Текст книги "Мы начинаем в конце"

Автор книги: Крис Уитакер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

Робин повис у Дачесс на руке. Миссис Адамс могла сказать «Убирайся отсюда», но Дачесс вовремя шлепнула на прилавок три доллара.

– Тебе нельзя так ругаться, – упрекнул Робин уже на улице.

– Как мама, ребятки?

Дачесс обернулась. Возле мясной лавки, вытирая о передник окровавленные лапищи, стоял Милтон.

Робин шагнул к витрине, вытаращился на кроликов, подвешенных за горлышки.

– С ней все нормально, – ответила Дачесс.

Милтон приблизился. От него разило кровью и смертью. Дачесс почувствовала тошноту.

– Ты вылитая мать; тебе это известно?

– Известно. Вы же сами и говорили.

В шерсти на предплечьях Милтона застряли крохотные кусочки сырого мяса. Милтон еще некоторое время таращился на Дачесс, будто не помня, кто он и что он; затем перевел глаза на прозрачный пакет, разглядел содержимое и скривился.

– Это у тебя не то что не мясо – это даже не сосиски. Такое в лабораториях растят. Подожди-ка здесь…

Дачесс послушалась. Милтон, пыхтя и отдуваясь, направился в свою лавку.

Через пару минут он появился с пакетом из коричневой бумаги, туго свернутым и запечатанным, вместо сургуча, кровавым пятном.

– Это морсилья. Кровяная колбаса. Маме скажи, что я дал. Пусть зайдет, я ей объясню, как правильно готовить.

– Я думал, ее просто жарят, – вмешался Робин.

– Ну это разве что в тюрьме. Нет, если хочешь аромата этого особенного добиться, нужна гусятница с тяжелой крышкой и толстым дном. Тут всё дело в давлении и…

Дачесс выхватила пакет, нашарила ладошку Робина и поспешила прочь, ощущая меж лопаток пристальный взгляд мясника.

Перед закусочной Рози она остановилась, вдохнула поглубже и повлекла брата внутрь. Не прислушиваться к шепоткам этих девчонок, игнорировать взгляды! В закусочной было людно, шумно, оживленно. Воздух пропитался запахом кофе. Обсуждали виллы – свои и соседские; строили планы на лето.

Дачесс остановилась у прилавка, выхватила взглядом пиалу с порционными пакетиками кетчупа. Можно брать бесплатно, если что-нибудь купишь – это ей было известно. Она покосилась на Рози – та что-то строчила в гроссбухе.

Дачесс взяла один-единственный пакетик – для Робина – и хотела уже развернуться, уйти.

Не успела.

– А по-моему, надо что-нибудь купить – только тогда кетчуп получаешь задаром.

Дачесс подняла глаза. Кэссиди Эванс, ее одноклассница. Робин встревожился, стал переминаться с ноги на ногу.

Сморщенный в презрении нос, надувание блестящих карамельных губ, встряхивание ухоженными волосами – именно такие мимика и жесты свойственны сукам.

– Я взяла всего один пакетик.

– Мисс Рози, у вас ведь кетчуп бесплатный только для тех, кто уже что-нибудь купил?

И сказала нарочно громко, тварь; а уж невинности в голосок подпустила – через край.

Разговоры мигом стихли. Незнакомые люди уставились на Дачесс, жгли взглядами, как огнем.

Рози поставила чашку и шагнула за прилавок. Дачесс сунула кетчуп обратно в пиалу. Не рассчитала. Пиала брякнулась на пол, звон разбитого стекла вызвал жестокую судорогу.

Дачесс схватила Робина за руку и бросилась вон. Кэссиди спешила за ней, Рози кричала.

Потом они молча шли по тихим улицам.

Наконец Робин выдал:

– Вовсе и не нужен нам никакой соус. Хот-доги и без него вкусные.

На Сансет-роуд два мальчика перебрасывались мячом. Робин на них так и уставился. Дачесс часто с ним играла. Задействовала плюшевые игрушки, солдатики, машинки, даже прутик, который казался Робину похожим на волшебную палочку. Иногда у Робина получалось привлечь Стар, но по большей части она проводила дни в гостиной. Лежала на диване – шторы задернуты, свет выключен, звук в телевизоре – тоже. Дачесс слышала термины вроде «биполярное расстройство», «повышенная тревожность» и «зависимость».

