Текст книги "По дорожкам битого стекла (СИ)"

Автор книги: Крис Вормвуд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Глава 14

– Так и мы точно едем в тур? – спросил Макс в который раз.

– Да-да, в самый настоящий, – отвечал Герман.

– У нас будет крутой гастрольный автобус или частный самолёт? – спросил Дани мечтательно. Наверняка он уже представлял себе, как закидывается коксом на борту роскошного авиалайнера.

– Нам обещали выделить фургончик и трезвого водителя.

– Круто. Как хиппиваген.

– Нет, скорее газенваген, – обломал Макса Герман. – И вообще сам тур кажется мне стрёмным и тупым приключением. Я раньше как приличный человек ездил на гастроли в Польшу и Чехию. Но зато мы увидим море. Я сто лет никуда из Москвы не выбирался.

Элис вернулась за пару дней до отъезда. Ей ещё долго предстояло переваривать всю полученную за этот краткий миг информацию. Герман поведал ей о туре, а Макс о том, как умирал. Вообще вся жизнь в Гнезде во время её отсутствия сильно переменилась. Не было той силы, что могла держать эти два «таланта» в узде.

– Тебе нужна нянька типа Шэрон Осборн, – сказала она Максу. – Иначе ты совсем сторчишься.

– Шэрон, где моё бренди? – крикнул из угла Дани мерзким и скрипучим голосом.

– Вокруг меня только водка и наркота, в то время, как на самом деле мне нужно шоколадное молоко и печенье, – сказал Макс, когда они остались наедине.

– Зачем ты сам погружаешься в свой ад?

– Меня никто не любит. Я подыхаю от одиночества внутри меня.

– Герман ведь с тобой. Ты очень дорог ему.

– Ты не знаешь, как мы стали далеки с ним. Да и я хотел чего-то не того. Просто вот порой понимал, как сильно мне не хватает тебя. С тобой моя душа в равновесии. Я не хочу умереть. Может быть, это любовь? Я не знаю, я никогда её не чувствовал, – он заглянул ей в глаза, стремясь найти там ответ.

– Макс, – сказала Элис серьёзно. – Я слишком хорошо знаю жизнь, чтобы вляпываться в тебя.

Последние слова она произнесла с явным отвращением.

– Я просто понял, что если и быть с кем-то, то только с тобой. Ради тебя я смог бы бросить всё, что меня убивает, – в висках неприятно застучало.

– Тебя убивает сам твой талант и твоя сущность. Разве ты готов от этого отказаться? Ты не для меня и я не для тебя.

Макс вышел, понимая, что первой девушке в мире удалось его морально поиметь.

– Не надо на меня обижаться, я просто сказала правду. Так будет лучше для нас обоих. У нас же правда нет ничего общего, кроме постели, – сказала она ему вслед.

Он понимал больше чем сказано, он просто её недостоин. Ему действительно не хватало уровня, чтобы с ней связываться. Где-то внутри снова что-то рухнуло. Долгое время он думал, что чтобы завоевать девушку, надо просто хорошо выглядеть и круто трахаться. Но здесь было что-то не так. Ей была не интересна его чёртова душа. Для неё он был просто ребёнком.

От этой бессильной злости на себя осталось только взять и писать что-то. Макс весь день провалялся в кровати, пялясь в стенку. Наконец-то получилось выдать что-то способное охарактеризовать собственное состояние:

 
  По проводам идёт дождь,
  Смешиваясь в липкой беде.
  Ты не знаешь, как заржавел нож,
  Которым я копаюсь в себе.
 
 
  Мёртвые помнят, мёртвые спят,
  Укутавшись в жухлой листве.
  Я пил и впитывал весну, как яд,
  Перестав на время думать о тебе.
 

* * *

Они уехали дождливым утром, по направлению юга. Чёрный фургон «Газели» нёс их вперёд, потряхиваясь на неровной российской дороге. В нём не было сидений, только матрасы и спальники на полу. Это было даже удобнее. Герман заранее приволок лава-лампу и бонг, создавая атмосферу дорожных фургонов хиппи. Дани повесил на стены плакаты с голыми бабами, напрочь заклеив окна. Джеффри еле-еле удалось отпроситься с работы и выкроить в своём графике время.

