Текст книги "Одной ночи достаточно (ЛП)"

Автор книги: Корнелл Вулрич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

– Куда я положила помаду? Еще когда был Манолито, – говорила она сама себе.

Я поспешно снял рубашку, оторвав несколько пуговиц.

Сыщики стучали где-то поблизости, может, в соседнюю дверь, а может, этажом ниже.

Она подошла ко мне, приказала:

– Снимите майку!

Я снял.

– Теперь ложитесь лицом к стене… так. Поближе к стене. И что бы ни случилось, не поворачивайтесь. Положите руку на голову, чтобы они не могли видеть вас сбоку… Подождите! Мы спрячем ваш пиджак под одеяло. Они могут узнать его.

Я почувствовал, что женщина засовывает под меня одежду. Потом кубинка села на край койки рядом с моей голой спиной. И без всякого предупреждения принялась постукивать по спине чем-то холодным и скользким.

Я вздрогнул, не в силах сдержаться.

– Лежите спокойно, – прошипела кубинка. – Времени мало!

Она продолжала быстро стучать по моей спине. Я повернул голову и увидел, что кубинка наносит мне красные точки тюбиком губной помады.

Полицейские уже были в соседней комнате. Мы слышали, как они ходят за стеной. Конечно же, сыщики будут тщательно обыскивать каждую лачугу.

Женщина укрыла меня одеялом почти до головы.

– Теперь лежите тихо. Не тритесь об одеяло. И не поворачивайте голову.

Кубинка понесла свечу в другую часть комнаты. Услышал, что она взяла бутылку, и немного спустя по комнате распространился сильный запах дезинфекции. Она двигалась к постели. Я скосил глаза и увидел, что женщина уронила несколько капель на пол и на одеяло.

Полицейские подошли к нашей двери. Принялись стучать и толкать ее. Прокричали что-то по-испански.

Женщина положила руку мне на спину и сказала:

– Будем ждать. Теперь мы либо выплывем, либо потонем.

Я следил за ней краем глаза. Кубинка взяла шаль и покрыла ею голову. Потом завела конец шали со спины и прикрыла рот. Повернулась и посмотрела на меня. Трансформация была поразительной. Завернутая в черное, женщина из трущоб стала воплощением грусти. Это была вдова в траурном одеянии. Изменилась и походка! Медленная, смиренная. Кубинка извлекла откуда-то четки и принялась быстро и настоятельно бормотать что-то. Слегка наклонила вперед голову.

Я окончательно повернулся к стене, и все, что происходило дальше, воспринималось только на слух.

Кубинка вытащила защелку. Дверь заскрипела, и послышались хрюкающие голоса нескольких мужчин. Очевидно, они задавали вопросы.

Кубинка произнесла «ш-ш-ш» с упреком.

Но этого было недостаточно, чтобы удержать полицейских. Я бы очень удивился, если бы они не вошли.

Послышался шум шагов по комнате. Потом они заметили меня. Последовал короткий вопрос, который я понял без труда.

– Quien es eso? (Кто это?)

Женщина со вздохом пробормотала ответ. Я услышал среди других слов «Mi hombre», повторенное пару раз.

«Мой муж». Я был ее мужем.

Женщина замолчала. Наступила пауза, но напряжение не спадало.

Я чувствовал взгляды пяти или шести мужчин, которые пытались разглядеть меня сквозь одеяло. Естественно, ощущение не из приятных. Я лежал тихо, без движений, как кубинка сказала. Но как трудно оставаться неподвижным и не шевелить мускулами. Неприятный запах влажной штукатурки щекотал в моем носу. Я боялся, что вот-вот начну чихать и привлеку внимание полицейских. К счастью, этого не произошло.

Я осторожно открыл глаз под защитой руки и посмотрел на стену. Она была освещена. Очевидно, приблизилась свеча. Я понял, что полицейские хотели посмотреть на меня вблизи.

Женщина жаловалась меланхоличным голосом, противясь этому вмешательству, но они ее не слушали.

Я знал, что вскоре произойдет. И действительно, произошло. Тень вырисовалась на стене, значит, человек приблизился. Тень стала больше. Я почувствовал, что человек осматривает меня, и это вызвало беспокойство. Я не осмелился даже приплюснуть приоткрытый глаз.

Тень свернулась калачиком. Я понял, человек наклонился, чтобы посмотреть на меня поближе. Ощутил его дыхание на своей шее, полоске тела, оставшейся открытой.

