Текст книги "Лиза готова на все"
Автор книги: Крис Манби
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
«Я пошутил, когда сказал, что не дам тебе денег на обратную дорогу, – приписал Колин. – Позвони нам, как только поймешь, что хочешь вернуться. Салли поможет тебе с работой, если захочешь».
Я не хотела.
Я смяла письмо и бросила его в мусорное ведро.
Хочу вернуться? Да как он смеет?! У меня не было иллюзий насчет того, что Колин написал все это из братского участия, и я предпочла бы вообще не придавать значения его словам. Но работа в «Ледибойз» показалась мне вдруг не такой уж хорошей затеей. Что, если я иду по пути Сэнди Смит? Что, если я просто обманываю себя, надеясь, что в клубе меня заметит кто-то влиятельный и предложит роль? В этом-то городе, где каждый когда-то играл на сцене или снимался в эпизоде в кино, где каждому бабушка или кто-то еще нагадали карьеру звезды! Сколько еще я смогу продержаться, надеясь на то, что именно мне улыбнется удача, которая так и не улыбнулась Сэнди Смит?
– Да пошел ты, Колин! – произнесла я вслух. – Ты не заставишь меня отказаться от мечты. Во всяком случае пока.
Да, я буду надеяться! К тому же правила, по которым живет Колин, не распространяются на меня, сказала я себе. В мире Колина каждому человеку четко определено место в обществе, это все равно как принадлежность к той или иной касте в Древней Индии. Никто еще из жительниц Солихалла не стал известной актрисой, говорил брат. И для него это значило, что никто никогда и не станет. Я не переставала удивляться тому, как Колин, который часами мог рассуждать о том, что королевское семейство паразитирует на пролетариате, а палату лордов давно пора закрыть, как этот же Колин остается верен патриархальным традициям семьи и не желает перемен ни для себя, ни для близких.
«Давайте отправим на свалку истории сложившуюся классовую систему», – говорил он с полным ртом маминого пюре за обедом. А вечером, откусив огромный кусок маминого коронного блюда – шоколадного торта, – рассуждал «о простых людях, вроде нас с вами» и объяснял, почему нам нечего и надеяться стать чем-то большим, чем офисные служащие. Мы рождены, чтобы выполнять заурядную работу. Стоит сунуться во что-то большее – и тебя раздавят, таким был девиз Колина. Причем раздавят твои же собственные друзья. Бесполезно было пытаться указывать ему на явные противоречия в его суждениях. Бесполезно и сейчас пытаться объяснить ему что-то. Придется просто продемонстрировать, что брат заблуждается.
Скомканное письмо пролетело мимо мусорного ведра. Я подняла комочек и расправила его на столе, чтобы в последний раз взглянуть на послание Колина. С газетной вырезки на меня смотрела Сэнди Смит, словно предупреждая всех честных дочерей Солихалла об опасностях, которые кроются под блестящей вывеской «Лос-Анджелес». «Там зло на каждом шагу, – гласила цитата. – Можно пойти работать официанткой, а угодить в проститутки. Теперь Сэнди счастлива, снова работая в приходе».
– Но я – не ты, Сэнди Смит, – сказала я фотографии. – Я – другая.
Ну и гад же этот Колин! Несмотря на все попытки забыть про письмо брата, я все же чувствовала, как силы покидают меня. Я снова мысленно вернулась в Солихалл, к тому, от чего убегала прочь. От чего и от кого. От Ричарда.
Ричард. Опять. Ну почему я не могу забыть о нем дольше чем на пару минут? Я снова гадала, что он сейчас делает. В квартире ли он на Тафнелл-парк? Сколько там у них сейчас времени? Час дня? Может, он сейчас у себя в студии, заканчивает писать очередной шедевр? А может, все еще в постели? Сердце сжалось при мысли о том, что в постели Ричард, вероятно, не один. Стоп, сказала я себе. Он обычно встает рано.
Так было, когда он сбегал от тебя, напомнила я себе. Когда мы только начали встречаться, то проводили в постели столько времени, что у нас пролежни могли появиться. Все выходные напролет мы не замечали, день или ночь сейчас, мы не могли разомкнуть объятий, разве что выскакивали в туалет или вставали открыть дверь, когда нам приносили еду на заказ.
