Текст книги "По дорожкам битого стекла (СИ)"
Автор книги: Крис Вормвуд
Жанры:
Современная проза
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Глава 16
Утром звонила Мария, сказала, что концерт в Полтаве отменён по неизвестным причинам. Герман почему-то вздохнул с облегчением. Выдвигаться в Киев решено было во второй половине дня, когда спадёт эта адская жара, накрывшая город.
Фургон ехал по степи, скользя по трассе как пароход в жёлто-зелёном море. В блёклом небе уже загорался закат, бросая золотистые отблески на горизонт. Мир дышал красотой и свежестью. Все прильнули к окнам, стремясь надышаться этим чарующим дорожным воздухом.
«Хотел бы я здесь остаться», – сказал Макс сам себе. Он понял, что это было зря, когда у автобуса спустило колесо. Легонько тряхнув, «Газель» съехала к обочине.
– И что мы теперь будем делать? – в голове Дани мелькнула лёгкая паника.
– Не ссыте, у меня запаска есть, только менять долго придётся, – водитель махнул рукой, вылезая из кабины.
Ребята вывалились из фургона, разминая затёкшие конечности. Солнце рисовало узоры в небе; бросая золотистые отсветы на дорогу и степь, оно садилось в густую траву, испещрённую лимонными и лиловыми цветами. Пустой пакет прокатился по трассе, как перекати-поле. Огоньки сигарет светились всё ярче в наступающих сумерках. Мелкие камушки хрустели под подошвами кед. Небо меняло цвет на розоватый. Белый след от самолёта взвился в небе причудливым драконом. Дани ходил вдоль дороги и снимал закат на камеру Германа.
– Это просто какой-то Техас, – приговаривал он, направляя аппарат на пустую дорогу.
Макс сидел на обочине и курил. Дани захватил и его в объектив.
– Не снимай меня! Я похож на сельского пидара, – сказал он, закрывая лицо женской соломенной шляпой.
– Ты такой милый, как гриб-псилоциб, что пророс сквозь асфальт.
– Что ты там наснимал? – спросил Герман, выхватывая камеру.
Там было небо, залитое светом поле, солнечные блики на боку фургона, чёрные силуэты, уходящие в закат.
– Странно осознавать, но это крутые фотки, – сказал Воронёнок. – Ты снимал раньше?
Дани просто пожал плечами.
– Нет, я просто пошарил в настройках, мой хипстерский друг.
Бросив окурок в пыль, Макс убежал в степь. Он мчался со всех ног, вскоре можно было различить только светлое пятно на фоне синеющей травы. Он бегал кругами быстро, как борзая.
– Что он там? – спросил Дани.
– В него вселился бес, это нормально.
Джефф, как самый ответственный, помогал водителю менять колесо.
Герман пошёл за Максом. Мокрая от вечерней росы трава ласкала голые щиколотки. Закатная степь завораживала и околдовывала. Макс сменил направление своего бега и рысью направился к Герману.
– Полегчало? – спросил Воронёнок, вынимая сигарету.
Макс молча кивнул, садясь в траву. Светлые волосы слиплись от пота. Лицо раскраснелось, так что видно было даже в полумраке. Герман опустился рядом с ним, чувствую всем телом сырость. Макс положил голову ему на плечо. За секунду до этого в его глазах сверкнуло отражение закатного неба, и тёплая улыбка пробежала по лицу.
– Я скучал, – прошептал Герман.
– Я всегда рядом, – ответил Макс так же шепотом.
– Только твоя оболочка. Я соскучился по тебе настоящему.
– Кто знает, кто из нас настоящий? – усмехнулся он.
Макс жестом попросил у Германа сигарету. Тот протянул свою, где осталась всего половина. Он затянулся, ощущая чужую слюну на фильтре. Несколько длинных минут они просто курили одну сигарету на двоих, глядя в небо. Макс мягко отстранился от Германа и уставился на дорогу.
