Текст книги "Мы начинаем в конце"

Автор книги: Крис Уитакер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

3

Целую милю продолжалась застывшая пляска утесов, обреченных эрозии. Далее шоссе выныривало к бухте, огибало ее по самому краю, чтобы скрыться в дубовой роще на Клируотер-Коув. Уок удерживал скорость – тридцать миль в час, не больше.

Простившись с Дачесс и Робином, он поехал к дому Кинга. Сгреб листву с дорожек, собрал мусор во дворе. Обычное его еженедельное занятие в последние тридцать лет.

Оттуда направился в полицейский участок. Отметился у Лии Тэллоу, диспетчерши. Собственно, только они двое и работали. Уок за всю жизнь ни дня не пропустил. Готов был сорваться по первому звонку. За сменой времен года, за приездом-отъездом курортников наблюдал из окна. Периодически ему оставляли объемистые корзины – на добрую память. Вино, сыр, шоколад… Тем не менее что ни год, в брючном ремне приходилось буравить новую дырку.

Правда, была еще одна сотрудница, на полставки – Лу-Энн. Являлась, если в ней возникала нужда, – например, когда в их краях проходили парады, шоу всякие. Или просто когда домашние хлопоты до воя опротивеют.

– Ну что, готов? В смысле, к возвращению Кинга?

– Я лично еще тридцать лет назад подготовился; с тех пор – как штык. – Уок старался контролировать свою улыбку. – Сейчас у меня обход; на обратном пути слоек куплю, пирожков…

Каждое утро он прохаживался по Мейн-стрит. Этакий полицейский ритуал – уверенный шаг, деловитое выражение лица. Учился по сериалам. Одно время носил усы, как Томас Салливан Магнум[5]5
  Главный герой сериала «Частный детектив Магнум». Сериал демонстрировался в 80-е годы ХХ в., роль Магнума сыграл Т. У. Селлек.


[Закрыть]; «Медицинский детектив»[6]6
  Англ. Forensic Files, документальный телесериал, выходил с 1996 г.


[Закрыть] с блокнотом и ручкой смотрел. Даже купил бежевый плащ. Вот подвернется настоящее дело – а он, Уок, во всеоружии.

На Мейн-стрит фонарные столбы щеголяли флажками, сверкающие внедорожники плотно стояли у тротуара, практически по всей длине затененного зелеными маркизами. Кертис Паттерсонс загородил выезд своим «мерсом». Уок не стал выписывать штраф. При встрече он по-дружески посоветует Кертису впредь быть внимательнее.

Мясная лавка. Миновать ее, избегнуть разговора с Милтоном. Уок ускорил шаг, но Милтон уже вышел, подпер притолоку. Белый фартук в красных пятнах, пальцы тискают полотенце – будто вся эта кровища вот так вот запросто стирается.

– Доброе утро, Уок.

Зверообразный Милтон. Ни дюйма на теле не найдется, где не курчавились бы жесткие волосы. Тип из тех, кому надо бриться трижды в день, причем по скулы включительно – иначе какой-нибудь заезжий владелец зоопарка стрельнет в него дротиком со снотворным.

В окно был виден олень, подвешенный на крюк. Может, еще вчера бродил по хвойным лесам Мендосино, и вот – убит Милтоном и вздернут. Милтон – заядлый охотник. Как сезон начинается – он мясную лавку закрывает, нахлобучивает войлочную шляпу, загружает в свой «Джип Команч» ружья, одеяла и сумку-холодильник с баночным пивом… Уок однажды не придумал внятной отмазки – и пришлось ехать охотиться с Милтоном.

– Ты Брендона Рока уже допрашивал? – Слова, особенно имя «Брендон Рок», были практически выплюнуты. Будто Милтону дыхания не хватило на нормальную фразу, будто он запыхался неизвестно с чего.

– Еще нет, но он в списке.

Брендоновский «Мустанг» имел проблемы с системой зажигания. Пыхал выхлопами, чихал и громыхал, да так, что, когда это случилось впервые, половина соседей кинулась звонить в полицию. Брендон так ничего и не предпринял, и улица задыхалась.

– Я уже в курсе. Насчет Стар. Опять ее угораздило. – Кровавой тряпкой Милтон отер пот со лба. Поговаривали, что он питается исключительно мясом. Если так – понятно насчет волосатости.

– Стар в порядке. На этот раз ей просто стало нехорошо.

– Я все видел. Безобразие. Еще и при детях.

Милтон жил аккурат напротив Рэдли; Стар и детьми интересовался скорее от одиночества, а не по должности (возглавляемый им Соседский дозор давно уже не котировался на Айви-Ранч-роуд).