Интересно, проводит Ричард теперь дни и ночи напролет в постели с Дженнифер? Пьет йогурт из ее пупка? О чем они говорят, лежа под одеялом?
Бррр…
Если б только память была, как компьютер! Я бы выделила всю папку с надписью «Ричард» и нажала клавишу «удалить». Мне было так больно, словно вовсе не два месяца, один из которых я провела под целебным солнцем, прошли с нашей разлуки. Время отказывалось меня лечить. Стоило вспомнить о Ричарде, и мне, как и раньше, хотелось разбить тарелку с едой о стену, лечь прямо в одежде на диван, уставиться в потолок и лежать так дни и ночи напролет.
И дурацкие карты Таро все наврали. Поверив им в минуту слабости и представив, что мы с Ричардом снова будем вместе, я словно содрала корочку с ранки, и в первый момент мне стало легче. Но, как правильно говорила в детстве мама, сдирание корочки оставляет потом только еще более глубокие рубцы на коже. Надо было выкинуть его из головы. Надо было отпустить все мечты о будущем, связанные с Ричардом, как отпускает ребенок воздушный шар. А я пока что держалась за спасительную веревочку так крепко, что уже саднило ладонь.
Я легла в постель (предварительно стряхнув с подушки таракана, который, видимо, решил, что кто первый лег на подушку, тот на ней и спит; на этот раз таракан был таким огромным, что могу определенно сказать: у него была морда, причем наглая). Я легла и уставилась в потолок, на вентилятор, который уже очень давно не работал. Там, над нашим домом, лениво кружил полицейский вертолет, и свет его прожектора то и дело пронизывал комнату. Как же я устала… И не только от сегодняшней работы. Я устала бороться.
Дело в том, что впервые в жизни я решила сама осуществить свою мечту. Именно сама, без посторонней помощи. Родные были против – это ясно было видно из письма Колина. Они хотели, чтобы я вернулась в Солихалл, вышла замуж, устроилась на нормальную, с их точки зрения, работу и обеспечила себе нормальное, с их точки зрения, будущее. Мои друзья – Билл и Мэри – были в тысячах миль от меня, да и нечестно было бы отвлекать их от семейной жизни, которая едва успела начаться, телефонными звонками с другого конца света. Но самой большой пробоиной в моей душе оставался по-прежнему Ричард.
Когда я еще работала секретаршей и хотела поступить в драматическую школу, именно Ричард поддержал меня в осуществлении этой мечты. Я теряла веру в себя, возвращаясь с работы в офисе, я жаловалась, что мне не поступить, что у меня нет ни связей, ни нужных знакомств, но именно Ричард готовил мне чай, успокаивал и настаивал, чтобы я хотя бы продолжала ходить на курсы драматического мастерства, дабы иметь готовые номера для прослушивания. И когда я наконец поступила в драматическую школу, именно Ричарду, а даже не маме, я позвонила первому, чтобы сообщить эту потрясающую новость. И когда я пришла домой, он ждал меня с бутылкой шампанского в ведерке со льдом.
Что значила для меня его поддержка! В одиночку у меня ни за что не хватило бы храбрости осуществить мечту своего детства.
«Это неправда, – сказал тогда Ричард, – я был просто группой поддержки. Весь потенциал для поступления заключался в тебе самой. Ты сильная; рано или поздно это проявилось бы».
Я не верила в это тогда, не верила и сейчас. Я объяснила Ричарду, что, будь у меня даже миллион талантов, мне нужно, чтобы кто-то верил в меня, только тогда я смогу что-то предпринять. То, что я поступила, то, что я добилась своего, было лишь на один процент следствием таланта, а на девяносто девять – желанием произвести на него впечатление. Я сделала это ради Ричарда. Без него все стало бессмысленным. Я не могла больше идти за мечтой, потому что мечтой был он. Все, о чем я мечтала и что я делала за последние четыре года, я делала ради него. Ради нас.
Как странно, что Ричарда больше нет в моей жизни… Даже не верится, что я не знаю, где он и что делает сейчас. Четыре года я знала, что он съел на завтрак, в какой рубашке пошел в студию, что хочет посмотреть вечером по телевизору.
