Текст книги "Скандальная мумия"

Автор книги: Корсон Хиршфельд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 28 страниц)

64

Под восковой желтой луной в темно-синем небе, быстро чернеющем, Бобо Джессап наконец-то освобождал Холли Мак-Алистер от кружевных трусиков. Надеясь на уединение, Бобо припарковал свой «файрберд» на пустой стоянке между Музеем Библии Живой и Храмом Света. Процесс соблазнения оказался тяжелым: полчаса держания за ручку и ласковых речей, пять чуть сдобренных «Джеком Дэниелсом» банок диет-колы, обещания вечной любви, потом еще полчаса безрезультатных обжиманий и ключевой момент – клятва Бобо принять Иисуса Христа как своего персонального спасителя.

Гвоздь обивки впился в коленную чашечку Бобо, вставленную между наполовину разведенных ног Холли. Перенести вес Бобо не мог, потому что левая коленка весьма опасно упиралась в самый край сиденья. Снова свело выгнутую спину.

– Знал бы я, что так далеко зайдет, – сказал он про себя, – спер бы матушкин минивэн.

За несколько секунд до того он открыл дверцу, чтобы вытянуть ноги – из-за требования выкрутить невыключаемую лампочку из плафона. Спущенные джинсы зацепили ручку двери, заставив еще раз всуе помянуть имя Господа и еще повозиться. То, что Холли отключилась, дела не облегчало. И как будто этого было мало, Бобо самого покачивало от выпитого, и он гадал, удастся ли его снова поднять, когда – и если – он поставит Холли в нужную позу.

Он сообразил, что для освобождения Холли от трусиков надо будет либо разрезать их, либо попятиться из машины. Не имея при себе ножа, Бобо подался назад от своей возлюбленной и поставил ноги в туристских ботинках на асфальт.

– О'кей, вот теперь пойдет.

Он снова засунулся в машину и – без всякого труда – стащил трусики, через туфли «Док Мартенс». Потрогал себя – угу, все готово – развел Холли ноги, и…

От звука сирен и визга тормозов в каких-нибудь футах пятидесяти у Бобо голова впечаталась в крышу – бум! Прожектор выхватил из темноты его обнаженный зад, отбросил пугающие тени внутрь машины, и усиленный динамиком голос приказал:

– Выходите из машины. Руки на голову! Быстро!

В голове мутилось от удара об крышу, не говоря уже о пяти порциях виски с диет-колой. Бобо вылез, спотыкаясь, а в голове вертелись мысли: копы. А Холли только пятнадцать. Беги!

Старт был блестящий, но спущенные мешковатые джинсы и трусы ограничили бегство Бобо всего полутора шагами. Он плюхнулся наземь со всего размаха. Пытаясь подняться на ослабевших руках, он глянул на большое здание справа, увидел, как из полуоткрытых дверей хлещет вода. Пожарный гидрант, что ли? Или что?

Но замутненный ум ничего не успел сообразить, как стена лопнула.

Последней мыслью Бобо до того, как он очнулся на больничной койке, была та, что Бог наказывает его за поминание имени Его всуе, как и предупреждала Холли: распахнутся врата ада и поглотят его.

Нос Ноева Ковчега сорвал металлические двери с петель и прихватил еще приличный кусок задней стены музея. Судно выплыло на парковку в каскаде струй, плоских камней и скрученного металла. Кит выплыл следом, как и шестьдесят семь крестоносцев вперемешку с остатками двадцати одного экспоната музея Библии Живой.

Вода перевернула набок какой-то красный «файрберд», полицейскую машину подхватило и закружило, как пустую пивную банку в ливневом стоке. Потоп растекся по стоянке, скоро его должно было вынести на главную дорогу Гатлинбурга, губя вечер для четырехсот шестидесяти пяти до того трезвых и сухих туристов.

Ковчег завалился набок и поехал по мостовой с металлическим скрежетом раздирающих асфальт гвоздей. Корпус раскололся, разбитое судно остановилось. Резко подъехали еще полдюжины полицейских машин со стороны фасада музея, их фары осветили павших Детей Света. Мокрые балахоны облегали тела, лежащие с раскинутыми руками и ногами – будто стая капустниц, сбитая на землю летним шквалом.

