были полны романтических идей и жаждали поскорее пройти боевое крещение.
24 декабря Коварж и руководитель молодежной организации «Скрещенные стрелы» Иштван Жако отдали приказ поднять батальон по тревоге. Они рассказали о прорыве советских войск и предложили студентам оставить столицу вместе с членами молодежной организации «Скрещенные стрелы». Командирам студенческого подразделения предстояло сделать трудный выбор. По прежним планам сразу же после Рождества батальон должен был отправиться в учебный центр Эршекуйвар, существовали веские причины и для того, чтобы он остался в городе, о чем пишет сам Элишер, которому предстояло принять решение:
«Покинуть Будапешт вместе с юнцами из «Скрещенных стрел», партийными функционерами и, возможно, даже с сотрудниками гестапо и им подобными – такое скомпрометировало бы каждого члена батальона раз и навсегда. И я не желал, чтобы такое произошло, ни при каких обстоятельствах… Я полагал, что личный состав 1-го батальона нужно было держать подальше от боев так долго, как это только было возможно. Вдруг все же появится шанс выйти из окружения и осуществить то, что мы задумывали с самого начала. Если же боев не избежать, то лучше было бы погибнуть, сражаясь, чем попасть в плен или запятнать честь подразделения и заслужить репутацию палачей и убийц.
Я верил, что каждый день, пока мы сдерживаем коммунистов, послужит делу Венгрии и всей Европы».
Элишер и его товарищи, скорее всего, понимали, что чем дольше они продолжают сопротивляться, тем дольше продлятся страдания населения Будапешта, в особенности евреев, тем больше сам город будет превращаться в состояние руин. Но они считали, что с точки зрения гуманизма и морали они избрали меньшее зло, и поэтому сознательно были готовы подвергать свою жизнь риску. Чувства по отношению к коммунистическому правлению были слишком сильны, чтобы заставить их подумать об альтернативном варианте, который их потомки сочли бы более приемлемым.
Наконец, к специальным формированиям относилась так называемая Группа Морлина, названная так по имени Имре Морлина, капитана артиллерии, позже ставшего священником. В состав группы входили примерно сто двадцать кадет военного училища, а также солдаты, отбившиеся от своих подразделений. Вооруженная противотанковыми гранатометами «Панцерфауст» и значительным количеством стрелкового вооружения, группа была придана 10-й пехотной дивизии и имела задачей уничтожать любой советский танк, который сумеет прорваться на улицы столицы. Случаи дезертирства были крайне редкими, даже подростки в возрасте от 14 до 18 лет сражались до последнего патрона. Многие из них погибли. Однако после того, как 15 января сам Морлин попал в плен, группа распалась. Некоторые из них впоследствии оказались в составе будапештского охранного батальона, другие погибли у железнодорожной насыпи в Ладьмани.
Глава 3. ОСАДА. 26 ДЕКАБРЯ 1944 -11 ФЕВРАЛЯ 1945 Г
БОЕВЫЕ ДЕЙСТВИЯ В РАЙОНЕ ПЕШТА, НАЧАВШИЕСЯ 24 ДЕКАБРЯ 1944 Г
Прорыв первой и второй позиций оборонительного рубежа «Аттила»После того как к Рождеству Будапешт был полностью окружен, началась его планомерная осада. Со стороны Буды наступление началось 20 декабря с удара войск маршала Толбухина на рубеже «Маргит» («Маргарита»), Однако наступление вскоре застопорилось из-за нехватки пехоты. Со стороны Пешта войска 2-го Украинского фронта маршала Малиновского должны были перейти в наступление одновременно с фронтом Толбухина и к 23 декабря в основном овладеть Пештом. На самом деле войска Малиновского не смогли добиться сколь-либо существенных успехов до того, как в январе по решению немецкого командования часть сил была переброшена из Пешта в Буду. До 24 декабря трем стрелковым корпусам фронта Малиновского удалось лишь прорвать оборону венгерской 1-й танковой дивизии между Эсером и Вечешем к юго-востоку от столицы и нанесли мощный удар по венгерской 10-й дивизии в районе между Чёмёром и Фотом на северо-востоке. Этот сектор, где участки промышленных и сельскохозяйственных застроек чередовались с большими вклинениями пустующих территорий, был одним из самых важных направлений советского наступления. С его полями и пастбищами, протянувшимися до самого пригорода Пештуйхей, он был чрезвычайно выгоден для использования танков в наступлении, что должны были продемонстрировать удары советских войск в январе.