Если бы женщина дала мне нож до того, как впустить сыщиков, можно было попробовать прыгнуть на этого человека, развернуть его и, прикрываясь, как щитом, потребовать, чтобы они открыли мне дверь в коридор. Нет, это была бы ошибка. Я понимал, что не ушел бы далеко, а только до низа лестницы, где и ждали меня у входа в дом.

У меня появился соблазн повернуться… и всему конец. Но этого не сделал.

Я видел, как поднялась на стене большая тень от руки. На мгновение она задержалась и опустилась. Почувствовал, что тянут одеяло. Свежий воздух соприкоснулся с моей спиной.

Раздался внезапный возглас, исторгнутый не из одной, а из четырех или пяти глоток. Стена очистилась, тень исчезла. Человек, должно быть, резко отпрянул назад.

Кто-то задал вопрос приглушенным тоном.

Я услышал, как кубинка произнесла единственное слово. Она произнесла его медленно, почти нараспев. Какое прекрасное это было слово! Много таких слов есть у них в языке, но это было очень мелодичным.

– Viruela, – сказала она и коротко всхлипнула.

Кто-то хрипло вскрикнул. Потом тяжело затопали, отчего даже кровать задрожала. Полицейские старались как можно быстрее добраться до выхода из комнаты. Поток воздуха выгнул пламя свечи, поколебав полумрак в помещении.

Дверь с шумом захлопнулась. Мы опять остались вдвоем.

С минуту я не двигался.

Полицейские продолжали свой бег вниз по лестнице. Их охватила паника. Казалось, весь квартал вибрирует и дрожит от их топота.

Я услышал, как шум выплеснулся на улочку, и понял, что сыщики наконец-то ушли.

Кубинка пока не произнесла ни слова. Я медленно повернулся и посмотрел на нее. Пламя свечи успокоилось. Женщина стояла у двери и, наклонив голову, слушала. Я видел, как она «показала нос», смеясь над теми, кто удрал. Потом, проговорила что-то сквозь зубы.

Я полностью развернулся и сел.

– Отличная работа, – обронил.

Кубинка посмотрела на меня. Подмигнула большим черным глазом.

– Неплохо! – призналась и она.

Женщина вернула на место шаль и снова стала прежней. Странно, как одна деталь одежды может все изменить. Тихо посмеиваясь, она освободилась от четок. Отодвинулась от двери, и я увидел маленькую желтую бумажку, которая свисала с ручки. Бумажка еще покачивалась. На ней большими черными буквами было написано мелодичное слово «viruela», которое я услышал недавно.

– Что это означает? – спросил я.

– Оспа, – ответила она, не моргнув глазом. И постучала ногтем по этикетке. – А надпись – предупреждение держаться подальше от этой комнаты. В общем, своеобразный карантин. Бумажка должна висеть с наружной стороны двери, а не с внутренней, но они были слишком возбуждены, чтобы обратить внимание на такую деталь. Я так и думала, что они вас не тронут и не будут переворачивать. На это у них не хватило бы смелости!

– Какая находчивая! – удивился я и сел на край кровати. Принялся натягивать рубашку, не обращая внимания на красные пятнышки. – Но откуда здесь дезинфицирующая жидкость?

Женщина пожала плечами.

– Осталась. Люди из здравоохранения забыли унести, когда последний раз приходили сюда. Видите ли, на этой кровати действительно умер от оспы человек. Пару недель тому назад.

Я резко вскочил, будто меня кто-то толкнул снизу, и продолжил одеваться стоя.

Кубинка усмехнулась, видя, что пытаюсь отряхнуть с себя пыль и невидимую инфекцию.

– Успокойтесь, – заметила она. – Люди из здравоохранения продезинфицировали и окурили здесь все, прежде чем уйти. Я сама тут спала и чувствую себя прекрасно. Во всяком случае, трюк удался, а это главное.

– И все же, – выдохнул я, – хорошо, что стало известно об этом после того, как дело сделано.

Женщина подошла к шкафу, открыла ящичек и достала сигару, которую положила туда перед тем как впустить полицейских. Должно быть, сигара погасла не сразу, потому что ящичек был полон дыма.

Кубинка сбросила пепел, постучав сигарой по мебели, потом извлекла спичку, чиркнула ею и зажгла окурок, испустив вздох облегчения. Она опять стала женщиной из трущоб. Прислонилась к шкафу спиной и оперлась локтями.

– Вы что, курите только сигары? – полюбопытствовал. – Почему не сигареты?

Она скривила губы.

