Текст книги "Узы крови"

Автор книги: Крис Хамфрис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 33 страниц)

В ту минуту, когда факельщик сбросил капюшон, Анна схватила Жана за руку и вскрикнула так, словно ее ударили ножом. Ему не удавалось проникнуть взглядом за клубы дыма, отделявшие его от места казни, не удавалось разглядеть то, что увидела дочь. Однако невозможно было не узнать голоса, который зазвучал в следующий миг, – невозможно, хотя Жан и не слышал его уже три года, хотя он и стал ниже и потерял былую тосканскую резкость.

– Взирайте на Божий суд! – крикнул Джанни Ромбо и ткнул факелом в костер.

Эти слова что-то сломали у Жана в груди. Время замедлило свой ход, как всегда бывало в приближении Смерти, но на этот раз Жан не находился в центре водоворота силы, он оказался с края и не мог пропустить его через себя. Мир утратил звуки, и все вокруг происходило очень медленно и безмолвно. Жану Ромбо оставалось только смотреть, как дочь тихо двинулась вперед, мимо него: вот она поднимает одну ногу и ставит ее на землю, поднимает и ставит вторую, ее губы произносят имя, имя, имя ее брата. Как будто имя, даже если выкрикнуть его во весь голос, сможет остановить этот ужас! Жан знал, что в ее мире остались звуки, что сейчас они неистово вырываются из уст толпы, рванувшейся вперед, чтобы лучше видеть происходящее. В том мире руки, которую он поднял – слишком медленно и слишком поздно! – было бы достаточно, чтобы остановить ее. И хотя ему казалось, что Анна еле движется, она вдруг исчезла. Время от времени ее темные волосы мелькали в толпе, через которую она пробивалась.

– Нет!

Жан кричал.

Снова один из Ромбо стоял в самом темном центре этого темного царства, орудие Смерти и ее жертва. Однако что такое было его отчаяние? Лишь жалкий шепот перед лицом огромной грозы, шепот, который был подхвачен ветром и утоплен в реве толпы, вновь зазвучавшем в полную силу. Жан повернулся направо, где к нему пробирался Урия, который словно плыл по морю шапок. Жан повернулся налево и успел увидеть, как Магоннагал достает из-за бочонка дубинку и делает первый шаг в его сторону. Внезапно он понял, что его предали, и повернул назад. Но его дети были впереди, и как раз в этот момент по толпе прокатилась очередная волна, подтолкнув Жана сзади. Перед ним все еще оставался намек на проход, в который нырнула Анна. Жан позволил толпе увлечь себя туда же. И тотчас стоявшие позади него люди затопили проход, словно прилив, прорвавший каменную стену.

– Анна! – закричал Жан. Тщетно.

Каждый следующий шаг давался Анне все труднее: заслон плоти впереди становился все плотнее, но ей необходимо было прорваться сквозь него. Потому что это не ее брат стоял там, наслаждаясь смертью. Это не он сунул факел в костер, не он ударил ножом немца на том перекрестке. Не оставалось сомнений в том, что Джанни одержим дьяволом.

Анне Ромбо надо только заставить толпу расступиться, надо добраться до центра лужайки, окутанной клубами дыма, ей надо быть там, чтобы вырвать демона из души Джанни.

Джанни молился, чтобы ветер вернулся и разогнал дым. Он слышал о том, что еретики часто задыхаются и теряют сознание, что нередко они не сгорают в огне, а коптятся, пока не умрут. Это казалось ему извращением воли Господа, ибо Его воля являла себя только в пламени, знаменовавшем изгнание всего нечистого и поглощение ужасающих грехов ереси. Пламя служило страшным предостережением о том, что ожидает подобных грешников в вечном аду. Джанни собственноручно снял с шеи осужденных мешочки с порохом, которые какой-то подкупленный человек повесил им для того, чтобы их боль быстрее оборвалась. Бог не допустит такого обмана! Пламя казалось юноше продолжением его самого. Оно не вспыхнуло в тот момент, когда он положил факел в жаровню, оно исходило от него: святой дух истекал из самого его сердца, претворяя мертвые поленья в живые языки огня.

