Текст книги "Кто проспал начало войны?"
Автор книги: Козинкин Олег
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
После получения этой шифровки 19–20 июня у командования западных округов еще оставалось время на то, чтобы ускорить марши стрелковых частей второго эшелона, поднять оставшиеся части второго эшелона (мехкорпуса) и части резервов и ускорить и их выдвижение на рубежи, им предназначенные. Однако в реальности этого не произошло (точнее это было сделано частично только в Прибалтике и еще одном округе, но об этом подробнее – чуть позже). Видимо, военное руководство округов было уверено, что только в Польше и во Франции вермахт использовал тактику стремительных прорывов, блицкриг, а в России немцы будут тратить недели, чтобы пройти 30–60 км от границы, пока механизированные части не прибудут к месту боев… (И по замыслу нашего командования стрелковые части первого эшелона, стоящие непосредственно на границе, и должны были обеспечить частям второго эшелона возможность выйти на свои рубежи…) Впрочем, похоже, что так «думали» за вермахт только Кирпонос и Павлов, командующие КОВО и ЗапОВО. Тот же Рокоссовский в своих воспоминаниях пишет:
«..Даже по тем скудным материалам, которые мне удавалось получить из различных источников, можно было сделать некоторые выводы из действий немецких войск в Польше и во Франции. Немцы заимствовали некоторые положения теории глубокого боя. В наступательных операциях ведущую роль они отводили танковым, моторизованным соединениям и бомбардировочной авиации; сосредоточивали все силы в один кулак, чтобы разгромить противника в короткие сроки; наносили удары мощными клиньями, ведя наступление высокими темпами по сходящимся направлениям. Особое значение они придавали внезапности…»
Рокоссовский пишет также, что еще во время его службы в Приморье и Забайкалье в 1921–1935 годах, в приграничных округах «…имелся четко разработанный план прикрытия и развертывания главных сил; он менялся в соответствии с переменами в общей обстановке на данном театре. В Киевском Особом военном округе этого, на мой взгляд, недоставало…»
А это уже из тех воспоминаний К.К. Рокоссовского, что были вырезаны при первом издании его книги «Солдатский долг» в 1969 году:
«…Служба в Красной Армии, в войсках, располагавшихся в приграничных районах, многому меня научила. Во всяком случае, имел полное представление обо всех мероприятиях, проводимых в войсках, в задачу которых входило обеспечение (прикрытие) развертывания главных сил на случай войны. Боевая готовность этих войск всегда определялась не днями, а часами…
…Довольно внимательно изучая характер действий немецких войск в операциях в Польше и во Франции, я не мог разобраться, каков план действий наших войск в данной обстановке на случай нападения немцев…»
Обратите внимание, как интеллигентно Константин Константинович указывает, что, по его мнению, в Киевском Особом военном округе отсутствует План прикрытия госграницы! Или же этот план есть, но он о нем почему-то ничего не знает…
Но тогда получается, что командир 9-го механизированного корпуса резерва КОВО генерал-майор К.К. Рокоссовский вообще не ставился командованием Киевского округа в известность о начавшемся выдвижении частей первого и второго эшелонов, и даже о том, что его корпус должен начать некие приготовления или выдвижение в район сосредоточения корпуса после 18 июня?!
Не упоминает Рокоссовский и о майской Директиве Генерального штаба, о которой Баграмян пишет как о том самом варианте «Плана прикрытия». Но генерал-майор, командир мехкорпуса приграничного округа, просто обязан был знать содержание майской Директивы Генштаба, что расписывает действия округа в случае нападения. По крайней мере – «в части, его касающейся».
