Текст книги "Отрава"

Автор книги: Крис Вудинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)

ПРИЕМ У МЕЛЧЕРОНА

—Мы желаем видеть Иерофанта! – прозвенел в зале голос Элтара.

– Иерофант никого не примет, пока не закончит работу, – прокричала в ответ горгулья.

Отрава вцепилась в каменный парапет балкончика и наблюдала за сценой, которая разворачивалась перед ней. При виде короля эльфов с огненной копной волос и его секретаря в ней вновь начали закипать ярость и отвращение, потому что в них она видела чудовищ, которые похитили ее сестренку, а вдобавок еще и надули ее, Отраву, когда не захотели отдавать малышку. Да и вообще, зачем им нужна Азалия? Вот этого Отрава не понимала. И где она? Что крошке пришлось пережить с тех пор, как Пугало утащило ее в королевство эльфов? И жива ли она еще?

Нет, нельзя думать об этом. Отрава запретила себе поддаваться отчаянию. Все должно закончиться хорошо. Выход есть, и она не сдастся.

Таких зал в замке Иерофанта было множество. Большая комната с высоким потолком из черного камня и массивными колоннами, которые поддерживали широкий балкон, где стояла Отрава с Парусом и другими зрителями. Внизу, где на полу лежали красивые ковры и висели по стенам поблекшие от времени знамена, стояли короли и королевы, которые решили прийти на прием. Отрава пристально рассматривала их.

Впереди всех стоял Элтар со своей свитой. Онспорил с огромной каменной горгульей, которая сгорбилась на широкой лестнице, охраняя двустворчатые двери на балюстраде. Отрава не сразу поняла, что глаза ее не обманывают. Элтар был высотой футов семь, а горгулья – все десять, а когда расправляла за плечами кожистые, как у летучей мыши, крылья – то целых пятнадцать. Ее колючее лицо растянулось в глумливой усмешке, и глаза горели, как угольки.

– Он не может нас не принять! – возмущался Элтар, выходя из себя. – Все правители королевств собрались здесь. Мы настаиваем на аудиенции.

– Настаивайте сколько угодно, – бурчала горгулья, – но владыка Мелчерон не выйдет к вам. Он пишет и просил его не беспокоить.

– Мы знаем, что он пишет! – огрызнулся Элтар. – Именно поэтому мы здесь! Сейчас же про– пусти нас!

– В королевстве Иерофанта, как и в ваших королевствах, его слово – закон. Вы не можете пройти.

Отрава окинула взглядом собравшихся. Она уже успела узнать у Паруса их имена, хотя некоторые забыла. Одно имя ей особенно запомнилось – Гругарот, правластелин, король троллей.

Он единственный из всех присутствующих не уступал ростом горгулье, даже ссутулившись.

У него были коротенькие пухлые ноги, мощные плечи и огромная нижняя челюсть, из которой торчали вниз два клыка (один – сломанный). Парус рассказал, что Гругарот сломал его в трехдневной сокрушительной битве со своим предшественником Магвором, заполучив в итоге бразды правления в свои руки. У тролля была коричневая шершавая шкура, словно живые доспехи, щетинящиеся пучками жестких волос. Заляпанный грязью наряд короля троллей был выдержан в коричневых и алых тонах, на плече Гругарота покоился невероятных размеров молот. На чумазом лице горели налитые кровью глаза. Это чудовище жило в горах, в глубоких шахтах и жерлах вулканов, поэтому было черно от грязи. Но самое главное – Гругарот был врагом Элтара.

– Парус? – окликнула Отрава. – А?

—А кто или что такое Мигогнимар? Она помнила это имя из-за его непроизносимости. Элтар упоминал о Мигогнимаре в разговоре со Скридлом.

– Мигогнимар – это меч Элтара, – ответил Парус. – Его выковал легендарный мастер-карлик в шахтах королевства Гругарота. Этот клинок называют совершенным. Много столетий назад эльфы и предки людей развязали войну, и Элтар – который в те времена был прославленным генералом – должен был взять в плен сводного брата Гругарота Нуйглана в битве у Карсской кузницы. Элтар взял Мигогнимар в качестве трофея. Эльфов все-таки выгнали из тех земель, но Гругарот ничего не забыл. Он ненавидит Элтара, и каждый раз этот' меч подогревает его жажду мести.