Герман прихватил с собой три гитары, в том числе акустическую двенадцатиструнку, чтобы играть песни в дороге. Сейчас он этим и занимался, выдавая странные звуки. Дорога была для него отличным поводом порепетировать. Макс покуривал бонг и спал, пока Дани с Джеффом играли в карты. «Суровая жизнь, ребят, – говорил Макс, изредка просыпаясь. – Всё это время у нас не будет интернета, нормальной кровати, сортира и личной жизни. Мы все повязаны турингом».

Герман задумался: был ли Макс не пьяным и не упоротым хоть раз за последние месяца три. Сейчас его куда больше волновало не потеряет ли Макс голос из-за своих увлечений, но пока всё проходило нормально.

Они въехали в Тулу спустя три часа дороги. Макс прильнул к стеклу, изучая грязные улицы города. Он был так же мал, как его родное днище.

– Вы когда-нибудь играли в провинциальных клубах? – спросил вдруг Герман.

Все промычали что-то невнятное в ответ.

– Ну так вот, значит, главное ничему не удивляться, особенно хреновому звуку. Это в порядке вещей, но публика не жалуется. Им плевать, подо что колбаситься. Хорошо будет, если меня самого допустят за пульт.

Они попали на какую-то местную пати в кинотеатре, переоборудованном в клуб. «Crow» досталась роль хэдлайнеров. Радовало тут только дешёвое пиво и странная доброжелательность окружаюших. Ещё в гримёрке Макс почувствовал себя хреново. Подскочило давление. В аптечке нашлась пара таблеток обезболивающего, которое сделало всё тело ватным и разморенным. Стало мерзко, но он не звезда, чтобы отменять выступление из-за какой-то головной боли. Он никому об этом не сказал, но по лицу было видно, как ему хреново.

Они отыграли этот концерт крайне паршиво. Благо половину косяков этого вечера можно было списать на звук. Свои выступления – это единственное, за что группе действительно бывало стыдно. Макс стоял столбом, не в силах даже пошевелиться. Герман в какой-то момент наступил на шнур, из-за чего тот вылетел во время песни, но удалось довольно быстро вставить его на место. Всё шло через задницу, но публика старалась этого не замечать.

После концерта какие-то девчонки утащили их к себе на вписку. Макс старался окончательно не умереть, но всю ночь его непередаваемо тошнило. Он жалел о том, что у него нет сил, чтобы нажраться вхлам, как и вся остальная группа. Всё, что ему осталось, это жаловаться на жизнь девушке, которая так отчаянно хотела от него любви. Если бы он был жив, то наверняка бы её осчастливил, а так оставалось просто болтать с ней в перерывах между поблёвом. С утра все с трудом загрузились в автобус и двинулись вперёд.

– Если я умру в этом туре, то этом не будет ничего удивительного, – Макс развалился на матрасе, придерживая голову, чтобы она не отвалилась.

– Я тебе не позволю.

Герман злился из-за того, что не может сейчас играть по причине больной головы Макса. Это единственное, чем он тешил себя в поездке. Куда гуманнее было бы вообще отпилить ему эту бесполезную часть тела. Мешало только то, что он через неё поёт. Всё, что Воронёнку осталось сейчас – это много и сильно пить. Макс просил его постоянно гладить его по голове, в надежде, что это поможет ему заснуть. Но настроение у Германа было совсем не романтическое.

– Пора перестать так употреблять, а то второй день мигрени меня уже просто размазывает, – сказал Макс. – Это просто смерти подобно… Хотя нет, смерть приятнее.

Следующим городом был Курск, похожий на один большой скучный спальный район. Он казался жутким и пресным.

– Я не представляю, как бы я жил в таком городе, и что бы я делал ночью, когда некуда пойти? – спросил Герман, оглядывая улицы.

– Ты бы ничего не делал. Ты бы сидел дома, боясь выйти с наступлением темноты, потому что ты патлатый, – сказал Джефф.