«Все это так просто! – думал Джанни. – Просто, как вера. Эти грешники хотели призвать антихриста. Эти грешники должны умереть».

Жан увидел, как факел торжествующе взметнулся вверх, а потом был вложен в последний из костров, – и в эту секунду дым от первого, валивший огромными клубами, скрыл от него и дочь, проталкивавшуюся через плотную толпу, и сына, пылающего жертвенным огнем. Из дыма ясно доносились кашель осужденных и зрителей, отчаянные молитвы и вопли, когда огонь добрался до босых ног еретиков, бой барабана, звон колокола, звуки «Miserere» – все это звучало аккомпанементом к вою толпы. Жану каким-то образом удалось догнать дочь – она опережала его на расстояние всего двух вытянутых рук, их разделяли лишь пять человек, а еще на пять человек впереди подавался под напором толпы ряд солдат. Жан также знал, что его преследователи отстали от него совсем ненамного.

– Анна! – закричал он снова, зная, что это бесполезно.

Он почти догнал ее, когда она ударилась о шеренгу стражников в кирасах, пригнулась и исчезла среди мелькающих ног. Затем Жан увидел ее снова, когда она возникла по другую сторону охранников, преодолевая то короткое расстояние, которое теперь осталось между солдатами и последним костром.

Ее пальцы обхватили руку, сжимавшую факел. Джанни увидел рядом с собой лицо, которого здесь быть не могло.

– Прекрати это! – крикнула Анна.

Внезапность ее появления ошеломила его. Ей удалось вырвать у него факел и отбросить в сторону. Сестра обхватила голову Джанни обеими руками.

– Джанни, дитя, брат мой! Какие грехи ты тут творишь? Слова, руки, черные глаза. В них заключалась вся его семья, все, от чего он скрывался, – все, что было в мире неправильного. Джанни перевел взгляд с сестры на спины солдат, пытавшихся сдержать напиравшую толпу. И на одного человека, стоявшего перед ними. На его отца.

Жан Ромбо был теперь достаточно близко, чтобы услышать слова, сопровождавшие пощечину. Джанни ударил Анну, отбросив ее на дымящиеся дрова.

– Я исполняю здесь Господню работу, сестра. А единственный грешник – это… он!

И в тот момент, когда Джанни указал прямо на него, Жан почувствовал, как в его плечо впиваются жесткие пальцы.

– Ничего личного, Ромбо, – произнес знакомый голос. – Просто работа, понимаешь.

Жан попытался вырваться из рук Урии, но тот крепко удерживал его. Вскоре к Мейкпису присоединился Магоннагал.

– Оглушить его дубинкой, что ли? – спросил ирландец.

– Ни к чему. – У Мейкписа был вид человека, оказывающего немалое благодеяние. – Ромбо – из тех людей, кто понимает, когда игра проиграна.

Жан обмяк – он упал бы, если бы не напор толпы и руки, которые его держали.

В это мгновение первый костер вспыхнул по-настоящему, и громадный еретик перестал бормотать молитвы и завопил. Всеобщее внимание было приковано к жуткому крику смертной муки. Человек пытался спастись от жара, он оторвал ноги от земли, тело его извивалось. Однако железный обруч на поясе удержал его на месте, и он снова обвис. Его коричневая накидка загорелась, окутала его алым и желтым пламенем. Волосы у него на голове начали тлеть. А потом, когда казалось, что его мука не может длиться дольше, что мученическая смерть, которой он искал, наконец настигла его, огромное тело осужденного согнулось, погрузившись в самый центр огня. Издав ужасающий стон, он выпрямился. Столб, который его удерживал, был вырван из земли.

Это зрелище лишило толпу голоса, остановило барабан, заглушило колокол, оборвало песнопение на полуслове. Горящая фигура сделала шаг, второй, шатнулась вперед. А потом, рассыпая перед собой угли, обрушивая дрова, сложенные в костер, горящий человек высвободился из места своей казни, наклонился – и бросился на солдат.