Теперь он стал чужим. Я не знаю, чем Ричард живет и о чем думает. Как ему новый русский премьер-министр? Нравится ли ему музыка, которую гоняют по всем каналам? Я не знаю, бросил ли он курить. Был ли у зубного врача? Звонил ли матери? Как было хорошо, когда он делился со мной всеми этими мелочами… И как трудно теперь проглотить горькую правду о том, что, хоть я и думаю о нем каждый день, каждую минуту моей жизни, хоть мне и приходится в голос запеть какую-нибудь бодрую мелодию, чтобы вытеснить мысли о нем хотя бы на секунду, – он, Ричард Адамс, не имеет ко мне никакого отношения. Он стал для меня чужим человеком.
И он не знает, что в эту самую минуту я лежу и смотрю на облупившуюся краску на потолке, слушаю шуршание тараканов в шкафу и все еще мечтаю, чтобы он, Ричард, обнял меня и вызволил отсюда. Забрал назад. Спас от моей собственной жизни.
Глава двенадцатая
Ночь была тяжелой. Да что уж там – я чуть не покончила с собой. Но солнечным утром трудно оставаться в мрачном настроении, а следующее утро выдалось очень солнечным, ведь это все-таки Калифорния!
В начале двенадцатого Брэнди ворвалась ко мне в комнату и принялась прыгать на кровати, словно девочка из группы поддержки, до тех пор, пока я не встала и не отправилась с ней в Голливуд на большой шопинг в дорогой магазин, где как раз в этот день была распродажа. Все чаевые, заработанные накануне, я истратила, купив пару коротких сапожек, в которых впору было позировать для клипа «Дюран-Дюран» году примерно в восемьдесят пятом. Когда мы приехали домой и я примерила их перед нормальным зеркалом, мне пришлось спросить Брэнди – она что, в плохом настроении была, когда я их покупала? Решила сорваться на мне, убедив купить обувь, в которой я выгляжу идиоткой?
– Ты что, спятила? Разве я могу так поступить? – обиделась подружка. – Да ты выглядишь на миллион долларов!
Ну не знаю, как насчет миллиона, а на сто долларов я выглядела точно. Потому что именно столько я получила в тот вечер на чай.
Да, я решила, что останусь работать в «Ледибойз». Я обо всем подумала, еще раз взвесила все «за» и «против» и пришла к выводу, что, возможно, у Колина были причины прислать мне статью об ужасной истории Сэнди Смит. Он просто пытался меня предостеречь, и вполне справедливо. Лос-Анджелес – это как автомат для игры в пинбол. Можно выиграть очень быстро, если вовремя нажимать на кнопки. Но стоит один раз пропустить шарик – и ты вне игры.
Глядя на меня со стороны, любой сказал бы, что я совершаю ошибку, соглашаясь работать у Антонио. Но я убедила себя, что поступаю правильно. Главное, не увлекаться этим всерьез.
Пожалуй, это похоже на слова будущего наркомана, который первый раз затянулся сигаретой с кокаином. Но я сказала себе, что не так уж страшно одеваться под проститутку и работать официанткой в бандитском клубе, чтобы заработать немного наличных, ведь все это временно. Я стану хорошей официанткой, я буду зарабатывать приличные чаевые. И, что еще важнее, буду откладывать б́ольшую часть этих денег. А если меня не пригласят на серьезные пробы в течение месяца, пообещала я себе, тогда на эти деньги я проедусь по Америке, попутешествую, так сказать, а потом вернусь в Лондон. Заметьте, у меня и в мыслях не было возвращаться в Солихалл.
– Молодчина, – сказал Джо, когда я поведала ему о своем плане. – Тебя пригласят на пробы раньше чем через месяц, я уверен в этом.
Прошел месяц.
День выдался неудачный, и вечер тоже не сулил ничего хорошего. Утром у меня начались месячные, и это объясняло, почему последние два дня я была похожа на пупырчатую пиццу Антонио. Настроение не улучшилось, когда в своем ботинке я обнаружила таракана.