– Что там такое? – спросил Робин.

Им навстречу бежали трое ребят. Промчались мимо, обдав жарким ветром.

– От кинговского дома драпают, – сказала Дачесс.

Они с Робином дошли до конца улицы, остановились напротив. Окно в доме Винсента Кинга было выбито – камнем, судя по дырке в стекле.

– Уоку скажем?

За окном мелькнула тень, и Дачесс отрицательно покачала головой. Затем взяла Робина за руку и повела прочь.

5

С последнего ряда трибуны Уок видел, как овальный мяч, вращаясь, преодолел футов пятьдесят по воздуху и влетел в зачетную зону, где был выронен ресивером. Квотербек поднял руку, ресивер улыбнулся и отбросил мяч. Они его снова разыграют.

Всю сознательную жизнь Уок болел за «Кугуаров». Винсент одно время играл ресивером. Его имя на весь штат гремело – как же, прирожденный талант. С тех пор «Кугуары» не особенно отличались. В играх навылет пару раз только выиграли, и то со скрипом. Однако каждую пятницу Уок появлялся на матче, занимал место. С обеих сторон от него неизменно устраивались группки размалеванных девчонок, глотки драли. После матча всей толпой вламывались к Рози. В закусочной становилось тесно от счастливых победителей и чирлидеров; общая атмосфера вызывала улыбку Уока.

– Бросок у парня что надо, – прокомментировал Винсент.

– Точно, – согласился Уок.

Он притащил упаковку пива «Роллинг Рок», но Винсент не выпил ни капли. Уок заехал за ним после дежурства, застал за работой, даром что уже смеркалось. Винсент успел набить мозоли, лицо у него было напряженное. За день он почти закончил замену половиц на террасе.

– Пожалуй, из него выйдет профессионал, – уронил Винсент. Парень на поле подал, и на сей раз ресивер поймал мяч с ликующим воплем.

– Из тебя тоже мог бы выйти.

– Ты разве меня не поспрашиваешь?

– О чем?

– Обо всем.

– Не могу представить, каково там было.

– Можешь. Не хочешь просто. Ну и правильно. И то, что я это пережил, тоже правильно. По заслугам получил.

– Нет. Вышло несоразмерно содеянному.

– Я был у нее на могилке. Только без цветов. Не знал, надо приносить или нет.

Пас следовал за пасом. Несколькими рядами ниже, с краю, в бейсболке задом наперед, сидел Брендон Рок. Уок давно уже замечал его на каждом матче.

Винсент проследил взгляд Уока.

– Это Брендон там, что ли?

– Он самый.

– Я думал, он в команде будет. Он отлично играл.

– У него с коленом проблемы. Один раз сустав выскочил, да так с тех пор и пляшет. Брендон работает в «Тэллоу констракшн»; продажами занимается. Хромает. Ему бы с тростью ходить, но ты же знаешь, каков он.

– Раньше знал. Теперь – нет.

– Все еще ездит на отцовском «Мустанге».

– Помню, как Рок-старший его купил. Пол-улицы тогда собралось. Еще бы. Машина – зверь.

– Ты еще мечтал угнать его.

Винсент усмехнулся.

– Не угнать, а позаимствовать. Покататься и вернуть.

– Брендон обожает свой «Мустанг». Наверное, видит в нем былые времена. Да ты взгляни на него. Прическа, прикид – он будто в семьдесят восьмом жить остался. Нисколько не изменился. Да и мы – прежние, если по большому счету.

Винсент откупорил пивную банку, но медлил сделать глоток.

– А Марта Мэй – она тоже почти прежняя?

Уок ответил не сразу. Имя «Марта Мэй» из уст Винсента вогнало его в секундный ступор.

– Она адвокат, занимается в основном семейными делами. Живет в Биттеруотере.

– Мне всегда казалось, что вы предназначены друг другу. Знаю, знаю – юность зеленая и все такое; да только ты так на нее смотрел, Уок…

– Примерно так же, как ты смотрел на Стар.

Ресивер зазевался, мяч упал и запрыгал к воротам. Брендон Рок вскочил и со скоростью, удивительной для хромого, ринулся на поле. Сгреб мяч, но не ресиверу бросил, а квотербеку. Тот поймал его на лету.