Зверинец Ноя вышел из Ковчега парами – точнее, выпрыгнул, выполз и вылетел из обломков стадами, стаями, поодиночке, шипя, рыча и завывая. Дикий енот-какомицли прыгнул на распростертого водителя гонок с выбиванием, а с него – на голову женщине-полицейскому. Она вскрикнула, когда маленькие лапки сорвали у нее с головы фуражку, и зверек исчез в темноте с трофеем. Ее напарник выхватил пистолет, но стрелять не стал, а бросился под машину, увидев шестисотфунтового льва в прыжке. Лев Ноева Ковчега – на самом деле большой датский дог с приклеенной гривой – остановился и встряхнулся, как мокрая собака.

Грива отлетела и хлопнулась огромным клоком мокрого мха – или как бескостное тело – прямо на лицо Ящика. Второй раз за этот вечер Ящик взвыл, как потерявшийся младенец, рефлекторным движением скинул с груди мокрую массу и потерял сознание.

Две гиены завыли хором и побежали рысью вверх, в глушь национального парка «Грейт-Смоки маунтинз»; передвигающийся медленнее муравьед от них немного отстал. Силач – давным-давно одомашненный медведь Ноева Ковчега, напротив, побежал в другую сторону, на запах барбекю из «Пиг Ал пит-стоп», в полуквартале отсюда. Две аутоэротичные бесхвостые макаки, очевидно, возбужденные общей суматохой, залезли на высокий фонарный столб и занялись тем, что было для них естественно.

Оглушенный Голиаф Джонс на четвереньках, в задравшемся до подмышек балахоне, неэффективно отмахивался от чего-то, блеющего сзади, ухватившего его похотливыми копытами и явно проявляющего интерес к его задней части.

Персик, лежащий поперек неподвижного тела Ящика и пластикового верблюда, за которого держалась вся группа во время наводнения, бормотал:

– Барабанную палку я добыл, но ее у меня отобрали… ой, вырвет меня сейчас.

Младший стонал, но в себя не приходил.

Одной рукой держа Риту Рей за плечо, а другой зажимая ей рот, чтобы заглушить ругательства, Орландо похромал прочь от стоянки.

– Тсссс! – снова повторил он. – Повсюду policia. He забывай, в Кентукки нас все еще ищут.

Рита Рей хромала в одной туфле.

– А, гадство… мои любимые туфли. Должна быть здесь где-то вторая… – Она отбросила мокрую прядь с глаз с потекшей тушью, снова выругалась и сказала: – Это все он виноват, пердун несчастный… но у меня от него кусок, здесь, в сумочке… и этого хватит для этой чертовой страховки. ДНК, Орландо, ДНК!

65

Кит попал в пробитую Ковчегом брешь в задней стене музея, оставив кусок хвоста, и выплыл за ковчегом на парковку. Шики и Джимми упали из дыхала в брюхо, крутясь, как завтрак кита во время тайфуна. Левиафан два раза повернулся вокруг своей оси и со скрежетом остановился, встав на ровный киль. Как предохранительная решетка трамвая, открытая пасть захватила трех Джонсов и одного футболиста из Университета Теннесси. Левиафан стал на восемь футов короче, и на куполообразной голове появились зазубрины, но дверь в брюхе держалась крепко. Сквозь брешь в хвосте лился бледно-оранжевый свет, освещая интерьер.

Шики раскрыл рубашку:

– Детка, ты как? – спросил он дрожащего Гудини.

Гудини заскулил и сумел пискливо гавкнуть.

Шики снял покосившийся парик и положил его рядом со Шляпой, слетевшей во время исхода из музея. Он повернулся к растянувшемуся на полу Джимми:

– А ты как, друг?

– Хорошая была встряска… где мы?

– На Небе, в Аду – или в Гатлинбурге, штат Теннесси. Суда по завыванию сирен, я бы сказал, что либо в Аду, либо на парковке возле музея.

Джимми встал на ноги и двинулся, пошатываясь, к двери в брюхо.

– Постой, постой! – сказал Шики. – Давай сначала разведаем, а потом уже будем в эту кашу лезть. – Он встряхнул винтовую лестницу. – Наверху оторвалась. Подержи-ка…

Джимми держал, пока Шики качался наверху.