Вершина столба врезалась прямо в голову стражника, сломав ему шею. Лезвие его алебарды ударило по мужчине, что находился слева от Жана, – по одному из людей Урии. Толпа рванулась прочь от горящего. Когда столб пролетел у Жана над головой, он пригнулся и почувствовал жар. Живой факел пролетел рядом с ним, отрезав его от Урии, которому пришлось выбирать: либо разжать руки, либо загореться. В пустом пространстве мученик начал вращаться, словно это приносило ему облегчение, а не раздувало пламя еще больше. Люди разбегались, пытаясь спрятаться от искр, которые рассыпал вокруг себя умирающий. Несколько человек получили удары проносящегося по кругу столба. Освободившийся Жан нырнул в толпу. Он не оглядывался, пока не добрался до ее края, пока не поднялся на первую ступеньку башни Бошамп.

Вращающаяся фигура наконец остановилась, зашаталась и упала, взметнув в воздух языки пламени. В их свете Урия носился в толпе, кричал, искал. Жан пригнулся. С того места, где он стоял, ему видна была его дочь, лежавшая у ног его сына, – она так и лежала там, куда поверг ее удар.

Анна! Жан сделал шаг обратно к ней, всего один шаг. Его рука сжалась у пустого места на поясе. Когда-то там был меч. Когда-то он не стал бы задумываться – просто обнажил бы толедскую сталь, взметнул ею перед собой, чертя смертоносные круги тупым концом палаческого меча; он воспользовался бы царящей вокруг сумятицей для того, чтобы подобраться к центру, схватить свое дитя и скрыться. Когда-то.

Повернувшись к происходящему спиной, Жан Ромбонизко наклонился – и побежал.

Глава 13. ТАРТАР

– Что-то происходит!

– Правда?

– У ворот.

– А, у ворот. – Громкий зевок. – Кто-нибудь вышел?

– Пока нет. Подожди, вот там кто-то… Это…

– Еще один стражник?

– Два. И ворота за ними не закрыли.

– Вот как.

Хакон снова зевнул. Он не открывал глаз, так что ему не понадобилось закрывать их снова. Когда они только обнаружили этот наблюдательный пункт напротив тюрьмы, в сарае рядом с постоялым двором, он реагировал на каждое событие у ворот почти так же быстро, как Эрик. Он надеялся на то, что будет прослежена некая закономерность или выявится какая-то небрежность – что-то, что даст им шанс. Три недели наблюдений изрядно притупили его рвение. Три недели планов – начиная с похищения стражников и заканчивая подкопом с места наблюдения. Каждый из планов лихорадочно обсуждался, и каждый с огорчением отбрасывался. Это подорвало его силы, так что в последнее время он сосредоточился на том, чтобы не давать Эрику попросту броситься в одиночку штурмовать ворота.

– Они выглядят по-другому, отец, эти двое. И они расхаживают туда и обратно, как будто кого-то ждут.

– Это же тюрьма, мальчик. Люди приходят и уходят каждый день.

– Посмотри! К ним присоединились еще двое! Они указывают назад, на двор. Смотри!

Застонав, Хакон повернулся и приложил глаз к щели в толстой кирпичной стене. Там действительно стояли четыре стражника.

– Ну и что? Они ждут смену, чтобы можно было пойти и напиться в каком-нибудь кабаке по соседству. Хотелось бы мне присоединиться к ним!

Хакон откинулся назад, снова закрыл глаза и провел языком по пересохшим губам. Оставшихся у них монет хватало только на то, чтобы оплачивать право спать в конюшне и добывать немного еды на каждый день. Он не пробовал вина уже неделю.

Дверь скрипнула, впустив третьего члена их отряда.

– Что-то происходит, – объявил Фуггер.

– Вот и я пытаюсь ему об этом сказать! – Эрик потянулся за оружием, как делал уже сотню раз с момента их приезда. – Это те стражники, да?

– Стражники? – Фуггер выглянул на улицу, а потом снова посмотрел на своих друзей. – Насчет них я не знаю. Но в Риме что-то происходит. – Он присел на корточки рядом с Хаконом. – Папа умер.

Хакон снова не стал трудиться открывать глаза – только вздохнул. Рядом с влюбленным сыном и встревоженным отцом он оставался единственным, у кого мозги не затуманились.

– Фуггер, Папа умер три недели тому назад, на следующий день после нашего приезда. Почему тебя так взволновали эти старые вести?

