Текст книги "Кровь Джека Абсолюта"

Автор книги: Крис Хамфрис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц)

Глава 7
НОЧЬ MOГАВКОВ

– …И пусть все, кто узнает, отныне живут в вечном страхе, ибо мы – Волк, Медведь, Змея и Ястреб – объявляем двадцать восьмое апреля тысяча семьсот пятьдесят девятого года днем возрождения древнего ордена могавков, наводившего ужас на улицы Лондона в правление покойной непорочной матери нашей нации, королевы Анны.

– Йеу-ха-ха! Йеу-ха-ха!

Низкий голос Маркса резко возвысился.

– Мы станем такими же дикими и свирепыми, как и наши предшественники, властвовавшие на территориях от Гардена и до Малла [48]48
  Малл – улица в центральной части Лондона.


[Закрыть]. И мы вновь прославим тех дикарей, что живут в лесах наших колоний и чье имя мы носим.

– Могавков! – раздался всеобщий крик.

– Как мы же будем прославлять их, Медведь? – вопросил Джек.

– Исполнением ритуалов, Волк, – ответил Маркс.

– Назови их! – потребовали Змея и Ястреб.

– Первый ритуал, – с важностью сообщил Маркс, – уже выполнен. Он предписывает каждому из могавков очищаться от всяческой скверны в «Шербет-вигваме».

Это была идея Маркса. Они выбрали стоявшую на Маленькой Пьяцце [49]49
  Пьяцца (piazza) – площадь (ит.).


[Закрыть] гостиницу «Старый турок», где был большой выбор вкуснейших алкогольных шербетов. Они просидели там достаточно долго перед тем, как перебраться в таверну «Грезы Шекспира». Щеки Джека и Маркса пылали, у Фенби то и дело потели очки, и лишь субтильный, изнеженный Ид сохранял благородную бледность. В мире просто не существовало вещей, способных хоть как-либо повлиять на алебастровый цвет его кожи.

– Ритуал номер два: вкушать черепаховые супы.

Эту мысль подал Фенби. Никто в мире не готовил это достойное восхищения варево лучше, чем здешний повар Джон Твиг, и теперь все могавки с нетерпением ожидали, когда его им подадут.

– Ритуалы номер три, четыре и пять: выслеживать индианок в древних охотничьих угодьях Сохо, подстерегать их, а потом…

Последний ритуал огласить не удалось, ибо дверь неожиданно распахнулась, впустив в номер гам общего зала таверны. Все встрепенулись, сглатывая слюну. Но в руках вошедшего не было ничего, кроме небольшой книжицы в плотной яркой обложке.

– Джентльмены, – проскрипел визитер, – я думаю, у меня имеется то, чего страстно жаждут как ваши сердца, так и чресла.

Джек предупредительно встал.

– Мистер Харрис, я надеюсь, вы не откажетесь выпить с нами стаканчик-другой?

– Благодарю, это очень любезно.

Голос мистера Харриса звучал тихо, как шепот, он покивал и меланхолично сел на предложенный стул. Когда дело касалось этого человека, волей-неволей приходилось держать ухо востро. Во-первых, он был не только управляющим этой таверны, но и одним из подпольных властителей Пьяццы, а следовательно, и всего Лондона, что говорило само за себя. Во-вторых, мистер Харрис утверждал, что является выпускником Вестминстер-скул, и никто, разумеется, не подвергал сомнению его слова. А тем паче Джек со своими товарищами, ибо в «Грезах Шекспира» даже в случаях наплыва клиентов для них всегда находился незанятый номерок.

– Эль, мистер Харрис?

Кисть тонкой белой руки сделала отрицательный жест.

– Нет, только не эль. Когда тебя мучают камни, приходится быть осмотрительным. Но я недавно получил партию великолепного арманьяка, и, если вы, джентльмены…

У Ида загорелись глаза. Он питал особую слабость к напитку, доставляемому контрабандным путем из страны, с которой Англия воевала уже три года, а потому Джеку пришлось его несколько охладить.

– Мы не можем пить ничего крепкого, сэр. Нынешней ночью нам нужны трезвые головы.

– Ах да, посвящение.