Получается, что командование Киевского округа не довело до сведения Рокоссовского, – командира 9-го механизированного корпуса, начальника Новоград-Волынского гарнизона, – ни майскую Директиву Москвы, ни окружной «План прикрытия», отработанный на ее основе, ни приказ из Москвы от 15 июня?! Как командира части резерва, под командованием которого находится две танковые и одна механизированная дивизии, его обязаны были поставить в известность 15 июня, когда началось выдвижение к границе стрелковых частей второго эшелона! Это же не простые маневры, проводимые по воле командующего округом, это была команда из Москвы, и дело шло к войне! Но этого вообще нет в воспоминаниях маршала…
Читая дальше воспоминания Баграмяна и дойдя до событий 18 июня, когда в округа пошли телеграммы о приведении частей этих округов в боевую готовность, видно, что Баграмян либо об этой телеграмме тоже «ничего не знает», либо лукавит. Ведь его «воспоминания» писались уже после издания «официально утвержденной» версии начала войны от Г.К. Жукова, по которым войска западных округов приводились в полную боевую готовность только в ночь на 22 июня, а до того никаких команд из Генштаба и Наркомата обороны не поступало. Однако об одной телеграмме из Генштаба Баграмян сообщает:
«..В то же утро (19 июня) из Москвы поступила телеграмма Г.К. Жукова о том, что Народный комиссар обороны приказал создать фронтовое управление и к 22 июня перебросить его в Тарнополь. Предписывалось сохранить это «в строжайшей тайне, о чем предупредить личный состав штаба округа».
…По нашим расчетам, все фронтовое управление перевезти автотранспортом было не только трудно, но и слишком заметно. Поэтому было решено использовать и железную дорогу. Командующий округам приказал железнодорожный эшелон отправить из Киева вечером 20 июня, а основную штабную автоколонну – в первой половине следующего дня.
– А как насчет войск? – спросил я у начальника штаба.
– Пока поступило распоряжение лишь относительно окружного аппарата управления. А вам нужно, не теряя времени, подготовить всю документацию по оперативному плану округа, в том числе и по Плану Прикрытия госграницы, и не позднее двадцать первого июня поездом отправить ее с надлежащей охраной в Генеральный штаб. После этого вместе со своим отделом выедете вслед за нами на автомашинах, чтобы не позднее семи часов утра двадцать второго июня быть на месте в Тарнополе.
Я, естественно, выразил удивление, что командование выезжает на командный пункт без оперативного отдела: ведь случись что, оно не сможет управлять войсками, не имея под рукой ни офицеров-операторов, ни специалистов скрытой связи. Но предложение оставить со мной двух-трех командиров, а остальных во главе с моим заместителем отправить одновременно с Военным советом не было одобрено Пуркаевым. В этом нет необходимости, пояснил он: к утру 22 июня оперативный отдел будет уже в Тарнополе. а до этого вряд ли он потребуется.
…Вечером 20 июня мы проводили отправлявшихся поездом, а в середине следующего дня – уезжавших на автомашинах.
…В субботу (21 июня) мы закончили отправку всех срочных документов в Москву. К подъезду штаба округа подкатило несколько автобусов и грузовых машин.
..Я ехал на легковой машине в голове колонны. Бегло просмотрел газеты, в которые так и не удалось заглянуть днем. На страницах не было ничего тревожного.
И все же на душе было беспокойно. Видимо, потому, что я и мои помощники знали значительно больше, чем сообщалось в газетах.
…Непредвиденные задержки срывали график марша. Назревала угроза, что к 7 часам утра (22 июня) я не сумею привести свою автоколонну в Тарнополь. Привитое в армии стремление к точному выполнению приказа не позволяло мириться с этим. К тому же всю ночь мучила мысль, что на рассвете может разразиться война. Приказываю ускорить движение. Рассвет застал нас неподалеку от Бродов – небольшого, утопающего в зелени украинского местечка. Здесь мы сделали очередную десятиминутную остановку.
…Возвратившись в голову колонны, я собирался уже подать сигнал «Вперед», как вдруг в воздухе над Бродами послышался гул. Все подняли головы, вглядываясь в небо. Мы знали, что здесь у нас аэродром, на котором базируются истребители и штурмовики. Что-то рано наши летчики начали свой трудовой день…
…Но послышались гулкие взрывы…» Началась война.