– Потому что я говорю не о Павле Третьем. Я говорю о Марцелле Втором.

Хакон наконец открыл один глаз.

– Но разве его не только что избрали?

– Да. А теперь он только что умер. Но это – лишь малая часть. Знаете, кто будет его преемником? Кто уже отдает приказы из Ватикана? Это – Карафа.

Тут открылся и второй глаз. Хакон привстал.

– Неаполитанский бастард? Глава инквизиции? Но он же безумен!

– Безумие еще никому не мешало становиться Папой, Хакон. – Фуггер говорил с презрением к католической Церкви, оставшимся от его протестантской юности. – Никого это не тревожит, потому что безумие Карафы направлено против врагов Церкви. А у Карафы длинный список таких врагов. Всем, кто хоть на волос отклоняется от истинной веры, теперь грозит большая опасность. До меня доходили разные слухи. Говорят, отряды солдат уже расходятся по городу, арестовывая еретиков, ведьм, евреев и всех, кто запятнан лютеранством. Знаешь, что это предвещает?

– Что? – спросил Эрик, поскольку его отец кивнул.

– Тюрьмы будут наполнены до отказа, мальчик, – объяснил Хакон. – Там возникнет постоянная суета, туда будут приходить и оттуда будут уходить. И это нам на руку. По правде говоря… – Хакон снова приблизил глаз к щели. – Клянусь усталой спиной шлюхи, вы оба правы! Что-то действительно происходит.

Они втроем подошли к дверям конюшни. Напротив нее ворота тюрьмы по-прежнему оставались открытыми, но теперь возле них стояло уже двадцать стражников – солдат в шлемах и кирасах. Подняв пики, они составили коридор, ведущий на улицу. В глубине двора началось какое-то движение. Некий мужчина высунул голову, моргая на солнечном свету. Он начал панически озираться, попятился, но кто-то позади него вытолкнул его вперед. Один из солдат поднял пику и тупым концом ударил его в бок. Мужчина побежал, получая удары справа и слева, один раз он упал. Добежав до конца строя, он кинулся дальше по улице и скрылся за углом. Едва он успел исчезнуть, как из ворот выбежала группа из пяти человек, за которыми последовало еще пять. Некоторые прижимали к себе какие-то мешочки, но большинство были с пустыми руками, которыми они нелепо размахивали, пытаясь защититься от ударов.

– Что происходит?

Эрик морщился, видя, как бегущих пинают ногами.

– Маленькое наказание напоследок – предостережение. – Голос Фуггера звучал мрачно. – Освобождают камеры для врагов нового Папы. Это – мелкие преступники: воры, убийцы, насильники. Стоит отпустить грабителей, чтобы запереть какую-нибудь женщину, которая захотела читать Библию на своем родном языке.

– Может, они освободят Марию! – Эрик начал пристально вглядываться в толпу, собравшуюся напротив.

– Увы! Поскольку Джанни – человек Карафы, то, думаю, имя Марии окажется в списках его святейшества.

Они продолжали наблюдать за тюрьмой. Похоже, стражники вдруг потеряли интерес к освобождаемым заключенным. Последние – в их числе оказалось и несколько женщин – убежали, едва получив пинки в зад. Большинство из них немедленно направились к таверне, располагавшейся рядом с конюшней.

– Пойдемте, – позвал Фуггер скандинавов, – у нас еще не было случая поговорить с женщинами, сидевшими в тюрьме. Может, у них окажутся известия о моем ребенке.

Таверну наполняли отвратительные личности: крупные мужчины с клеймами, исхудавшие женщины с желтоватой кожей и жестко-стальным взглядом. Похоже, содержатель таверны был знаком с некоторыми из них и наливал им дешевое вино в кредит. Не составляло труда определить, какой профессии посвятили себя большинство из присутствовавших, как понятно было и то, что владелец рассчитывал впоследствии получить прибыль от своей щедрости.

Трое сотоварищей устроились за разными столами, прислушиваясь к разговорам, и потратили несколько драгоценных монет на тех, чьи языки уже готовы были развязаться. Эрик понравился одной из женщин. Хотя она была раза в три старше его, но ростом могла почти сравняться с молодым скандинавом, а ее исхудавшее в тюрьме тело когда-то было таким же широким: юбка, блуза и плащ висели на ней широкими складками.