– Нам пора, – сказал он, ориентируясь на какие-то свои знаки.
Колесо удалось поменять практически в темноте. Дорога продолжилась в тишине и молчании. Угрюмо покачивался красный фонарь и вился в воздух сигаретный дым. В колонках тихо играл «Current 93» – «All The Pretty Little Horses», сменив прежний угар мрачной меланхолией. Подборка музыки преподносила сплошные колыбельные для больных и одержимых детей.
* * *
Утопающий в цветущих каштанах Киев был похож на большой кремовый торт. Макс проснулся, когда они уже въехали в центр. Он смотрел в окно, стараясь осознать всю реальность происходящего. Ему казалось, что он плывёт среди облаков и предутреннего тумана. Гаснущие огни фонарей бросали блики на стекло. Захотелось кофе. Хорошего чёрного кофе с капелькой виски для вкуса. Герман сбросил с себя спальник, промычал что-то вполне согласное с Максом.
Сидя в сонной кофейне у окна, они наблюдали за просыпающимся древним городом. Он был словно динозавр, который сбрасывает с себя вековую труху, постепенно открывая слипшиеся веки. Нет, это не Москва, которая никогда не спит, это город, который дремлет. Дани снова испортил всё молчаливое великолепие, щёлкая вспышкой фотоаппарата.
– Я просто хотел сфотографировать мысль, – сказал он, ловя разгневанный взгляд Макса.
На фото был он с чашкой американо на фоне расплывающихся огней и синего морока.
Дальше все сидели в молчании, про себя жалея, что нельзя курить.
Вписка оказалась в самом центре возле метро «Золотые Ворота», в просторной квартире с большими потолками и окнами от самого пола. Запах травы, кофе, сигарет и благовоний создавал причудливую атмосферу. Это был слегка окультуренный хиппятник, где одновременно могли проживать до десяти человек. Разноцветные рисунки на стенах напоминали об Элис, только у неё всё получалось гораздо живее и приятнее взгляду.
Современные хиппи – бледные дети ушедшей эпохи. Цветы жизни, но больше не дети цветов. С кем им бороться, когда система сожрала их самих изнутри? Сегодня ты идёшь на фестиваль мира, завтра надеваешь костюм и спешишь в офис. И лишь где-то там за ступеньками кислотного рая тебе ещё споёт живая Дженис.
– Я пытался быть хиппи в молодости, – сказал Макс, глядя на «пацифик» на двери. – Но я понял, что я слишком злой для того, чтобы сеять Peace&Love.
Он знал, что все они лукавят, мир, любовь и пацифизм невозможны в эту эпоху. На стене для записей Макс оставил пару строк красным маркером:
«Я хотел бы быть честным, но в чём здесь прикол?
Ты так же мёртв, как и твой рок-н-ролл».
Герман обосновался на кухне, заняв подоконник как насест. Дани решил выпить с утра дешёвое фруктовое пиво, котыром они затарились в магазине рядом. Почти все суточные группы уходили на алкоголь, про еду они вспоминали крайне редко, и то – если воровали из супермаркетов. Жизнь превратилась в асоциальное раздолбайство.
Люди в квартире хотели общаться, но «Opium Crow» со вчерашнего вечера висели в лёгкой молчаливой прострации. Спать не хотелось, впрочем, как и погружаться в что-то другое кроме кофе и сигарет. Герман слегка скучал без «Джирома», вынужденный курить «Рич» или «Корсар». Он ненавидел вкус чистого табака. И, в отличие от Макса, не начинал курить всё подряд, когда заканчивались любимые сигареты. Воронёнок и здесь не бросал свой снобизм.