Отрава с интересом наблюдала за королем троллей. Потом она обвела взглядом других правителей, что находились в зале. Они были всех форм и размеров, всего больше десятка, при каждом была свита, которая осторожно разглядывала друг друга. Здесь был король демонов с бурой кожей. Даже Вечность явила свою ипостась, чтобы присутствовать на аудиенции, – мерцающий человекоподобный силуэт без лица. Как говорили, именно это создание следило за соблюдением законов природы: чтобы верх был верхом, низ-низом, чтобы время не останавливалось, и так далее. Отрава заметила и Амбиликуса, глашатая короля призраков. Сам король не мог удержать телесную форму, но говорил через эту мерзкую сущность. Глашатай парил над землей, словно висел на крюке для мясных туш, и его окружало неземное зеленоватое свечение. Гомм, о котором говорил Элтар в библиотеке, отсутствовал. Но был и еще кое-кто, кого Отрава искала в толпе; надеясь, что так и не найдет.

Она почувствовала, как что-то щекочет тыльную сторону ее ладони. Опустив глаза, она пришла в ужас, увидев большого бежевого паука, который полз по ее пальцам, неторопливо перебирая ногами. Вздрогнув от омерзения, Отрава лихорадочно смахнула паука с руки, и тот полетел вниз.

– Что такое, Отрава? – спросил Парус, заметив, как она встрепенулась.

– Паук, – ответила девушка, оглядываясь по сторонам.

Слишком странное совпадение: эта гадость появилась как раз в тот момент, когда Отрава подумала об…

Ага. Вот и она. Асинастра стояла в углу балкона, сгорбившись под разбросанными по плечам грязными космами. Ее лицо и жуткий взгляд были прикрыты белой, изъеденной молью вуалью. Хотя Отрава и не видела этот черный парализующий взгляд, но знала, что Асинастра злорадно смотрит на нее.

У Отравы похолодела кровь, но она не выдала себя и с достоинством встретила скрытый вуалью взгляд. Королева пауков не забыла, кто украл ее кинжал.

– Она не может причинить тебе зла, – шепнул Парус. – Не здесь. Защита Иерофанта распространяется на всех, пока они в его королевстве.

Отрава не отвела взгляд. – Надеюсь, ты прав, – тихо ответила она. У нее на глазах Асинастра исчезла в дверях. Когда чудовище ушло, девушка испытала настоящее облегчение, но его испортило какое-то странное предчувствие. Асинастра была здесь, и рано или поздно она явится за Отравой. Лишь покровительство Иерофанта было щитом девушки, и, по-видимому, не очень крепким, толщиной в одно слово.

– Зачем они все здесь собрались? – вдруг спросила Отрава у Паруса, показав на королей и королев.

Парус помялся и прокашлялся. – Иерофант начал писать. Иногда Иерофант сам берется писать легенды. Эта легенда в чем-то важнее многих.

– Но они боятся его. Почему? – Истории Иерофанта – не просто истории, – ответил Парус. – Они многое меняют. Архивариусы ведут записи: то, что мы знаем, попадает в книги из Великой Библиотеки, и они пишут себя сами. Мы можем только наблюдать. Но Иерофант – это творец. Написанное им сбывается, становится законом. Ты уже знакома с законом Амрэ. Когда Иерофант записал его, все короли и королевы вынуждены были подчиниться. И не по собственной воле, а по принуждению. Они не могут отказать человеку в одном приеме, не могут причинить ему вред, пока идет прием. Они не имеют права нарушить этот закон. Амрэ издал его, чтобы к людям относились справедливо в других королевствах, чтобы к ним хотя бы прислушивались. И теперь они ждут, какие законы выйдут после новой легенды, которую сейчас пишет Иерофант. И все дрожат от страха.

– Что он будет делать? – спросила Отрава. – Кто же знает? – пожал плечами Парус.—

А ты, как бы ты поступила? – Я бы придумала великого вождя человечества, – не задумываясь, ответила девочка. – Такого, как Аламбар Берл, даже еще лучше. Того, кто объединил бы нас в борьбе против эльфов, чтобы больше не забирали детей, чтобы люди не гибли на той суровой земле, где нам приходится жить. Я бы сотворила его, дала его нашему народу, чтобы мы смогли отвоевать то, что по праву принадлежит нам.