– Мастерства не растерял – по крайней мере, в плане бросков, – констатировал Уок.

– По-моему, для него это только в минус.

– К Стар пойдешь?

– Она ведь сказала тебе, что видеть меня не хочет.

Уок нахмурился, Винсент улыбнулся.

– Я ж по тебе как по книге читаю, Уок. И всегда так было. Ты вот выдал, что Стар нужно время; ну не бредятина ли, думаю. Тридцать лет – куда еще-то? Потом рассудил: она права. Иногда за событием стоит слишком много. А у тебя-то с Мартой как?

– Марта… мы больше не общаемся.

– А подробнее?

Уок откупорил вторую банку.

– Ночь после приговора мы провели вместе. Она забеременела.

Винсент пристально смотрел на футбольное поле.

– Отец у нее священник. Да ты знаешь. И про должность его, и про характер.

– Вот же дерьмо.

– Полнейшее.

– Марта мечтала о рукоположении. Хотела пойти по святым отцовским стопам.

Уок откашлялся.

– Короче, он ее заставил… сделать аборт. Для ее же блага. Мы, типа, сосунки, куда нам… Только, знаешь, некоторые вещи – они… через них не перешагнуть. Ладно бы сам преподобный Мэй; его взгляды я еще стерпел бы. Но Марта! Она смотрела на меня, а видела собственную ошибку.

– А ты что в ней видел?

– Я-то? Я видел в ней всё. Целую жизнь – такую, как у моих родителей: пятьдесят три года душа в душу, сын, дом, общая судьба…

– Марта замужем?

Уок пожал плечами.

– Шесть лет назад я отправил ей письмо. Перед Рождеством. Вытащил, знаешь, старые снимки; раскис. Она не ответила.

– Еще есть время все уладить.

– То же самое касается тебя.

Винсент поднялся.

– Я, Уок, на тридцать лет с улаживанием опоздал.

* * *

Бар находился в Сан-Луисе: проехать немножко по хайвею, мимо непаханых равнин, и свернуть к Алтанон-Вэлли.

Автомобиль – старый «Джип Команч» – Стар одолжила у Милтона. Климат-контроль не работал, и Дачесс и Робин высунулись в открытые окна, словно пара щенят. Им совсем не улыбалось тащиться поздно вечером с матерью, но делать было нечего. В последнее время такие поездки случались каждый месяц.

Дачесс взяла с собой домашнее задание – проект с семейным древом; все боялась растерять листы, прижимала их к груди как могла крепко, идя парковкой вслед за Стар. Мать проскользнула между двумя пикапами, открыла дверь. Она несла футляр с гитарой. Джинсовые шорты-обрезки оголяли ползадницы, топ был с большим декольте.

– Зря ты это напялила.

– Ничего ты не понимаешь.

Дачесс выругалась вполголоса, но мать услышала, обернулась.

– Очень тебя прошу: не вмешивайся. Следи за братом и не создавай мне проблем.

Дачесс повела Робина к самой дальней кабинке. Подтолкнула на диванчик, сама уселась с краю: она будет защитой, стеной. Потому что в подобных заведениях ее брату не место. Стар принесла им по стакану содовой. Дачесс разложила на столе свои бумаги. Для Робина был припасен чистый лист. Дачесс не забыла и его пенал, и теперь достала оттуда карандаши.

– А мама будет петь песню про мост? – спросил Робин.

– Она всегда ее поет.

– Мне эта песня очень нравится. А ты будешь петь с мамой?

– Нет.

– Хорошо. Потому что мама тогда расплачется, а я на это смотреть не могу.

Дым над переполненными пепельницами, панели и мебель из темной древесины, над барной стойкой гирлянда треугольных флажков. В меру темно. Дачесс расслышала смех. Понятно. Мать пьет с какими-то двумя типами. Не может настроиться, пока не употребит пару опрокидышей.

На столе стояла пиала с орешками. Робин потянулся к ней, Дачесс перехватила его ручонку.

– Не трогай. Знаешь, какими лапами сюда лазают? Прямо после сортира.