Вряд ли И.Х. Баграмян обладал даром «предвидения»; скорее всего, он тоже точно знал, что 22 июня начнется война (Кирпонос вообще прямо заявил: «…к утру 22 июня оперативный отдел будет уже в Тарнополе, а до этого вряд ли он потребуется»). Ну, а дальше он сообщает о состоянии дел с мехкорпусами второго эшелона: «…большинство соединений прикрытия (части первого эшелона) было рассредоточено в значительном удалении от государственного рубежа, а корпуса второго эшелона находились от него в 250–300 километрах. Удастся ли задержать врага (частями прикрытия)? Иначе отмобилизование корпусов второго эшелона будет сорвано, и им придется вступить в сражение в их нынешнем состоянии – с большим некомплектом в живой силе и технике…».
Как же можно было удержать немцев стрелковыми корпусами первого эшелона, что в этот день тоже все еще были на марше и так и не вышли в свои районы обороны? А «корпуса второго эшелона» КОВО, находившиеся от границы «в 250–300 километрах» (те самые пять стрелковых корпусов общей численностью около 200 тысяч штыков и четыре механизированных корпуса общей численностью около 150 тысяч бойцов), к воскресенью 22 июня действительно были рассредоточены на «значительном удалении от государственного рубежа» – были также все еще на марше.
(Примечание. Баграмян также сообщает, что документацию по «Плану прикрытия госграницы» в КОВО подготовили для отправки на утверждение в Генштаб только… к 19–20 июня! Хотя срок исполнения «Плана прикрытия» для КОВО был установлен – к 25 мая 1941 года! И об этом подробнее в следующей главе…)
Пограничники, конечно, проявляли чудеса героизма, но немцы просто обходили заставы и шли дальше, и реально небольшая горстка пограничников и немногочисленные приграничные части никак не могли задержать вермахт на границе на несколько дней. Стрелковые корпуса вступали в бой с немцами на марше, разрозненно, частями, не подготовив оборонительных позиций, пехота против танковых клиньев вермахта. Воинские части первого эшелона немцы просто намотали на гусеницы.
Перечитайте воспоминания командира механизированного корпуса в КОВО генерал-майора К.К. Рокоссовского. Как он встретил войну, как уже после 22 июня ломал замки на складах, чтобы получить оружие и боеприпасы (поскольку руководство баз и складов также не было поставлено в известность своим командованием о возможном нападении, и в воскресенье 22 июня люди отсутствовали на рабочих местах), как реквизировал грузовики… При этом автомобили для своего мехкорпуса Рокоссовский реквизировал в соседнем городке, в 60 км от места дислокации штаба корпуса.
«..Каждый знал свое место и точно выполнял свое дело.
Затруднения были только с материальным обеспечением. Ничтожное число автомашин. Недостаток горючего. Ограниченное количество боеприпасов. Ждать, пока сверху укажут, что и где получить, было некогда. Неподалеку находились центральные склады с боеприпасами и гарнизонный парк автомобилей. Приказал склады вскрыть. Сопротивление интендантов пришлось преодолевать соответствующим внушением и расписками. Кажется, никогда не писал столько расписок, как в тот день…» (К.К. Рокоссовский, «Солдатский долг». М., 1968–1989 гг. http://www.litru.ru/?book= 391&page=20).
Показательно также, как Рокоссовский характеризует командование округа, как Кирпонос вводит дивизии округа в бой по частям, без надлежащей подготовки, пытается ударить растопыренной ладонью наших частей по кулаку немцев.