Макс настрочил Элис длинное сообщение, тщательно и вдумчиво подбирая слова:
«Привет. Знаешь, вчера я видел красивый закат. Я пытался надышаться этим моментом, чтобы впитать в себя частичку этой магии. Это то, что мне так хотелось тебе передать. В тот миг я был по-настоящему счастлив. Потом всё оборвалось от мысли, что я не могу разделить этот миг с тобой. Тогда ты бы поняла, что я чувствую по отношению к тебе. Мне хочется положить этот мир в карман и принести тебе».
Она ответила спустя пару минут:
«У меня есть рассветы и лимонный ликёр. Мне заебись».
Именно в этот момент Макс почувствовал себя униженным одной лишь меткой и точной фразой.
– Чёрт, а ведь те, с кем мы спим, нам не принадлежат, – сказал он вслух.
Герман усмехнулся с подоконника:
– Нам вообще никто не принадлежит. Даже мы сами, – он вздохнул, выдыхая дым, и продолжил. – Ты бродишь рядом, и я счастлив только оттого, что ты есть, потому что я знаю, что ты будешь со мной, а если нет, то мне просто не будет смысла тобой дорожить.
– Я не об этом, – выдавил Макс.
– Хочешь поговорить об этом?
– Пожалуй.
Они удалились в ванную и включили воду, чтобы никто не слышал.
– Так о чём же ты? – Герман ходил туда-сюда, шлёпая босыми ногами по кафелю.
– Просто из-за всей этой кутерьмы с Сиськой и прочими гадостями бытия я понял, что хочу быть с Элис.
Герман подавил издевательский смешок.
– Ну-ну.
– Что ты этим хотел сказать?
– Да то. Понимаешь, просто я не думаю, что в этом плане ты можешь её заинтересовать. Я тоже в своё время не смог. Такие девушки непрошибаемы. Ты можешь спать с ней, можешь что угодно, кроме того, чтобы залезть в её душу. Увы, чувак, мы ей не пара. Её нужен кто-то уровня бога, как минимум. Кроме шуток, чувак, я серьёзен как никогда. Она носится с тобой, как с сынком или младшим братом-дауном, но не более. Пожалуйста, не лезь в высшие материи, если не хочешь испортить себе карму. Это чревато.
Герман подошёл и обнял Макса тепло и по-дружески.
– Ты из-за этого ведь так бесился в последнее время?
Макс пожал плечами.
Герман успокаивающе прошептал на ухо:
– Не хватало ещё из-за баб с ума сходить.
– Мне просто грустно. Раньше такого не было.
– Всё когда-нибудь бывает.
Макс и Герман простояли молча где-то около минуты. Звук журчащей воды звенел в ушах.
Они вышли прогуляться вдвоём. Общение было натянуто милым и осторожным, так, словно боишься неосторожным словом нарушить хрупкий мир. Герман всё больше молчал, глядя на свои кеды.
– Куда мы, вообще, идём? – спросил он, остановившись возле арки.
– Если я правильно понял дорогу, то там есть то, что может тебя порадовать, – ответил Макс.
– Эта обоссаная подворотня меня не радует.
Они вошли в обычный двор. Макс уж было решил, что они завернули не туда, но продолжал идти вперёд. Он схватил Германа за руку и потянул за собой. Повернув за угол, они вышли к огромному вольеру, где прогуливались большие чёрные птицы.
– Ни хрена себе! – воскликнул Герман, присаживаясь на колени возле клетки с воронами.
Его пернатый собрат по ту сторону уставился на него своими пронзительными чёрными глазами. Ворон просунул голову сквозь решётку. Герман осторожно коснулся пальцами его клюва.
– Осторожно, они кусаются, – предупредил Макс.
– Меня не укусят.
