Текст книги "Скандальная мумия"

Автор книги: Корсон Хиршфельд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 28 страниц)

8

На следующее утро в девять тридцать мистер Траут поднял руку, чтобы залепить сыну пощечину, поскольку Ящик оказался в самовольной отлучке.

– Сэр, сегодня воскресенье. Я ему разрешил. Траут занес руку еще на несколько дюймов.

– У нас каждый день – рабочий! Можешь пить или по бабам шляться, дело твое, но если я тебе говорю, чтоб был у меня со своей группой ровно в восемь, то будь, черт побери, РОВНО В ВОСЕМЬ!

Младший сжался.

– Ящик скоро здесь будет, сэр! Он сказал, что должен свою маму отвезти в церковь.

Занесенная над головой Младшего рука застыла, пока мистер Траут сопоставлял относительную ценность сыновней преданности Ящика и непослушания Младшего. Наконец он опустил руку и дал шлепка сумке для боулинга.

– Дун! – Он снова дал сумке шлепка. – Это я последний раз с тобой по-хорошему.

– Я не понял, – сказал Младший. – Зачем вы ему подарили этот тур в Вегас? Вы же говорили, что он игрок. Наверняка он все спустил…

– Спустил? А как же, – ответил Траут. – В этом и была задумка. У него долгосрочная аренда на арсенал за Музеем Библии Живой, для этой его секты, и аренда дешевле глины. Я на это здание давно глаз положил, уже много лет. И никто на него не зарился. Я все ждал, чтобы еще раз цену сбросили, как следует, чтобы совсем уже даром взять. И тут вылезает этот Дун и снимает здание у меня из-под носа за так. За цену, до которой сбил я, а я – в заднице. А мне этот арсенал нужен для музея, для крыла Нового Завета.

И когда этот Дун нашел меня на боулинге пару недель назад, прося одолжить денег, я решил ему еще соломину добавить к грузу на спине – а чего нет? Набил ему карманы монетой и подарил ему этот тур – за то, что он такой хороший клиент. Он клялся вернуться из Вегаса и заплатить все еще вчера. Я решил быть великодушным, взять, что у него осталось – если осталось, – и пусть он еще передачу аренды подпишет на арсенал. Вот прямо уже на языке была у меня эта аренда. На языке!

А он вернулся и появился? Ничего подобного. Вам пришлось его тащить силой, правда? Вы слыхали, чтобы он сказал: «Вот у меня тут сколько-то денег, а остальное арендой на этот арсенал, вот она у меня, аренда, в кармане джинсов»?

– На нем не было джинсов, сэр. Он был голый.

Траут махнул рукой, но Младший успел убраться из-под удара.

– Ладно, он не говорил так: «Деньги и аренда вон там, в моих вещах, которые я снял»?

– В шмотках тоже не было. Мы смотрели. Траут покачал массивной головой:

– Ну, значит, вот оно как. Тогда он эту аренду сегодня подпишет. Для начала, думаю, твой этот Ящик ему ножки кегельным шаром погладит… в предположении, – добавил он, строго глядя на Младшего, – что Ящик не забудет сегодня прийти на работу.

– Он с минуты на минуту будет. – Младший подхватил сумку: – А можно мне это? Шаром ему по ногам?

– Это когда у тебя средний сто семь? Хорошо, если по полу шаром попадешь. – Траут повернулся к Персику: – А ты? Вытащи соску из пасти! Ты шар через свое толстое брюхо не перекинешь. Ладно, вы двое – тащите этого мелкого мерзавца сюда. Хоть с мертвой точки сдвинемся.

Младший поставил сумку возле колонны, к которой собирался привязать Дуна. Поставил в шести футах от нее складной стул, чтобы отцу было удобно во время допроса, направил рабочую лампу туда, где будут глаза допрашиваемого, и махнул рукой Персику, направляясь к холодильнику. Там, возле этой тяжелой двери, Младший сказал:

– Я его вытащу. А если он мимо меня проскочит, держи его.

Персик встал, расставив ноги и руки, готовый схватить Дуна при попытке к бегству. Младший чуть-чуть приоткрыл дверь и заглянул в пещеру холодильника, настороженным взглядом оглядел контейнеры на деревянных полозьях, бока свисающих с потолка мясных туш, тускло освещенных голыми лампами.

– Пахнет дохлым мясом, – заметил Персик. – Вроде как воняет.

– Холодным, а не дохлым. Так оно и должно пахнуть. Персик заглянул одним глазом.