– Ой-ой, – сказал Шики, высунувшись издыхала. Желтушная луна в измазанном сажей небе омывала пейзаж

болезненно-желтым светом, тускнеющим и становящимся восковым, когда лохматые облака пробегали по ее лицу. Две натриевые лампы на концах стоянки заливали асфальт отраженными конусами оранжевого по-марсиански света, а люди, машины и обломки вспыхивали красным, белым и синим от вертящихся мигалок. Высоко в небе бесстрастно подмигивал ангел-дирижабль, вспыхивая как сверхновая, когда вплывал в луч прожектора с арсенала.

– Там просто зона боев, – сообщил Шики. – Копы, «скорая», пожарные едут. «Светляки» валяются на мостовой комками жеваной бумаги. Хорошая новость – то, что они почти все шевелятся.

– Джинджер видите? Она такая, красивая, и волосы светлые до плеч.

– Вижу пару крепких блондинок с волосами до пояса – наверное, из клана Джонсов. Пэтча не вижу. Вон там машина перевернулась, Ковчег на боку лежит… ой, а вон мой приятель-козел залез на того большого техасца. Не подкачай, козлик!

– Джинджер, Джинджер ищите!

– Извини, не вижу. Повсюду холст, дерево, всякий мусор как после урагана. И следа нет от Фенстера. – Шики потер пальцами виски. – Мам, ты уж прости.

– Кто такой Фенстер, о чем это вы?

– Погоди. – Шики чуть дальше высунул голову из дыхала. – Там кто-то из моих «светляков» идет с плакатом, как у водителей в аэропорту. Это… это та симпатюшка, Бетси. Ну, поверни плакат, а то мне не видно. Небось какая-нибудь моя цитата о конце света.

Мори нервно пританцовывал на смотровой площадке «Небесной иглы», когда толпа в белых балахонах и Шики Дун – ага, живой, значит, все в порядке – вошли в Музей Библии Живой. Ежась на вечерней прохладе, Мори подумал, что им там может быть нужно. Наверняка мумия, но выйдут они через главный вход или через заднюю дверь? И при таком шуме – где копы? Неужто в музее сигнализации нет? Мори надеялся, что нет. Совсем не надо, чтобы Дуна арестовали.

Он снова навел бинокль на заднюю дверь, когда знакомый тощий танцор танго в белом полотняном костюме и – да, жена Дуна, прелюбодейка, высадили дверь. Так вам, значит, тоже Дун нужен?

А потом эти негодники появились.

Пальцы застучали по перилам – сами по себе, как с неудовольствием отметил Мори. Опять эта проклятая дрожь.

Через несколько минут он перевел свой телескопический взгляд на парковку позади музея и на яркий «понтиак», низкая спортивная модель. С заднего сиденья выползал какой-то парнишка со спущенными штанами… Ой-ой. Что-то там такое затевалось… Мори увидел расставленные бедра, брошенные трусы. Мальчишка подался вперед, готовясь шпокнуть эту девицу. От воспоминаний о Розе, обманщице, у Мори сморщился нос, но горько-сладкие мысли тут же прервались – внимание отвлекло завывание сирен полицейской машины, влетевшей на стоянку. Еще машины, объехали музей, и… это вода брызжет из дверей?

С высоты трехсот с лишним футов он услышал оглушительный треск, увидел разворачивающуюся катастрофу, как показывают в телевизоре камерой с полицейского вертолета: задняя дверь вылетела, на волне из здания вынесло – корабль? – а за ним… это что? Большая рыба? Нет, кит без хвоста.

Завороженный Мори смотрел, как цунами перехлестнуло через «понтиак» и «шевроле» негодников, полицейская машина покатилась юзом через всю стоянку, как мяч гольфа после неумелого удара, а на месте схлынувшей волны остались десятки психов в белых балахонах, барахтающихся, как выброшенные на берег карпы. Водяная воронка понеслась вниз по улице, зашумела в пене по гатлинбургскому стрипу, как Потерянная Река в старом добром аттракционе на Кони-Айленд в Цинциннати.

Корабль раскололся по одному борту, оттуда вылетели птицы – некоторые из них вопили, как баньши. Пара больших собак с ослиными ушами и короткими задними ногами залаяли и побежали в лес. Лев – нет, на самом деле, понял Мори, большая собака – свиньи, мохнатые создания всех форм и размеров – одно из них, медведь, закосолапило в сторону города, – большая змея, обезьяны какие-то полезли на фонарь… а какого черта они там делают? Ух ты…

– Отличное шоу, – сказал про себя Мори. – Но где моя мишень?