Они молчали ещё несколько минут, пока Герман пребывал в завороженном созерцании трёх воронов, что скакали с насеста на насест, расправляя большие чёрные крылья. Потом он заговорил снова:
– У меня когда-то был ручной ворон. Его звали Эдгар. Он был очень умный, умнее многих людей. Мой самый лучший друг. Он заболел, мы с Лукрецией долго таскали его по врачам, ничего не помогло, никто не мог сказать, что с ним. Вскоре он умер. Знаешь, я не плакал, когда люди умирали, а тут птица… – он тяжело вздохнул, словно пытаясь подавить слёзы. – Это была не просто птица. Мы любили гулять вместе. Он всегда сидел у меня плече, даже не пытаясь улететь. По ночам он сидел у изголовья моей кровати, словно охраняя мои сны. Никогда ничего не портил и не гадил где попало, как прочие птицы. Я его даже похоронил, как человека, в маленьком красном гробике. Эта татуировка в память о нём.
Герман встал, расправляя плечи. Макс погладил его по спине.
– Забей, – сказал Герман. – Нет смысла горевать по тому, чего у тебя нет, лучше радоваться тому, что было. А птицы действительно классные. Мне только жаль, что они в клетке, а не на воле.
Глава 17
Все два дня до концерта «Вороны» провели, скитаясь по Киеву в поисках приключений, обшарив все дворы, крыши и мосты, а также множество баров с недорогой выпивкой и вкусной едой. Эти впечатления трудно было описать, да и вообще запомнить: они наслаивались одно на другое и мелькали, словно слайды.
Клуб располагался на самой окраине города и представлял собой заброшенный завод. Таких странных мест им видеть ещё не доводилось. Стены были выкрашены в грязно-красный цвет. С потолка свисали странные металлические предметы, начиная от абажуров, заканчивая утюгами и старыми велосипедами. Присутствовали тут и совершенно неожиданные украшения в виде огромных чудовищ, целиком сделанных из консервных банок, гигантских проволочных цветов и человечков из арматуры. Освещение было слабым, но сугубо в красноватой гамме. Группа не удержалась от небольшой фотосессии в этом странном и загадочном месте. Герман сказал, что это может пойти в буклет альбома, который они когда-нибудь запишут. Туалет был один – сразу мужской и женский, впридачу с незакрывающимися дверями, а где-то таковые отсутствовали вовсе. В зале не оказалось ни одного полноценного стола или стула. Везде находились бочки, старые усилители и ящики.
– Кажется, дизайнер этого заведения был либо гением, либо двинутым, – сказал Макс, прогуливаясь по пустому клубу.
К началу концерта народу набилось под завязку, так что негде было даже встать, не то что сесть. На сцене сплошная сборная солянка из фолка, инди-рока и панка. «Opium Crow» встретили тепло, но без бурного восторга. Публика больше оценила хорошо знакомые им каверы. Концерт проходил в какой-то даже домашней обстановке, несмотря на обилие народу.
В целом, самим «Crow» это выступление не показалось чем-то выдающимся, скорее рядовым и слишком гладким. Им всем не хватало форс-мажора в жизни. После концерта Макс с Германом пили пиво вместе с девчонками из местной панк-группы. Те звали на вписку, но пришлось отказаться, потому что на Золотых Воротах обещали вечеринку с отборным планом и домашним вином. Дани с Джеффом заливались водкой в баре. В Украине она казалась им необычайно вкусной.
Дома всё проходило мирно. Дым трубок с ароматным планом, тихое гитарное насилие в исполнении местных талантов, истории из жизни своей и чужой. Рыжая тёлка в цветастой майке предлагала Герману make love прямо на балконе. Он отказался, сказав, что устал. Они все устали и готовились к финальному рывку на море.
* * *
Есть города, которые сводят тебя с ума и выворачивают душу с первого взгляда. Романтики назвали бы это любовью. Этот город входит в вас, вкручиваясь ржавым болтом в многострадальный мозг, желая рухнуть вам на головы камнями с шатких балконов. Герман был очарован, впервые ступив на неровные булыжники одесской мостовой. Над ним нависали дома, увитые плющём. Они смотрели ему в глаза своими разноцветными окнами. Одесса оказалась не по-южному мрачной. Она словно праздник жизни, на который тебя не звали. По городу снуют туристы, они видят совершенно другое – море, рестораны и сувениры. Это их реальность, а в мире, где пребывал Герман, были старые мёртвые дома, витые ограды, тёмные парадные и грязные дворы.