Мистер Харрис вздохнул. Он любил кстати и некстати упоминать о своем слабом здоровье, перебирая разного рода болезни, но о том, что ему досаждало на деле, явственно говорили усыпавшие его лоб и щеки прыщи. Этот человек был хроническим сифилитиком, что, учитывая его славу главного сводника Лондона, не казалось слишком уж странным, однако наводило на мысли, и Джек взял за правило не очень-то ему доверять. Особенно в рекомендациях интимного свойства. Ему не хотелось, чтобы кого-либо из могавков постигла та же судьба.

– И все же пусть наш пример вас не останавливает. – Он жестом подозвал к себе коридорного. – Арманьяк мистеру Харрису и еще портера нам.

– Вы очень любезны, – сказал мистер Харрис. – Но, боюсь, я не долго у вас задержусь. Сегодня в Бербейджрум состоится сбор жриц Киприды, и меня настоятельно просят быть там.

Все прекрасно поняли, о чем идет речь, ибо мистер Харрис заправлял еженедельными сборищами самых дорогих лондонских шлюх, где обсуждались все «относящиеся к делу» вопросы, заключались неофициальные сделки, а джентльмены с эксцентричными запросами получали то, что им требуется. Разумеется, за соответствующее вознаграждение. Из которого мистер Харрис вычитал свою часть.

– А эт-эт-это шанс, Джек, – заявил неожиданно Фенби. – Мы могли бы совершить все оставшиеся ритуалы в одном месте. Н-не… не бегая никуда.

Он нервно хихикнул и смолк.

– О, джентльмены, – вздохнул Харрис. – Кошечки по соседству не очень-то вам подойдут. Они слишком… стары и благообразны. А таким бравым ребяткам, как вы, нужно что-нибудь… посочнее. Какую-нибудь свежатинку, только что из деревни, а? А?

Тут вернулся с портером и арманьяком коридорный. Коньяк был выпит, а портер моментально разлит.

– Джентльмены, – заявил Харрис, благосклонно поглядывая на них поверх своего бокала. – За ночь могавков.

– Могавков! – раздался крик.

Через мгновение опустошенные кружки с грохотом опустились на стол.

Харрис поставил возле них свою рюмку и очень аккуратно поднялся. Вставая, он подтолкнул книгу к Джеку.

– Она только что отпечатана в типографии Дигби. Рекомендую вам ознакомиться с ней. Я взял на себя смелость отметить красным отдельные имена. Сам я, увы, в борьбе с жуликами врачами так и не удосужился навестить этих крошек, но мои эксперты находят их пенками, снятыми с самой отборной клубнички. Цена книги будет, конечно же, внесена в ваш счет, джентльмены. – Поклонившись, мистер Харрис ушел, пропустив в номер полового с подносом.

Пока Маркс орудовал черпаком над источавшей аппетитные запахи супницей, Джек подтянул к себе книгу и без излишней поспешности, осторожно открыл ее, бережно расправляя страницы, чтобы не повредить корешок. Книга того стоила. Дигби считался лучшим печатником в городе, и, конечно, кому же, как не ему, можно было доверить выпуск лучшего справочника по лондонским шлюхам, некогда разрекламировавшего и достоинства Фанни.

Не забывая прихлебывать суп, Джек пробегал глазами страницы, изучая материал. В каждой статье указывались по крайней мере инициалы или прозвища предлагающих свои услуги особ, а перед именами стояло «мисс» или «миссис». Цены варьировались в зависимости от стажа, степени развращенности или специализации шлюхи. Вместе с тем прелести и особенности каждой «отзывчивой леди» описывались весьма цветисто, и это всерьез позволяло предположить, что автор перечня, Джон Харрис, эсквайр, и впрямь получил недурное образование.

Посовещавшись, могавки решили, что каждый сделает выбор за друга, а кто за кого – решат жребий и шляпа. Джеку достался Фенби, и он быстренько подобрал ему превосходнейший экземпляр.

– Всем любителям огненно-рыжих волос, – принялся с большим чувством декламировать он, – мы рекомендуем эту практически шестнадцатилетнюю нимфу. Склонная к любознательности, она ежевечерне прогуливается по Комптон-стрит, а удовлетворить ее любопытство можно либо в таверне, либо в ее собственных апартаментах.