Советское наступление на всем протяжении Пештского плацдарма началось 25 декабря. Южнее Модьорода, неподалеку от Чёмёра, немецкие войска отошли, и атакующие сумели прорвать оборону на участке примерно 500 м. Вечером капитан Шандор Немет с восемью солдатами при поддержке двух немецких штурмовых орудий сумел восстановить положение, однако перед этим две роты 1-го батальона 18-го венгерского полка попали в плен.
Несмотря на успехи обороняющихся на некоторых участках, советские и румынские войска без особых усилий практически повсеместно сумели преодолеть первую и вторую позиции оборонительного рубежа «Аттила», особенно на центральном и северо-восточном участках плацдарма. Однако третий рубеж обороны, проходивший вдоль пригородов, часть первого оборонительного рубежа между Вечешем и Пецелем, а также вторая линия обороны между Шорокшаром и Маглодом все еще находились в руках немецких и венгерских войск.
После того как 24 декабря в Буду были переброшены части 8-й кавалерийской дивизии СС, линия обороны, проходившая в основном по свободным участкам местности между населенными пунктами, настолько истончилась, что на участок до 100 м приходился всего один пехотинец. Поэтому оборонявшиеся отошли на вторую и третью позиции, протяженность которых была меньшей, поэтому обороняться там было легче. Отступление осуществлялось под непрекращающимися ударами противника, из-за чего сопровождалось большими потерями. Между отступавшими группами образовались значительные бреши, отчего два взаимно соприкасающихся фланга 22-й кавалерийской дивизии СС и 13-й танковой дивизии между двумя важнейшими артериями, ведущими в город с востока и юго-востока, улицами Керепеши и Иллёи, постоянно разрывались. Из-за советского наступления стала невозможной и переброска резервов; таким образом, поддерживать контакт между двумя дивизиями стало проблематичным.
26 декабря на северо-восточном участке фронта между Фотом и Пецелем в результате ударов советских и румынских войск по оборонительным позициям венгерского 4-го гусарского полка, 10-й пехотной дивизии и 12-й резервной дивизии образовался ряд вклинений глубиной от 300 до 600 м. Танки Т-34 преодолели позиции обороняющихся на участках, где было мало солдат, и открыли огонь с тыла. Здесь же на центральном участке, близ Чёмёра, третий батальон 8-го полка попал в окружение и был уничтожен, несмотря на то что вооруженные одним только стрелковым оружием венгерские солдаты сумели уничтожить три из двенадцати атакующих советских танков. От десяти до пятнадцати советских танков были брошены в атаку на позиции 4-го гусарского полка севернее Чёмёра. Два из них гусары уничтожили гранатометами, но остальные прорвались через линию обороны. Штаб 4-го гусарского полка, развернутый на соседнем винном заводе, сумел избежать плена лишь благодаря лейтенанту Эрнё Камереру, который, выпрыгнув из окна с гранатометом в руках, уничтожил танк, направлявшийся к зданию штаба. Расположенный на холме к северо-востоку от Чёмёра укрепленный опорный пункт обороны тоже пал. В свою очередь, советская сторона понесла большие потери, о которых, впрочем, не упоминала в своих победных докладах:
«После того как несколько попыток взять опорный пункт не удались, сержант Мерквиладзе Давид Сергеевич попросил разрешения совершить со своим отделением еще одну попытку. Получив его, бойцы подошли к позициям противника на высоте под покровом тумана на дистанцию 20–30 м и запросили огня артиллерии… Им удалось закрепиться на захваченной высоте, которую они удерживали в течение пяти часов до подхода основных сил подразделения. За это время они отбили две атаки противника».
Мерквиладзе был удостоен звания Героя Советского Союза.
В тот же вечер началась контратака силами ударного батальона «Ваннай», которая сначала развивалась успешно. В результате были отбиты позиции 3-го батальона 8-го полка у Чёмёра. Однако прорвавшиеся в районе Шашхалома, где оборонялись части 12-й резервной дивизии, советские и румынские войска поставили людей Ванная под угрозой окружения, поэтому он решил отступить после того, как одна из рот батальона была разгромлена, а ее командир ранен. Немцы смогли передать в помощь Ваннаю только три вооруженных пушками броневика, которые, конечно, ничего не могли поделать против советских танков.