– А ты всегда все видишь, Милтон… Тебе бы в полиции работать.

Милтон только рукой махнул.

– Мне и Дозора хватает. Вон, «десять – пятьдесят один» передали на днях.

– «Необходим эвакуатор», – расшифровал Уок.

Тен-кодами[7]7
  Речь идет о системе т. н. десятичных кодов, или тен-кодов, – специальных сокращений, которые используются операторами радиостанций для ускорения передачи информации. Коды были разработаны в 1937 г. Ассоциацией средств связи и общественной безопасности и позднее адаптированы для гражданского диапазона.


[Закрыть] Милтон швырялся направо и налево.

– Повезло ей, что ты ее опекаешь… – Милтон извлек из кармана зубочистку и занялся мясной ниткой, что застряла у него меж передних зубов. – Я тут про Винсента Кинга думал. Говорят, он сегодня выходит – это правда?

– Правда.

Уок нагнулся, подставив солнцу открытый участок шеи; поднял банку из-под пива, бросил в урну.

Милтон присвистнул.

– Тридцать лет, Уок.

Должно было быть десять, и то – в худшем случае. И было бы, если б не драка. Отчета о ней Уок не видел, знал только, что на его друге две смерти. Десять лет переросли в тридцать, непредумышленное убийство – в умышленное с особой жестокостью; пацан вырос в мужчину.

– Тот день из памяти не выкинешь. Так и вижу – идем мы все цепью, ищем… Слушай, а Винсент – он в Кейп-Хейвене будет жить?

– Да, насколько мне известно.

– Ты ему скажи: если что надо, пускай ко мне придет – ага, сюда, в лавку. Или даже вот как: оставлю-ка я для него пару свиных ножек. На гостинец.

Уок не нашелся с ответом.

– Житуха… – Милтон кашлянул, уставился себе под ноги. – Суперлуние нынче. Красотища. А я как раз выписал новый телескоп, и его уже доставили – видишь, как кстати? Короче, сейчас я малость занят, а вот вечером, если тебе интересно, ты, может, зайдешь…

– Нет, у меня дела. В другой раз.

– Ладно. После смены сюда загляни, я для тебя шмат шеи приберегу. – Милтон кивнул на вздернутого оленя.

– Вот этого не надо. – Уок попятился, спохватился, хлопнул себя по животу. – Куда мне лишнее мясо?

– Не волнуйся, оленина – она нежирная совсем. Если грамотно приготовить – потушить, – пальчики оближешь. Я бы тебе сердце предложил, но в него как раз пуля угодила, а это значит, аромат уж не тот…

Уок прикрыл глаза. Подступала тошнота, руки тряслись. Милтон это заметил. По его физиономии стало ясно: сейчас будут вопросы и комментарии. Уок поспешил прочь.

Огляделся – никого. Проглотил две таблетки. Без них уже нельзя. Осознание факта зависимости в очередной раз отозвалось резкой болью.

Он шел мимо кафешек и магазинов, то и дело бросая лаконичные приветствия. Помог миссис Астор погрузить покупки в машину, терпеливо выслушал соображения Феликса Коука относительно трафика на Фуллертон-стрит.

Остановился под вывеской «Деликатесы Бранта». Витрина соблазняла горками печенья, слоек, пирожков, а также всевозможными сырами.

– Здравствуйте, инспектор Уокер.

Элис Оуэн. Волосы гладко причесаны, на лице боевая раскраска, даром что одета как на работу. В руках трясется собачонка непонятной породы; тощая – хоть ребрышки пересчитывай. Уок хотел ее погладить, но жалкое создание вдруг злобно ощерилось.

– Не подержите мою Леди, пока я в «Деликатесы» заскочу? Я на секундочку.

– Давайте. – Уок потянулся за поводком.

– Нет-нет, на землю не ставьте! Мы только что с педикюра, у нас повышенная чувствительность ногтей.

– В смысле, когтей?

Элис молча сунула ему свое сокровище и шмыгнула в магазин.

Через окно Уок наблюдал, как она, сделав заказ, треплется с приезжей бездельницей. Прошло десять минут. Десять минут собачьего влажного дыхания прямо в лицо.

Наконец появилась Элис. Поскольку обе руки у нее были заняты покупками, пришлось топать за ней, нести собачонку к внедорожнику. Уложив покупки в багажник, Элис сказала «спасибо», полезла в бумажный пакет, извлекла и сунула Уоку вафельную трубочку-канноли с начинкой из рикотты. Уок устроил целое шоу – дескать, не надо, не возьму, – но слопал канноли в два укуса, едва только Мейн-стрит осталась позади.