Натягивая узкий топ и коротко обрезанные джинсы – мой обычный костюм по пятницам в «Ледибойз», – я чувствовала себя как пилот истребителя, влезающий в антиперегрузочный костюм. Пятницы были самыми ужасными днями. По пятницам в клуб заваливались менеджеры среднего звена, которые за неделю озверевали от работы в чистеньком офисе и мечтали теперь поскорее выпустить пар в грязном клубе. Они вели себя как сумасшедшие. Напивались, как женская команда регбисток на девичнике в Дублине (что значительно серьезнее, чем пьянка парней из команды регби на мальчишнике в Дублине, если вы не в курсе). Ругались так, что могли бы вогнать в краску даже бывалых матросов, а чаевые оставляли такие, словно провели вечер в Англии, а не в Америке. Даже Аталанта, которая была, бесспорно, самой классной официанткой-трансвеститом в Лос-Анджелесе, жаловалась, что по пятницам не зарабатывает больше сотни. Даже если танцует. Даже если надевает шикарный костюм Клеопатры и дает потрогать резиновую гадюку на своем плече за каждую заказанную текилу.
По пятницам, прежде чем Антонио откроет дверь и впустит своих обожаемых посетителей, мы собирались у барной стойки, как пилоты эскадрильи, готовящиеся к бою. Мы знали, что один из нас уже не вернется. Каждую пятницу кто-то увольнялся, не выдержав хамства клиентов. На прошлой неделе это был Фредерик (Фредерика), которому один посетитель пытался засунуть чаевые глубоко в вырез платья, а заодно и полапать. Я давно поняла, что единственный способ пережить вечер пятницы – это думать о том, что завтра суббота, и представлять, как же хорошо мне будет утром.
Джо, выступавший в этот вечер вместо Саши Тристель (Саша неплохо пела, но сейчас лежала со сломанной лодыжкой – жестокая расплата за полуметровые каблуки), тоже мечтал о субботнем утре. Он почти так же терпеть не мог выступать по пятницам, как мы не любили обслуживать столики. В отличие от доброжелательных посетителей, которые приходили на неделе и готовы были хлопать кому и чему угодно, пятничные клиенты никогда не стеснялись в выражениях, выкрикивая все, что они думают о вокальных данных Джо.
– Клянусь, я просто уйду со сцены, если они будут вести себя, как в прошлый раз, – сказал Джо.
– Завтра утром пойдем в «Блинный дом» и закажем целую гору блинов, – подбодрила я его.
– Мне вредно, – вздохнул Джо, – хотя, с другой стороны, надо же чем-то себя вознаградить за такой вечер! Пожалуй, я закажу даже кленовый сироп.
Я кивнула. Перспектива поесть блинчиков наутро после ужасной смены радовала ничуть не меньше, чем приглашение поужинать в «Ритце». Но сейчас даже это не могло спасти меня. Это была моя четвертая пятница в «Ледибойз». Прошел месяц, а на пробы меня так и не пригласили.
Ничего не изменилось. Совсем ничего. Ни одного звонка. Ни одного ответа на мои видеоматериалы, которые я рассылала постоянно. Было такое впечатление, что все знакомые Мэри упаковали чемоданы и дружно отправились отдыхать куда-нибудь на озеро Тахо. Даже Бездарная Юнис не отвечала на мои звонки. Выходило, что с тех пор как я заявила Колину о своем непреклонном намерении покорить весь мир, я ни на шаг не приблизилась к мечте сниматься в Голливуде. Гвинет Пэлтроу могла спать спокойно, не волнуясь о том, что у нее появилась конкурентка.
Нет, никто не гнал меня прочь, не заставлял собирать вещи и уезжать. Но я знала, что срок, который я назначила сама себе, вышел. Я так и не достигла цели, хотя она была вполне реальной. Но я дала себе слово, и надо было его держать.
Или потянуть еще месяцок?
Я боролась с искушением весь день. Что, если я сейчас уеду, а какой-нибудь агент позвонит мне в понедельник? Что, если на субботней вечеринке я познакомлюсь с хорошим режиссером?
А что, если нет?