Она уставилась в свой проект. Для отца было оставлено место – слишком много места, несколько длинных незаполненных «веток». Накануне отвечала Кэссиди Эванс. Изложила свою родословную, показала плакат. Извилистая, вся из себя благородная ветвь тянулась к Кэссиди аж от самого Дюпона[12]12
  Имеется в виду Элетер Ирене Дюпон (1771–1834), химик и промышленник французского происхождения. В 1797 г. эмигрировал за океан, а уже в 1802 г. основал в Уилмингтоне, шт. Делавэр, компанию по производству пороха. Позднее номенклатура военной продукции расширилась. Компания «Дюпон» стала производить взрывчатые, боевые отравляющие вещества, психотропное, зажигательное и ядерное оружие. В этом списке – напалм, который США использовали во Вьетнаме. В «Дюпоне» разработаны неопрен, тефлон, нейлон, кевлар и т. п. материалы.


[Закрыть]; подача же была столь уверенной, что Дачесс почти чувствовала запах пороха.

– Я тебя зобразил.

– И-зобразил.

Дачесс взглянула на рисунок, улыбнулась.

– Неужели у меня такие здоровенные зубищи?

Она принялась легонько щипать Робина за бока. Он залился смехом столь звонким, что Стар погрозила им обоим: не шумите.

– Расскажи про Билли Блю Рэдли, – попросил Робин.

– Написано, что он не ведал страха. Однажды ограбил банк и скрылся, причем так подстроил, что шериф искал его за тысячу миль.

– Значит, он был плохой.

– Нет, он заботился о своих. Грабил ради друзей, а они всё равно что семья. – Дачесс прижала ладонь к грудке Робина. – Чувствуешь? В тебе пульсирует кровь Билли Блю Рэдли. И во мне тоже. Мы с тобой – вне закона.

– Ты – наверное. А я – вряд ли.

– Нет, мы оба.

– Как же так? Твой папа и мой папа – они разные люди.

– Ну и что? – Дачесс, едва касаясь, взяла Робина за подбородок, приподняла его мордашку. – Рэдли-то мы с маминой стороны. Если наши отцы ни на что не годились, это ерунда. Мы с тобой одинаковые. Повтори.

– Мы одинаковые.

Когда настало время, свет пригасили, для Стар вынесли стул. Она уселась перед посетителями и спела несколько чужих песен и парочку собственных. Один тип – из тех, с кем она выпивала, – после каждой песни свистел, и вопил, и всячески выражал восторг.

– Скоты, – констатировала Дачесс.

– Скоты, – согласился Робин.

– Не произноси это слово.

Вопивший резко встал, махнул в сторону Стар и сгреб пятерней свои яйца. Еще и вякнул что-то, урод, – словно намекнул: могу всякого порассказать. Обозвал их мать недавалкой. Выдвинул предположение, что она – лесба.

Дачесс вскочила, схватила стакан и швырнула обидчику под ноги. Стакан, понятно, разбился, у выродка челюсть отвисла. Дачесс раскинула руки: мол, так и буду стоять, так и буду.

Робин дотянулся до ее ладони, взмолился:

– Садись, Дачесс. Пожалуйста, садись.

Она опустила глаза, прочла страх на мордашке брата. Взглянула на мать, которая одними губами произносила то же самое: садись, пожалуйста.

Козлище продолжал таращиться. Дачесс показала ему средний палец и наконец-то села.

Робин как раз допил содовую, когда Стар позвала Дачесс, заворковала: моя деточка, мол, поет куда лучше своей мамочки.

Дачесс вжалась в спинку диванчика. Пускай Стар сколько угодно просит, пускай эти, в баре, оглядываются на нее, манят авансовыми аплодисментами. Раньше – да, раньше она пела – и в комнате, и под душем, и во дворе. Маленькая была, ни фига не смыслила насчет жизни.

Стар заявила, что дочь у нее сегодня не в духе, ну а она сейчас еще споет – под занавес. Робин оставил карандаши, глядел на мать как на последнюю из благословенных.

– Моя любимая песня.

– Знаю, – сказала Дачесс.

Допев, Стар сошла с подиума, взяла предназначенный ей конверт и спрятала в сумочку. Баксов пятьдесят там было, наверное. Тот ублюдок вырос перед ней и хвать за задницу своей лапой.

Дачесс выскочила из кабинки прежде, чем Робин успел пискнуть «не надо». Миг – и она возле матери; быстрый наклон – и в руке у нее осколок стекла.