На южном участке фронта часть сил венгерской 1-й бронетанковой дивизии была переброшена на охрану участка между Лакихедью и пригородом Кирайердё, включая временный аэродром на острове Чепель, первый из тех, что планировалось начать эксплуатировать после того, как замкнется кольцо окружения.
27 декабря советские и румынские войска прорвали оборону 12-й резервной дивизии по третьему оборонительному кольцу и заняли пригороды города Ракошкерестур и Уймайор. В тот же день войска советского 18-го стрелкового корпуса заняли Вечеш, в результате чего образовался глубокий выступ, протянувшийся вплоть до юго-восточных пригородов столицы Пештсентлёринк и Ракошчаба. Кроме того, советская десантная группа пыталась переправиться через Дунай из южного пригорода Будафок с западного берега на восточный, на остров Чепель, однако атаку удалось отразить огнем в упор венгерской зенитной артиллерии.
Командование как немецкой группы армий «Юг», так и гарнизона Будапешта понимало невозможность удержания всего Будапештского плацдарма. В обоих штабах считали, что в результате отхода можно будет стабилизировать обстановку и организовать оборону меньшими силами на меньшей территории. Оптимальным решением было бы полностью оставить Пештский плацдарм и, укрепив оборону в Буле, готовиться к прорыву. Единственным различием было то, что начальник штаба группы армий «Юг» генерал-лейтенант Грольман выступал за немедленный отвод войск, в то время как командовавший войсками гарнизона Будапешта генерал-полковник Бальк придерживался более медленного варианта.
Несмотря на то что приказом Гитлера от 24 декабря было запрещено любое сокращение площади Будапештского плацдарма, командование IX горнострелкового корпуса СС готовило прорыв. Поскольку было невозможно выполнить требование Гитлера удерживать и Буду, и Пешт до подхода войск деблокирования, там понимали, что другого выхода просто не существует. 26 декабря подземные телефонные линии связи между Будапештом и штабом группы армий «Юг» все еще функционировали; кроме того, примерно в полдень радио «Будапешт» объявило, что защитники города готовятся к прорыву. Возможно, это было сделано по указанию Пфеффера-Вильденбруха, хотя, по его собственным воспоминаниям, он принял решение не выполнять приказ Гитлера только 27 декабря. 28 декабря от Гитлера поступил еще один приказ, в котором он категорически запрещал прорыв войск из города.
В связи с тем что от Гитлера несколько раз поступали подобные приказы, датированные не только 24 декабря, но и 23 ноября, 1 декабря и трижды – 14 декабря, на первый взгляд может показаться странным то, что командование IX горнострелкового корпуса СС все же приступило к подготовке прорыва. Скорее всего, там надеялись, что, увидев, как серьезно осложнилась обстановка, фюрер сам в последний момент отдаст приказ о прорыве: 24 декабря 8-я кавалерийская дивизия СС получила разрешение на отход в момент, когда ее части практически начали его выполнять. Сложное положение штабов и командования, которым приходилось пересматривать прежние приказы, можно отнести к привычке Гитлера не давать военным никакой самостоятельности, к тому, что он сосредоточил в своих руках право руководства военными операциями на всех уровнях, вплоть до отдельных батальонов. Поскольку распоряжения фюрера из далекого Берлина постоянно задерживались, некоторые из наиболее уверенных в себе генералов действовали исходя из соображений, что нужный им приказ придет уже после того, как он будет выполнен. И все же командование IX горнострелкового корпуса СС верило в то, что обещанная помощь придет; там считали, что нет причин не верить фюреру и не доверять его приказам в критический момент.
Но эта вера вовсе не распространялась на венгерское командование. Из донесений венгерского I армейского корпуса видно, что Хинди и генералы его штаба выступали за то, чтобы прорыв состоялся 26 декабря, однако Пфеффер-Вильденбрух в ответ заявил, что не считает такую идею «своевременной». В данном случае типично то, что немецкий генерал отказывает своим венгерским коллегам в праве на любую самостоятельность в принятии решений.
Стремительное наступление советских и румынских войск на восточных окраинах города продолжилось 28 декабря. Не имевшие возможности закрыть образовавшуюся после отступления 8-й кавалерийской дивизии СС брешь между городками Пецель и Ферихедь венгерские 1-й и 13-й дивизионы штурмовой артиллерии были выбиты со своих позиций. В то же время часть подразделений 16-го и 24-го дивизионов сумели удержать оборону и даже отбросить противника на рубеже между Ракошкерестуром и Уймайором.