Неделю назад мне на работе рассказали страшную историю. Друга одной официантки, испанца, который приехал в Лос-Анджелес сниматься в кино, но работал разносчиком пиццы, арестовали за просроченную визу и отправили в Бильбао. Он всего на неделю превысил разрешенный срок пребывания, но всем было на это наплевать. Теперь, похоже, его уже никогда не впустят в Штаты.
Моя виза заканчивалась через две недели. Зачем мне нарываться на очередные неприятности? Зачем мне отметка в паспорте, из-за которой у меня могут быть проблемы?
Я решила: вот отработаю сегодня – и скажу Антонио, что собираюсь уволиться.
– Девочки! Все готовы на выход? – гаркнул Антонио со своим неподражаемым акцентом.
Мы нацепили дежурные улыбки. Он распахнул двери.
Уже через три минуты я обслуживала три столика, и все посетители как один срочно требовали внимания. Две компании молодых людей вели себя относительно прилично для пятницы. А вот третий столик, оккупированный одиннадцатью кавалерами в сопровождении дам, не сулил ничего хорошего.
Будь у меня в тот вечер время остановиться хоть на секунду и проанализировать поведение кавалеров с психологической точки зрения, я поняла бы, что оно обусловлено поведением дам. Нет, мужчины не пытались произвести впечатление. Они скорее охотно поддавались науськиванию своих спутниц и каждый раз пытались задрать юбку проходившей мимо официантке, чтобы проверить, соответствует ли ее пол названию клуба. То, что они пришли с женщинами, как бы давало им право полапать трансвестита. Они же делают то, что дамы просят, стало быть, их самих нельзя заподозрить в нетрадиционной ориентации.
Но конечно, говоря дамы, я сильно преувеличиваю.
Итак, у этой компании был свой лидер – рыжий придурок в узкой рубашке, которая еле сходилась на толстом брюхе. Вырядился он так вовсе не потому, что не мог позволить себе новую рубашку. Денег у него куры не клевали – весь вечер, расплачиваясь за каждый новый коктейль, он швырял мне пятидесятидолларовые купюры, хотя потом собирал всю сдачу в размере тридцати баксов и совал в карман. А в следующий раз снова доставал пятьдесят долларов. И никаких чаевых.
Чем дальше, тем сложнее становилось мне улыбаться, видя его сальное, хрюкающее рыло. Я попросила Джо, который в промежутках между номерами работал за барной стойкой, лить поменьше алкоголя в коктейли для этого столика. К тому времени одна телка из их компании уже сидела у Рыжего Борова, как я его окрестила, на коленях. Тот одной рукой обнимал ее за зад, а другой держал толстую сигару, которой то и дело махал в сторону официанток, отпуская сальные шуточки. Очередной раз указав на Аталанту, он гаркнул, что не отказался бы поразвлечься с такой красоткой, знать бы только, девочка это или мальчик.
– Да она тебя съест с потрохами! – заржала девица, сидевшая у него на коленях.
«Пожалуй, она права, – подумала я. – Хотя Аталанта скорее всего не ест жирной пищи».
Такие клиенты, как Рыжий Боров, были для меня загадкой. Ну зачем идти в трансвестит-бар и визжать от притворного ужаса каждый раз, как трансвестит проходит мимо твоего столика? Наверное, над ним издевались в детстве. Дразнили за огненно-рыжие волосы, обижали, и в нем копилась горечь и желание отыграться на таких же уродах, которые не вписываются в традиционные рамки общества. В своей компании он был главным задирой. Остальные подыгрывали ему, они и пришли-то только для того, чтобы поржать над его выходками.
Я стояла у бара, курила ментоловую сигарету, которую стрельнула у Аталанты, и с грустью смотрела на Джо, завывающего на сцене. Вдруг Боров обернулся ко мне.
– Эй, иностранка! – позвал он. Очень смешно. Иностранка. Просто лопнуть можно со смеху! – Поди-к сюды!
Я затушила сигарету и повиновалась. Все равно не люблю ментоловые сигареты. Подойдя к столику, я услужливо улыбнулась. Работа в «Ледибойз» была самым серьезным испытанием моих актерских способностей. Я продолжала улыбаться даже тогда, когда внутри меня все клокотало от злости.
– Чем могу помочь?