Но Рокоссовский хотя бы отказался перед 22 июня отправить на полигоны «для стрельб» приданную ему артиллерию, которую начальник штаба Пуркаев еще 10 июня просил отозвать с полигонов и вернуть в части. О которой и писал Г.К. Жуков – мол, командующие по собственной инициативе отправили артиллерию своих округов на полигоны и не вернули ее в части в преддверии войны. И именно еще и 15 июня генерал Павлов, в своем округе дает команду отправить всю корпусную артиллерию на полигоны «пострелять»: часть – к самой границе (сейчас это территория Польши), часть – на другой полигон, также на территории Западной Белоруссии. Зенитную артиллерию при этом, правда, собрали на полигон недалеко от Минска. В итоге артиллерия с приграничного полигона так там и осталась, доставшись немцам, на другом «внезапно» «сломались» все трактора, а в частях и на аэродромах не оказалось средств ПВО, когда начались налеты немецких истребителей и бомбардировщиков.
Рокоссовский также сообщает, что еще в мае «Из штаба округа, например, последовало распоряжение, целесообразность которого трудно было объяснить в той тревожной обстановке. Войскам было приказано выслать артиллерию на полигоны, находившиеся в приграничной зоне. Нашему корпусу удалось отстоять свою артиллерию. Доказали, что можем отработать все упражнения у себя на месте. И это выручило нас в будущем. Договорились с И.И. Федюнинским о взаимодействии наших соединений, еще раз прикинули, что предпринять, дабы не быть захваченными врасплох, когда придется идти в бой. Делалось все, что было в пределах наших сип и прав..л.
Создается такое впечатление, что генерал Рокоссовский действительно действовал «по собственной инициативе». Сам по себе. Сам решал, где будет отрабатывать упражнения его артиллерия, как он будет взаимодействовать с «соседями». Не армия, а колхоз какой-то. Но именно рокоссовские и федюнинские стали героями войны и Победы, а не кирпоносы и Павловы…
Рокоссовского, согласно его воспоминаниям, толком не поставили в известность даже о том, что штаб округа убывает в Тарнополь 20 июня: «…Стало известно о том, что штаб КОВО начал передислокацию из Киева в Тарнополь. Чем это было вызвано, никто нас не информировал. Вообще, должен еще раз повторить, царило какое-то затишье и никакой информации не поступало сверху…»
«Сверху» для комкора Рокоссовского означало – из штаба округа, которому и подчинялся его корпус. При этом 9-й МК Рокоссовского личным составом был укомплектован до полного штата, но техникой, теми же устаревшими танками – только на 30 %. А ведь Рокоссовский служил в должности командира мехкорпуса полгода, а в КОВО – с осени 1940 года. Его мехкорпус начал свое формирование еще в декабре 1940 года, еще два – 4-й и 8-й мехкорпуса – были сформированы еще в июле 1940 года. Однако в отличие от остальных четырехмехкорпусовКОВО – 15-го, 16-го, 19-гои 22-го, которые начали формироваться в марте 1941 года, – корпус Рокоссовского был укомплектован танками всего на 30 %. Меньше танков было только в 24-м МК, также сформированном в марте 1941 года. Но по итогам танковых сражений под Дубно Рокоссовский уже в середине июля был назначен с мехкорпуса на 19-ю армию Конева.
Похоже, что в КОВО происходило то же, что и в Белоруссии. Получается, что Кирпонос, как и Павлов, пытался в своем округе игнорировать распоряжения Москвы от 15–18 июня о приведении частей в повышенную и полную боевую готовность. Получается, что оба они не ставили в известность своих подчиненных – генералов, командиров дивизий и корпусов «второго эшелона» и резерва – о приказах и телеграммах из Москвы в последние дни перед нападением.