Все остальные понимающе переглянулись, так как не являлись москвичами и не понаслышке знали ситуации в маленьких городах. А Герман крайне редко бывал в спальных районах Москвы, считая даже Красносельскую или Тульскую глубокой деревней. Зато он отлично знал все подворотни центра. Его виденье Москвы сильно отличалось от остальных.

Курск показался всем слишком пыльным. Даже дышать в нем было как-то непривычно. Перед концертом зашли на вписку. Здесь было даже относительно уютно: куча спальников, ковёр и «роллтоны». «Opium Crow» показалось, что они уже постепенно начинают привыкать к этой жизни.

Макс жаловался на то, что кругом воняет и его снова выворачивает наизнанку. Остальные ровным счётом ничего подобного не чувствовали. Он решил поспать пару часов перед концертом, пока все пошли в бар заливаться местным пивом. Снились кошмары, традиционные для больной головы. Уроды, метро и кровавые реки. Что-то такое, о чём можно писать самые жуткие песни. Иногда полезно поделиться со всеми собственным страхом. Безвозмездно подарить свою боль. Не за этим ли все его песни, чтобы другие знали про этот маленький ад в голове?

Макс хотел, чтобы все шли за ним, как за гамельнским крысоловом в пропасть. Умирая, он должен взять всех с собой. Всё шло от пустого эгоистического желания докричаться. Его музыка – это что-то тёмное, разрушительное, но сделанное с любовью. Он способен любить лишь её безумную силу.

Проснувшись от бреда, он умылся ледяной водой. Макс выглядел отвратительно, даже слишком. Под глазами залегли чёрные синяки. Лицо выглядело опухшим и сероватым.

– Здравствуй, грёбаный нарик! – сказал он сам себе.

Начало казаться, что это именно города выпивают его до капли своей непролазной серостью. Раньше бы всё обошлось, но сейчас Кадавр-Москва слишком плотно отравил его своими ядовитыми соками. И становится тошно вдалеке от этих миазмов. Тьма любит и хранит его.

Вскоре вернулись Герман и остальные.

– Как ты? – спросил Воронёнок.

– Терпимо, но всё равно неважно. Скоро меня можно будет сдать на удобрения, потому что я больше никуда не гожусь.

– Ты петь можешь?

Макс выдал что-то невнятное, сам удивляясь себе.

– Нормально, только безжизненно совсем, – ответил Герман. – Не говори ни с кем до концерта.

И он вышел на сцену в этот вечер и спел, выплёскивая всю свою густую тягучую боль. Порой Максу казалось, что он вообще не узнаёт своих песен, настолько чуждо и странно они звучали на этой аппаратуре. Мигрень не ушла. «Crow» в этот вечер звучали сносно, пусть даже в их выступлении не было прежнего драйва и присущей им дьявольской искры.

Макс был счастлив, когда всё это закончилось. Их вызывали нас «бис», но сознание уже уплывало в чёрную дыру. Он с трудом доковылял до дивана, чтобы отключиться там. Герман растолкал его двадцать минут спустя.

– Знаешь, если следующий концерт будет таким же дерьмовым, то я пошлю всё в задницу и уйду торговать носками, – сказал Воронёнок спящему полутрупу.

– Я просто самовыпилюсь из этого мира.

– Сделай, что хочешь, только воскресни ради бога завтра или никогда. Иначе я разворочу тут весь клуб, а потом оболью себя бензином и сожгу, жить становится просто нечего.

– Пошли спать. Я сейчас отключусь, – сказал Макс.

Глава 15

На следующий день стояла адская жара, совсем не характерная для начала мая. Хотя, если списать на географическое положение чёрного фургончика, то всё как раз сходилось. Все валялись на полу, изнемогая от духоты, стараясь спастись холодным пивом, купленным на ближайшей заправке. Оно предательски нагревалось в руках. Холодильника или даже кондиционера не было предусмотрено райдером начинающей группы. Тур продолжался в жёстких боевых условиях.

Дани открыл люк в потолке и принялся играть в собаку, подставляя лицо ветру. Время от времени он вываливал наружу язык, но, наглотавшись пыли, бросил эту затею.

– Слезь ты, к чёртовой матери, не хватало, чтобы нас оштрафовали! – прикрикнул на него водитель.

Тот подчинился, но далеко не с первой попытки.