– Хочешь попасть в женскую камеру, да, сладенький мальчик? Такому пылкому парню, как ты, не нужно далеко ходить за лаской. Почему бы тебе просто не поручить себя Длинной Маргарете, а? Пойдем! Пойдем, выйдем прямо сейчас.

Корявая рука вынырнула из-под поношенного плаща и быстро устремилась Эрику пониже пояса. Он перехватил ее, поставил кружку и налил туда вина. Она жадно выпила, протянула кружку за новой порцией, снова выпила и улыбнулась.

– Нет? Ты один из этих, да? Они тебе нравятся, только если связаны? – Она хрипло захохотала. – Ну, тогда выслушай мой совет, юный красавчик. Если попадешь туда, то ищи себе развлечения на первом этаже. Там хорошие девочки вроде меня, все до одной – добрые дочери Церкви. Дай стражнику флорин – и он оставит тебя с нами наедине. Дай нам второй – и сможешь совать нам, куда захочешь. Мы тебя пустим да еще и поблагодарим.

Маргарета снова сделала большой глоток вина и прижалась к Эрику. Ему стоило немалых трудов не отшатнуться от мерзкой тюремной вони, приставшей к ее телу.

– Но вот тебе еще совет: не спускайся вниз, потому что эти ступеньки ведут прямо в ад! Нет, они только проходят мимо ада. А заканчиваются они… в Тартаре!

Она содрогнулась, словно воспоминание внезапно отрезвило ее, и понизила голос.

– Иногда слышно, как они там воют, но только иногда, если ночь совсем тихая, – продолжила она шепотом. – Один раз я слышала пение. Это был псалом, но не на латыни, а на итальянском! Они – протестанты, понимаешь? Неудивительно, что их отправили в самую мерзкую темницу! – Глаза, которые на мгновение просветлели, снова потускнели, и женщина громко рыгнула. – Так что туда не ходи, любовничек. Если только ты не любишь делать это со скелетами! А я встречала и таковских, кому это нравится! – Ее хохот прокатился над его головой. – И к тому же со скелетами еретичек!

Эрик похолодел. Внезапно он почувствовал уверенность в том, что именно там, в Тартаре, содержат Марию, и поспешно вернулся к остальным.

– Новая возлюбленная, парень? А она для тебя не великовата?

Его отец обладал способностью находить смешное там, где ничего смешного не было.

– Это – женщина из тюрьмы. Она сказала, что еретиков сажают в темницу под землей. Она назвала это место Тартаром! – И Эрик выпалил: – Я боюсь, что моя Мария там.

– В Тартаре?

– Тебе знакомо это место, Фуггер? – спросил Хакон. Вопрос был излишним: лицо Фуггера побледнело.

– Знаю. Иногда в отчаянии я называл мою дыру в мусоре под виселицей этим проклятым именем. Мне хотелось возвеличить мои жалкие страдания, но я едва ли находился даже в аду, тогда как Тартар – на семь лиг ниже самого глубокого из адских кругов! – Он громко застонал. – И они держат там мою дочь? Ох, Христос Милосердный!

– Тогда чего же ты ждешь? – Тени в глазах Фуггера испугали Эрика сильнее, чем все то, что он слышал до этой минуты. Молодой человек вскочил на ноги и потянулся за оружием, скрытым под плащом. – Я сию же секунду испытаю мои сабли против тех римских собак, что толпятся у ворот!

Он шагнул к выходу.

– И умрешь зря! – Хакон схватил сына за плечо и прижал к себе. – Теперь мы знаем, что сажать в тюрьму начнут больше людей, чем выпустили. Ворота будут часто открываться и закрываться, днем и ночью. Возможно, нам скоро представится удобный случай. Фуггер, скажи мальчишке! Скажи ему ты!

Но глаза немца были по-прежнему устремлены куда-то внутрь, созерцая там какие-то ужасы.

Эрик начал было спорить с отцом, и в эту минуту дверь таверны распахнулась. В проеме встал высокий человек, облаченный в форму ватиканской стражи. Появление папского офицера моментально заставило затихнуть помещение, наполненное невольными гостями его святейшества Папы.