В это же время в северо-восточной части Пешта советские войска усилили натиск вдоль течения реки Силаш (Силаш-Патак) и уничтожили противостоявшие им два венгерских батальона. На соседнем участке, в районе Ракошсентмихай немецкие войска предприняли пять попыток контратаковать, но во всех случаях встретили сильное противодействие советских войск. Лейтенант Николай Ноденко лично уничтожил три танка. В том числе за это он был удостоен звания Героя Советского Союза. Охранный батальон венгерского I армейского корпуса также был разгромлен, присланные туда 300–400 человек пополнения перешли на сторону противника, а командир предпочел заболеть. К 30 декабря в подразделении осталось всего 7 офицеров и примерно 40 человек рядовых. Румынские 2-я и 19-я пехотные дивизии захватили Пецель и Киштарчу и вышли на окраины восточного пригорода Цинкота, где продолжились ожесточенные бои. После трех штурмов в ночь с 29 на 30 декабря Цинкота наконец был взят, однако после тех боев румынская 2-я пехотная дивизия оказалась настолько обескровленной, что ее пришлось сразу же отводить в тыл. Восточнее и юго-восточнее Пешта 28 декабря в руки русских попали Дьяль и Маглод, начались бои на улицах пригородов Пешта к северо-западу от Дьяля. Расположенный рядом железнодорожный мост через Дунай был взорван обороняющимися, так как советские солдаты достигли пригородов Буды.
После этих событий советские представители через громкоговоритель объявили о том, что на следующий день намерены направить к оборонявшимся парламентеров. С самолетов сбрасывались листовки, в которых немецких и венгерских солдат призывали сдаваться в плен.
Интермеццо: группа парламентеровДля того чтобы продолжить стремительный бросок на Братиславу и на Вену, Р.Я. Малиновскому было необходимо захватить Будапешт как можно быстрее. Как и Ф.И. Толбухин, он на собственном опыте, почерпнутом из сталинградских боев, знал, что осада может стать длительной, а городские бои кровопролитными. Красная армия никогда прежде не осаждала европейский мегаполис с миллионным населением. И в самом деле, обстановка была настолько сложной, что для того, чтобы взять Будапешт, в конце концов потребовалось пятнадцать советских и три румынские дивизии. (Численность советских, да и румынских дивизий была небольшой. Всего в Будапештскую группу войск вошли 18-й гвардейский и 30-й стрелковые корпуса, а также 7-й армейский румынский корпус и девять артиллерийских бригад различного назначения. В советском стрелковом корпусе по штату было три стрелковые дивизии. – Ред.)
29 декабря с согласия Сталина советское командование предложило гарнизону города сдаться. Условия сдачи были, можно сказать, почетными. Венгерских военнослужащих в плен брать не предполагалось совсем, а немцы подлежали репатриации в Германию сразу же по окончании войны. Всем разрешалось сохранить форму и награды, а офицерам – даже личное оружие. Всем должно было быть обеспечено снабжение продовольствием, больные и раненые сразу же получали медицинскую помощь. Ультиматум должны были доставить два советских офицера, капитаны Миклош Штейнмец – в Пешт и Илья Остапенко – в Буду. Но оба парламентера были убиты, и их миссия провалилась.
Советское командование обвинило в убийстве парламентеров немцев, и далее в течение полувека коммунистические историки приводили данный факт как доказательство «нацистско-фашистских зверств». В Венгрии до самого падения коммунизма в 1989 г. в каждой школе учащимся регулярно напоминали об «убийстве» этих двоих людей, а на месте, где якобы произошло то преступление, были воздвигнуты помпезные памятники, как напоминание о погибших. Коммунистическая пропаганда лжива, но факт остается фактом: парламентеров убили. Таким образом, эта история может служить примером как безумства войны как таковой, так и ошибках или намеренных искажениях в воспоминаниях очевидцев и официальной коммунистической пропаганде.