Этот город пах корицей и рыбой. Непередаваемый коктейль из вони, морепродуктов, специй, духов и помоек за ресторанами. Сладковатая гниль. И тяжело понять, является ли этот запах приятным, или же нет. Никогда не нюхайте Одессу.
Герман с Максом только закинули вещи на вписку и сразу же отправились гулять по центру таинственного города.
– Я бы с радостью здесь умер, – сказал Макс, окидывая взглядом площадь.
– Почему?
– Это всё вокруг словно выпивает из меня все соки. Я безумно счастлив, но хочу умереть. Оно бушует во мне. Меня раздражает каждая мелочь, но, в то же время, я рад собственной злости. Я упиваюсь ей, как дешёвым вином. Я бы хотел выстрелить себе в висок на детском утреннике. Это было бы апогеем моего психоза.
Герман заглянул ему в глаза, пытаясь уловить в голубом мареве искорку подлинных эмоций.
– Я думал, тебе стало лучше.
Макс тряхнул головой.
– Я тоже так думал.
Они шли дальше вглубь переулка, что извилистой змеёй спускался вниз. Было тихо, так что можно услышать эхо своих шагов. Густая зелень нависала над головой. В воздухе висел аромат жасмина.
– Знаешь, – сказал Герман. – Всё, что с тобой происходит, очень похоже на маниакально-депрессивный психоз. Я не врач и не могу ставить диагнозы, я просто предполагаю.
– Может быть, – ответил Макс равнодушно, пиная пустую бутылку.
– Дожми этот концерт. Потом сможем, как следует, оторваться и отдохнуть. Если хочешь, то отдохнём друг от друга.
– Я вообще ничего не хочу, – Макс продолжал брести вперёд.
Герман схватил его за руку.
– Пожалуйста, оставь меня, – прошипел Макс, стараясь не сорваться окончательно.
– Куда ты?
– Мне просто нужно побыть немного одному.
Он умчался вниз по улице. Герман понял, что ему в жизни не угнаться за Максом, да и бежать за ним было бы крайне глупо. Воронова гордость перевесила.
* * *
Хозяином квартиры был довольно странный мужик неопределённого возраста по кличке Дядя Джи. Как и почему он получил такое прозвище, не помнил уже никто. Дани с Джеффом предпочли зависнуть вместе с ним, чтобы выпить пива и послушать дурацкие несвязные истории, от которых сильно разило выдумкой. Всё сойдёт, если нет других развлечений.
– Так вот, короче, – сказал Джи, разводя руками. – Один мой приятель как-то раз изнасиловал проститутку…
Тут Дани накрыло неистовым смехом. Он сполз с кресла на ковёр и облился пивом.
– Да погоди ты ржать! – прикрикнул Джи. – Изнасиловал её и сжёг в машине!
Дани зарылся лицом в коленки.
– Идёт проститутка по лесу, видит – машина горит, села в неё и сгорела, – выдал он, оторжавшись.
– Ты вроде сегодня ничего не курил, – сказал Джефф.
– Мне не надо, мне и так хватит.
Джефф тяжело вздохнул, ему показалось, что басист в состоянии смеяться даже над несмешными английскими анекдотами.
Пришёл Герман и рухнул на кровать.
– Ты где Макса потерял? – спросил Дани.
– Он свалил куда-то бродить.
– Зря ты его одного отпустил, – сказал Джефф.
– Мне, кажется, стоит больше переживать за Одессу, чем за Макса, – Дани снова заржал в голос.