– Отребье и подонки! – пророкотал командир. – Именно таких я и ищу!

Он забрался на стул посреди комнаты, сдернул шляпу с длинных, тщательно уложенных рыжих волос и крикнул:

– Слушайте, собаки! Я ищу новобранцев. Это дает вам шанс загладить свои жалкие преступления… и к тому же неплохо заработать! Купите себе несколько ночей выпивки и девок, пока вы не согрешили снова и не попали обратно за эти стены!

Некоторые из присутствующих, подбадриваемые выпитым, презрительно заулюлюкали, иные поспешно сбежали, но большинство молчали, уставившись на офицера.

– Все просто и понятно даже таким ослам, как вы. – Он извлек из-под плаща кипу листов пергамента. – Это – списки людей, которые нам нужны. Один лист на командира. Каждые трое из вас пойдут с одним из моих людей и доставят этих злодеев в тюрьму. За каждого изловленного получите дукат. А за целую семью – золотую монету.

Эти слова были встречены одобрительными криками. Ватиканский страж продолжил:

– Главное, тут нет никакой опасности. Те, кого бум арестовывать, – не такое отребье, как вы.

Новый взрыв криков.

– Это – такое отребье, как Лютер, Кальвин и им подобные. Религиозное отребье. Еврейское отребье. А еще – ведьмы. Так что заработаете золото здесь, на земле, а заодно накопите себе сокровище на небесах.

Последнее заявление было встречено самым громким криком, и мужчины стали собираться вокруг стула. Офицер слез со своего насеста, чуть не упав, и повел целую группу на улицу. Через открытую дверь было видно, как он раздает оружие и распределяет добровольцев по командирам, отправляя их в город.

– Ты думаешь о том же, о чем думаю я, Хакон?

– Да, – отозвался скандинав. – Мы запишемся в один из его отрядов и заведем пленных прямо через ворота.

– И оставим мою дочь в Тартаре еще на одну ночь? Нет. Я придумал нечто менее сложное. – На щеках Фуггера пылали алые пятна. – Почему бы нам просто не разбить голову этому подонку и не украсть его пропуск?

* * *

Капитан Люций Хельцингер удовлетворенно разглаживал свою рыжую бороду. Добровольцев оказалось так много, что он смог выбрать лучших: убийц, а не воров и насильников. Он взял к себе разбойников, которым уже доводилось убивать и которые сделают это снова, если потребуется. Иногда это приходилось делать даже при аресте религиозного отребья. Капитан солгал, сказав, что никакой опасности нет: евреи и еретики порой оказывали на удивление эффективное сопротивление. Потому-то им и понадобилось отправлять этих овец на заклание! Если при захвате преступников ватиканский офицер и потеряет кого-то из нанятых подонков, то что с того? Тем больше золота Карафы попадет в его собственный карман! Говорят, у него много золота, у этого нового Папы. И он не похож на своих предшественников с их болтовней о всеобщем примирении и реформах. Отец Люция говаривал, что на примирение новых доспехов не купишь. Мир прибыли не приносит. Карафа, глава инквизиции, снова отправил их воевать!

Он был настолько доволен собой, что даже снисходительно отнесся к однорукому попрошайке, который подошел к нему как раз в тот момент, когда он вручил последний список своему последнему подчиненному и проводил взглядом смешанный отряд, состоящий из солдат и преступников. Вместо того чтобы впечатать нищему сапог в задницу, Люций Хельцингер только рявкнул:

– Нам больше никто не нужен, дерьмо! Да мы и все равно не взяли бы калеку!

И капитан отвернулся, чтобы отдать приказ двум солдатам, которых оставил при себе, когда почувствовал, что его дергают за рукав. Он поднял руку, чтобы все-таки ударить нахального пса, но нищий отбежал назад, подняв обрубок руки, и поспешно забормотал:

– Тут поблизости кто-то прячется! Еретики! Я могу отвести вас к ним.

– Свиньи-еретики копаются в грязи повсюду. С меня хватит и тех, кто в моих списках.