Он переводил бинокль с карпа на карпа, никого из них не узнавая. Снова перевел взгляд на корабль, расколотый как лопнувший стручок. Какие-то мокрые твари, которых он не знал, продолжали оттуда лезть. Он посмотрел на большую рыбу – да, это кит, молодой Моби Дик, только черный и с оборванным хвостом. Челюсти кита подхватывали и жевали фигуры в балахонах, и… стоп. Мори навел бинокль на черноволосую голову, высунувшуюся из дыры на макушке кита, на белокурую фальшивую бороду, отклеившуюся наполовину от подбородка, открывающую…

– Шики Дун, так это ты? Ха-ха! Не такой красивый, как на портрете, но это точно ты.

Через тридцать секунд Мори увидел, как Дун и индеец-фейгеле, все еще в юбке и в сандалиях, вышли из пасти кита. Они переступили через откашливающихся «светляков», обнялись и расстались. Дун снова приклеил бороду, белокурый парик и теперь надел соломенную шляпу с круглой тульей.

– Итак, мой хитроумный друг, ты теперь гилгул [80]80
  Один из видов перевоплощения в Каббале.


[Закрыть] того самого фермера-амиша, которого я встретил у «Пончо Пирата»? Ну так вот, Молот занесен над тобой.

Он видел, как Дун наклонился осмотреть некоторых из лежащих, потом двинулся к арсеналу. Фейгеле помахал рукой молодой женщине, держащей плакат, хотя что на нем было написано, Мори не видел. После краткого, но оживленного разговора они двинулись туда же, куда и Дун.

Зная, куда направляется Дун, Мори похлопал ладонью по пистолету под пиджаком, проверил, что глушитель в боковом кармане, поправил галстук-бабочку и, слегка прикоснувшись к шляпе, произнес, обращаясь к арсеналу:

– Что ж, пора закончить наше дельце, мистер Дун?

Шики и Джимми открыли дверь в глотку кита и вышли наружу. На языке валялись несколько человек, потрясенные, побитые, все еще отплевывающиеся водой, но тяжелораненых не было. Шики подходил к распростертым «светлякам» и убеждался, что ничего серьезного. Джимми звал Джинджер.

Шики кивнул в сторону «Маяка»:

– Мне надо к себе в кабинет забежать.

Джимми пожал ему руку:

– Ничего себе покатались. Спасибо еще раз, что спасли меня от толпы.

– Шики Дун меня зовут, спасать души – моя работа. – Шики тихо засмеялся, но вроде как натужно. – Во всяком случае, было раньше. А кто я – никому ни слова, ладно?

– Можете быть спокойны, вашу тайну я сохраню.

Шики посмотрел Джимми в глаза долгим взглядом, что-то пробормотал насчет сохранения тайны, положил руки Джимми на плечи и притянул его к себе в долгом и крепком объятии. Потом разомкнул руки, отодвинул от себя Джимми и сказал:

– Я тебе кое-что должен рассказать, малыш.

Джимми склонил голову набок, слушая.

– Э-гм… – Шики скривился, ища слова. – Я насчет этого твоего загара. Я сам хожу в солярий – профессия требует, – но каждый раз, когда доктор мне вымораживает одно из этих проклятых красных пятен, он предупреждает, что в следующий раз я могу потерять кусок собственного лица, и даже очень большой. Так что делай то, что я говорю, а не то, что я делаю: пользуйся тональным кремом вместо солярия, ладно?

– Ага… ладно.

Шики опустил руки, слегка толкнул Джимми в плечо:

– Ладно, потом увидимся, о'кей?

И он повернулся и зашагал прочь.

* * *

Через двадцать шагов он поравнялся с группой из трех молодых людей, повисших, как раскисшие макароны, на пластиковом верблюде: толстячок, которого выворачивало наизнанку, едва приходящий в себя верзила и еще один, совсем в полном отрубе. Что-то на большом пальце у этого последнего, торчащем из размокшего кожаного рукава, привлекло внимание Шики. Он подошел ближе, присмотрелся – его сапфировое кольцо. Его, тут сомнений не было. То, которое он слизнул у курившего сигары мясника во время покера в Вегасе, то, которое украл у него Фенстер, опоив наркотиком для изнасилований. А на запястье этого засранца с мордой сутенера болтался «ролекс» Шики.