* * *
Тропа вывела его к огромной лестнице, ведущей прямо в порт. В небе сгущались розовые тучи. Говорят, что с наступлением темноты вне центральных улиц становится опасно. Макс не придал этому значения. Он ходил и по более опасным городам, не имея при себе даже ножа. Сейчас он чувствовал себя опустошённым. Внутри не было ничего, кроме беспричинной злости и усталости. Этот город, горячие камни лестницы, радостные лица людей – даже это дерьмо казалось слишком светлым для Макса. В целом, не хотелось ничего, кроме как перестать существовать. Хотелось домой, но что делать когда ты уже и забыл это ощущение дома? Был ли он вообще когда-то? Можно ли вообще считать домом квартиру своих родителей? А потом что? Только череда вписок и «Воронье Гнездо». Являлось ли оно домом или дом это только то, что принадлежит нам?
Макс совсем запутался в собственных желаниях и мыслях. Он был так зол на Германа, что даже не мог думать о нём. Наконец-то эти проклятые ступеньки закончились. От порта пахло рыбой и фекалиями. Как же отвратительно море. Как вообще можно купаться в этой зелёной урине? Начало тошнить и мутить. Хотелось поскорее где-нибудь спрятаться. Из подземного перехода доносилась кустарная музыка. По старой привычке, Макс свернул туда.
В переходе панки насиловали акустику. По правде говоря, назвать их панками – это сильно им польстить. Просто сальноволосые дети дерьмового российского рока. Макс остановился рядом, стараясь угадать, что за песню так отчаянно пытается исполнить гитарист. К нему тут же подошёл чувак с кепкой в руках и попросил мелочи. Макс насыпал им чего-то не глядя.
– Можно мне гитару? – спросил он, когда песня закончилась.
Гитарист скептически посмотрел на него, протягивая инструмент. Гитара была расстроена в дрова, но это сейчас особо не беспокоило Макса. Потянуло сыграть русскоязычную версию «Insane».
«Я с утра просыпался и прятал глаза,
Прямо в банку со спиртом, чтоб никто не нашёл.
Я с утра просыпался и прятал лицо,
Чтобы тленье его не взяло».
Его голос звучал ниже чем обычно, злее и надрывнее. Внутри клёкотало самоотвращение. Прохожие шарахались, вжимаясь в дальнюю стену перехода. Макс наслаждался людским недоумением и немым обожанием со стороны этих уличных крыс в чёрном. Нет, они его ненавидели, как ненавидели каждого, кто хоть немного лучше пыли под ногами. Это мир, где отвратительное тянется к уродливому. Они везде одинаковы. Неприкрытая ненависть к тому, кто в чистой одежде или просто имеет хоть какие-то деньги. Макс закончил петь, вытирая полоску слюны с подбородка. Ему вдруг подумалось, не пошёл ли он пеной, как бешеная собака?
– Круто, – сказал толстый увалень в футболке с волком.
Его лицо было красным от загара и пьянства. Он зятянулся, бросая бычок себе под ноги.
– А Цоя знаешь что-нибудь? Ну там про «Звезду по имени Солнце».
Макс хотел сказать что-нибудь типа «иди ты на ***», но он оказался злее, чем думал. Миг – и гитара обрушилась на голову жирному. Всё как в замедленной съёмке – деревянные щепки, порванные струны, застывшее удивление в глазах. Макс бросил гитарный гриф, задев кого-то из дружков пострадавшего, и сделал то, что было вполне целесообразно для человека его комплекции – пустился бежать.
Опомнился он где-то на середине длиннющей лестницы. За ним никто не гнался. Это было вполне ожидаемо. Говнари слишком трусливы, чтобы дать сдачи хоть кому-то или же заступиться за своих. Макс понял это, общаясь с их представителями в своём городе, когда один «резкий» гопник мог запросто разогнать всю тусовку в десять – пятнадцать человек.