Герман ныл о том, что ему надо помыться, ведь он уже три дня грязный. Обычно дома он ходил в душ по два раза в день, чем показался всем остальным излишне чистоплотным идиотом. Потому что, какой смысл мыться, если не воняет, или если с виду не грязный. Дани вообще добавил, что когда грязь засыхает, она отваливается сама собой. Герману от этого стало ещё более мерзко. Он уже искал глазами пруд, где можно устроить заплыв или утопить басиста.

Макса же бытовые условия перестали волновать ещё в первый день поездки. В принципе, всё житейское и телесное волновало его в последнюю очередь.

– Если у вас есть трава, то советую избавиться от неё до границы, – сказал водитель.

Макс полез в свои запасы. Там оставалось ещё прилично травы, а также рецепторных анальгетиков и снотворных. Таблетки можно было бы выкинуть, а вот от натурального продукта было жалко избавляться просто так.

– Быстро все курим эту дурь! – скомандовал он.

– Ну выкинь ты её, не будь жлобом, – скривился Джеффри.

– Нет, я не люблю разбрасываться своими веществами.

– Чувак! У нас же ещё впереди ночь в Белгороде, – встрял Герман. – Может быть, там?

– Мы сможем курить это всю дорогу, до и после концерта, плюс ещё поделиться с тёлками.

Дани тяжёло вздохнул.

– Ладно, я с вами, но только для общего дела. Я не люблю траву, моя мамаша постоянно её курила. У нас вообще все шкафы в доме были заняты горшками с рассадой и лампами. Я начал курить марихуану ещё в утробе. Она мне уже поперёк горла.

– Я хочу твою мамашу, – сказал Макс, затянувшись.

Дани издал какой-то сдавленный смешок.

– Да я не об этом. Хочу нормальную мамашу, и папашу заодно, а не семейку инженеров-«совков».

– Но ты ведь сам понимаешь, что когда твоя мать долбается и водит домой мужиков, это несколько ненормально.

– Мы сами сейчас глубоко ненормальны, – Макс затянулся снова, передавая бонг Герману.

– Но у нас же хватает ума не заводить детей, – хмыкнул тот.

– Ну, по крайней мере, пока мы не перебесимся, – возразил Джефф.

Герман посмотрел на него скептически, как на что-то странное и непонятное.

– Ты любишь детей?

– Я пока не знаю об этом, – барабанщик пожал плечами.

– Мерзкие дети, всех в суп, – рассмеялся Макс.

В Белгороде было жарко, настолько жарко, что хотелось содрать с себя кожу и поджарить мясо. В назначенном месте их встретил какой-то очень говорливый товарищ, который всё время старался поведать о достопримечательностях и красотах своего города. Герман послушно кивал, рассматривая невидящим взглядом очередной храм, торговый центр или общественный туалет. Ему очень не хотелось показаться избалованной рок-звездой. Макс в открытую уже выказывал своё пренебрежение, валяясь в клумбе. Ему было на всё наплевать. Воронёнку удалось сквозь зубы в вежливой форме объяснить, что они очень устали с дороги и хотят немного поспать и помыться.

Макс ныл, что ему хочется есть. Оттого и скупал в магазине всё, что было в красивых упаковках. В его состоянии вся еда казалась пищей богов. Никогда не ходите с укурками по супермаркетам. Неведомым образом ему удалось стянуть из закрытого шкафа большую бутылку «Джек Дэниелса».

– Блин, я ожидал такого от Дани, но не от тебя точно, – вздохнул Герман, покидая место преступления.

– Просто когда мне кажется, что этот мир задолжал мне, я ворую из магазинов. Если бы не я, у нас дома не было бы столько красивых пепельниц.

Герман остановился и потряс его за плечи:

– Так, ты главное не во что не вляпайся.

Макс посмотрел на него из-под полуопущенных век:

– Всё нормально. Правда.