Могавки заулюлюкали, Фенби залился краской.

– Рыжая, Фенби… держу пари, вы подойдете друг Другу!

От избытка эмоций Маркс хлопнул приятеля по спине, чем вышиб из его рта изрядную порцию супа.

Но черту подвел все-таки Ид.

– По крайней мере, ты не сможешь нас обдурить. Рыжину сымитировать невозможно.

Он полистал справочник и выбрал девицу, чье главное достоинство, заключавшееся в «способности возбудить даже мертвого», было, по его словам, просто подарком для Маркса, славившегося способностью засыпать на ходу. К тому же красотка «изъявляла желание стать содержанкой торговца-еврея», и, хотя Маркс сердито поморщился, его намерение завести постоянную пассий не являлось секретом ни для кого.

Маркс ответил на услугу услугой, отыскав в перечне «леди в трауре» – так там именовались все негритянки. Его весьма вдохновила идея слить воедино алебастр и эбонит, а то, что прелестница обладала «парой восхитительно длинных сосков, постоянно щекочущих мужчине живот», оказалось чистой случайностью и поводом к дополнительным восторгам могавков.

Теперь остался один Джек. Фенби схватил книгу и, движимый чувством мести, попытался свести его с мисс Бёрд, «низкорослой и жирной» ирландкой, питавшей склонность к «употреблению алкоголя».

– Посмотрим, сможешь ли ты сочинить оду в ее честь, сэр Виршеплет! – вскричал он. Но Джек отверг его выбор. Птичка свила себе гнездышко за аллеей Святого Мартина, а ритуал диктовал ограничиваться пределами Сохо.

Пока шел спор, Маркс сунулся в справочник, а затем ткнул его Фенби под нос. Тот долго пялился сквозь очки, потом просиял.

– Да. Это именно то! – Он откашлялся. – Этой жрицей драматического искусства вы не раз восхищались как на подмостках Гардена, так и Лейна [50]50
  Лейн – имеется в виду лондонский музыкальный театр «Друри-Лейн».


[Закрыть]. Каждый, кто видел ее в роли Джульетты, несомненно, захочет превратиться в Ромео, получив доступ к источнику истинных наслаждений. Тайна мисс Т., которая всегда носит маску, откроется лишь тому, кто выложит перед ней золотую гинею и безукоризненное орудие страсти.

– Что? Актриса! – вскинулся Джек. – Не пошлете же вы меня к ней! Вдруг окажется, что мы знакомы?

– Вот-вот! – взревели друзья, и глас вопиющего смолк.

Ладно, подумал Джек. Хорошо уже то, что эта мисс Т. обретается не в какой-то дали, а в тупичке Святой Анны. Это где-то между Уордер-стрит и Дин-стрит, что ему только на руку. На последней улице у него имеется дельце, о котором братьям-могавкам вовсе не обязательно знать, зато сам он просто обязан побывать на просмотре накропанной матушкой пьесы. Отчетный сбор ирокезов назначен на полночь, так что у него будет время на то, чтобы свершить ритуальный обряд. Или сделать вид, что он свершен, а на деле сберечь свое целомудрие и остаться почтительным сыном.

Итак, все было решено. Кувшины – опустошены, черепаховый суп – уничтожен. Могавки встали, готовые к действию, но тут Маркс полез в свой карман и выудил из него четыре желтых мешочка, перехваченных розовыми шнурками. С довольным ворчанием он вывалил их на стол.

– Презервативы! – раздался крик.

– Причем не простые, о братья. Обратите внимание на этикетку.

Джек поднес один из мешочков к свече.

– Миссис Филипс, – прочел с восторженным придыханием он.

– Но… М-маркс, – выдавил Фенби. – Мне, пожалуй, это не нужно. Я принес свою старую штуку. Она испытана в деле. Я специально вымачивал ее в уксусе. Ц-целых три дня.

Джек спрятал улыбку. Он точно знал, что эта «штука» побывала «в деле» лишь раз, да и само «дело», собственно, было минутным. Фенби попросту поднимал свое реноме, а заодно и храбрился.