Из воспоминаний Баграмяна:
«..Получив приказ отбросить вторгшегося противника за линию государственной границы, дивизии первого эшелона наших войск прикрытия под непрекращающейся бомбежкой устремились на запад. Первый удар немецкой авиации, хотя и оказался для войск неожиданным, отнюдь не вызвал паники. В трудной обстановке, когда все, что могло гореть, было объято пламенем, когда на глазах рушились казармы, жилые дома, склады, прерывалась связь, командиры прилагали максимум усилий, чтобы сохранить руководство войсками. Они твердо следовали тем боевым предписаниям, которые им стали известны после вскрытия хранившихся у них пакетов.
Первыми выступили навстречу противнику передовые части 45, 62, 87 и 124-й стрелковых дивизий
5-й армии, 41, 97, 159-й стрелковых и 3-й кавалерийской дивизий 6-й армии, а также 72-й и 99-й стрелковых дивизий 26-й армии. (72-й горно-стрелковой дивизией 2б-й армии КОВО командовал генерал-майор П.И. Абрамидзе, о котором будет сказано чуть позже.)
Для того, чтобы эти части заняли приграничные укрепления, им требовалось не менее 8–10 часов (2–3 часа на подъем по тревоге и сбор, 5–6 часов на марш и организацию обороны). А на приведение в полную боевую готовность и развертывание всех сил армий прикрытия государственной границы планом предусматривалось двое суток!..»
Эти «двое суток» – это как раз время, необходимое, чтобы, получив 18-го числа распоряжение о приведении в «боевую готовность» всех частей округа, выполнить его к дате нападения – 22 июня. Ведь 20 июня Штаб округа все же получил от наркома обороны приказ создать фронтовое управление и к 22 июня перебросить его в Тарнополь. Обратите внимание на слова Баграмяна о том, что командиры узнавали о своей задаче только из вскрытых «красных пакетов» – «которые им стали известны после вскрытия хранившихся у них пакетов». (О том, что командир должен знать о своих действиях согласно «Планов прикрытия» в «части его касающейся» и что на самом деле было указано войскам КОВО, рассмотрим позже.)
Но если в КОВО худо-бедно выполнялись какие-то мероприятия по повышению боевой готовности, то в ЗапОВО приказы из ГШ от 15 и 18 июня командующим округа Д.Г. Павловым были проигнорированы, если не сказать – саботированы. А ведь это около 450 км практически открытого фронта вдоль советской границы… И именно на этом участке по «совершенно случайному» и «непредвиденному» стечению обстоятельств вермахт и нанес главный удар, после которого и остальные округа-фронты стали сыпаться как домино…
Вот что писал по этому вопросу полковник А. Саввин в газете МО РФ «Красная звезда» в № 220 от 03–12.08 г. Выжернения мои. (http://www.redstar.ru/2008 /12/ 03_12/6_01.html):
«…Под давлением ухудшавшейся обстановки на западной границе Сталин 18 июня отдал распоряжение Наркомату обороны о дополнительных предупредительных мерах. Некоторые исследователи утверждают, что с разрешения Кремля начальник Генерального штаба направил командованию пяти западных военных округов и трех флотов (Балтийского, Северного, Черноморского) телеграмму или директиву, касающуюся приведения войск и сил в боевую готовность. Текстом этого документа исследователи не располагают. Но имеются косвенные свидетельства, что какой-то документ в войска и на флоты ушел. Дабы не быть голословными, приведем конкретные факты.
…В протоколе закрытого судебного заседания Военной коллегии Верховного суда СССР от 22 июля 1941 года есть такой эпизод. Член суда А.М. Орлов оглашает показания подсудимого – бывшего начальника связи штаба Западного фронта генерал-майора А.Т. Григорьева на следствии: «…и после телеграммы начальника Генерального штаба от 18 июня войска округа не были приведены в боевую готовность». Григорьев подтверждает: «Все это верно»…
…Сохранился еще один документ, свидетельствующий о направлении 18 июня 1941 года в адрес командования западных военных округов телеграммы начальника Генштаба. Это исследование, осуществленное в конце 1940-х – первой половине 1950-х годов военно-научным управлением Генерального штаба под руководством генерал-полковника А.П. Покровского. Тогда, еще при жизни Сталина, был обобщен опыт сосредоточения и развертывания войск западных военных округов по плану прикрытия государственной границы накануне Великой Отечественной войны. С этой целью было задано пять вопросов участникам тех трагических событий, занимавшим перед войной командные должности в войсках западных округов (фрагментарно ответы на некоторые вопросы были опубликованы в «Военно-историческом журнале» в 1989 г.).