– Достойно всяческих похвал, – одобрительно сказал Парус. – Как раз то, чего боится Элтар. Хотя знать наверняка нельзя. Легенду не прочесть, пока она не закончена. Как и книги в Великой Библиотеке, ее не увидеть, пока не написана последняя строчка. Только Иерофант знает, что создает.

Пока он говорил, Элтар в ярости отвернулся от горгульи и случайно поднял глаза на балкон. Отрава встретила его взгляд, и король эльфов помрачнел, как грозовая туча. У девушки чуть не остановилось сердце, и лишь с великим трудом ей удалось заставить себя посмотреть на него в ответ сурово и равнодушно. Скридл проследил за взглядом своего господина и побледнел, когда Элтар обернулся на секретаря. Отрава догадалась, что Скридл не сказал королю о побеге людей. Элтар пошел прочь, а Скридл и остальные эльфы засеменили следом. Гругарот ухмыльнулся, когда король эльфов проходил мимо, а карлики, людоеды и тролли, что окружали его, оскалились на эльфов, хотя те с презрением проигнорировали их.

У Отравы на лбу выступил пот. Она с друзьями поступила опрометчиво, придя сюда. Лучше бы Элгар не знал, где она, раз так ждал ее смерти. Да уж, ей было из кого выбирать. Теперь у нее два врага: Элтар и Асинастра.

– Не бойся, Отрава, – напомнил Парус, прочитав ее мысли. – Все гости замка находятся под покровительством Иерофанта. Никто не осмелится навредить тебе.

– Знаю, ты уже говорил, – ответила Отрава, хотя сомневалась в надежности этой защиты.

Она смотрела, как короли и королевы медленно удаляются из залы с разочарованными и сердитыми лицами (те, у кого вообще были лица, конечно).

– Давай, – вдруг произнес Парус. – Хочешь встретиться с Иерофантом?

Отрава моргнула от удивления.

– Но я думала…

– Он не примет никого из них, — сказал Парус и подмигнул. – Но, уверен, он не будет против маленького вторжения с нашей стороны.

Отрава была рада любому предлогу уйти отсюда.

– Ну что ж, почему бы и нет?

* * *

Стараясь не шуметь, они вошли в покои Иерофанта. Парус поднес палец к губам, когда они прошмыгнули в боковую дверь, и Отрава бесшумно прокралась за ним. Снаружи стояла стража– горгульи, почти неотличимые от той, что охраняла парадный вход, через который пытался пробиться Элтар. Но эти стражники совершенно не обратили внимания на гостей.

– Их учат пропускать определенных людей, – шепотом объяснил Парус. – Я один из них. А так как ты со мной, то тебя тоже не стали задерживать.

В большой комнате, как и следовало ожидать, все стены были уставлены шкафами с книгами. В углу стояла плюшевая кровать с пологом на четырех столбиках. В громадное круглое окно с переплетом в виде концентрических кругов хлестал дождь. То и дело сверкала молния и гремел гром, но Отрава уже так привыкла к грозе, что почти не замечала ее. С тех пор как они попали в этот мир, буря не ослабевала ни на мгновение.

Иерофант сидел за длинным резным письменным столом и что-то писал пером в толстой книге в кожаном переплете. Казалось, он стар как мир, этот тощий старик с морщинистым лицом и длин– ной, до самых колен, белой бородой. Лысую голову покрывали старческие веснушки и родинки. С плеч спадал плотный плащ из зеленого бархата, скрывая очертания тощего тела.

Отрава долго разглядывала Иерофанта. Кроме раскатов грома был слышен только скрип пера. Иерофант пристально смотрел на бумагу через круглые стекла очков и очень быстро писал. В конце концов он остановился, вздохнул и поднял глаза на гостей. Хоть Отрава и Парус и не выдали своего присутствия ни единым шорохом, старик все это время знал, что они здесь.

– Ах, Отрава! – раздался тоненький надтреснутый голос. – Как я рад видеть тебя собственными глазами. Меня зовут Иерофант Мелчерон.