– Жутковато. Вроде этой сцены из «Чужого», помнишь, когда там…

– Заткнулся бы ты с такими разговорами, – бросил Младший в темноту. – Эй, Дун? Вылезай!

Дун не ответил, и потому Младший неохотно пролез внутрь, осторожным кошачьим шагом пробрался в глубину, заглядывая за ящики, отпихивая туши, пытаясь найти свою дичь.

– Смотри, хуже будет, – предупредил он Дуна, но тот все равно не вылез.

– А ты видел это кино, «Тварь» называется? – спросил Персик от двери. – Там оно на северном полюсе или где, ну, холодно, как тут. Там монстр из космоса прятался за…

– Хватит! – рявкнул Младший, и тут же: – Аййййй! – когда отпихнутая им туша вернулась маятником и хлопнула его по спине, сбив на колени. Он чуть не бросился наружу.

– Чего там?

– Ничего.

Младший злобно пнул сапогом напавшую на него половину коровы и уклонился от ответного удара. Потом продвинулся еще на десять футов, на каждом шагу оглядываясь через плечо.

Дун, значит, прячется за тем поддоном в дальнем углу, заставленном картонными коробками с бараньими отбивными. По спине Младшего пробежал холодок – он ощутил кого-то, что-то, там, за поддоном.

– Дун! Ты там?

Дун не ответил. Младший широко расставил руки, готовясь поймать Дуна – или кого там еще, – как только он – или эта тварь – выскочит наружу.

– Вылезай, черт побери!

Но это больше походило на мольбу, чем на угрозу.

Молчание.

– Ладно, значит, не хочешь по-хорошему? Ну, тогда я тебя силой вытащу.

Младший предупредил Персика, чтобы был готов ловить Дуна – Это должен быть Дун! – слева от груды ящиков, пока он будет обходить эту груду справа.

Он сделал три быстрых шага и увидел… никого не увидел. Младший крикнул:

– Он что, выбежал? Видел ты его?

– Ничего не видел.

– Ну ладно, черт побери! – Младший в досаде взмахнул руками. – Иди сюда, помоги мне искать. И дверь не забудь подпереть – она изнутри не открывается.

Стало темнее. Щелкнула затворенная дверь.

– Персик?!

Ответа не было.

– Блин, Персик, если ты еще и дверь за собой закрыл… Персик?

Дверь приотворилась на шесть дюймов, послышалось из коридора довольное хихиканье.

– Блин, не смешно. Подопри эту чертову дверь и иди сюда. Не могу найти этого паразита.

Через долгую минуту Младший и Персик оказались лицом к лицу и недоуменно пожимали плечами.

– Нет его, – сказал Персик.

– Ты уверен, что он мимо тебя не проскочил? – спросил Младший с сильным подозрением.

– Не видел я его, понял?

– Ни хрена себе! Ящик его сюда засунул, папа меня за ним послал, а его нету. Сбежал, мерзавец.

На заплетающихся ногах Младший и Персик вернулись к мистеру Трауту, согнувшись под тяжестью дурных вестей.

– Что???

Пигментные пятна на лице мистера Траута зловеще потемнели.

– Его там нету.

– Нету, – подтвердил Персик.

– Врете! Упустили вы его!

– Нет.

– Нет, – повторил Персик.

– Клянусь, – добавил Младший. – Мы хорошо смотрели. Мистер Траут подвел Младшего к допросному табурету,

приготовленному для Дуна.

– Сядь, – велел он. – А ты, – он показал пухлым подбородком, – принеси мне стул, а сам там стой. Подождем Ящика.

Через двадцать минут вечности вбежал Ящик, насвистывая, после хорошей тренировки, накачанный стероидами. Свист оборвался, как только он увидел комиссию по встрече. Через минуту он клялся всем на свете, что запер Дуна в холодильнике. Да, дверь закрыл. Нет, никак не мог Дун выскочить. Никак.

– Я предохранитель изнутри убрал сам, – сказал Траут. – Ему никак было не выбраться без помощи – или без вашей глупости. – Цвет лица мистера Траута перешел уже грань между красным и бордовым, а пигментные пятна стали чернее мух. – Кто-то из вас снова облажался. Или все трое.

Без малейшего предупреждения он вцепился в ухо Младшего и потащил его, визжащего, в сторону мясного холодильника.

– Все со мной, все! Сам хочу видеть.

У коридора, ведущего к холодильнику, он выпустил ухо младшего, крутанув последний раз как следует, и махнул рукой:

– Давайте показывайте.

Младший подошел к холодильнику, показал, что дверь закрыта и заперта. Мистер Траут поднял засов и задвинул его снова.