– Бери, что дают, – огрызнулся Абрахам. – А свою старую штуку засунь… сам понимаешь куда.

Ленточки были сорваны, содержимое – прилежно изучено.

– Ей-богу, кишки! – удивился Джек.

– Надеюсь, не… свиные? – фыркнул с гримасой отвращения Ид.

Маркс сердито уставился на него.

– С чего бы? Миссис Филипс использует только овечьи кишки.

С криками «ура!» презервативы смели со стола. Джек тоже взял свой, но лишь из верности клану. Внутренне он все больше и больше склонялся к решению проигнорировать ритуал номер пять. Если даже связь с Фанни словно бы принижает его чистые чувства к Клотильде, то визит к шлюхе и вовсе их осквернит.

Эта мысль вдруг вселила в него беспокойство. Вспомнив о своих столь разных возлюбленных, он вспомнил и о том, какой вред им нанес. Клотильде, правда, всего лишь прочтут нотацию, но с Фанни… с Фанни могут обойтись много жестче! Лорд Мельбури не из тех, кто позволяет водить себя за нос. Надо бы выкроить время и завернуть на Голден-сквер. Чтобы попробовать выяснить, все ли с ней в порядке. Вдруг ее выбросили на улицу… тогда… тогда, что ж. Ему ничего не останется, как ее содержать. По крайней мере до тех пор, пока она не сумеет сыскать себе нового покровителя. Карманных денег на это явно не хватит, но… при известном везении можно будет что-то подзаработать игрой в бильярд. Тут Джек вспомнил о Крестере. Завтрашний поединок с ним, возможно, принесет ему кое-что. Или досуха выжмет.

С боевым кличем индейцы запрыгали вниз по ступеням. Трое из них, вырвавшись вперед, разбежались (могавки всегда охотятся в одиночку) в разные стороны, а на плечо Джека, оплачивавшего выпивку и все прочее, легла чья-то рука.

Это был Джон Харрис.

– Пару слов, мистер Абсолют?

– К вашим услугам, мистер Харрис.

В коридоре болтали официанты, а некоторые посетители общего зала уже завели «Нэнси Даусон», поэтому Джека под руку отвели в укромный альков, где находился только один клиент – рослый молодой джентльмен в лососево-розоватом камзоле. Он храпел, уронив голову на руки, лицо его было закрыто сползшей на ухо треуголкой.

– Вы ведь знаете, как я привязан к вам, сэр?

– Я тоже весьма высоко ценю наше с вами знакомство, мистер Харрис.

Джек, бывший, как-никак, сыном актрисы, ослепительно улыбнулся, но в интонацию подпустил небольшой холодок. Он опасался, что ему начнут предлагать нечто конкретное из реестра. Но речь пошла о много худших вещах.

– Сегодня вечером почаще оглядывайтесь по сторонам, – донесся до его слуха едва слышный шепот.

Джек, отступив на шаг, посмотрел властителю Пьяццы в глаза.

– Не понимаю, о чем вы?

– Постарайтесь понять. До меня дошел один слух. При моей работе приходится обращать внимание и на сплетни. Никаких имен, как вы понимаете. – Сифилитик поднес к губам палец. – Но кое-кто желает вам неприятностей.

У Джека перехватило дыхание. А с языка сорвалось:

– Это… лорд Мельбури?

– Тсс! – Харрис отпрянул и оглянулся на спящего малого. – Я не называл вам имен. И не могу ничего ни подтвердить, ни опровергнуть. Но… нас с вами объединяет Вестминстер, а потому я хочу вам добра.

С этим он ушел, сжав на прощание собеседнику локоть. Джек, которого пробрала холодная дрожь, побрел к дверям, выходившим на Пьяццу. На пороге он оглянулся, но ничего странного не заметил. В зале царил обычный бедлам, и уже большинство выпивох принимали участие в хоровом исполнении «Нэнси Даусон».

 
Среди лондонских девиц,
что падут пред вами ниц,
Вот уже с десяток лет
Лучше нашей Нэнси нет.
 