Отрава неуверенно покосилась на Паруса и церемонно ответила:

– Познакомиться с вами – большая честь для меня. Не знала, что вы ждете моего визита.

– Я всех жду, – сказал старик и постучал по виску морщинистым пальцем. – Знал, что ты придешь. Это я тебя привел.

– Как это? – Отрава не могла скрыть недоверия в голосе.

Мелчерон не ответил на ее вопрос. Вместо этого он поманил ее к себе.

– Подойди сюда. Дай мне посмотреть на тебя. Парус, не мог бы ты оставить нас на минутку?

Тот почтительно наклонил голову. – Я буду за дверью, – сказал он и удалился. Отрава с некоторой опаской шагнула к Иерофанту. Ей не нравилась его манера говорить загадками и ставить собеседника в тупик. А еще не нравилось ощущение, будто он знает больше, чем говорит. Подойдя ближе, Отрава украдкой посмотрела на книгу, которую он писал. Как и сказал Парус, на страницах ничего не было. Но в чернильнице на столе было что-то похожее на вязкую воду. Видимо, этим он и писал.

Иерофант прищурил глаза, желтоватые от старости, как пергамент.

– Да-да, вижу, я был прав. Ты знаешь, верно? – О чем? – машинально переспросила Отрава и тут же спохватилась, что, не подумав, ляпнула как раз то, чего от нее больше всего ожидали.

Как и следовало догадаться, Иерофант ответил весьма уклончиво:

– Знаешь, только не хочешь себе в этом признаться. Ты пытаешься уловить в моих словах скрытый смысл. Угадал? Ха! Замечательно! Чудесно!

– Вы помните Горюна? – вдруг спросила Отрава.

Старик усмехнулся и ликующе воскликнул: – Чудесно! Чудесно! Сменим тему. Будь такой же обидчивой! Ты станешь настоящей жемчужиной, моя маленькая Отрава. – Он снял очки и смахнул с глаз слезы костяшкой пальца. – Горюн, говоришь? Да, помню. Жалко беднягу.

– И он помнит вас, – сказала Отрава. – Говорит, вы не удосужились продумать детали. Например, что ему есть, если рыба не ловится. Вы понимаете, что это значит?

– Ну конечно! – ответил Мелчерон. – Я всегда так делаю! Не могу же я предугадать все мелочи в мире; Отрава! Так и с ума сойти недолго!

Отрава подумала, что старик и так уже наполовину сбрендил. Должно быть, эта мысль ясно отразилась на ее лице.

– И все же, – продолжил Иерофант, вдруг посерьезнев, – Горюн не единственный, кто жаловался на свою судьбу. Такое случается все чаще. Люди начали замечать. Как ты думаешь, может, я стал забывчивым? Память уже не та. По-твоему, они видят пробелы?

– Какие еще пробелы? – переспросила Отрава.

В ней росло разочарование.

– Пробелы! Пробелы в сюжете? У Отравы лопнуло терпение.

– Объясните же, наконец, что все это значит!!! – закричала она, выходя из себя. – Кого бы я ни встретила, никто не может дать мне прямого ответа! Что это значит? Ну, почему я все время попадаю в ситуации, как будто бы взятые из сказок? Почему Горюн считает вас виновным за свой голод? Кто вы такой?

На Мелчерона ее тирада, похоже, не произвела ни малейшего впечатления.

– Ты и так знаешь, Отрава, – с расстановкой проговорил он. – Мне не надо тебе объяснять.

Ей вдруг почудилось, будто она проваливается в холодную темную бездну. Она и правда знала. С самого начала в ней зародилось подозрение, какая-то невысказанная мысль, которая с каждым происшествием, каждым звуком получала все больше подтверждений. Но мысль была столь ужасна, что было жутко обдумать ее всерьез, жутко даже проговорить такое про себя.

– Ты знаешь, – проскрипел старик. – Даже если сама себе не хочешь признаться.

– Мне надо знать наверняка,— сказала девушка. – Услышать это от вас.

– Разве тебе не хотелось бы оставаться в неведении? Пройдет время, и ты забудешь. Убедишь себя, что просто сглупила. Будешь как все те, кто никогда не задается вопросами. Как Элтар, как Брэм и Перчинка, даже как Парус. Он не знает. Почти никто, кроме тебя, не знает. Только я и такие, как Горюн, но их не много. И посмотри, что с ним стало.