Шики освободил его от обоих этих предметов. Юнец зашевелился, застонал, пробормотал что-то насчет того, что опять облажался, и стал хлюпать носом.

Джимми видел, как Шики, снова в образе фермера-амиша, по дороге к «Маяку» остановился, помог какой-то «светлячке» встать на ноги, кому-то еще пожал руку, обменялся несколькими словами с кем-то еще лежащим. Проверил, как там те трое – безбожники.

– Джимми!

Он обернулся, сердце у него упало. Перед ним была Бетси, подруга Джинджер, с плакатом: «ДЖИММИ! ДЖИНДЖЕР В БЕДЕ!»

Джимми тут же оказался рядом с ней:

– Что случилось? Она не уто…

– Нет, Джинджер была в «Маяке» с тех пор, как преподобный Пэтч ее запер. Он ее приковал к водопроводной трубе и…

– Приковал?

– На ней ничего не было, она… совсем голая. И без сознания. А преподобный Пэтч нагнулся над ней, и…

– Сукин сын! Он ее…

Бетси покраснела:

– Надеюсь, нет. Я побежала со всех ног искать тебя. Когда я увидела, что здесь случилось – это же начало конца света, я знаю. Князь говорил, что произойдут ужасные вещи, и они, видишь, произошли. Эта странная гроза, что у нас была, и про Ближний Восток в новостях говорили, и – я вчера не смотрела, но ручаюсь, что была падающая звезда. Я молилась, чтобы ты сегодня был на смене и не погиб при конце света – то есть при начале конца, – и тогда я сделала этот плакат…

Джимми взял ее за локоть:

– Отведи меня туда. Быстрее.

Бетти повела Джимми в «Маяк», к комнате Джинджер, одной из шестнадцати в глубине здания. Дверь оказалась распахнутой. Бетти не стала смотреть, но Джимми заглянул и покачал головой:

– Пусто.

Бетти шагнула к двери и взглянула. Показала на пол, почти под кроватью:

– Не пусто, – сказала она. – Это одежда Джинджер. Вся, сложенная вместе.

– Сволочь, гад! Это ужас.

– Нет, – произнесла Бетси. – Это чудо. Восхвалим Господа, ибо Джинджер – вознесена!

66

– О счастливый день! – воскликнула Бетси. – Преподобный Пэтч говорил нам, что сегодня случится чудо!

– Ничего себе чудо!

– Как ты не понимаешь? Бог взял ее душу, но ее тело еще не ушло. Преподобный Пэтч испытал искушение сделать с ним плохое, но тут – Пуф! Я знаю, что она ушла, и преподобный Пэтч, быть может, тоже.

– Бетси! – Джимми схватил ее за полные руки, повернул лицом к себе. – Это Пэтч ее раздел. Он хотел… ну, понимаешь. Но потом услышал тебя и унес ее. Куда он мог ее отнести?

– Ты ошибаешься, но если только поглядев, убедишься, я покажу тебе. И ты увидишь.

– Куда, Бетси?

– Можем начать, я думаю, с его комнаты. Вот сюда.

* * *

Шики пошел прямо в свой – теперь Пэтча – кабинет на первом этаже рядом со святилищем. Он закрыл за собой дверь. Идеальный порядок был ему неприятен. Он сел в вертящееся кресло, щелкнул костяшками пальцев, помолился про себя, чтобы не оказалось, что Пэтч убрал все слишком тщательно, и выдвинул второй ящик стола. Он перевернул его – ага! Два конверта все еще были приклеены снаружи к задней стенке. Один он открыл, проверил, что там все те же пять штук.

Шики расстегнул рубашку, опустил подбородок и выдохнул теплый воздух на голову Гудини.

– Отлично все получилось, детка.

Закрепив оба пакета в объемном кармане комбинезона, он откинулся в кресле, положил ноги на стол и с ощутимым удовлетворением скинул на пол три аккуратных стопки пэтчевских бумаг.

Пощекотал Гудини сквозь ткань рубашки.

– Десять штук плюс то, что осталось от выкупа от казино, и кольцо Риты Рей. Хватит для нового начала.