Штейнмец был венгром по рождению, выросшим в Советском Союзе. Во время гражданской войны в Испании он служил переводчиком в штабе Малиновского, а затем был офицером разведки. Его миссия закончилась провалом еще до того, как он сумел достичь немецкого переднего края. Командир группы истребителей танков венгерской 12-й резервной дивизии первый лейтенант Дьюла Литтерати-Лоотц вспоминает:
«Утром командир одного из моих орудий доложил о приближении джипа с русскими под белым флагом… На расстоянии 150–200 м от нас в сторону русских позиций на булыжнике улицы Иллёи были в шахматном порядке выложены противотанковые мины, отлично видимые невооруженным глазом… Это сделали для того, чтобы заставить советские танки, если бы они решились идти в атаку, остановиться перед минным полем и тем самым хоть ненадолго превратиться в неподвижную и хорошо различимую цель. К моему огромному удивлению, джип, в котором находились два человека, водитель и сидевший рядом пассажир, размахивавший белым полотнищем на палке, лишь слегка снизили скорость перед минами, а затем попытались проехать между ними на малой скорости… Повисла мертвая тишина, ни с одной из сторон не доносилось ни единого выстрела. Все это произошло буквально в доли секунды. Раздался мощный взрыв, вверх поднялся сноп белого дыма, переднюю часть машины отбросило назад, а белый флаг поплыл в воздухе по огромной дуге. Когда дым развеялся, останки автомобиля стояли посреди минного заграждения. Двое русских так и сидели в джипе, навалившись друг на друга, без движения. Мина взорвалась с левой стороны машины, вероятно, водитель наехал на нее передним левым колесом».
Воспоминания Литтерати-Лоотца ставят сложную задачу перед тем, кто попытается реконструировать события на месте. Со своей позиции он не мог бы видеть того, о чем рассказывает, так как обзор ему закрывал подъем дороги, а также из-за пятиметровой разницы в высоте между его местонахождением и первой линией советских позиций. Кроме того, обзор ограничивался поворотом на север, который делала дорога под углом примерно 5 градусов, как это хорошо видно на карте. С учетом всех этих неточностей можно предположить, что либо он неправильно обозначил место, где располагались позиции его орудий, либо неверно излагает обстоятельства гибели парламентеров, либо имеет место и то и другое.
Давайте предположим, что Литтерати-Лоотц неверно указал позиции венгерской артиллерии. Если, как он рассказывает, мины были ясно различимы на дороге даже невооруженным глазом и он смог хорошо разглядеть двоих людей, сидевших в джипе, то он действительно должен был располагаться не далее чем в 150–200 м от места событий. Однако в этом случае 2,5-метровый подъем улицы должен был скрывать от него машину до тех пор, пока она не приблизится на расстояние 20–30 м до минных заграждений, и до взрыва должно было пройти максимум 10 секунд. А этого времени было бы явно недостаточно для того, чтобы наблюдать за приближением джипа, рассмотреть сидевших внутри, а кроме того, следить за тем слаломом, который машина демонстрировала, двигаясь между минами.
В отличие от места расположения подразделения Литтерати-Лоотца, место, где погибли парламентеры, можно описать очень точно. Минное заграждение было установлено на перекрестке улиц Иллёи и Дьюлы Гёмбёша. Это самая высокая точка на том участке местности, с которой дорога идет вниз на восток и на запад. Мины не могли быть уложены восточнее, поскольку находящийся там склон позволял советским солдатам беспрепятственно обезвреживать их. Более того, снизив здесь скорость, советские танки оказывались под прикрытием этого склона от огня противотанкового оружия обороняющихся. Установка мин далее на запад также не имела смысла, так как ближайшее пересечение дорог на этом направлении находилось слишком далеко.
Можно теперь рассмотреть вариант, что неверным является рассказ Литтерати-Лоотца об обстоятельствах гибели парламентеров. Если предположить, что между появлением парламентеров и их гибелью прошло очень мало времени, а также имевший место небольшой снегопад, туман и мороз примерно около 5 градусов, то видимость в тот день и на том участке была очень слабой. Занервничавший командир противотанкового орудия, заметив движущееся транспортное средство, мог немедленно открыть по нему огонь. В дальнейшем в теле Штейнмеца были обнаружены две пули, которые попали уже в труп и явно не могли быть выпущены никем из подчиненных Литтерати-Лоотца. Противотанковые орудия всегда располагаются позади переднего края обороны, который в данном случае пролегал вдоль минного заграждения на улице Дьюлы Гёмбёша. Возможно, солдаты, оборонявшие первую позицию, заметили парламентеров и, неправильно растолковав выстрел противотанкового орудия, как сигнал, тоже начали стрелять, попав в Штейнмеца, который к тому времени был уже мертв. Однако также вероятным является и вариант, что никакого выстрела противотанкового орудия не было, так как в связи с недостатком боеприпасов стрелять из пушки по джипу было непозволительной роскошью.