Вопросы были сформулированы так:
1. Был ли доведен до войск в части, их касающейся, план обороны государственной границы; когда и что было сделано командованием и штабами по обеспечению выполнения этого плана?
2. С какого времени и на основании какого распоряжения войска прикрытия начали выход на государственную границу и какое количество из них было развернуто до начала боевых действий?
3. Когда было получено распоряжение о приведении войск в боевую готовность в связи с ожидавшимся нападением фашистской Германии с утра 22 июня; какие и когда были отданы указания по выполнению этого распоряжения и что было сделано войсками?
4. Почему большая часть артиллерии находилась в учебных центрах?
5. Насколько штабы были подготовлены к управлению войсками и в какой степени это отразилось на ходе ведения операций первых дней войны?
Редакция «Военно-исторического журнала» сумела опубликовать ответы на первые два вопроса, но когда подошла очередь отвечать на третий вопрос: «Когда было получено распоряжение о приведении войск в боевую готовность?», – кто-то «наверху» распорядился прекратить публикацию. Но уже из ответов на первые два вопроса вытекает, что телеграмма (или директива) начальника Генштаба, видимо, была». (Особенно показательны ответы генералов на вопрос № 2 – «С какого времени и на основании какого распоряжения войска прикрытия начали выход на государственную границу и какое количество из них было развернуто до начала боевых действий? – К.О.)
Генерал-полковник танковых войск П.П. Полубояров (бывший начальник автобронетанковых войск Прибалтийского ОВО) вспоминал после войны:
«16 июня в 23 часа командование 12-го механизированного корпуса получило директиву о приведении соединения в боевую готовность. Командиру корпуса генерал-майору Н.М. Шестопалову сообщили об этом в 23 часа 17 июня по его прибытии из 202-й моторизованной дивизии, где он проводил проверку мобилизационной готовности. 18 июня командир корпуса поднял соединения и части по боевой тревоге и приказал вывести их в запланированные районы. В течение 19 и 20 июня это было сделано. 16 июня распоряжением штаба округа приводился в боевую готовность и 3-й механизированный корпус (командир генерал-майор танковых войск А.В. Куркин), который в такие же сроки сосредоточился в указанном районе». (В состав 12 мех-корпуса входила 202-я моторизованная, а также 23-я и 28-я танковые дивизии полковника ИД. Черняховского, в которой служил замполитом танкового батальона капитан Челомбитько В.Е. – КО) Генерал-майор ИИ. Фадеев (бывший командир 10-й стрелковой дивизии 8-й армии ПрибОВО):
«19 июня 1941 года было получено распоряжение от командира 10-го стрелкового корпуса генерал-майора И.Ф. Николаева о приведении дивизии в боевую готовность. Все части были немедленно выведены в район обороны, заняли дзоты и огневые позиции артиллерии».
Генерал-майор П.И. Абрамидзе (бывший командир 72-й горнострелковой дивизии 26-й армии Киевского ОВО):
«20 июня 1941 года я получил такую шифровку Генерального штаба: «Все подразделения и части Вашего соединения, расположенные на самой границе, отвести назад на несколько километров, то есть на рубеж подготовленных позиций… Все части дивизии должны быть приведены в боевую готовность. Исполнение донести к 24 часам 21 июня 1941 года»…
Имеются и другие архивные документы, свидетельствующие о том, что 16–20 июня 1941 года войска на западе СССР приводились в боевую готовность. В Сборнике боевых документов Великой Отечественной войны (выпуск 33), вышедшем в Воениздате в 1957 году, опубликовано донесение штаба 12 механизированного корпуса ПрибОВО о боевых действиях корпуса в период с 22 июня по 1 августа 1941 года. В нем говорится:
«18.06.41 г. На основании директивы Военного совета Прибалтийского Особого военного округа по корпусу был отдан приказ за№ 0033 о приведении в боевую готовность частей корпуса, выступлении в новый район и сосредоточении…»
Вышеизложенное позволяет утверждать, что нападение Германии на Советский Союз не было внезапным для командования соединений и объединений западных военных округов…». (А. Саввин.)