– Но это – еретички-свинки, господин. В конюшне, прямо здесь, добрый мастер. Две девицы – их три дня назад оставил тут отец, купец.

– Девицы? – Командир и его солдаты теперь слушали доносчика с полным вниманием. – Насколько взрослые?

– Не очень, господин. Лет четырнадцать, наверное.

– Ну что ж. Долг велит нам искоренять ересь, где бы мы с ней ни встретились, не так ли? – Капитан погладил усы. – Отведи нас к ним, и получишь за это дукат.

– Добрый господин! – воскликнул Фуггер и захромал к конюшне.

После яркого дневного света там оказалось темно. Люций и его солдаты остановились в полумраке, растерянно моргая.

– Где они, пес? – прошептал Люций.

– Здесь, господин, – тоже шепотом ответил Фуггер, отходя еще дальше в темноту. – В левом стойле, под старой попоной. Вон там! Смотрите, как они трясутся!

Теперь и Люций разглядел дрожь под соломой.

– Выволакивайте их! – одними губами приказал он, обнажая меч.

Двое его солдат двинулись вперед. Они и сами видели, как дрожит попона, и даже услышали тонкий плач, доносящийся из-под нее. Ухмыляясь, один из них наклонился и ухватился за разлохмаченный край, а второй замер с расставленными руками, готовясь наклониться и схватить.

Попона взлетела вверх. Пыль взвихрилась в луче солнца, а из вихря стремительно возник мужчина – мужчина, сжимавший в каждой руке по палке. Они вытянулись вперед, потом скрестились перед ним, поймав в движении солнечный блик и превратившись из пламени в тень, а потом – снова в пламя. Когда они закончили движение, раздался громкий стук, и оба стражника словно слиплись в ком, а потом все так же вместе рухнули на пол без чувств.

Люций вскрикнул, стремительно разворачиваясь к двери. Однако теперь кто-то встал между ним и выходом – такой же высокий, как он сам, но гораздо шире. Хакон поднырнул под отчаянный взмах меча, ударил плечом в живот офицера и отбросил его к центральной опоре конюшни, которая затрещала и сотрясла все строение. Последовала недолгая возня, которая завершилась решительным падением громадного кулака. А потом слышно было только тяжелое дыхание.

– Фуггер, двери! Эрик, помоги мне стянуть с этих подонков одежду, пока она не слишком испачкалась в крови! И принеси веревки.

Фуггер захлопнул двери конюшни и заложил их засовом.

– Найди приказ, Хакон. Его бумаги. Они должны быть вот в этой сумке.

Хакон перебросил ему сумку, а сам вместе с сыном начал раздевать капитана.

– Хакон! – Фуггер показал на свои руки, культю и половину кисти, едва зажившую после Сиены.

– Извини, Фуггер. – Хакон оставил Эрика заканчивать дело, а сам подошел к другу и развязал тесемку, стягивавшую суму. – Мы ищем вот это?

Последними оставшимися у него тремя пальцами Фуггер перелистал промасленный пергамент.

– Да. Он не терял времени, этот Карафа. Его герб уже окружен папским знаком. Вот по этой бумаге одного из нас пропустят в тюрьму.

– А…

– Пусть это буду я. – Эрик успел распустить шнуровку, которая соединяла камзол с трико. Стащив камзол, он поднял его. – Он примерно моего размера.

– Скорее, моего, – возразил Хакон. – Ты не пойдешь, парень.

– Пойду! – Эрик встал перед Хаконом, сверкая глазами. – Она – моя любимая.

– А ты – мой сын. И я тебя знаю. Ты начнешь размахивать своими саблями и даже на шаг не приблизишься к тому, чтобы освободить ее. Ты…

– А ты? – Эрик почти кричал. – Какой от тебя будет прок, старик? У меня есть силы, и сабли, и причина, и…

– А у меня – мой топор! – Хакон наклонился и подхватил с пола оружие. – Он видел столько крови, сколько тебе и твоим саблям даже не снилось. А что до силы…

Отец и сын уже почти столкнулись лбами, и Фуггер с трудом втиснулся между ними.