Надо было возвращаться домой. Он уже сорвал свою злость на самом ничтожном существе, что только мог встретить. Стало как-то спокойней и живей. По телу приятно разливался адреналин. Макс заглянул в магазин и купил ребятам водки с колой. Надо было сделать им приятное, а то Герман снова начнёт выступать. Конечно же, их всех можно понять. Он ведёт себя несколько неадекватно. Макс до ужаса боялся, что они могут от него отвернуться, тогда его жизнь будет кончена. После всего пережитого тяжело вернуться к прошлому.
Дверь открыл Герман с каким-то равнодушным и отрешённым видом. Макс обнял его в попытке растормошить.
– Прости, – прошептал он.
– Перебесился? – спросил Герман.
– Угу.
Далее Макс поведал всем историю про переход и гитару. Дани снова проникся и начал ржать.
– Я же говорил! – радостно закричал он.
Когда кончилась водка и лень было бежать за новой, всех потянуло на приключения. Дядя Джи сказал:
– Я всё равно делаю скоро ремонт, так что можно захреначить на стены всё, что угодно.
Дани недолго думая достал из холодильника шоколадную пасту и кинул полную банку в стену. Коричневые потёки украсили аккуратные кремовые обои.
– Что ты делаешь? – спросил Дядя Джи. – Я имел в виду рисунки.
– Ща будет, – сказал Дани, размазывая по стене коричневую массу.
– Что ты рисуешь? – спросил Джеффри.
– Неужели ты не видишь? Я рисую говно.
Джи присел на пол, хватаясь за голову:
– Сколько же у нас пустых бутылок. От них просто необходимо избавиться.
Он пошёл в другую комнату и достал пневматическую винтовку. Дани на миг забыл про рисование говна говном. Всё побежали выстраивать бутылку в дальнем конце коридора.
Макс всё это время молча сидел в гостиной, погруженный в свои мысли. Он слышал выстрелы и звон стекла. Этот звук завораживал. Герман стоял у дверного косяка, издали наблюдая за стрельбой. Ему не хотелось вмешиваться. Пули летели, бутылки бились.
Дани надоело играть с винтовкой. Он нашёл ещё одну банку шоколадной пасты и принялся разрисовывать все стены в туалете. Потом нашёл странную куклу, похожую на мёртвого младенца, и повесил его в петле прямо над унитазом. Дальше в ход пошёл кетчуп. Кресты и пентаграммы засияли посреди коричневого месива.
– Ну тебя и кроет, – сказал Джеффри, вполглаза наблюдая за его творением.
– Это мой алтарь Фекалоида, – ответил Дани.
Макс тем временем выглянул в коридор.
– Не ходи тут босиком, всё в осколках, – предупредил Герман.
Тот ничего не ответил, принимая из рук Дяди Джи винтовку. Макс стрелял не целясь, напевая:
Пули с удивительной точностью достигали цели, разнося в прах оставшиеся бутылки.
– продолжал он.
– Боже, как я не люблю эту песню, – проворчал Герман.
Дани выводил кетчупом, шоколадной пастой и майонезом «Бордель у Дяди Жиди» на двери туалета. Виновнику торжества было ровным счётом наплевать.
– Бутылки кончились! – крикнул Макс. – Есть у кого-нибудь ещё?
Нашлись только две банки с помидорами, но всем было уже наплевать. Разлетелось стекло, потоки рассола и красной мякоти помидоров. Красиво и отвратительно. Макс сделал шаг вперёд и поскользнулся, падая на локти и колени. Осколки впились в руки, но боли не было. Только странное чувство нереальности происходящего. Он поднял вверх руку, покрытую сияющими алмазами битого стекла.
Кровь. Её слишком мало и она не такая красная, как должна быть. Так много порезов и так мало крови. Всё, что нужно сделать – это просто выпустить её на свободу. Макс схватил большой треугольный осколок. Он слышал сквозь шум в своей голове, как Герман кричит ему что-то. Но было поздно. Стекло врезалось в кожу, оставляя тонкие полоски ран.
Герман с силой схватил Макса за плечи, вырывая из рук стекло.