В его словах крылся соблазн, которому Отрава едва могла противостоять. Ей хотелось закрыть глаза, зажать уши ладонями и бежать. Хотелось остаться в счастливом неведении. Но она не могла. Не в ее характере это было.

– Скажите же, – прошипела она. Мелчерон вздохнул и серьезно склонил голову.

– Все: королевства, короли и королевы, твои родители, даже ты, Отрава – лишь вымысел. Вы живете в моем воображении. Ты, Брэм, Парус, Перчинка, Элтар: все вы пляшете под мою дудку, хочется вам того или нет. Моими словами строится ваша судьба. Я создал вас и все, чем вы живете. Ты всего лишь мой персонаж, хотя и очень важный. Но, тем не менее, персонаж. Выдумка. Моя выдумка.

Он поднял голову и посмотрел ей в глаза. – Все, что тебе известно, – это сказка. А я сказочник.

Внутренняя пустота разинула пасть, грозя поглотить Отраву целиком. Девушка почувствовала, как силы покинули ее, и ухватилась за стол Иерофанта, чтобы не упасть.

– Я… я не понимаю, – заикаясь, произнесла она.

– Я сочиняю сказку, Отрава. И ты – часть ее, – терпеливо повторил старик. – Знаю, это трудно постичь. Горюну в свое время тоже пришлось нелегко. Он был частью другой сказки, которую я писал очень давно. Ему было суждено быть мелкой сошкой, предназначенной лишь для того, чтобы подталкивать героев в нужном по сюжету направлении. Но он взбесился, узнав о своей роли. Не надо было делать его таким сообразительным.

– Вы лжете, – выдохнула Отрава. – Вы не можете… не можете контролировать мир.

Иерофант весело хмыкнул:

– Разумеется, нет. Но я могу контролировать твой мир, Отрава. Королевства были сотворены в незапамятные времена первым Иерофантом, даже историки ничего не знают об этой глубокой древности. С тех пор сменилось бесчисленное множество его последователей, каждый рассказывал свои легенды, добавлял штрихи к общей картине. Но персонаж должен жить своей жизнью, и это знает каждый рассказчик. Сказка, частью которой был Горюн, завершилась век назад. Но он все равно живет где-то. Теперь ты видишь, что весь окружающий тебя мир – это всего лишь собрание сказок, живущих вечно. Он развивается по своим, сказочным законам. Но время от времени приходится брать дело в свои руки, помогать миру. – Мелчерон постучал указательным пальцем по шершавому виску. – И это делаю я.

– Глупейшая философия, – в отчаянии хватаясь за соломинку, выпалила Отрава. – Вы просто старый безумец!

– Ты сердцем чувствуешь, что мои слова– правда. Ты знаешь. Ты не существовала, пока я тебя не придумал. И Черные болота тоже, и твоя семья, и ловцы духов. Их я привел в мир совсем недавно. Я сотворил тебя для своей сказки. Элтар, конечно, живет на свете уже много лет. Мне не надо было выдумывать его. Но он так же бессилен перед моими легендами, как и все остальные. И он тоже ничего не знает.

– Зачем вы это делаете? – прошептала Отрава. Плечи ее поникли.

– Делаю что? – как ни в чем не бывало спросил Иерофант.

– Почему вы рассказываете мне все это? За что мне такая мука?

Иерофант изучил ее усталым, болезненным взглядом.

– Потому что ты спросила, – ответил он. – Это в твоем характере. Такой написал тебя я.

НЕДУГ

Она больше не могла даже плакать. В этом не было смысла.

Отрава лежала на кровати Паруса, скорчившись в позе зародыша и закутавшись в одеяла. Она лежала так уже несколько дней. Где спал сам Парус, и спал ли он вообще, ей было все равно.

Сначала полились слезы: нескончаемый поток слез. Как будто сердце разорвали крюком, и дыра наполнялась скорбью, болью из-за того, что ее предали, и девушка должна была выплакать это все, иначе захлебнется. Ее горе очень расстроило и озадачило Паруса. Она не хотела говорить с ним о том, что случилось. Ему не понять. Он же выдумка, как и все остальные.