– Намертво. Вы уверены, что так и было, когда вы пришли?

– Клянусь, па!

Младший посмотрел на Персика, тот энергично закивал. Траут посмотрел на их лица, все сильнее гневаясь, потом с отвращением фыркнул.

– Вот так. Значит, кто-то сюда пришел и его выпустил.

К счастью, ни мистер Траут, ни Младший, ни Персик не стали слишком пристально рассматривать Ящика: он ерзал, потел, явно волновался. Потому что по пути к холодильнику все трое, к большому удивлению Ящика, не останавливаясь, миновали солидную металлическую дверь с надписью: АКМЕ: ВЕЧНАЯ ВАКУУМНАЯ СУШКА, где на двери была та самая красная кнопка, которую вдавил Ящик, уходя.

На обратном пути Ящик мрачно глянул на мигающий светодиод:

ЦИКЛ ВАКУУМНОЙ СУШКИ: ЗАКОНЧЕН.

9

– Клянусь вам, дьякон Пэтч: преподобный Дун просто исчез. Я проходила мимо его дома на холме, любовалась им с дороги – ну, как домом кинозвезды… – Джинджер Родджерс судорожно перевела дыхание, -…он шел домой и узнал меня, видел в хоре, пригласил на чашку травяного чая и помочь выбрать гимны для воскресной службы.

Джинджер примчалась как бешеная на машине от дома Дуна к Храму Света, известному в народе как «Маяк», только заехав домой переодеться во что-то более скромное. Храм Света был когда-то арсеналом Национальной гвардии и много лет пустовал, пока преподобный Дун не снял его для своего служения. Совершенно не вдохновляющий эстетически, прямоугольный дом занимал половину квартала – литые бетонные стены тридцати футов высоты и плоская крыша. Две трети здания, бывший сборочный цех с фермами крыши вместо потолка, сейчас служили святилищем. В настоящий момент это пространство наполовину заполняли складные металлические стулья. Бетонный пол, выкрашенный в серый цвет, внутренние стены из гипсолита, когда-то учрежденчески-зеленые, ныне выцветшие до цвета бледной плесени. Задняя треть строения была разделена на два этажа, набитых кабинетами, санузлами, кладовыми; еще там были две служебные квартиры. Честолюбивые планы преподобного предусматривали ковровое покрытие в зале собраний, ложные балконы цветного стекла и вишневого дерева молитвенные скамьи перед переоборудованной кафедрой (ранее место осмотра для офицеров Национальной гвардии). И все это теперь стало весьма сомнительно.

Голос Джинджер гулко отдавался от по-прежнему голых, твердых стен святилища:

– Я была в таком восторге – я же никогда не видела этого дома, а он знаменит, ну, как «Тиара» в «Унесенных ветром» или даже «Грейсленд». Мы стояли в холле, я только на секунду отвернулась посмотреть на фрески неба на потолке, а потом глянула обратно – Пуф! – а Князя не было. Вознесся.

– Боже милосердный!

Будто пораженный божественной молнией, дьякон Крили Пэтч покачнулся на толстых ногах, рухнул на узловатые колени, сел.

– Началось.

С бьющимся сердцем, моргая, он сидел на бетоне, разбросав согнутые в коленях ноги, шевелил губами, но никаких при этом членораздельных звуков не издавал. Даже в спокойные моменты он обильно потел, а сейчас просто потек. Подмышки жесткой накрахмаленной рубашки, волосатая грудь и спина уже промокли, и скоро должны были проступить пятна на блестящем черном костюме. На жестких клочках волос над ушами выступила испарина, на затылке тоже и уже потекла по шее. Сняв сильные очки, дьякон промокнул кустистые брови и костяной купол лысины большим клетчатым платком. Он поднялся на колени, закрыл глаза и ждал божественного прикосновения, знаменующего вознесение на небо.

– Я готов, Господи!

– …и только одежда от него осталась: рубашка, брюки, белье, кучей на полу поверх туфель и носков. Вроде как Злая Колдунья из «Волшебника страны Оз», когда Дороти плеснула на нее водой, – только это, конечно, совсем не то, потому что преподобный Дун, он Князь Света и вознесся прямо на небо, через потолок, наверное, а не… ну, понимаете…

Джинджер показала на пол, чуть слева от коленопреклоненного и покрытого потом Пэтча.