Тем более нападение не было «внезапным» для командующих этих самых западных округов и тем более для начальника Генерального штаба Красной армии генерала армии Г.К. Жукова и Наркома Обороны СССР маршала С.К. Тимошенко, отдававших те самые приказы на выдвижение частей западных округов ближе к границе с 15 июня и тем более отдававших распоряжения о приведении в полную боевую готовность частей этих округов 18–19 июня 1941 года.
Посмотрите еще раз, что пишет маршал Баграмян об этих днях – ведь и его ответы на те самые 5 вопросов были записаны после войны. Его воспоминания, опубликованные в начале 1970-х гг., четко и однозначно отвечают на вопрос № 2: «С какого времени и на основании какого распоряжения войска прикрытия начали выход на государственную границу и какое количество из них было развернуто до начала боевых действий?». И «выход на государственную границу» «войска прикрытия» госграницы начали согласно директивам Тимошенко и Жукова от 15 июня!
Однако дальше у Баграмяна никаких указаний на то, что 18–19 июня были еще какие-то распоряжения о приведении КОВО в полную боевую готовность. Впрочем, перечитайте еще раз ответ на те же послевоенные вопросы генерал-майора П.И. Абрамидзе, бывшего командира 72-й горнострелковой дивизии 26-й армии Киевского ОВО, в котором начальником оперативного отдела округа служил полковник И.Х. Баграмян: «20 июня 1941 года я получил такую шифровку Генерального штаба: «Все подразделения и части Вашего соединения, расположенные на самой границе, отвести назад на несколько километров, то есть на рубеж подготовленных позиций… Все части дивизии должны быть приведены в боевую готовность. Исполнение детести к 24 часам 21 июня 1941 года»…
Дивизия Абрамидзе стала «горнострелковой» только в мае 1941 года, но она участвовала в Польской, Финской и Бессарабской кампаниях, и она подчинялась Киеву, а не Москве, как армии Конева и Лукина. Однако эта дивизия, находящаяся у самой границы, 20 июня получила прямую «шифровку Генштаба» о приведении в боевую готовность всех своих частей! И генерал Абрамидзе мог получить эту «шифровку Генштаба» только из штаба Киевского округа, от генерала Кирпоноса, его начальника штаба и своего непосредственного начальника – командующего 2б-й армии КОВО. Дивизия Абрамидзе эту задачу выполнила и заняла свое место на «рубеже подготовленных позиций» первого эшелона к полуночи
21 июня. За сутки. И в реальности Генштаб действительно «может и напрямую дать команду любой воинской части, и в копии это распоряжение пойдет обязательно всем вышестоящим начальникам в округе» (точно об этом можно будет узнать, только если МО РФ опубликует ту шифровку). Но если комдив мог напрямую получить приказ из ГШ, то получается, что, возможно, в Кремле не доверяли командованию округов? Но эта «шифровка ГШ» от 18 июня в любом случае прошла в дивизии через штабы западных округов.