Какой-то дьяволенок шепнул в ухо «Вегас», но Шики его стряхнул. Вегас навел на мысль об этом сукином сыне отравителе, который, каким бы засранцем ни был, все же не заслуживал, чтобы его превратили в мумию и разорвали на клочки.

Фенстер отступил из памяти, и всплыла Рита Рей, как сообщение, плавающее в окне игры «Волшебный шар-восьмерка». «Стерва» – говорило это сообщение. Когда Шики впервые увидел Риту Рей, она была ответом на все – ну, почти все – его мечты. Богатая нефтяная вдовушка, готовая выписать чек, вытащить его из долгов. Сюрприз! А на рыси горячая? О да, все способы знает. Первые месяцы были куда ближе к Раю, чем Шики вообще рассчитывал к нему подобраться. Это было до того, как начался неудержимый шопинг, она стала исчезать по уик-эндам, и везение Шики резко пошло вниз. А к концу она вообще начала разговоры о разводе – ой-ой!

А потом она продала Гудини. Перед тем как Шики уехал в Вегас, так небрежно бросила за ужином:

– На груминг? Да нет, я тут встретила одну приятную даму с севера. Она сказала, что он милашка и предложила мне пятьдесят баксов. Я, естественно, сказала: «Конечно!» Едва терпела это постоянно тявканье и лужи. Ты мне должен бы спасибо сказать.

Спасибо? Шики бродил по улицам, искал, но не нашел ни следа Гудини или загадочной туристки. Он давал объявления, но какой турист будет читать объявления о потерях и находках? В момент вдохновения он придумал это план ей отплатить – подменил кольцо, – ох, как она этот бриллиант любила! Все прошло без сучка и задоринки благодаря старому приятелю-ювелиру, хотя подмена никак не утешила от потери Гудини. Потом он умотал в Вегас, рассчитывая быстро вернуться.

Гудини заворочался на груди Шики, свернулся в шарик. Шики опустил подбородок и шепнул:

– Эта стерва продала тебя на щенячью ферму.

Снова мысли вернулись Тадеушу Трауту. Вдруг его озарило:

– Этот сукин сын нарочно меня подставил! Дал мне бесплатную поездку в Вегас, потому что хотел, чтобы я проигрался в дым! Не деньги ему были нужны… а что?

Да аренда же на арсенал! Расширить свой занюханный музей! Но тогда зачем насылать на меня Молота?

Затем, что я начал подниматься со «светляками», и у меня был шанс ему выплатить долг. Когда меня не стало бы, Пэтч быстро бы дело развалил, и Траут просто подобрал бы аренду задешево.

– Крили Пэтч, будь он проклят. Проклято будь мое невезение! – Он вздохнул. – Скучать я буду без своих «светляков». Хора, проповедей, чудес… – Шики шмыгнул носом.

– А теперь я еще и папа. Что скажешь, Гудини? Симпатичный мальчик, даже с этим фальшивым загаром и в юбке. Думает, что он – индеец, а я – великий вождь. У него бы сердце разбилось, узнай он…

Но этого не будет, потому что я сматываюсь. Прости, мама, простите, «светляки», прости, Джимми Перо. Потому что если Траут, или Молот, или Рита Рей до меня сейчас доберутся…

Где-то в здании послышались голоса:

– Я слышу, где он! Он на крыше!

Шики выглянул через дверь в открытый конец коридора, в святилище. Он увидел Джимми и Бетси – девушку из хора, что Пришла с плакатом. Они бежали вверх по металлической лестнице. Так, что бы там ни происходило, сказал он себе, а мне лучше слинять по-тихому.

Не замечая катастрофы, разразившейся внизу на парковке, Пэтч взялся за трос, которым дирижабль был привязан к крыше. Взгляд его упал на безжизненное белое тело Джинджер, лежащее у его ног. Одна нога ее неуклюже согнулась, лодыжка подвернулась под икру другой ноги. Руки упали вдоль тела.

– Да, Господь, – сказал Пэтч. – Второе Вознесение даже самых упрямых убедит раскаяться.

Он пригнулся, растопыренными пальцами распустил волосы Джинджер нимбом на гудроне крыши. Опустил руку к ее светлым лобковым волосам, потрепал. Веки у него затрепетали и закрылись.