– Послушайте меня! Перестаньте толкаться и послушайте! – Двое крупных мужчин, тяжело дыша, разошлись на шаг. – Я считаю, что вы оба должны войти внутрь. По-моему, так будет лучше.

– Но у нас есть пропуск только на одного.

– На одного солдата – да. Но там говорится и об арестованных. Офицер может привести в тюрьму новых заключенных.

Хакон присвистнул.

– Значит, я могу взять Эрика как арестанта!

– Или я тебя! – Молодой человек возмущенно сверкнул глазами.

Не дав Хакону время ответить, Фуггер снова вздел свою трехпалую руку.

– Дело не только в этом. Важно не просто попасть в тюрьму. Нам надо добраться до женских камер. Нужна арестантка-женщина.

Эрик рассмеялся.

– И где мы найдем женскую одежду, которая пришлась бы впору одному из нас? Это невозможно!

Фуггер секунду чесал в затылке, а потом вдруг улыбнулся.

– А твоя рослая подружка из таверны, Эрик? Та, что рассказала про Тартар?

– Длинная Маргарета? Ну, она… она… Почему ты так на меня смотришь, Фуггер?

Вместо того чтобы ответить ему, Фуггер повернулся к Хакону.

– Кажется, ты всегда мечтал о дочке, Хакон?

– Нет! – В голосе Эрика звучала мольба. – Вы не видели ее толком, не нюхали ее… Ох, она… она…

– Она будет рада сбросить кое-какую одежку, – отозвался Хакон, подмигивая сыну, – ради такого горячего паренька, как ты.

* * *

Все это заняло гораздо больше времени, чем они рассчитывали. Пришлось раздеть и связать стражников, заткнуть им рты, а потом засунуть всех троих в старые винные бочки, сложенные в задней половине сарая. Эрика заставили побриться. Потом нужно было привести Длинную Маргарету. Уговоры Фуггера оказались напрасными, и оторвать ее от грандиозной пьянки в таверне удалось только Эрику, который заманил эту особу нежными словами, улыбками и продемонстрированной монетой. Когда заговорщики наконец залучили ее в конюшню, Маргарета сначала испугалась троих мужчин, а потом долго хохотала, услышав их планы. Дополнительная порция вина, их последний флорин и добротная одежда стражников, которую она получила в качестве временной замены своим вещам, помогли уговорить ее. Раздеваясь, женщина пыталась их соблазнить. А еще она неумолчно разглагольствовала о тюрьме, значительно пополнив сведения скандинавов. К тому моменту, когда Эрик облачился в юбку и корсаж и покрыл голову шалью, они с отцом уже хорошо знали расположение помещений внутри тюремных стен. Их последнее опасение – что женщина будет настаивать на том, чтобы вернуться к своим товарищам в таверне, – исчезло, когда непомерное количество выпитого возымело наконец действие и Длинная Маргарета грациозно рухнула на солому и захрапела. Никакими тычками разбудить ее не удалось.

Заговорщики покинули конюшню через заднюю дверь, прошли по переулку и завернули на улицу, которая вела к тюрьме. Появление офицера с арестованными прямо из конюшни могло бы вызвать у людей подозрения. Впрочем, стражникам у входа было не до наблюдений и проницательных выводов из увиденного, что стало понятно сразу же, как только Эрик с отцом и Фуггером заглянули за угол.

– Значит, все уже началось. Новое и славное папство Карафы, – тихо проговорил Фуггер, глядя, как бывшие преступники затаскивают в тюрьму целое семейство.

Отец семьи был почти без чувств: лицо его покрывала спекшаяся кровь, ноги в чулках скребли по булыжнику. Двое мужчин быстро волокли его под руки. Еще двое тащили двух дочерей. Те отстраняли юные лица от седеющих бород, которые тыкались им в щеки, когда сопровождающие шептали им какие-то гадости. Еще один человек нес мальчишку, которому едва ли исполнилось семь. Тот отчаянно брыкался, пока удар кулака не заставил его бессильно обмякнуть.

– Ну, вперед, – мрачно проговорил Хакон. – Присоединимся к веселой компании. Может, они нас не заметят.

Он одернул камзол швейцарца, который туго обхватывал ему горло, и расстегнул еще одну пуговицу, давившую на грудь.