– У нас тут возник спор, – подмигнул он. – Только ты сможешь его решить.
– И как же? – спросила я, невинно хлопая глазами.
Я была уверена, они спросят, откуда я приехала. Накануне два наших посетителя тоже поспорили: один думал, что я из Англии, другой – что из Австралии.
– Просто стой смирно, – сказал Боров, спихивая подружку с колен и разворачиваясь ко мне. – Вот так. Сейчас посмотрим.
И прежде чем я успела хоть что-то сообразить, он вцепился своими лапищами в мои груди и дернул на себя изо всех сил.
– Ого! Ни хрена себе! Они у нее настоящие! – завизжал он, к восторгу своих друзей.
На долю секунды я просто онемела от возмущения. Но только на долю секунды. В следующий же миг меня захлестнула такая ярость, что перед глазами в буквальном смысле заплясали красные круги. Кровь ударила мне в голову. И вопреки золотому правилу «клиент всегда прав» (а Антонио требовал, чтобы мы вели себя, как подобает истинным леди, и просто сообщали охраннику, если что не так; тот уж сам провожал потом нелюбезных гостей до машины), вопреки всему я схватила Борова за яйца и сжала с такой силой, что еще немного – и наследников у него уже никогда не было бы.
– Ну как, нравится? – прошипела я и сжала посильнее. – Там, откуда я родом, девушку угощают ужином, прежде чем потрогать за грудь, да и то спрашивают разрешения. Понял? – Я надавила посильнее. – Хорошие манеры – наука не из приятных, а?
Еще одно движение – и его богатство осталось бы у меня в руке. Он визжал как резаный. Все звуки потонули в его пронзительном крике. Ко мне подлетела Аталанта.
– Лиз, мать твою! – рявкнула она, забыв про то, что была леди, и силой заставила меня отпустить засранца.
В зале воцарилась мертвая тишина. Слышно было, как сыплются жетоны в игровом автомате. Джо оборвал песню Барбры Стрейзанд на полуноте. Анжелика, танцовщица, которая в прошлой жизни была автомехаником Томми, замерла у шеста. На меня уставились двести пар перепуганных мужских глаз (и несколько пар женских), словно ожидая, что я сейчас возьму открывашку, какую все официантки носят на поясе, и одним движением кастрирую своего обидчика. Кстати, он к тому времени сполз со стула и лежал на полу, поскуливая и стуча ногами. Посетители были в ужасе. Даже Джо отшатнулся, когда я посмотрела на сцену, рассчитывая на его поддержку.
– Вы же видели, что он сделал! – крикнула я.
К нам уже несся Антонио – он вылетел из комнаты, где наблюдал за залом через видеокамеру. Я почувствовала слабость, у меня задрожали колени. Я нарушила золотое правило клуба. Более того, с моим-то везением можно не сомневаться, что Боров окажется из местной мафии и следующее, что я увижу в жизни (и, вероятно, последнее), будут цементные сапожки. Утешает лишь то, что я все равно собралась увольняться.
Но когда Антонио подошел ближе, я увидела, что он совсем не сердится на меня. Напротив, его глаза метали молнии в Рыжего. Антонио подошел и воззрился на него сверху вниз, как гладиатор на поверженного врага.
– А ну вставай! – гаркнул он, пиная его сапогом в бок. – Проси прощения у девушки!
– Да ты чего, мужик, – завизжал тот, приподнимаясь на локтях, – она же мне чуть яйца не открутила!
– За то, что ты посмел лапать ее прекрасную грудь! Я все видел! – Антонио был в ярости и жестикулировал энергичнее, чем обычно. – У нас в «Ледибойз» нельзя вести себя так! Мои леди – истинные леди! Приходишь – веди себя как джентльмен. Деньги – не все. Сам отработаешь теперь.
С этими словами Антонио взял Борова за шкирку и потащил на кухню. Уже открыв дверь, он обернулся к залу и сказал:
– Смотрите все, как Антонио заботится о тех, кто работает у него!