Стар оттолкнула мужчину; он качнулся, но легко восстановил равновесие. Сжал кулак, хотел замахнуться и вдруг заметил: смотрят почему-то не на него, от взглядов будто ниточки тянутся, а ведут – вниз. Он опустил глаза. Вот она, перед ним – хрупкая, готовая на всё, с зазубренным осколком, нацеленным ему в горло.

– Я – Дачесс Дэй Рэдли, и я вне закона. А ты – пидор, тебя на барном табурете имеют. Сейчас я тебе башку отрежу.

Из кабинки донеслись крики Робина – слабые, жалкие. Стар схватила дочь за запястье и трясла ее руку до тех пор, пока пальцы не разжались, не выпустили осколок. Несколько человек бросились между Дачесс и этим уродом, принялись увещевать. Бармен налил всем за счет заведения.

Стар погнала Дачесс к двери, на ходу сгребла Робина в охапку.

На парковке было темно. Они отыскали «Джип», уселись.

Тут-то Стар на нее и набросилась. Орать стала: Дачесс – глупая, тот человек ей вреда не причинил бы, у нее все было под контролем, она не нуждалась в защите тринадцатилетней девчонки. Дачесс слушала молча. Ждала, когда мать выпустит пар.

Наконец Стар выдохлась. Протянула руку к ключу зажигания.

– Тебе сейчас ехать нельзя.

– Я в порядке.

Стар посмотрелась в зеркало, поправила волосы.

– А я тебе не дам везти моего брата, когда ты в таком состоянии.

– Сказала же: со мной порядок.

– Тогда, значит, и с Винсентом Кингом тоже был порядок.

Дачесс видела, что мать заносит руку, но не отвернулась. Приняла пощечину – типа, подумаешь, мелочь какая.

На заднем сиденье заплакал Робин.

Дачесс вытащила ключ зажигания, перелезла к брату. Пригладила ему волосы, утерла слёзы, помогла натянуть прихваченную из дома пижаму.

Часок она подремала, затем перебралась на переднее сиденье и отдала матери ключ. Стар вырулила с парковки, покатила домой. Дачесс сидела рядом, их плечи соприкасались.

– Ты помнишь – у Робина в эти выходные день рождения? – тихо произнесла Дачесс.

Секундное замешательство, и лишь потом ответ Стар:

– Конечно, помню. Он же мой принц.

Заныл живот. Своих денег Дачесс не имела, развозила по выходным почту, потела за гроши.

– Дай мне денег, я всё организую.

– Нет уж, я и сама могу.

– Но…

– Дачесс, блин, я же сказала, что разберусь. Вера твоя где, а?

Она могла бы ответить, что веры у нее убывает с каждым собственным днем рождения, игнорируемым матерью.

Машину трясло на ухабах, пока не выехали на хайвей.

– Есть хочешь? – спросила Стар.

– Я готовила хот-доги.

– А соус купить не забыла? Робин любит с соусом.

Дачесс устало взглянула на мать. Стар погладила ее по щеке.

– Надо было тебе сегодня выйти, спеть со мной.

– Для кучки пьяных козлов? Нет уж, пусть этим профессионалы занимаются.

Стар вытащила сигарету, сунула в рот, завозилась с зажигалкой.

– А сейчас споешь для меня, если я радио включу?

– Робин спит.

Стар обняла дочь за плечи, привлекла к себе, поцеловала в темечко. На минимальной скорости они ехали по пустынному хайвею.

– Сегодня в баре был один парень… у него своя студия. Ну в долине. Так вот, он мне визитку дал и сказал, чтобы обязательно позвонила. Я думаю: это оно самое.

Дачесс зевнула. Веки у нее отяжелели, огни на обочинах слились в одну мутную полоску.

– А знаешь ли ты, Герцогиня Кейпхейвенская, что я всегда мечтала о дочери? Кстати – очаровательный бантик.

Дачесс об этом знала.

– А ты, мама, знаешь про Билли Блю Рэдли?

Стар улыбнулась.

– Твой дедушка о нем рассказывал. Я думала: сочиняет.

– Нет, Билли был на самом деле. И мы – его потомки.

Дачесс хотела снова спросить про отца. Передумала. Слишком устала сегодня для таких разговоров.

– Тебе ведь известно, что я тебя люблю?

– Еще бы.