– Ты что спятил?! Что ты делаешь?! – закричал он.
На шум прибежали Дани и Джефф. Втроём им удалось скрутить вырывающегося Макса.
Он очнулся весь в крови на полу в комнате. Герман осторожно вытаскивал осколки из кожи пинцетом.
– Я не знаю, что мне сделать: пожалеть тебя или побить? – сказал он.
Макс только пожал плечами.
– Знаешь, я плохо помню, что было. Это какое-то помутнение. Я даже не был пьян.
Герман обрабатывал его порезы спиртом. Макс зашипел от резкой боли.
– Тебе повезло, что ты не гитарист. У тебя на пальцах места живого нет.
– Бывало и хуже.
* * *
В день концерта Макс не произнёс ни слова. Он сидел на кровати, словно тень самого себя. На все вопросы отвечал вялыми жестами. Потом перевязал руки до самых локтёй новыми бинтами. Ему хотелось, чтобы они выглядели более зловещими и как можно менее позёрскими. Так что пришлось отказать от краски, лишь разбередить ногтями затянувшиеся порезы, чтобы бинты окрасились настоящей кровью. Герман долго кричал на него, когда увидел это.
Максу просто хотелось создать более безумный сценический образ. На помойке во дворе обнаружилось подходящее платье: длинное чёрное с открытыми плечами. Макс даже и не подумал стирать его. Ему нравился этот запах гнили и сырости. На груди красовались подозрительные пятна, напоминающие кровь. Макс густо подвёл глаза, потом просто опустил лицо под струю душа. Косметика растеклась, придав ему весьма трупный вид. Он не мог ничего придумать с обувь, так что просто перевязал ноги бинтами.
– Где ты был, твою мать?! – воскликнул Герман, когда Макс в таком виде пришёл в гримёрку за пятнадцать минут до выхода на сцену. – И что с тобой случилось? Ты выглядишь так, словно тебя изнасиловал клоун, но должен признать, это охуенно.
– Я просто готовился, – ответил Макс.
Когда они вышли на сцену, в зале повисло недоумение. Кто-то свистнул из темноты. Макс уж было решил, что это может стать последним концертом в его карьере. Но он решил, что в таком случае разумнее всего будет сжечь клуб вместе с собой и всеми людьми. Сейчас он был практически серьёзно на это настроен. Он знал, что, стоит ему запеть, они все станут его рабами. Они пойдут за ним, в этот маленький ад в его голове. Именно здесь, в городе отбросов, Макс полностью осознал свою силу. Он пел с закрытыми глазами, урывками глядя в зал. Реальный мир стал набором слайдов.
Он извивался, буквально насилуя микрофонную стойку. Его переполняла нездоровая энергия. Бледный, тощий, израненный. Полностью лишённый привлекательности, но полный харизмы. Ему совершенно не хотелось быть очередным сладким мальчиком в глазах толпы. Он бешеное чудовище, демон, маньяк.
После концерта он просто отключился на диване в гримёрке и пробыл в небытие около двадцати минут. Макс проснулся от того, что Герман гладит его по спутанным и залакированным волосам.
– Весь твой ад можно терпеть только ради того, чтобы видеть тебя на сцене, – сказал Воронёнок.
– Пошли куда-нибудь? – предложил Макс.
Они переоделись из концертного в обычное и вышли на улицу, оставив ритм-секцию праздновать окончание тура в баре. Город просто светился от множества фонарей. Ночь здесь была просто продолжением праздника, а не временем для отдыха. Кругом люди, музыка и вывески многочисленных баров. По ночам здесь пахло жасмином, он словно оттенял дневную вонь пережаренной Одессы. Они двигались к набережной, стремясь слиться с темнотой.
– Лукреция выслала мне денег, – сказал вдруг Герман. – Я хочу зависнуть здесь ненадолго. Ты со мной?
– А что мне ещё остаётся? – усмехнулся Макс. – Конечно, я с тобой.