Он прошелся по Кассиди-стрит – но не до конца, а до того места, откуда можно было срезать путь к Айви-Ранч-роуд. Постоял у Стар Рэдли на крыльце. Из дома слышалась музыка.

Стар открыла прежде, чем Уок успел постучать. Улыбнулась по-особенному – именно из-за этой улыбки Уок до сих пор с ней и нянчится. Опустошенная, но прелестная; конченая, но с этим невозможным сиянием в глазах – такова Стар. Уок удивился, увидев на ней розовый передник. Будто она печенья вздумала напечь. Притом что в кухонном шкафу мышь повесилась.

– Добрый день, инспектор Уокер.

Против воли он улыбнулся.

В небыстром темпе крутился потолочный вентилятор. На гипсокартонных стенах местами отошли обои. Шторы держались всего на нескольких кольцах, будто Стар, отчаянно отгораживаясь от дневного света, оборвала их судорожными движениями. Радио было включено на полную громкость, «Линэрд скинэрд» пели о милой Алабаме, и Стар подергивалась в такт, пританцовывая, собирала по кухне пивные банки и коробки из-под «Лаки страйк», набивала мусорный пакет. Успевала еще и улыбаться Уоку – широко и открыто, по-девчоночьи. Годы не изменили ее сути. В юности беззащитная, отчаянная – из «трудных», – она такой и осталась.

Изящный поворот – и в мешок отправилась пепельница из фольги.

Над камином висела фотография – они двое, обоим по четырнадцать. Полная готовность к будущему. Предвкушение будущего.

– Голова болит?

– С головой всё супер. Мысли, знаешь, как-то упорядочились. О вчерашнем думаю. Спасибо тебе. Только вот что мне кажется: я в этом – ну ты понимаешь – нуждалась. Напоследок. Наверное. Зато теперь все прояснилось. – Стар щелкнула себя по виску и продолжила уборку, по-прежнему пританцовывая. – Дети – они ведь ничего не видели, правда?

– Нам обязательно обсуждать это именно сегодня?

Песня про милую Алабаму кончилась. Стар перестала подергиваться, отерла пот со лба, собрала волосы в тугой хвост.

– Было, да сплыло. Дачесс в курсе?

Нормально. Стар спрашивает Уока про собственную дочь.

– Весь город в курсе.

– Как думаешь, он изменился?

– Мы все изменились, Стар.

– Ты – нет.

Стар имела в виду выразить восхищение – Уок уловил одну гадливость.

Винсента он не видел пять лет. Пытался пробиться к нему, только напрасно. В первое время ездил на свидания с Грейси Кинг, в старом «Бьюике». Судья упек его друга – пятнадцатилетнего мальчишку – в тюрьму, где мотали срок взрослые дядьки. А потому что на суде слово взял отец погибшей. Говорил о Сисси – какая она была, какое чудо из нее выросло бы. Присяжным продемонстрировали фотографии с места трагедии – маленькие ножки, окровавленная ладошка. Звонили директору школы, Хатчу, – спрашивали о Винсенте. В ответ услышали: проблемный юноша.

Для дачи показаний вызвали Уока. Отец не спускал с него глаз. Коричневая рубашка, честное лицо; Уокер-старший – прораб из «Тэллоу констракшн». Компания владела фабрикой, в дыму которой задохнулись мечты соседнего городка стать, как и Кейп-Хейвен, курортным. Тем летом Уок начал ездить с отцом на стройку. Всерьез думал о работе в «Тэллоу констракшн». Напяливал комбинезон, стоял, смотрел на серый грунт в котловане, на трубы. Недра земные завораживали, строительные леса возвышались подобно собору.

В зале суда Уок встретил отцовский взгляд, прочел в нем гордость и правдивыми, исчерпывающими своими показаниями предрешил судьбу Винсента.

– Я не обязана и дальше жить одним прошлым, – сказала Стар.

Уок сварил кофе и вышел с чашками на террасу. Птицы, отнюдь не паникуя, спорхнули с качелей. Уок уселся на старом стуле.

Стар стала обмахивать разгоряченное лицо.

– Сам его заберешь?

– Он написал, чтобы я не утруждался.

– Но ты все равно поедешь?

– Да.

– Не рассказывай ему… про меня. Ну и про все про это.

Коленка у Стар подрагивала, палец выбивал дробь на ножке стула – куда только девалась недавняя оживленность?

– Он же будет спрашивать.

– Мне его не надо. Ни в этом доме, ни вообще.