Каждый новый куплет сопровождался громом аплодисментов и улюлюканьем. Парень в розовом, пошатываясь, покинул альков, перекинулся с кем-то парой словечек и пошел к выходу на Джеймс-стрит. В его походке вроде бы было что-то знакомое. Или нет? Или теперь его путает страх, заставляя в любой ерунде видеть одну лишь опасность.

На колокольне собора Святого Павла ударили восемь раз. Джек вздрогнул. Опять он опаздывает! Поворот к Пьяцце принес ощущение, что в спину его кто-то смотрит. Теперь, после предупреждения Харриса, ему стало казаться, что так было и раньше. С тех пор, как он выскочил из гнездышка Фанни. Но это же полная чушь! Не будет же лорд Мельбури, один из виднейших политических деятелей страны, всерьез преследовать какого-то напроказившего мальчишку.

Ускорив шаг, Джек побежал по Джеймс-стрит в ту же сторону, что и розовый парень. Как ни крути, а это был кратчайший путь до Дин-стрит, хотя и рискованный, поскольку пересекал печально известные кварталы трущоб.

Тем не менее он, конечно же, опоздал. Что не преминула отметить мать, стоявшая в вестибюле театра. В минуты злости в ее голосе начинал проявляться ощутимый ирландский акцент.

– И сколько же раз мне подчеркивать слово «ровно», чтобы ты хотя бы заметил его?

– Тысяча извинений, ма. Я готовился к вступительным экзаменам в Тринити-колледж и… и увяз в Цицероне.

Изогнутая крутой дугой бровь свидетельствовала, что вранью не поверили, однако горестный вздох молодого лжеца смягчил леди Джейн настолько, что она все же позволила ему приложиться к своей надушенной щечке. Отступив на шаг, Джек заметил, что за ним наблюдает какой-то мужчина.

– Приятно слышать, что ты столь прилежен в учебе, – сказал он с улыбкой, протягивая Джеку руку. – Как я понимаю, ты учишься в той же школе, какую закончил и я.

Рукопожатие было крепким, ибо в ход пошли обе руки незнакомца, однако Джек не испытал никакого стеснения. Спокойный голос мужчины и его твердый взгляд вызывали симпатию и невольное уважение.

Тут мать заговорила опять:

– Это мой друг. Он, как и я, драматург. Джек, познакомься с Джоном Бургойном [51]51
  Бургойн Джон (1722-1792) – английский военный деятель.


[Закрыть].

– Всего лишь скромным претендентом на трон, занятый твоей матушкой.

Мужчина, которому было на вид лет тридцать пять, вновь улыбнулся, в его глубоко посаженных серых глазах светилась приязнь. Темно-каштановые волосы приятеля леди Джейн выглядели столь безупречно, что Джеку вдруг захотелось пригладить свои неухоженные вихры. Одежду мистера Бургойна отличала та же неброская элегантность, прекрасно скроенный костюм его был явно пошит на заказ, а тонкий запах сандала наводил на предположение, что он постоянно заглядывает в парфюмерные лавки Бонд-стрит. Короче, прикид «скромного претендента на трон» был таким, что кого-то другого Джек мог бы назвать и пижоном. Но только не этого человека, ибо и в его взгляде, и в манере держаться крылось нечто, отметающее подобные инсинуации напрочь. Чувствовалось, что он хороший товарищ, и, если бы не его древний возраст, Джек, вероятно, мог бы сблизиться с ним.

– Да, – негромко сказал Бургойн. – Насколько я знаю, там же учился и твой отец.

– Вы были знакомы, сэр?

– Не слишком близко. Мы виделись мельком. Но оба, знаешь ли, вышли в драгуны. Кстати, я сейчас занят набором полка.

Вот оно что, подумал Джек. Он военный. Выправка, собранность у военных в крови.

Леди Джейн между тем вошла в зал и двинулась к сцене. Верная своим либеральным взглядам, она предпочитала ложам партер.

– Меня несколько удивляет, – заметил Бургойн, двигаясь вместе с Джеком за ней, – что с нами нет сэра Джеймса.

Леди Джейн фыркнула, игнорируя правила хорошего тона.