И резко распахнулись от мощного повелительного вопля. Пэтч выпрямился, вытаращенными перепуганными глазами уставился на бегущие облака, подсвеченные луной. На второй хриплый крик он обернулся вправо, увидел трех стервятников, переминающихся с ноги на ногу на краю крыши, черные силуэты на фоне оранжевого сияния ночного неба. Зловещее, едва слышное чириканье зародилось где-то в глубине их тел, и сперва один, потом другой защелкали клювом с таким звуком, будто хрустели кости. Тот, что был в середине, поднял клобуком крылья, встряхнул черными перьями, похожий на скользящую допотопную рептилию, и издал вопль.

Пэтч побежал к ним, размахивая руками:

– Демоны! Изыдите!

Все три птицы подняли крылья и зашипели. Самый большой гриф, посередине, конвульсивно дернул вбоклысой головой, открыл клюв, дернулся к Пэтчу и отрыгнул ком зеленой зловонной жижи ему на левую щеку.

Пэтч с визгом отпрянул, упал на колени, не замечая вязкой вонючей слюны, стекающей по лицу и шее, склонился головой почти до гудрона.

– Преследует меня злой дух, ибо я согрешил. Прости меня, Отче! Искушение Иезавели…

Он так бормотал с полминуты, потом поднял голову и энергично кивнул:

– Но Ты бесконечно милостив. Да… сохрани ее для меня, когда я поведу восхождение Достойных.

Пэтч повернулся к стервятникам спиной, подошел, шатаясь, к Джинджер и склонился над инструментами, оставленными ремонтниками дирижабля. С утра ремонтники подтянули дирижабль на тридцать футов ближе к крыше, собираясь заменить отказавший мигающий глаз. Толстая многожильная проволока привязывала ангела к барабану лебедки, стоящей на крыше, а от лебедки – к массивной скобе, закрепленной в одном из стропил арсенала. Электрический провод, питающий стробы, переплетался с этой привязью. Рядом с тросом и проводом шла проволочная лестница, свободная часть ее валялась рядом с лебедкой.

Пэтч поднял ножовку, приложил зазубренное полотно к тросу и начал пилить в шести дюймах над лебедкой. Его риза, уже измазанная последним ужином грифа, скоро пропиталась потом и металлической пылью. Через пять минут он потрогал глубокий порез в плетенном тросе, отдернул палец и сунул его в рот.

– Горячо, как адское пламя, – сказал он, фыркнув.

Джинджер зашевелилась, пытаясь подняться, застонала и упала на спину.

Пэтч улыбнулся ей благожелательно.

– Уже недолго, милая. Второе в этом мире Вознесение. Кто мог подумать, что простая девушка вроде тебя будет творить историю?

Будто выплывая из горячечного сна, Джинджер зашевелила губами. И эти губы произнесли слова:

– Будь звездой, детка.

– Скоро. Но сперва давай поставим тебя на лестницу. – Пэтч сгреб ее в охапку и слегка поцеловал в лоб. – Попрощайся с этой грешной землей, дитя мое.

Шики стоял в дверях и смотрел. Бетси и Джимми открыли потолочное окно и исчезли на крыше. Он поднял руку им вслед:

– Увидимся, сынок.

Он последний раз оглядел кабинет и вышел в коридор в последний раз. И чуть не столкнулся с ветхим стариком в шляпе, одетым в нежного цвета клетчатый спортивный пиджак, темно-синие брюки и сверкающие лакированные туфли – тот маленький еврей из «Пончо», который заплатил за его завтрак.

– Могу чем-нибудь быть полезен? – спросил Шики со своим амишевским акцентом.

– Конечно, можете. Для начала уберите этот ваш липовый акцент, мистер Шики Дун.

Шики отступил на шаг:

– Извиняйт, меня называйт Шварц. – Он тронул парик, пробежал рукой по бороде – все на месте. – Я думайт, ви ошибайс…

– А я думайт, что нет. Вы – тот самый гонеф [81]81
  вор (идиш)


[Закрыть], что обманул своего партнера, Тадеуша Траута, тот, который украл кольцо у своей жены. Вас зовут Шикльтон Дун. Так бросим делать вид, ладно? На случай, если вам интересно: меня называют Молотом.

Шики не успел слова сказать, как коротышка вытащил из-под пиджака пистолет с глушителем и выстрелил в него. Четыре раза.