Перед концертом все ещё раз причастились травой и вышли на сцену в разноцветный туман огней. Руки зрителей росли словно из земли, утопая в этом мареве. Кое-где светились глазами угольки сигарет. И даже самое мёртвое казалось живым. «Opium Crow» делились своим «приходом» с публикой. Макса шатало; он опустился на колени, допевая «Опиум». По правде говоря, сейчас больше хотелось гладить микрофон, чем петь. Но если задуматься, то слушать свой голос было тоже неплохо. Главное, чтобы не отпустило в самый неподходящий момент, когда краски вдруг померкнут и всё станет обычным и серым, как простой провинциальный клуб.

Он заглянул им в глаза, сразу во множество глаз, что сложились в единый калейдоскоп. Это дало им шанс заглянуть в него. «Мне нужны Ваши слёзы», – сказал Макс в перерывах между песнями. Зал закачался как море. Вдруг стало страшно, когда в сознании стали прорастать ядовитые цветы. Они окутывали зал и его самого. Эфемерная липкая гадость. Зёрна «Гавайской розы», что дал хозяин вписки, оказались не пустой «разводкой». Ничего, это можно пережить, если смотреть сквозь предметы, то ничего не будет. И мир станет прежним и прекрасным. Он и правда чудесен, если вовремя повернуть рычаги. Если допеть свою песню, не забывая слова. Макс понял, что уже давно поёт странный экспромт вместо текста «Свободы»:

 
«Свободу соблазну уродов,
Вкусивших всю чёрную воду.
Свободу больным и убогим,
Презревшим единого бога».
 

Никто, казалось, не обратил на это внимания, кроме Германа, что странно на него вытаращился, пропустив все свои бэк-вокальные партии. Надо отдать ему должное, он продолжал играть как ни в чём не бывало. Дани странно слажал, заставив всех вовремя подстроиться. Его, вероятно, просто испугало выражение лица Германа.

Выступление закончилось каким-то безумным психоделическим джемом с нотками тёмного шаманизма. Под такую музыку обычно просыпается древнее зло, чтобы идти пожирать солнце и выбивать глаз луне. «Opium Crow» буквально обрушили на толпу свой внутренний ад.

– И что это было? – спросил Герман после концерта.

– Это мой маленький ночной кошмар, – ответил Макс.

В этот вечер он курил, пока не «поймал бледного». Дани же тем временем сидел на коленях возле унитаза с банкой варёной фасоли. Периодически он кидал туда одну фасолину и удивлённо заглядывал в фаянсовую чашу белого друга.

– Да что вы все, с ума посходили? – на пороге возник Герман с бутылкой краденого виски.

Дани посмотрел на него слегка испуганно, затем вдруг выдал:

– Скажу тебе по секрету: я слышу, как разговаривают бомжи в подвале. Их слышно через унитаз. Я решил покидать им фасоли, но она не тонет.

– Ну смой её, что ли, – раздражённо сказал Герман.

– Нет, тогда она попадёт в фекалоприёмник, а я этого не хочу.

– Пошли отсюда. На, выпей, только угомонись, – он протянул басисту виски, тот немного приободрился.

Герман отправил всех спать на матрас, а сам остался на чужой кухне пить и смотреть на луну.

– Не спится? – спросил Димка, хозяин квартиры.

– Да, меня потихоньку задалбывает нянчится с этими дебилами. Что я, чёртов рок-н-ролльный негр, чтобы пахать за всех?! Словно можно повесть на меня все обязанности, а самим веселиться.

– Попробуй просто пустить всё на самотёк. Поверь мне, я знаю, у меня была своя группа.

Герман ничего не ответил. Ему хотелось сказать что-то вроде: «Где твоя группа, а где моя?» Он просто разозлился и пошёл спать, по привычке обнимая Макса во сне, хотя тот явно этого не заслуживал.

* * *

Утро было тяжёлым, тишина звенела струной. Назойливое солнце жгло усталые веки. Снова надо воскресать, собираться и ехать. Куда? Зачем?

– Мы просто так долго нигде не работали, что тур кажется для нас тяжким трудом, – вздохнул Герман. – Жутко это осознавать.

В Харькове у них было куда больше времени, чтобы развеяться и отдохнуть. Макс умудрился тут же устроить небольшой скандал в баре по поводу того, что в Украине нельзя курить в общественных местах. Ему это показалось чем-то выходящим за пределы мира. Сопровождающая девчонка так же предупредила, что здесь нельзя курить на улицах, но эта просьба осталась проигнорированной.