Двери распахнулись и закрылись у него за спиной. Послышался звук падающих сковородок. Зал ахнул. Никто не шевелился, все ждали, что будет дальше. Все официантки знали, что на кухне находится Фабрицио, охранник; он как раз пробовал пасту. Фабрицио очень уважал это блюдо и поглощал его в таких количествах, что Шварценеггер рядом с ним показался бы просто шибздиком. Конечно, Фабрицио нужно было время от времени поразмяться, но не собирается же Антонио учинить бойню, когда в клубе столько народу?
Я закрыла глаза и помолилась. Конечно, Рыжий Боров оскорбил меня, но меньше всего мне хотелось бы выступать в суде свидетелем по делу Антонио. Не так уж я и пострадала. Телесных повреждений у меня нет. Может, и он отделается легким испугом да парой пинков под зад?
Вдруг дверь снова распахнулась, оттуда вылетел Рыжий и бухнулся на колени на глазах у изумленной публики. Рубашка-маломерка куда-то исчезла; вместо нее на Борова нацепили передник. В руке он сжимал щетку для мытья посуды. Его трясло от рыжей головы до толстой задницы. Следом появился Антонио, подошел к Борову и поставил ногу сверху.
– Он просит прощения, – сказал Антонио громко, – и хочет помочь нам с уборкой и мытьем посуды.
И тот помог. Весь вечер Боров провел на кухне. Время от времени он пытался угрожать, что сдаст нас всех в полицию, но одного взгляда Фабрицио было достаточно, чтобы слова застряли у него в глотке. Друзья, с которыми он заявился, ушли (скорее, сбежали), за исключением лысого мужика да девицы, которая больше не ржала и вообще предпочитала смотреть в пол.
Только когда последняя сковородка была вычищена, Рыжему разрешили снять передник. Он пулей вылетел из клуба и даже не оглянулся; лысый и девица кинулись следом, как пара терьеров.
– Приходите еще! – крикнул им вслед Антонио.
Но всем было ясно, что эта троица сюда больше не сунется.
– Простите, он просто слишком много выпил, – пролепетала девица напоследок, – обычно он совсем не такой.
– Ясно, ясно, – сказал Антонио, махнув рукой, – найди себе друзей получше! Как ты, Лиз? – обернулся он ко мне и положил руку на плечо. – Все хорошо?
Я кивнула.
– Я же говорил тебе, Антонио заботится о своих девочках.
Я тихонько вздохнула.
– В следующую пятницу тебе – двойная ставка! – радостно добавил Антонио и легонько ущипнул меня за ввалившуюся щеку.
«Нет, – сказала я себе. – Никакая двойная ставка не заставит меня работать здесь. Появление Рыжего с дружками – последняя капля. Мне ненавистна эта работа. Я никому не нужна в Голливуде. Я еду домой. В Англии, даже если я буду простой служащей в конторе, меня не станут хватать за грудь незнакомые мужики».
– Антонио, – начала я. – Мне нужно тебе кое-что сказать.
– Ты не беременна? – нахмурился он.
– Нет, – вздохнула я. Беременна? С чего это мне забеременеть? Вряд ли. Если только не предположить, что можно «залететь», когда меняешься шортами с трансвеститом. – Нет, я не беременна, – сказала я. – Но мне действительно пора…
– Лиз! – прервала меня Аталанта. Она летела к нам через весь зал, размахивая какой-то визитной карточкой. – Смотри!
– У тебя новый поклонник? – ответил Антонио и, пользуясь тем, что можно не продолжать начатый разговор, быстро ускользнул в офис. Я так и не успела сказать, что увольняюсь.
– Лиз, это просто невероятно! – Аталанта бросилась ко мне и сжала в медвежьих объятиях. – Только взгляни на эту визитку!
– Где ты ее нашла?
– На столике Рыжего.
Я тяжело вздохнула.
– И что, он хочет, чтобы я прислала цветы ему в больницу?
* * *
Я привыкла, что мужчины иногда оставляют на столике визитные карточки. К концу вечера у каждой официантки накапливается несколько визиток. Когда я только начала работать, Аталанта предложила мне поступать так же, как одна ее знакомая стюардесса. Если в конце полета кто-то дает визитку, стюардесса ему звонит. Когда пассажир из первого класса – звонит обязательно. Когда из бизнес-класса – только если человек ей приглянулся. Если из экономкласса – звонит одна из ее подружек и говорит жене ухажера, что ее беспокоят из клиники венерических заболеваний.