Баграмян называет части, первыми вступившие в бой: «Первыми выступили навстречу противнику передовые части 45, 62, 87 и 124-й стрелковых дивизий 5-й армии, 41, 97, 159-й стрелковых и 3-й кавалерийской дивизий 6-й армии, а также 72-й и 99-й стрелковых дивизий 26-й армии…»
Все дивизии 5-й и б-й армий входили в состав КОВО, участвовали во всех предвоенных компаниях, т. е. считались имевшими боевой опыт. Приказы они получали только из штаба округа, а не напрямую из Москвы, как могли бы получать их, к примеру, дивизии 19-й армии Конева, или 1б-й армии Лукина, прибывавшие в КОВО в эти же дни. Почему же командир 72-й дивизии Абрамидзе получал 20 июня шифровку Генштаба, и ему была поставлена задача донести об ее исполнении к полуночи 21 июня 1941 года, а начальник оперативного отдела (!) штаба Киевского округа о ней «не знает» и в своих воспоминаниях не упоминает? Возможно, потому, что в это время оперативный отдел Киевского округа грузился на машины и на телеграфе с телефоном просто «не оказалось никого», кто мог бы принять шифровку из Генштаба о приведении частей округа в боевую готовность. Возможно, потому, что «узел связи» также убыл вместе со штабом округа в Тарнополь. Или узел связи штаба округа все-таки получил «шифровку ГШ», но Баграмяну «не сообщили» о ней…
Баграмян пишет, что утром 19 июня «… из Москвы поступила телеграмма Г.К. Жукова о том, что народный комиссар обороны приказал создать фронтовое управление и к 22 июня перебросить его в Тарнополь.
Предписывалось сохранить это «в строжайшей тайне, о чем предупредить личный состав штаба округа?…». А дальше он сразу переключается на рассказ о том, как они грузили машины у штаба округа
20 июня и как в субботу 21 июня отправляли срочные документы округа в Москву (отправляли «План прикрытия» с датой «разработать к 25 мая» только 21 июня на утверждение?). Т. е. оперативный отдел до последнего, до вечера субботы 21 июня, находился в штабе округа, в Киеве, но не мог принимать «шифровки Генерального штаба»? А может, слегка лукавит И.Х. Баграмян?
Впрочем, на подобном «лукавстве» Баграмяна уже подлавливал Ю. Мухин в книге «Если бы не генералы», рассказывая о том, как штаб Кирпоноса, в котором находился и Баграмян, умудрялся уже осенью 1941 года, при выходе из «Киевского котла», преодолевать по 10 км за несколько суток. Да и писал И.Х. Баграмян свои «воспоминания» о начале войны в 1971 году, сразу после того, как в 1969 году вышли «Воспоминания» Г.К. Жукова, свалившего всю вину за «неприведение в боевую готовность» частей западных округов на Сталина. Так что еще удивительно, как книгу Баграмяна вообще пропустили в печать…
А может, Сталин все же дал команду своим подчиненным, и шифровки о приведении войск в полную боевую готовность пошли в западные округа именно 18–19 августа? Может, «Директива № 1 от 21 июня 1941 года», все же вовсе не приводила части западных округов в боевую готовность, как вслед за Г.К. Жуковым «вспоминали» и баграмяны? Тем более что Баграмян вообще уделяет этой директиве не слишком много внимания, да и называет ее всего лишь телеграммой-предупреждением с указанием конкретных мероприятий, которой предупреждали о вероятной дате нападения Германии. Вот только принимали эту телеграмму почему-то аж 2 часа.
«…В О часов 25 минут 22 июня окружной узел связи в Тарнополе начет прием телеграммы из Москвы. Она адресовалась командующим войсками всех западных округов. Нарком и начальник Генерального штаба предупреждали, что «в течение 22–23-06.41 г. возможно внезапное нападение немцев», и требовали, не поддаваясь ни на какие провокационные действия, привести войска «в полную боевую готовность, встретить внезапный удар немцев и их союзников». Далее в телеграмме указывались конкретные мероприятия, которые следовало осуществить:
«а) в течение ночи на 22.06.41 г. скрытно занять огневые точки укрепленных районов на государственной границе;