«Он не желает знать. Никто не желает знать. Ах, если бы и я ничего не знала».

Но, узнав однажды, не забудешь. Парус уложил ее в постель. Она помнила, как Брэм и Перчинка суетились вокруг. Должно быть, для них было потрясением видеть свою непобедимую и упрямую спутницу в таком состоянии. Отрава даже не могла найти сил ответить на их вопросы. Какая им разница? Они же фальшивки, как и она сама. Они ненастоящие. Всё ненастоящее.

И при мысли об этом Отрава просто сдалась. Как просто. Лишь несколько слов Иерофанта – и сил на борьбу не осталось, оставалось только обмякнуть и перестать сопротивляться. Мысль о том, что он мог лгать, даже не пришла ей в голову. Отрава сердцем чувствовала, что он говорил правду. Она знала эту правду еще до того, как он сказал ей. Где-то в глубине души она уже давно сложила воедино кусочки головоломки.

Все это нереально. Абсолютно все. Отрава жила в волшебной сказке и была такой же марионеткой, как остальные. Все решения, которые она приняла, все усилия, которые приложила и та боль, что пришлось вынести, были только иллюзией собственной воли. Но это не ее. Просто так надо по сюжету.

Действительно ли то, что она делала, было ее выбором или то была лишь иллюзия самостоятельности?

Слишком тяжело. Земля ушла из-под ног, весь мир опрокинулся и кубарем полетел в бездну. Все стало бессмысленно. Ничто не имело значения. Какая разница, если она все равно плясала под чью-то дудку? Как она могла теперь принимать решения, зная, что это только воля автора, что ей кажется, будто она выбирает сама?

В самом деле, какая разница, что будет? И она осталась в постели. Большую часть времени Андерсен спал у нее на животе. Брэм, Перчинка и Парус по очереди сидели рядом, постоянно разговаривали с ней, спрашивали, что произошло, почему с ней такое творится. Но девушка не отвечала. Брэм, очевидно, пришел к выводу, что Отрава узнала о смерти Азалии и сходит с ума от горя. Отраве хотелось засмеяться. Смерть Азалии в сравнении с этим ничто. Какое вообще ей теперь дело до Азалии? Ведь сестренка – такая же выдумка, которая играет свою маленькую роль.

Но ей было дело. Вот в чем суть. Даже после того, что она узнала, жизнь – как таковая – продолжалась. Отрава по-прежнему чувствовала на щеках следы слез. Чувствовала теплого кота, который дремал на одеяле. Она по-прежнему переживала потерю Азалии и знала, что бросить сестру на произвол судьбы было бы страшным предательством. Не важно, сколько раз она повторяла себе, что всё – лишь фантазия, сердце не могло смириться с этим. Как бы ни было больно, но у Отравы еще оставались силы.

Проходили дни. Хотя, может, только часы или целые недели. Кто знает, насколько время искажается в волшебных королевствах? Парус читал Отраве свои старые книги, не осознавая горькой иронии того, что читает сказки, в то время как они сами живут в одной из них. Неужели все герои этих книг – тоже живые, как Отрава и все, кого она знает? И сказочные персонажи тоже думают, что существуют на самом деле… А как же Иерофант, творец ее мира? Может, он – тоже плод чьего-то воображения, а сам об этом не подозревает? Хорошая бы получилась шутка! Как два зеркала, которые поставили друг напротив друга. Бесконечные отражения, миры в других мирах, без начала и конца.

От одной мысли об этом можно сойти с ума.

Парус все время рассказывал Отраве что-нибудь забавное, надеясь заинтересовать ее делами замка. Некоторые правители уже разъезжались, обозленные и разочарованные. Они поняли, что Иерофант так и не примет их. Гругарот уехал вместе со своей свитой троллей. Но Элтар оставался непреклонен и уже начал сыпать угрозами, требуя приема.

Отрава почти не слушала Паруса. Она даже не ела с тех пор, как слегла в постель, и ничего не пила. Девушка выглядела болезненно бледной, и от нее даже пахло болезнью. Длинные черные волосы спутались и жирными прядями свисали на лицо. Она начала бредить во сне. Ее друзья ах, какое бессмысленное теперь это слово – пытались уговорить ее поесть хоть что-нибудь. Но аппетит пропал, и даже голод был только тупой далекой болью, ноющей где-то внутри.