– О’кей.

Она прикурила и закрыла глаза.

– Я слыхал о новой программе, которая…

– Стоп. – Стар вскинула руку. – Сказала ведь уже. Покончено с этим. Точка.

Много лет Уок возил ее в Блейр-Пик. Ежемесячно. Психиатр попался толковый, прогресс был налицо. Уок пережидал сеансы в забегаловке – они длились по три часа, а порой и больше. По окончании Стар ему звонила. Иногда с ними ездили Дачесс и Робин. Устраивались на заднем сиденье, молча смотрели в окно – словно видели позади блаженное неведение, от которого их уносил автомобиль.

– Так не может продолжаться.

– А ты сам что – разве «колеса» больше не глотаешь?

Уок хотел объяснить, что нынешние его «колеса» – совсем не те и не для того, что прежние. Задался вопросом – а в чем, собственно, отличие? У них со Стар у обоих – зависимость, если называть вещи своими именами.

Стар стиснула его руку, плохо рассчитав силы.

– У тебя рубашка кремом заляпана.

Уок скосил глаза. Стар засмеялась.

– Хороша парочка… Знаешь, порой я это прямо чувствую.

– Что?

– Что нам по пятнадцать, глупыш.

– Мы повзрослели.

Стар выпустила идеально круглое колечко дыма.

– Я – нет. Ты, Уок, стареешь, а я… для меня все только начинается.

Он расхохотался, она подхватила. И впрямь, хороша парочка. Тридцати лет как не бывало, клубок размотался, в остатке – двое подростков с подначками и пустой болтовней.

Они просидели вместе еще час. Молчали, но молчание не было напряженным. Каждый без слов знал, что на уме у другого – единственная мысль, единственная фраза: «Винсент Кинг возвращается домой».

4

Уок не столько смотрел на дорогу, сколько косился на горизонт, откуда, набирая скорость, разворачивался рулон золотого шелка, катился к побережью, чтобы, ударившись о скалы, подать назад с тугим, упругим гулом.

Исправительное учреждение находилось в графстве Фейрмонт, в ста милях к востоку от Кейп-Хейвена.

Тучи громоздились, как проступки, ошибки, стечения обстоятельств. Все, кого в этот час вывели на прогулку, разом застыли, запрокинув головы к небесам.

Уок вырулил на пустырь, заглушил двигатель. Вой сирен, окрики конвойных, вопли заключенных. Их души – тоже вроде океанского вала, которому еще катить и катить, глотать мили прерий, в которые Бог и не заглядывал.

Место не для пятнадцатилетнего пацана – неважно, что за ним числится. Судья в Лас-Ломасе бровью не повел, объявляя, куда конкретно упекают Винсента; вогнал в ступор всех присутствовавших. Мир тогда пошатнулся. После Уок думал о том злосчастном вечере; ущерб не свелся к одной только детской смерти. Он расползся паутиной, которая затянула слишком многих так или иначе причастных. Беда пошла по второму кругу, свежесть и новизну жизни испакостил распад. Уок помнил, как это сказалось на отце Стар, и ежедневно наблюдал в ней самой; однако знал, что хуже всех приходится Дачесс, ибо ночь тридцатилетней давности громоздится на хрупких ее плечах.

Уок вышел из машины, кивнул охраннику Кадди – высокому, худощавому, улыбчивому. Вот тоже – персонаж… По обстоятельствам службы должен был ожесточиться – но остается приветливым и добрым.

– Что, Винсента Кинга забирать? Присматривай за ним в Кейп-Хейвене; и за остальными тоже. – Кадди заулыбался шире, добавил: – Как там у вас вообще? По-прежнему райское местечко?

– Да.

– Эх, сюда бы сотню таких, как Винсент… Тихий – не видно его и не слышно, хоть любого из наших спроси.

Кадди двинулся к воротам, Уок подладился под его шаг.

За первыми воротами были вторые. Лишь после них открылось здание тюрьмы, выкрашенное в зеленый цвет. Кадди утверждал, что краска обновляется каждую весну.

– Нет цвета полезнее для глаз, чем зеленый. Успокаивает, о прощении говорит и о личностной трансформации.

Двое мужчин, сжав от старания рты, возили кистями по бордюру.

Кадди приобнял Уока за плечи.

– Винсент Кинг положенное отсидел, но сам еще этого факта не осознаёт. Ему время потребуется. Если что – сразу звони мне, договорились?