Конечно, залы клуба не делились на классы. Но у Аталанты была своя иерархия, в основе которой лежало, какое шампанское заказывают за этим столиком – марочное или из супермаркета, по самой низкой цене. Антонио просто наклеивал на него фирменные этикетки «Ледибойз».
Иногда Аталанта на выходных приглашала нас в гости. Мы смотрели «Тельму и Луизу», делали друг другу маникюр и слегка портили жизнь наглецам, которые смели заказывать самое дешевое шампанское, не оставлять чаевых и тем не менее надеяться, что Королева Официанток, Богиня, сама позвонит им.
В тот вечер друзья Рыжего были не самыми приятными посетителями, так что я не ожидала, что кто-то из них может меня порадовать.
Я уже собиралась порвать карточку, но Аталанта вырвала ее у меня из рук.
– Не вздумай! – крикнула она.
– Я не собираюсь встречаться ни с кем, кто имеет дело с этим рыжим уродом, – сразу предупредила я.
– А этому наверняка не откажешься позвонить, – сказала она.
Я снова взяла карточку.
– Да, дорогая визитка, – признала я, ощупывая хорошую бумагу, – и стильная. – Карточка была полностью белая, с вытисненными на поверхности, а не напечатанными, буквами. Против света казалось, что она вообще пустая. «Эрик Нордофф» – прочла я. И номер телефона. Код 310. Кажется, это код Малибу.
– Переверни, – сказала Аталанта.
Я посмотрела на оборотную сторону. Там перьевой ручкой, красивым почерком было выведено: «Прекрасное представление. Позвоните, и мы поговорим о вашей карьере».
– Какая честь! – притворно охнула я. – Неужели мне предложат поучаствовать в самодеятельности, выступая на костюмированных вечеринках в образе женщины с хлыстом в стиле садомазо?
– Да ты что, Лиз, не знаешь, кто это? – всплеснула руками Аталанта.
– Боюсь, что нет. Актер что ли?
– Стал бы актер приглашать тебя поговорить о твоей карьере. Их только своя интересует.
– Тогда не знаю.
– Ну надо же, я ведь так и подумала сначала, что это он. Но потом решила, что парень просто косит под него. Знаешь, сколько тут, в Голливуде, «близнецов»? Но на всякий случай я вся извертелась у шеста, стараясь привлечь к себе внимание, а карточку оставили тебе. Вообще-то это даже несправедливо.
– В каком смысле? Да кто он такой, в самом деле? – не выдержала я.
Рядом уже стояли Анжелика и Джо.
– Подожди-ка, – сказала Анжелика и полезла в сумочку, – у меня тут был где-то свежий «Голливуд». – Она стала лихорадочно листать журнал, который был настольной книгой для всех, кто мечтал взобраться на звездный олимп. Наконец она открыла нужную страницу и сунула мне под нос. – Вот, смотри!
Я и вправду узнала того лысого, который дождался конца вечера и ушел вместе с Рыжим.
– Ну и что? – сказала я. Симпатягой его никак назвать нельзя. Он был очень похож на жабу. – Вы уверены, что я должна ему позвонить?
– Дорогая, – пропела Аталанта, – да ты хоть прочти, что там написано! Я бы на твоем месте бросилась за ним прямо сейчас и ночевала у него под дверью. Это же самый перспективный режиссер в Голливуде! Так сказала сама Мадонна!
– А всем известно, что уж кто-кто, а Мадонна умеет выбирать рискованные роли! – добавил Джо.
– Да какая разница, рискованные или нерискованные! – вскричала Аталанта. – Главное, что тебя будут снимать! – обратилась она ко мне. – Лиз, это удача, это и есть твой счастливый билет. Эрик Нордофф хочет поговорить с тобой о карьере. Считай, что ты уже звезда!
Я присела на стул в некотором замешательстве. Так, должно быть, чувствует себя человек, который надеялся выиграть пару миллионов, а выиграл шесть миллиардов. Кто такой этот Эрик Нордофф? Я вообще ничего о нем не слышала.