– Нет, Дачесс, серьезно. Все, что я делаю… в смысле, все, что я имею… короче, это для вас с Робином.

Дачесс таращилась во тьму.

– Лучше бы…

– Что?

– Лучше бы была середина, мам. Люди иначе живут. Не надо вот этого – или все, или ничего, или ты тонешь, или по волнам рассекаешь. А ты просто на плаву держись – так ведь почти все делают. Потому что, когда начинаешь тонуть, ты и нас с собой на дно тянешь.

Стар вытирала слёзы.

– Я же пытаюсь. Я исправлюсь, правда. Сегодня утром уже клялась, и завтра поклянусь. Могу хоть каждый день клясться. Хочу ради тебя это сделать.

– Что именно?

– С эгоизмом распрощаться. Самопожертвование, Дачесс; в нем весь смысл. Кто собой жертвует – тот хороший.

Была почти полночь, когда они добрались до Кейп-Хейвена. Дачесс вздрогнула, увидев на подъездной дорожке «Эскалейд» Дикки Дарка.

Стар подрулила к дому. Ворота стояли открытые – значит, Дарк у них во дворе; наверное, на крыльце. Ждет. Вглядывается в пустоту, словно видит что-то среди теней. Брр, мороз по коже… Дачесс его терпеть не могла, Дарка этого. Слишком он вкрадчивый, слишком большой, и всё на нее пялится, чтоб ему. Подъедет к школьной ограде, мотор заглушит, а сам из машины не выходит. Пасет ее, словом.

– А ты сегодня разве не в ночной смене, мама?

Стар убирала офисы в Биттеруотере.

– Я… я вчера пропустила, и они сказали: можете вообще больше не появляться. Не волнуйся. Если что, устроюсь к Дарку в бар. Может, он из-за этого и приехал.

– Не хочу, чтобы ты у него работала.

Стар улыбнулась, снова достала визитку – словно некое доказательство.

– Удача решила повернуться к нам лицом.

Дачесс сгребла Робина в охапку. Какой он легонький, ее брат; ручки-ножки тоненькие… Волосы отросли, но вести его в парикмахерскую Джо Роджерса на Мейн-стрит Дачесс не может – не на что. Хорошо, что Робин слишком мал, не понимает еще насчет своей внешности, и другие дети в садике не понимают. Скоро всё изменится, и вот что она тогда станет делать?

Их общая спальня; постеры на стенах. Дачесс сама выбирала и сама клеила. Не ерунда, а всё научное – растения, животные, планеты и звезды. Робин способный, ему надо развиваться. На полке единственная книжка – про вечно голодного Макса. Робину нравится последняя глава, про ужин – из нее понятно, что о Максе есть кому позаботиться. Ради концовки Дачесс регулярно ездит на велике в Салинос, в библиотеку, продлять книжку на очередные две недели. Пара миль туда, пара миль обратно.

Из гостиной донеслись голоса. Дарк – владелец дома, у Стар нет денег на арендную плату. Дачесс достаточно взрослая, чтобы знать, чем это грозит; но и слишком юная, у нее все еще получается по-страусиному прятать голову в песок.

Мысли перекинулись на домашнее задание. В полном дерьме она окажется, если не закончит проект. Ее после уроков оставят, а этого она допустить не может. Кто тогда заберет брата? На Стар полагаться нельзя.

Дачесс решила лечь спать. Она встанет пораньше, с рассветом, и дорисует семейное древо. Подошла к окну, чуть раздвинула шторы, выглянула. Пустынная, сонная улица. Напротив – дом Милтона, крыльцо ярко освещено. Всегда Милтон оставляет фонарь, мошкара слетается, трепещут хрупкие крылышки. А вот лисица – гибкая, изящная. Миг – и пропала, пересекла грань между светом и тьмой. Взгляд скользнул чуть в сторону, к дому Брендона Рока. На тротуаре – мужчина. Смотрит на ее окно. Дачесс ему не видна – она ведь стоит за шторой. Он высокого роста; не такой громила, как Дарк, но все равно. Волосы коротко острижены, плечи сутулые – будто гордость сползла с них, съехала, как с откоса.

Дачесс легла в постель.

У нее уже и веки отяжелели, и вдруг раздался крик.

Крик ее матери.