Уок остался ждать в приемной. Окно выходило во двор, заключенные наматывали круги. Головы у всех высоко подняты, будто Кадди объяснил им про грех стыда. Если б не шрам колючей проволоки, от пейзажа дух захватывало бы. Поистине, из окна открывалась земля обетованная. Люди в оранжевых робах были собой прежними – то есть группкой потерявшихся детей.

Пять лет назад Винсент полностью отказался от свиданий. Если б не глаза, Уок мог бы его и не узнать – к нему вышел высокий, очень худой, почти истощенный мужчина со впалыми щеками, и ничего общего не было у него с самоуверенным юнцом, которого некогда поглотили эти стены. Ничего, кроме синевы глаз, – да и та поблекла.

А потом Винсент улыбнулся. О, эта улыбка, причина подростковых передряг и способ выпутаться! Не счесть, сколько раз Уок влипал из-за Винсента и вместе с Винсентом, и сколько раз улыбка улаживала дело. И врали, всё врали Уоку: дескать, тюрьма – она людей меняет. Вот его друг – такой, как прежде.

Уок шагнул к Винсенту, распростер объятия, но смутился и ограничился тем, что несмело протянул руку.

Винсент будто не понял. Будто забыл, что руку можно протягивать для простого пожатия. Опомнился, взял, легонько тряхнул.

– Я ж говорил – не стоит за мной ехать. – Произнесено было вообще без интонации, очень тихо. – Но все равно спасибо.

Его жесты были скованны, как на церковной службе.

– Рад тебя видеть, Вин.

Винсент принялся заполнять бумаги. Охранник молча наблюдал. Ничего особенного: очередной преступник отсидел тридцатник и вот выходит. Какие тут комментарии? Калифорнийская рутина.

Через полчаса они были у внешних ворот. Не спешили уехать – к ним направлялся Кадди.

– На воле непросто придется, Винсент.

Кадди обнял его – коротко и крепко; обрушил субординацию длиной в тридцать лет.

– Более половины, – заговорил он, удерживая Винсента в объятиях, – именно столько ребят сюда возвращается. Смотри, не стань одним из них.

Сколько раз за годы службы ронял Кадди эту вескую фразу – вот о чем думал Уок, когда они с Винсентом, плечом к плечу, шли к машине.

Винсент хлопнул по капоту, поднял взгляд на Уока.

– Никогда не видел тебя в полицейской форме. Правда фотографию одну мне показывали… Только это не то. Не так воспринимается. Теперь ясно: ты настоящий коп.

Уок улыбнулся.

– Ну да.

– Не уверен, что мне можно и нужно водиться с копом.

Уок рассмеялся. Не ожидал, что облегчение от шутки будет столь ошеломительным.

Поначалу он вел на низкой скорости. Заметил жадный Винсентов взгляд – опустил стекла. Пусть Винсент вбирает каждую деталь, пусть дышит свежим ветром. Уоку хотелось поговорить, но он не нарушил словами полусна первых нескольких миль.

– Я тут вспоминал, как мы пробрались на «Святую Розу», – начал он максимально обыденным тоном. Не надо Винсенту знать, что всю дорогу к тюрьме Уок сочинял и оттачивал фразы, подходящие, чтобы запустить разговор.

Винсент поднял глаза, чуть улыбнулся. Он тоже помнил.

Был первый летний день, им – по десять лет. Рано утром они примчались на великах к условленному месту. Скатились по склону к воде, велики спрятали, а сами залезли в траулер, под брезент. Чуть не задохнулись, когда солнце поднялось выше и начало припекать. Тарахтел, пульсировал мотор, шкипер Дуглас и его парни правили в океанскую бесконечность – в Уоке до сих пор живы те, давние ощущения. Дуглас даже не рассердился, даже не выбранил их с Винсентом, когда они выползли из своего укрытия. Связался по рации с берегом, заявил, что найдет чем занять пацанов. И правда – Уок никогда так не вкалывал. Он и палубу драил, и ящики чистил. Запах рыбьей крови казался ерундой – главное, они плыли, главное, в непосредственной близости, за бортом, кипела жизнь.

– Кстати, шкипер Дуглас до сих пор работает. Фрахтованием ведает один парень, Эндрю Уилер. Дугласу, наверное, уже восемьдесят стукнуло.

– Ох и попало мне в тот вечер от матери… – Винсент кашлянул. – Спасибо, что похороны организовал.

Уок потянулся к щитку от солнца, опустил его.

– Может, расскажешь о ней? – Винсент дернулся, поменял положение – сел с ногами. Лодыжки оголились на дюйм.

Уок затормозил перед железнодорожном переездом, перед товарняком: стальные коробки вагонов, ржаво-красная краска, зубодробительный лязг.