Вообще-то испарина прошибла дьякона еще до ошеломительных известий Джинджер. В предвидении возвращения преподобного из проповеднического турне по Западному Теннесси и Кентукки, когда с ним почему-то не удавалось связаться, Пэтч заехал в «Маяк» посовещаться насчет расписания изучения Библии на следующие месяцы – библейские курсы были его специальностью. Он постучал в дверь кабинета Дуна, увидел, что она приотворена, и заглянул. Преподобный явно еще не вернулся, и Пэтч на секундочку зашел набросать записку на настольном календаре Князя.

Естественно, он не стал бы совать нос, но его внимание привлекла стопка неоплаченных счетов. И не только счетов, но и угрожающих писем из банка, от автобусной компании, от составителей книги гимнов, от типографии. Как это могло быть? Дети Света были паствой щедрой, радостно отстегивали двадцать процентов, а не скупую десятину, как баптисты. Двадцать процентов – такая была идея у Дуна с самого начала, и сундуки должны были быть полны.

Князю Света являлись видения, но не их детальная проработка, и Пэтч подумал, не вложил ли Князь слишком много ресурсов в запуск дирижабля. Привязанный к крыше воздушный гелиевый шар в виде ангела, излучающий стробированный свет из глаз, должен был быть виден, как гордо провозглашал Князь, «из семи штатов, если не из восьми. Маяк, указующий жаждущим душам путь к нашей церкви». А может быть, преподобный слишком неосмотрительно приобрел для церкви такое больше здание. Да, конечно, холм, где расположился «Маяк», доминировал над Гатлинбургом, и плоская крыша идеально подходила для массового Вознесения, как и внутренняя стальная лестница, ведущая на крышу из святилища. Толстые непробиваемые стены здания и стальные двери также могли бы послужить пастве еще долго после Вознесения, в годы Скорбей, если кто-то из Детей Света останется, когда первая волна уйдет на небо. Но… крыша текла, стенам не хватало гидроизоляции, проводка вся алюминиевая, потолок с асбестом, а всего хуже – отопление и кондиционер для огромного бетонного сарая должны были сжирать все средства.

Пэтч еще крепче зажмурился, не замечая лужиц пота, скапливающихся в складках кожи, пока он стоял на коленях, потому что – у него тени сомнения не было – в списке св. Петра на Вознесение он должен был стоять сразу вслед за Князем.

– Так и было! – объясняла Джинджер горстке верных, неровным кругом стоящих около Пэтча, разинув рты от изумления. – Вознесся! Прямо у меня на глазах. Я тут же прибежала и рассказала дьякону Пэтчу. Нет-нет, с ним ничего – его просто потрясли вести. Мне кажется, он сейчас молится…

Не слыша разговора у себя над головой, Пэтч почувствовал стекающую по лопатке струйку пота; она слилась с такой же, образовав на пояснице виртуальный Нил. Попытался заговорить – но голос ему изменил. «Соберись, ты! – шепнул ему тихий, но очень разумный голос из какого-то дальнего угла черепа. – Этим людям надо сказать, что делать, или они впадут в панику».

– Точно как в «Титанике», – говорила тем временем Джинджер хористкам, снующим в платьях Вознесения, подобно перепуганным мышам. – Помните? Когда пассажиры первого класса надели спасательные жилеты и пошли к шлюпкам? Но если все будут сохранять спокойствие, все будет хорошо. Теперь построимся и по порядку – к лестнице на крышу. Бетси, запусти оповещение по телефону, сообщи всем, кто еще не пришел к «Маяку», что Вознесение началось.

Вознесение! От грома этого слова мозги у Пэтча поплыли лужей. Он остался стоять на коленях, с отвисшей челюстью, таращась на пол невидящими глазами. Полуобернулся на звук хлопнувшей двери, замотал головой, чтобы собраться с мыслями. Испустил резкий и – да, презрительный – вздох. Он всегда полагал, что, когда начнется Вознесение, именно он поведет Достойных на Небеса. В конце концов, именно он цитировал строки Писания в присутствии Князя. Он, Пэтч, был предан, предан замыслу Господа, он вел жизнь аскета, он проповедовал Слово куда раньше, чем забрел в этот город Шикльтон Дун.

– Зачем же ты первым взял Дуна, о Господь? – вопросил он, возводя открытые глаза горе.

– Затем, – ответила Джинджер откуда-то у него из-за плеча, – что преподобный Дун был Князем Света, новым Мессией, Тем, кто Избран.

Пэтч костяшками пальцев потер взмокшие виски, пульсирующие тревогой и осознанием. Да, он, аки Фома, усомнился. Что, если Господь оставил меня здесь ради неверия моего? Одного, пред лицом Антихриста и Времен Скорбей?