И Отрава была настолько поглощена своим горем, что не заметила происходящего вокруг, пока оно не стало слишком явным.

Однажды, когда Парус читал ей, девушка произнесла первые осмысленные слова с тех пор, как заболела.

– Парус… – прохрипела она. Старик тут же поднял глаза, и в его глазах засветилась надежда.

– Парус, ты болен. Он на самом деле был болен. Теперь она увидела это. Впалые щеки и глаза, истощенное тело, дряблая кожа. Как будто бы это он голодал, а не она. И потом… это нечто большее, чем просто недоедание. Что-то еще было в его состоянии, что-то помимо болезни и физической слабости. Но она ушла в забытье от голода и ничего не поняла.

– Мы все больны, Отрава, – сказал Парус. – Перчинка и Брэм тоже? – Тревога кольнула в сердце Отравы. – И Андерсен?

– Все. Слуги, архивариусы, даже короли и королевы. Даже Элтару плохо.

– Что случилось? – прошептала девушка. – Что происходит?

– Не знаю. Словно замок наполнился призраками. Вокруг безразличие, все… устали. Целители не могут понять причину. Они говорят о чуме или иных недугах, но дело в другом… Оно даже в стенах… сам замок ослабел, стал бледным… не таким крепким, как раньше, – Парус вздохнул. – Как будто все угасает, растворяется…

– Но… – начала Отрава, – как… – Не знаю… не знаю… – прошептал Парус. Он был сам на себя не похож – не тот твердый, живой Парус, какого она знала. Он поднял голову и устало посмотрел на девушку.

– Отрава, я слышал, о чем ты бредила во сне. Это бессмысленно… я… я не понимаю… Перестань так делать.

– Я? – Отрава была настолько ошарашена, что даже не смогла рассердиться. – Я ничего не делаю. Ничегошеньки, просто лежу. – Как ни странно, она еще могла шутить, пусть и не очень удачно.

– Ты… ты говорила о сказках. Что тебе сказал Иерофант? Что он сделал?

Но Отрава думала о словах Горюна, которые тот произнес в своей хижине у озера. Как мир изменился в худшую сторону, когда он отказался от своей роли и попытался придумать себе другую жизнь. «У меня тоже была история, но мне она не понравилась, и я решил все изменить. Не стоило этого делать». Он не стал объяснять, что это значило. Мол, не время еще. Но сейчас все встало на свои места.

– Это из-за меня, – сухими губами произнесла она. – Из-за меня. Я виновата.

– Как? Почему? – Боль в голосе Паруса камнем легла на ее сердце.

– Я перестала подчиняться, – ответила девушка.

– Кому? – спросил Парус. Отрава приподнялась на локте. – Ты не видишь этого, Парус. Не видишь, потому что не хочешь. Но все это сказка и больше ничего. Ее придумал Иерофант. Не хочу быть пешкой в его игре, с которой можно делать все, что заблагорассудится. Если я не могу решать за себя, то вообще ничего не буду делать. Если я не могу действовать по своей воле, – девушка опустила глаза, – уж лучше умереть.

Она видела, что Парус поник, но всеми силами пытался понять ее слова. Отрава представила ему невероятную картину мира, которая была выше его понимания.

– Не понимаю, – сказал он. – Я не… я не знаю, как это связано с… недугом, поразившим нас. Но я вижу, что это имеет отношение к тебе, Отрава. Что здесь такого ужасного, что ты не хочешь больше жить? Разве ты не понимаешь, что обрекаешь и нас на смерть?

Отрава бы заплакала, если бы у нее остались еще слезы.

– Вы выдумка, вы все. И я тоже… – Как ты можешь так думать? – воскликнул Парус, вдруг оживившись. – Мы чувствуем, мы любим, плачем, страдаем, приносим себя в жертву… Если это не жизнь, то что же? Чем ты это можешь назвать? С чего ты взяла, что Иерофант может каким-то образом тобой управлять? Разве ты не принимаешь свои решения? Ты же сама решила отправиться в это путешествие.