Проехали, свернули к городку, который жил, покуда велись работы в шахтах. Только тут Уок выдавил:

– Она в порядке.

– У нее дети.

– Дачесс и Робин. А помнишь, как мы впервые увидели Стар?

– Помню.

– Взглянешь на Дачесс – в тот самый день и вернешься.

Впрочем, Винсент, судя по выражению лица, уже и так вернулся в тот день, когда отец Стар прикатил в Кейп-Хейвен на своей «Ривьере». Уок с Винсентом гоняли на великах. Заметили сквозь заднее стекло, что незнакомый «Бьиюк» набит под завязку свертками, коробками, чемоданами. Чужая, новая жизнь. Уок и Винсент стояли плечом к плечу, вцепившись в рули своих «Стелберов»; солнце жарило им загривки. Мужчина – крупный, широкоплечий – первым выбрался из автомобиля. Смерил их оценивающим взглядом, будто насквозь видел, что они собой представляют. Два пацана, у которых предел мечтаний – найти бейсбольную карточку Уилли Мэйса[8]8
  Бейсбольные карточки – небольшие открытки с фотографиями бейсболистов на одной стороне и рекламой на другой. Были очень популярны в США, сейчас некоторые из них являются раритетами и стоят баснословных денег. Уилли Мэйс (р. 1931) – профессиональный игрок в бейсбол, выступавший за различные команды Главной бейсбольной лиги в 1951–1973 гг; считается одним из величайших бейсболистов всех времен.


[Закрыть], да и помышлять о таком они дерзнули только потому (Уок это крепко помнил), что Винсентов магический шар-восьмерка[9]9
  Магический шар – игрушка, представляет собой шар побольше бильярдного, внутри которого имеется емкость с темной жидкостью. В жидкости плавает икосаэдр – фигура с 20 гранями, на каждой из которых написан ответ на вопрос («весьма вероятно», «определенно да», «ни при каком раскладе» и т. п.). Вопрошая шар, его встряхивают и по выплывшему ответу принимают решение.


[Закрыть] предрек им удачу в скором будущем. Мужчина нырнул в автомобиль и снова появился с маленькой девочкой на руках. Девочка – Сисси Рэдли – видимо, спала всю дорогу. Не проснулась она и сейчас. Отец держал ее, прижимая к себе, ощупывая взглядом улицу, на которой ему с семьей предстояло поселиться. Ребята хотели уже ехать к Уоку (в разгаре было сооружение древесного дома), но тут задняя дверь «Ривьеры» открылась, чтобы явить пару ног, длиннее которых Уок и не видывал. Винсент тихо выругался и, разинув рот, уставился на девчонку – их ровесницу, ошеломительную, как Джули Ньюмар[10]10
  Джули Ньюмар (р. 1933) – американская актриса, танцовщица, певица, предприниматель, писательница.


[Закрыть]. «Охренеть!» – повторил Винсент. Но тут подоспел отец девчонки, погнал ее к дому, который еще недавно принадлежал Клейману. Девчонка, однако, прежде чем скрыться, остановилась на подъездной дорожке и обернулась к ребятам: голова склонена набок, ни тени улыбки, взгляд пристальный, жгучий. Под этим-то взглядом Винсент и спёкся.

– Я скучал по тебе. Я бы приезжал, если б не твой запрет. Каждую неделю приезжал бы на свидания – сам знаешь.

Винсент продолжал глядеть по сторонам с жадностью человека, для которого единственным окном в мир целую жизнь являлся телевизор.

Они остановились не доезжая Хэнфорда, у закусочной на Сентрал-Велли-хайвей. Заказали бургеры. Винсент едва осилил половину. Он и там, сидя за столом, не отрывался от окна. Вот прошла женщина с ребенком, вот проковылял старик – сгорбленный, словно тащил на плечах все свои годы до единого. Что он видит, Винсент? Автомобили неизвестных марок? Сетевики, которые по телику мелькают? Для Винсента жизнь закончилась в семьдесят пятом, а ведь уже с миллениума целых пять лет миновало. Они, пацаны, как две тыщи пятый воображали? Всюду летательные аппараты и роботы вместо обслуги. А имеют – то, что имеют.

– Мой дом…

– Я за ним слежу. Крыша прохудилась, крыльцо подгнило. Нужен ремонт.

– Само собой.

– Дикки Дарк – ну, этот, из строительной компании – очень заинтересован. Всю весну, каждый месяц появлялся. Если, говорит, ты захочешь дом продать…

– Не захочу.

– Ясно.

Уок замолчал. Он передал, что просили. Если Винсенту нужны деньги, покупатель на его дом – последний в ряду на Сансет-роуд – имеется.