Дачесс выскользнула из спальни с отработанной осторожностью – как и положено девочке, для которой ночные ужасы не в новинку, у которой мать крутит с самыми отпетыми из мужчин. Заперла дверь: Робин будет спать, а если даже и проснется – к утру все позабудет. Про ночь он никогда ничего не помнит.

Послышался голос Дарка – как обычно, ровный, твердый.

– Успокойся, – произнес Дарк.

Дверь они как следует не закрыли. Из щели резануло по глазам – гостиная показалась преисподней. Торшер – как прожектор, и в круге света, на ковре, распростерта Стар. Дарк сидит на стуле, прямо над ней. Смотрит сверху вниз, будто Стар – дикая, опасная тварь, только что успешно им усыпленная. Дарк – слишком крупный и для этого стула, и для их домишки в целом. И для того, чтобы Дачесс лично с ним поквитаться.

Впрочем, она знала, какие действия сейчас будут правильными. И какие из половиц скрипят, а какие – нет. Дачесс прокралась в кухню. 911 она звонить не станет – оттуда сразу пойдут данные в соцзащиту. Она набрала сотовый номер Уока, услышала шум, но обернулась слишком поздно – Дарк успел выхватить у нее телефонную трубку.

Дачесс вцепилась ему в запястье – прямо ногтями. Давила, покуда не увидела кровь. Свободной рукой Дарк взял ее за плечо, потащил из кухни. Она сопротивлялась, по дороге опрокинула столик. Словно в замедленном кино, полетели на пол фотографии, в их числе и та, где Робин был запечатлен совсем маленьким, когда его впервые отвели в садик.

Дарк возвышался над ней, нависал.

– Я тебе ничего не сделаю, а ты копов не вызывай.

Голос глухой, будто и не человеческий. Дачесс кое-что слышала о Дарке – обрывки всяких историй. Говорили, однажды на Пенсакола-стрит его один тип подрезал; Дарк беднягу из машины выволок и шарах об капот. Всмятку лицо разбил, а у самого ни единый мускул не дрогнул. Люди останавливались, загипнотизированные этой невозмутимостью.

Дарк уставился на Дачесс в обычной своей манере. Вперил взгляд в лицо, перевел на волосы, вернулся к глазам, скользнул ко рту. Смаковал, усваивал каждую деталь; дрожать хотел заставить.

Только Дачесс не поддалась. Запрокинула голову – маленький нос сморщился, как у свирепого зверька, – и отчеканила:

– Я – Дачесс Дэй Рэдли, и я вне закона. А ты, Дикки Дарк, только против слабой женщины герой.

Она вырвалась, побежала к парадной двери. Сквозь стекло лился оранжевый свет уличного фонаря, на мгновение Дачесс оказалась в нем, как в купели. Мать с визгом, с воем бросилась на Дарка.

Нет, Дачесс не поспешит на помощь. Толку от этого не будет. Разумнее переждать здесь, под дверью. И Дачесс ждала, пока не увидела человека во дворе.

За ее спиной размахивала кулачками Стар. Дарк схватил ее за запястья, зафиксировал, точно в тисках.

Решение созрело быстро. Что бы ни происходило на улице, едва ли там будет страшнее, чем тут, в доме. Дачесс отомкнула замок, и глянула мужчине в лицо, и посторонилась, пропуская его в прихожую. Незнакомец схватился с Дарком, размахнулся, засветил ему по скуле.

Дарк не дрогнул. Он узнал соперника, это было видно. Застыл, вытаращился и принялся, судя по лицу, взвешивать свои шансы. Конечно, он гораздо крупнее, шире в плечах; но этот – соперник – изнутри пылает жаждой схватки.

Дарк сунул руку в карман, извлек связку ключей. Покинул дом без суеты, без паники и спешки. Незнакомец вышел вслед за ним, Дачесс – тоже.

Она смотрела на дорогу, пока не исчезли из виду хвостовые огни «Эскалейда» Дарка.

Незнакомец повернулся к ней, но взгляд почти сразу переместился на заднее крыльцо, где, прерывисто дыша, стояла Стар.

– Дачесс, иди в дом.

Дачесс ничего не сказала. Молча последовала за матерью, оглянулась один раз на этого, чужого, будто посланного охранять ее.

Рубаха, порванная в драке; внезапность лунного света. Грудь как рельефная карта с перекрестьями шрамов – старых и сравнительно свежих.