– Он и не может быть тут. Видите ли, мой супруг так и не удосужился взять себе в голову, как нужно вести себя в таких местах. Он не понимает, – она жестом указала на разношерстную грубоватую публику, – что театр сближает сословия, не ведает, что такое терпимость, и вполне способен задать хорошую трепку тому, кто вздумает кашлянуть во время действия. За неуважение к автору, а тем паче – ко мне.

Мать посмотрела на сцену, где богатеи рассаживались на специально поставленные для них скамейки. Джек, проследив за ее взглядом, заметил, что Арлекину с Пьереттой, занимающим публику перед началом спектакля, очень не просто с этим справляться. Их романтический танец почему-то весьма веселил двух хлыщей, то и дело хихикавших и демонстративно пригибавшихся чуть ли не к полу, чтобы заглянуть танцовщице под платье.

– Этих двоих он бы сразу вышвырнул вон, – продолжила леди Джейн. – Нет уж, пусть лучше сидит себе дома.

Она вздохнула. Несколько опечаленно, однако в глазах ее промелькнула странная – смешанная с затаенной гордостью – нежность, глубоко взволновавшая Джека. Нет, сам-то он был абсолютно уверен, что чистое чувство, соединявшее его и Клотильду, никогда не угаснет и пребудет в веках, но ему было умилительно видеть отголоски подобного трепета и в своих, временами очень занудных родителях, несомненно, мало что понимающих в настоящей любви.

Пока они пробирались к первому ряду, танец закончился. Трое парней в рабочей одежде взяли у Бургойна шестипенсовики и, приподняв шляпы, удалились, уступив им места. Опустился буколически разрисованный занавес с катящейся по проселку телегой, началась короткая интерлюдия.

– Неужели это твое, ма? – спросил озадаченно Джек.

– Мое, – приглушенно сказал Бургойн. Он сидел, подавшись вперед и стиснув руки. Лоб его покрывала испарина. – Мое, – повторил он и нервно сглотнул.

Музыка, кстати не очень слаженная, внезапно оборвалась. Из-за финансовых затруднений театр в Ассамблерум мог содержать лишь валторну, флейту и барабан. Эти же затруднения сказались и на актерском составе. Бывший Арлекин теперь превратился в деревенского дворянина, а его Пьеретта – в простую сельскую девушку. Джек, сумевший до сей поры оценить лишь стройность ее резвых ножек, теперь разглядел, что вся она, с очаровательной родинкой возле пухлых розовых губок, хороша собой. На сцену вышел еще один персонаж, и представление началось. Бургойн, напряженно поджавшийся, забубнил что-то себе под нос, видимо повторяя произносимый актерами текст, но леди Джейн тычком локтя заставила его смолкнуть.

Мать использовала этот второстепенный театр для демонстрации своих антиправительственных сатир за спиной у лорда-гофмейстера [52]52
  Лорд-гофмейстер – высшая придворная должность, ведает хозяйством королевского двора, выдает разрешение на постановку пьес.


[Закрыть]. Но Джек также знал, что многие начинающие драматурги видели в нем своеобразный плацдарм для пробы сил – в надежде выбиться на иные, более фешенебельные подмостки. Чтобы потом, завоевав себе имя, печь, как блины, заурядные пьески. Действие, разворачивающееся на сцене, было как раз из таких. Любви обедневшего дворянина и юной селянки противостоял ее опекун, в паузах между буйными деревенскими плясками периодически заявлявший, что «должен во что бы то ни стало ее получить, или никто ее не получит!»

И все же состряпана эта история была на совесть и сумела растрогать публику, включая и Джека. Он, например, в страдающем юноше узнал себя, а в печальной жертве гонений – Клотильду. И у него вызывал сильнейшее отвращение самодовольный, развратный, в чем-то весьма походящий на Крестера сквайр. А когда бедный юноша, узнав, что его возлюбленную вот-вот отправят в далекие земли, воскликнул: «Я последую за тобой через все океанские и морские пучины!» – ему тут же припомнился сочиненный им сонет и отчаянно одинокий, в конце концов попавшийся на крючок водяной.