– Этот город вполне себе ничего, – сказал Герман, когда они добрались до квартиры, где предстояло провести пару ночей до отъезда. – Но только когда ходишь по центру. Это почти как Москва в миниатюре, можно найти даже что-то интересное, если у тебя больше сил и не отваливаются ноги.

– Ну зато тут вполне себе мило, – Макс развалился на диване, свесив голову вниз, – с этими виноградными лозами на балконе и наклонным полом в квартире. И упарываться уже не надо, так какой-то ленивый трип.

Под вечер время стало тянуться всё медленнее. Хотелось уже со спокойной душой отыграть концерт, но он будет только завтра. Дурацкое подвешенное состояние. Осталось только джемить, играя на чём попало, в том числе и на вёдрах. К радости Германа, тут нашлось старое пианино. Звучало оно неважно, зато можно было издавать звуки.

– Честно говоря, клавишные порой нравятся мне даже больше, чем гитара. Помогают лучше выразить настроение, – сказал он, наигрывая что-то.

– Ты всегда выглядишь каким-то зловещим, когда играешь на пианино, – заметил Дани.

– Ну вот такой вот я демон, – улыбнулся он.

Всё дышало пустотой и покоем, только звуки музыки прорывались словно сквозь толщу воды. Макс спал, свернувшись клубком. Впервые за долгое время ему казалось, что всё в порядке.

С утра они снова гуляли по городу, закупившись местным дешёвым коньяком «Шабо». В нём было что-то галлюциногенное и до одури романтическое. Что-то такое, от чего смердело молодёжным духом. Приятно было бродить тенистыми аллеями, передавая друг другу флягу чистого яда, словно впервые проникаться этим духом товарищества, что, казалось бы, улетучился.

Привал на пустынном кладбище с нагретыми солнцем плитами. Там было сделано несколько фотографий, которые по концепции Германа выражают торжество жизни над смертью, а, по мнению остальных, пьянка на погосте. Не хватало ещё сделать, как Мэнсон: накопать костей, чтобы дружно скурить их для призыва духов в сортире.

Настало время забирать инструменты и ехать в клуб. Это было небольшое заведение в самом центре города. Радовало то, что это было именно клубом со своей атмосферой и особой жизнью. Повсюду плакаты с музыкантами из «клуба 27», надписи на стенах. Единственное, что расстраивало, это маленькая сцена, предназначенная скорее для камерных акустических выступлений. «Opium Crow» приняли на редкость тепло и угостили отборным сидром.

В ожидании своей очереди к ним присоединилась ещё одна местная металлическая команда. Трепались о музыке и обстановке на андеграундной сцене. Обменивались впечатлениями. В курилке на лестнице подростки обсуждали кислоту. На площадке выше продавали марихуану. Всё это больше походило на ожившие картины из фильмов восьмидесятых. Герман не пожалел денег на увесистый пакет по смешной для Москвы цене. Ему тоже не мешало бы как следует упороться, чтобы понимать всю эту безумную компанию. Ничего нет лучше косяка в женском туалете.

«Crow» выступали последними уже поздним вечером, но публика ещё держалась, несмотря на количество пива. Группа поняла одно – им скучно играть свои песни каждый раз одинаково. Концерт превратился в буйство внезапных импровизаций. Практика показала, что с пивом эти эксперименты покатят, а вот что дальше – неизвестно. В целом, ребята всё же больше понравились публике, чем нет.

Оставалось только гадать: вся ли поездка в Украину окажется столь сюрреалистической, как пребывание в Харькове? Никто не сказал бы, что этот город им стопроцентно понравился, однако оставил что-то на душе.

– Что у нас дальше? – спросил Дани, когда они вернулись домой.

– Ну там ещё Полтава, Киев, Одесса, – ответил Герман, сверяясь с маршрутом.

– Чёрт, я думал, мы в Крым едем. Ты же говорил, на море! – плаксиво произнёс басист.

– Ну там в Одессе есть море.

– Там же еврейское море, а я хотел нормальное.

Все рухнули спать, потому что завтра снова ждал автобус и километры по выжженной степи.