– Не знаю, правда ли это, – ответила Отрава и опустилась на подушки. – Мне нужно доказательство того, что моя самостоятельность – иллюзия, и вот, пожалуйста, посмотри, что происходит, если я отказываюсь ему подчиняться. Сказка рассыпается. А может, я хочу сдаться?

На это у Паруса не было ответа. Отрава перевернулась на другой бок спиной к старику, и, в конце концов он ушел.

Они часто приходили к ней с тех пор, как она снова заговорила. Им казалось, что это хороший признак, но все было совсем наоборот. Отрава просто хотела попросить прощения за то, что происходит. Брэм и Перчинка, как и Парус, ничего не понимали, но умоляли ее поесть, чтобы набраться сил. Они сами умирали, растворялись, превращались в ничто, в то время как сказка вокруг Отравы заканчивалась. И как ей теперь вырваться из пропасти, в которую она провалилась? Как жить с сознанием того, что она – выдумка? Отрава терпела слезы Перчинки и молчание Брэма, не зная, что хуже. Но она не хотела поддаваться. Лучше умереть, угаснуть вместе с ними, и тогда все закончится. Этот выбор Отрава сделала для себя. И если ее смерть нарушит планы Иерофанта, значит, так ему и надо. Он сам придумал такого упрямого персонажа. Чем сильнее ее толкали, тем сильнее она сопротивлялась.

* * *

Отрава приходила в себя и вновь погружалась во мрак. Слабость то заглатывала ее, то выплевывала обратно. День и ночь перемешались. Время распалось на цепочку недолгих минут просветления. Девушка голодала и мучилась жаждой. Иногда она просыпалась с влажными губами, когда кто-то из ее заботливых друзей пытался напоить ее молоком или медом, пока она спала, надеясь, что Отрава машинально проглотит питье. Но этого было мало, чтобы остановить неизбежное. Она погибала и знала об этом… по крайней мере, это было ее решение.

Однажды ночью Отрава проснулась в полутьме и увидела у своей постели Брэма. На столе рядом горел один-единственный фонарь, бросая тусклый свет на лицо ловца духов. Его глаза прятались в тени всегдашней шляпы.

– Брэм, – с трудом выговорила девушка, вымученно улыбнувшись.

Он долго молчал, и хотя Отрава не видела выражение его лица, но все равно понимала, что он очень серьезен.

– Брэм, что стряслось? – Я вот думал, – ответил он. – И тебе придется выслушать то, что я скажу.

Брэм склонил голову набок, и свет фонаря упал на его лицо. У Отравы перехватило дыхание. Через кожу почти просвечивал череп. Усы наполовину выпали и обвисли. Мощная шея сморщилась, и дряблая кожа повисла складками. Глаза покрылись сеточкой красных сосудов.

– Ах, Брэм… – простонала Отрава. Видеть его таким было как нож в сердце.

– Прибереги жалость для кого-нибудь другого, – ответил Брэм надтреснутым и хриплым голосом. – Я уже слышал твои извинения. Мне это неинтересно.

Отраву ошеломила такая резкая перемена в его поведении. Но девушка была слишком слаба, чтобы ответить колкостью.

– Ты эгоистичная девчонка, – прорычал он. – Посмотри, что ты натворила. Взгляни на меня хорошенько. А Перчинку ты видела? Или этого проклятого кота? Видела, что твоя принципиальность с нами сделала? Ты убиваешь нас, ты, испорченный гадкий ребенок! И все потому, что не можешь постоять за себя!

Отрава испуганно съежилась, услышав неприкрытую злость в его голосе. Она и не подозревала, что Брэм способен на такое. Чтобы эта добрая душа так изменилась…

– Ты ненастоящий… – слабым голосом возразила она.

– Да, да, это я тоже слышал! – огрызнулся он. – Выдумки. Чушь! Я такой же живой человек, как и ты, а ты – такой же живой человек, как Иерофант. Мыживые, Отрава. Мы живы по определению. Даже если ты думаешь, что тебе подарил жизнь кто-то другой. У всех нас есть мечты и желания, мысли, планы, а ты отнимаешь их, – Брэм встал, с отвращением махнув рукой в перчатке. – Ты когда-нибудь верила в Бога, Отрава?