То, что там случилось на самом деле, теперь уже никогда не удастся выяснить. Наиболее вероятной версией является то, что рассказ Литтерати-Лоотца является неверным с обеих точек зрения, хотя, конечно, джип мог и подорваться на мине.
Группе под командованием второго парламентера капитана Остапенко поначалу больше сопутствовала удача. Несмотря на то что они двигались под огнем, никто не был даже ранен, так как пули ложились у ног парламентеров. Со второй попытки им удалось выйти к немецким позициям, не получив ни царапины. Начальника разведки 318-й дивизии майора Шахворостова успели проинформировать по телефону о гибели первой миссии капитана Штейнмеца, но он не остановил группу Остапенко.
Старший лейтенант Николай Феоктистович Орлов, сумевший выжить в той неудачной миссии, подробно доложил обо всех обстоятельствах случившегося. Немецкие солдаты завязали парламентерам глаза и отвели их на командный пункт 8-й кавалерийской дивизии СС, располагавшийся на горе Геллерт. Вежливо представившись, Остапенко вручил ультиматум самому старшему по званию офицеру, который немедленно связался с Пфеффером-Вильденбрухом. Затем Остапенко провел здесь почти час, непринужденно беседуя с офицерами штаба. После того как Пфеффер-Вильденбрух ответил на ультиматум отказом, группа парламентеров начала выдвижение обратно. «Когда Остапенко сложил конверт обратно в полевую сумку, подполковник предложил каждому из нас по стакану содовой воды, – вспоминает Орлов. – Мы с благодарностью приняли угощение и до дна выпили воду, чтобы промочить пересохшие глотки. Немцы снова завязали нам глаза и, взяв за руки, вывели из помещения. Они снова посадили нас в машину, и мы тронулись обратно». Вскоре делегация доехала до немецких позиций, где их встретил шарфюрер СС Йожеф Бадер, унтер-офицер 8-й кавалерийской дивизии СС, который вспоминает:
«Мой командир приказал мне доставить делегацию обратно на ничейную землю, где я уже встречал их. Мы пошли пешком. Чем ближе мы подходили к нашему переднему краю, тем более интенсивно русские обстреливали нас снарядами, хотя всего несколько часов назад огонь их артиллерии полностью прекратился. Теперь они снова обрабатывали наш передний край. Я предложил советскому капитану, который безукоризненно владел немецким языком, сделать остановку и переждать, пока не прекратится огонь артиллерии, и уже затем продолжить путь. Я также добавил, что не могу понять, почему их солдаты так активно обстреливают наши позиции, хотя они и знают о том, что их парламентеры все еще не вернулись. Но капитан ответил, что у него прямой приказ вернуться со своими людьми как можно скорее. Я приказал группе остановиться, снял с них повязки и заявил им, что не имею намерений совершить самоубийство, поэтому не пойду дальше. Я проследил, как они переходят через нейтральную полосу. Могу с уверенностью заявить, что с нашей стороны никто не стрелял. Мы полностью прекратили огонь, и было слышно только, как вокруг рвутся снаряды противника. Группа начала пересекать небольшое открытое пространство. Когда они удалились примерно на 50 метров, рядом разорвался снаряд. Я тут же упал прямо на живот. Когда я поднял взгляд, то увидел, что впереди идут только двое. Третий без движения лежит на дороге».
Примерно так же о тех событиях вспоминает и Орлов:
«Когда они перевели нас через передний край, с нас сняли повязки и мы пошли в сторону своих. На обратном пути мы двигались гораздо быстрее, чем по дороге туда. Мы прошли примерно полдороги, когда капитан Остапенко повернулся ко мне и сказал: «Похоже, мы сделали это. Нам снова повезло». Как только он произнес эти слова, прозвучали три мощных взрыва. Вокруг нас засвистели пули и осколки. Капитан Остапенко повернулся лицом в сторону немцев и упал на дорогу».
Во время интенсивного артиллерийского налета получили ранения немецкий артиллерийский наблюдатель и несколько солдат. Все говорило о том, что на какой-то из советских батарей не знали о парламентерах, хотя не исключено, что стрельбу вели венгерские зенитные орудия, которые также были развернуты на том участке. В результате обследования тела Остапенко советской стороной, было обнаружено, что он получил в спину два осколка и четыре пули. Если это действительно так, то это подтверждает версию о причастности к его смерти венгерских солдат, так как пули вряд ли могли быть выпущены со стороны советских позиций.