Нет. Не может этого быть. Пэтч снова обдумал все с начала и до конца. Пусть пути Господни неисповедимы, но ведут они к цели. Итак, какова же Его цель, когда Он оставляет меня распростертого на полу, а Дуна возносит к Небесам? Разве не я основал эту церковь? Разве не я бродил по улицам, проповедуя грешникам Гатлинбурга, приезжим и местным, предупреждая их о пришествии Скорбей, об адском огне, о необходимости спасения. И не моя была вина, что их больше привлекали дикие медведи, соленые ириски, откровенные футболки и торговые ряды. Не моя вина, что меня презирали местные церкви за ревность к Господу, что полицейские лакеи Торговой Палаты предупреждали меня, чтобы «сбавил тон».

А потом однажды я встречаю Дуна возле Музея Библии Живой; он ищет, по его словам, «благотворительное предприятие». Я его просвещаю Даниилом и Иезекиилем, рассказываю ему пророчества Откровения, говорю о душах, жаждущих спасения, мириадах туристов, прибывающих каждый год в наш маленький городок, швыряющих деньги на непристойные пустяки. Я говорю ему о моей церкви воинствующей. Он предлагает мне помощь, и я беру его к себе.

Беру к себе? Как бы не так, это он берет все себе, меня понизив до дьякона. Меня, постигшего призвание священнослужителя Божия.

Джинджер потянула его за локоть, Пэтч отстранился, погруженный в свои попытки проникнуть разумом Божественный Замысел. Он покачивался, закрыв глаза ладонями.

Почему Дун? Надо отдать ему должное, словом он владел. Мастер проповеди и обращения. Он излучал некую ауру, хотя больше напоминал не пророка древности, а павлина. При плюгавой фигуре и простой роже у него был загар цвета старой бронзы, а зубы у него были не то что у меня – белые, как крылья ангелов. Длинные и густые черные волосы, как у Иисуса, хотя не светлые, как у Господа, а черные. Да, Дун мог своими речами из гадюки сделать комнатную собачку. За ним шли, как за Гаммельнским Крысоловом, каждое его слово ловили.

Слово? Как бы не так! Если Дун читал Книгу Книг каждую свободную минуту, как утверждал, как он тогда мог так уродовать Писание? Да только в прошлое воскресенье пожилой чете, запутавшейся в родословных Ветхого Завета, он говорил, что Каина и Авеля воспитала дикая волчица! И что, обращенные возмущенно ахнули? Да нет. Покивали довольно, как мирные сонные овцы.

Презрение, которое уже несколько недель кипящей кислотой разъедало душу Пэтча, захлестнуло мозг. Дун стал главным, а меня понизили до его помощника. Почему же Дун, а не я, о Господи?

Кто-то похлопал его по плечу:

– Эй, дьякон Пэтч, мы уже идем наверх.

Он закрыл слух для слов Джинджер, думая только одно: «Почему? Почему? Почему?»

Под нестройный звон кожаных подошв по металлу Дети Света поднимались по стальной лестнице на крышу, где Джинджер уже звонила в Гонг Вознесения с непонятными китайскими символами, подвешенный на шелковых шнурах в шестифутовой тиковой раме. Гонг был привезен из Святой Земли, как объяснил Князь, наследие от рыцаря-крестоносца, и никогда до сих пор не звонил. А сейчас он призывал верных на Крышу Вознесения.

Пэтч истолковал этот шум как звон небесных колоколов, предисловие к посланию Господа. Господа! – говорящего хотя бы в ухо Пэтчу, объясняющего свою Божественную логику: «Это Я послал Дуна в Гатлинбург, потому что тебе нужна была помощь, Крили Пэтч. Дун был тебе полезен? Он умножил твои ряды, собрал деньги, чтобы приобрести старый арсенал, и запустил дирижабль, привлекая неверующих. Он писал заявления для печати, организовал хор, доводил паству до транса во время своих пусть не слишком точных, но уж точно одухотворенных проповедей. Я вознес Дуна в обещание и в остережение многим. Им говорю Я: близко Конец Времен. Ищите спасения. Идите за новым Моим пророком, Крили Пэтчем, и вы тоже будете вознесены в Царствие Небесное».

И спросил Бог:

– Будешь ли ты посланцем Моим? Возьмешься ли управлять церковью нашей? Подготовишь ли Детей Моих к Великому Вознесению?

– Да! – ответил Пэтч, вскакивая на ноги. – Да, Господи, буду!

Приведенный в действие божественным наставлением, Крили Пэтч воздел руки и повернулся, чтобы сообщить Детям Света весть радости.

В зале было пусто.