– Готов ехать домой, Вин?

– Я только что из дому.

– Нет, Вин. Нет.

В Кейп-Хейвене, понятно, их с оркестром не встречали. Ни пикника по случаю возвращения, ни дружелюбных лиц, ни даже обычных зевак. Уок заметил: перед подъемом на утес Винсент вдохнул поглубже. Несколько мгновений – и под ними простерся Тихий океан. До самой воды теснились среди сосен новенькие виллы.

– Понастроили, – буркнул Винсент.

– Понастроили, – отозвался Уок.

Сначала, конечно, горожане сопротивлялись. Но несильно, потому что каждому было выплачено обещанное – цент в цент. Мелкие предприниматели, такие как Милтон, говорили за всех, упирали на усталость от борьбы. Эд Тэллоу твердил, что его строительная компания едва сводит концы с концами.

Кейп-Хейвен, разбросанный по утесам; безмятежный и словно законсервированный во времени бывший пригород Анахайма. Каждый новый кирпич ложился на детство Уока, крушил воспоминания, которые одни только и служили ему пресловутой соломинкой.

Уок покосился на руки Винсента. Костяшки пальцев испещрены шрамами. Ну правильно. Винсент и пацаном никому спуску не давал.

Наконец дорога стала забирать вниз, и открылась Сансет-роуд, где кинговский дом торчал в одиночестве – наводил тень на белый день.

– Соседи съехали, что ли?

– Съехали. В смысле, сползли. В океан. Утесы рушатся, совсем как Пойнт-Дьюм. Дольше всех держался дом Фейрлона, но вчера и его не стало. Твой дом стоит поодаль, и вдобавок пару лет назад здесь построили волнорез.

Винсент взглянул на остатки фейрлоновского двора, на полицейскую ленту, которая отнюдь не казалась неуместной. Дома, расположенные поодаль, нейтрализовали ощущение, будто Кингу жить теперь на отшибе, но расстояние до этих домов было все же достаточным, чтобы каждый понимал, с какой конкретно точки открывается самый потрясающий вид.

Винсент выбрался из машины, прищурился на гнилой конек крыши, на упавшие ставни.

– Я тут траву косил, – сказал Уок.

– Спасибо.

Уок прошел за Винсентом по извилистой дорожке, поднялся на крыльцо, очутился в прохладном полутемном холле. Бумажные обои с цветочками – привет из семидесятых; миллион бархатных воспоминаний.

– Я постель перестелил.

– Спасибо.

– И продуктов привез – они в холодильнике. Курица и еще…

– Спасибо.

– Не обязательно благодарить за каждую мелочь.

Над камином висело зеркало; Винсент прошел мимо даже не подняв глаз. Он теперь двигался иначе – каждый жест был продуман и выверен. Уок знал, что в первое время – целых несколько лет – Винсенту приходилось очень тяжело, и речь шла не о слезах в подушку, а об участи симпатичного юноши, помещенного к законченным выродкам. Уок и Грейси Кинг писали письма – и судье, и в Верховный суд, и даже в Белый дом. Умоляли хотя бы перевести Винсента в одиночную камеру. Ни черта не добились.

– Посидеть с тобой?

– Не надо. Езжай, занимайся своими делами.

– Хорошо. Попозже загляну.

Винсент проводил Уока до двери и протянул руку для пожатия.

Уок же обнял его – друга, который наконец-то вернулся. И не позволил себе задержать мысль на том факте, что Винсент вздрогнул, что напрягся в его объятиях.

Оба повернули головы на шум двигателя. По Сансет-роуд ехал знакомый внедорожник «Эскалейд».

Дикки Дарк остановил машину, вылез. В громоздком своем теле ему было неловко, как в костюме не по росту. Он держался ссутулившись, не поднимал глаз. Пиджак, рубашка, брюки – всё черного цвета. И он всегда так одевался. Будто напоказ траур носил.

– Винсент Кинг, меня зовут Дикки Дарк. – Голос глубокий, серьезный. Ни намека на улыбку. Улыбки Дарка вообще никто не видел.

– Я получал ваши письма, – сказал Винсент.

– Город изменился, не так ли?

– Так. Кроме дерева желаний, я здесь ничего не узнаю. Помнишь, Уок, под корнями у нас была сигаретная заначка?

Уок рассмеялся.

– Помню. А еще мы там держали упаковку «Сэма Адамса»[11]11
  «Сэмюэл Адамс» – марка пива.


[Закрыть].