Он уже вскинул руки, чтобы аплодисментами выразить свой восторг, но тут в правой ложе задвигались тени, потом в воздухе что-то мелькнуло, и кусок апельсиновой корки ударил коленопреклоненного юношу в лоб. Тот замер, забыв закрыть рот. Кто-то засмеялся, потом кто-то еще, причем весьма оскорбительно, а из ложи вылетело короткое:

– Начинайте.

Леди Джейн раздраженно шепнула:

– Клакеры, Джон. Кажется, у тебя есть враги.

Джек достаточно часто бывал на спектаклях, чтобы знать этот термин. На театральных подмостках, как и в крикете, существовало соперничество, и успех одного драматурга запросто мог обернуться провалом другого. Помимо пьесы начинающего Бургойна и фарса уже признанной миром кулис леди Джейн в Лондоне этим вечером шли еще две премьеры. Кто-то, по-видимому вложивший в них средства, решил сорвать дебютный спектакль на Дин-стрит и нанял группу молодчиков, способных затеять скандал. Этот кто-то, похоже, сидел в правой ложе, предпочитая оставаться в тени.

Один из хлыщей, восседавших на авансцене, прыщавый, с нечесаными волосами, тут же вскочил со скамьи.

– Я заплатил целый флорин, – закричал он, – а вся эта чушь не стоит и ломаного гроша!

Возмущенно потрясая одной рукой, наемник не преминул пустить в ход вторую, бесстыдно лапая молоденькую актрису, слишком огорошенную происходящим, чтобы сопротивляться.

Кто-то из публики поддержал его улюлюканьем, другие закричали:

– Сядь и заткни свою глотку, свинья!

Бургойн вскочил со своего места в явном намерении дать отпор негодяю, однако Джек развернулся быстрей. Возможно, из чувства симпатии к приятелю матери. Возможно, в нем взыграл эль. Или он просто представил на месте актрисы Клотильду. Как бы там ни было, через секунду Джек стоял рядом с ней.

– Привет, петушок, – сказал он, хватая нахала за ворот. – Мне кажется, тебе хочется поплясать!

Клакер, несмотря на пышность костюма, оказался довольно тщедушным.

– Отпустите меня, сэр, – взвыл он, пытаясь вывернуться из стального захвата. – Какого черта вам надо?

– Сейчас поймешь, – ответил Джек. Повернувшись к музыкантам, он скомандовал: – Сыграйте-ка джигу.

Те, привычные ко всему, с готовностью повиновались, и Джек трижды протащил негодяя по сцене, заставляя выделывать замысловатые па. Бургойн тем временем принялся отбивать ладонями ритм. Поколебавшись, леди Джейн присоединилась к нему, а затем и весь зал, заглушив вопли второго хлыща, пытавшегося отработать полученные от нанимателя деньги.

Затащив молодчика за кулису, Джек встряхнул его еще раз.

– Надеюсь, – прошептал он, – впредь ты будешь умней!

Миг – и клакер получил удар в переносицу. Не столь сильный, чтобы сломать ему нос, но достаточный, чтобы выбить из глаз его слезы. Джек повернулся к сцене, где второй хлыщ все еще продолжал выкрикивать что-то. Джек молча пошел к нему, тот втянул голову в плечи и побежал к противоположной кулисе.

Аплодисменты превратились в овацию, под гром которой актеры заняли свои места. Джек, спрыгнув со сцены, стал пробираться к своей скамейке. Ему улыбались, хлопали по плечу.

– Ваш сын – просто герой, – заявил Бургойн леди Джейн. – Истинный сын своего отца, насколько я понимаю. – Повернувшись, он сказал: – Я твой должник, паренек.

– Что вы, сэр. Я… Мне… мне просто понравилось представление.

– Что ж, тогда у тебя появился друг. А у меня, боюсь, враг. – Бургойн кивнул в сторону ложи. – Интересно, кто же там прячется? Ба! Да вот и он сам! Видимо, нелюбовь благородного лорда ко мне распространилась и на мои пьесы.

Джек обернулся. Мужчина, перегнувшийся через барьер, смотрел на него, а не на Бургойна. И уже во второй раз за этот день встретившись с лордом Мельбури взглядом, он отчетливо прочитал на губах его светлости три кратких слова:

– Ты… уже… мертв.