Помедлив, Дарк обдал Уока парализующим холодом глаз, после чего переключил внимание на Винсентову собственность.

– Последний на улице дом ваш. И участком владеете вы, Кинг.

Винсент взглянул на Уока.

– Миллион плачу. Нынешняя стоимость – восемьсот пятьдесят тысяч, учитывая, в каком состоянии находится дом. А рынок – он изменчивый.

– Дом не продается.

– Я даю хорошую цену.

Уок улыбнулся.

– Отстань, Дарк. Человек наконец-то дома, а ты…

Дарк еще некоторое время сверлил Винсента глазами, потом развернулся и не спеша зашагал прочь – такой огромный, что даже протяженность его тени казалась неестественной.

Винсент неотрывно смотрел ему вслед, будто видел нечто не доступное Уоку.

* * *

Робину разрешалось оставаться в классе на три часа дольше, чем остальным детям. Под присмотром мисс Долорес он ждал, пока у сестры закончатся занятия в школе. Мисс Долорес согласилась сравнительно легко – во-первых, потому, что за Робина просил Уок, а во-вторых, потому, что сам Робин не доставлял ни малейших хлопот.

Увидев сестру, он живо собрал вещи, подхватил рюкзачок и бросился навстречу. Дачесс присела перед ним на корточки, обняла его, помахала мисс Долорес, и они пошли домой.

Дачесс помогла брату с ремешками рюкзачка. Убедилась, что он не забыл в садике ни хрестоматию, ни бутылочку воды. Округлила глаза, увидев нетронутый сэндвич.

– Ты почему не поел?

– Прости.

Они вышли на стоянку, миновали припаркованный школьный автобус и несколько родительских внедорожников. Поодаль, на лужайке, разговаривали учителя. Чуть дальше ребята гоняли футбольный мяч.

– Нужно кушать, Робин.

– Да, только…

– Что?

– Ты дала мне один хлеб. В серединке, между ломтиками, пусто, – с неохотой сообщил Робин.

– Не выдумывай.

Робин глядел себе под ноги.

Дачесс развернула пакетик с завтраком.

– Вот чёрт…

– Все нормально.

– Нет, не нормально. – Она положила ладонь ему на плечико. – Дома хот-доги приготовлю.

Робин улыбнулся, довольный.

Они принялись по очереди пинать камушек. По всей Ист-Харни-стрит прогнали, до самого последнего дома, до канализационного стока, куда, с Робиновой подачи, камушек и отправился.

– У тебя в классе ребята про маму не болтали? – спросил Робин, когда на переходе Дачесс взяла его за руку.

– Нет.

– А у меня болтали. Рикки Тэллоу мама кое-что сказала про нашу маму.

– И что же?

Они нырнули под плакучую иву – там пряталась тропка, по которой можно было с Фордхем-стрит попасть прямо на Дюпон-стрит.

– Что ему к нам больше ходить нельзя, потому что наша мама плохо за нами смотрит.

– Тогда ты к ним ходи.

– Нет, у него папа и мама все время ругаются между собой.

Дачесс потрепала брата по волосам.

– Хочешь, я поговорю с миссис Тэллоу? Может, что и придумаем.

– Ага.

Дачесс знала Лию Тэллоу. С Уоком работает; их в полицейском участке только двое, да еще Лу-Энн – старая, столько не живут. Вот случись в Кейп-Хейвене настоящее преступление – разве они его раскроют? Да никогда.

– Еще Рикки говорит, скоро его брат в колледж поступит, и тогда он займет его комнату. А в той комнате – аквариум… Дачесс, я тоже хочу аквариум.

– У тебя есть маска для ныряния. Любуйся рыбами в океане.

На Мейн-стрит, у закусочной Рози, тусовались девчонки. Знакомая компашка с неизбежными молочными коктейлями. И занимают всегда конкретные два столика, на самом солнце. Дачесс и Робин прошагали мимо, за ними потянулся шлейф смешков и шепотков.

Они вошли в бакалею, увидели за прилавком миссис Адамс.

Дачесс выбрала банку сосисок, Робин притащил упаковку булочек. В кошельке было три бумажки по одному доллару. Всё, чем располагала Дачесс.

– Может, еще картошку возьмем – соломкой, чтоб жарить?

Она взглянула на запрокинутое личико Робина.

– Не получится.

– Ну тогда хотя бы кетчуп… Без него хот-доги сухие.

Дачесс поставила банку с сосисками на прилавок, положила булочки.

– Как дела у твоей мамы? – Миссис Адамс глядела поверх очков.

– Хорошо.

– А люди другое говорят…

– На кой хрен вы тогда спрашиваете?