– Сигареты – для детей. Их курила, когда мне было девять лет.

– Черт возьми! – тихо ругнулся я.

– Но я не вдыхала, – уточнила женщина.

Воспринял ее объяснение как намек на хорошее. Однако хорошего у нее было мало.

– Я работала как «сигарайа» в Тампе, – добавила кубинка. – Именно там привыкла к сигарам. Можно сказать, что из десяти сигар, которые я делала, выкуривала одну.

Я стал завязывать галстук, продолжая смотреть на свою спасительницу. Хотелось понять ее.

– Почему вы столько сделали для меня? – допытывался.

Кубинка слегка пожала плечами.

– По разным причинам. Как уже вам говорила, я ненавижу полицейских и всегда принимаю противоположную им сторону, не пытаясь узнать, почему полиция за кем-то охотится. – Она понаблюдала за полетом дыма. – А может быть, дело в цветах, которые я ношу на могилу.

– Что вы хотите этим сказать?

– Это трудно объяснить. Мне кажется, сделать что-то для человека – это лучшее, что можно сделать в мире. Видите ли, я так же, как и вы, знаю, что значит потерять человека, который любит тебя. Со мной такое же случилось две недели назад в этой комнате.

Я показал пальцем на кровать, где недавно лежал.

– Он умер здесь?

– Да. Его звали Манолито. Нас депортировали из Майами за уголовное преступление. Довольно грязная история. Полиция искала нас. Искала именно его. Несколько месяцев сыщики не давали нам покоя. Наконец они выследили Манолито и посадили за решетку. Но когда поняли, что он сильно болен, вышвырнули, как собаку. Поэтому, он притащился сюда, ко мне, и умер в этой лачуге.

Ее большие черные глаза говорили сильнее слов. Но остальные черты лица оставались неподвижны и не выражали никаких чувств.

Я не знал, что сказать. Повернулся к ней спиной, заправляя рубашку в брюки.

– Как вас звать? – спросил, снова поворачиваясь к женщине лицом.

– Мое настоящее имя? Я забыла его. Имела, по крайней мере, с дюжину имен. В каждом месте, где бывала. Будет лучше, если скажу вам, как меня называют здесь. Я Мэдиа Ноче, потому что допоздна брожу по улице… с тех пор, как он ушел.

– Мэдиа… Мне трудно произносить это имя.

– Оно означает Полночь. Говорите его по-английски.

– Хорошо!.. Значит, Полночь. – Я подошел к кубинке, положил руку на ее плечо и с волнением сжал его. – Послушайте, Полночь, не знаю, что сказать вам, как… поблагодарить.

– Цветы на могилу, – тихо ответила она.

Я закончил одеваться и обратился к ней:

– Думаю, будет лучше, если я уйду. Теперь путь свободен.

– Будет лучше, если вы никуда не двинетесь. Вы дойдете до угла, они узнают вас и схватят. Почему хотите разрушить то, что я сделала?

– Я не могу оставаться здесь всю ночь.

– Есть такое место в городе, куда вы могли бы пойти?

– Нет. Никто…

– Тогда зачем уходить отсюда? – Она протянула руку ладонью вверх, словно проверяя, идет ли дождь. – На кону ваша жизнь, чико. Идите, если хотите, это ваше дело. Но тогда позвольте спросить, почему убегали от полиции? Можно бы поберечь переживания на будущее.

Замечание было справедливым. Почему убегал? Я прикурил сигарету от свечи и нерешительно присел на кровать.

Некоторое время мы молчали. Я – с сигаретой, она – со своей сигарой. Два лица в полумраке комнаты. Два задумчивых существа. И у каждого свои проблемы. Она думала о «нем», наверное. Я думал о «ней».

Как на похоронном бдении.

Первой нарушила молчание кубинка:

– Как думаете уйти из города, даже если вам удастся выбраться отсюда?

– Не знаю. Должен же быть какой-то способ…

– Если укроетесь на острове, чего достигнете? Вы навсегда останетесь пленником вод.

Я уныло согласился.

– А если попытаетесь переплыть, то таможня и портовая полиция предупреждены. Это точно. За портом они следят особо.

Я бросил окурок.

– Мне кажется, что должен остаться в Гаване.

– И мне так кажется. Но выходить отсюда вам нельзя, потому что в этом случае вы сможете пробыть на свободе не более нескольких минут.

Опять наступило молчание. На этот раз его прервал я:

– Да, у меня нет никакого резона оставаться в Гаване, потому что не могу доказать свою невиновность. – Поднял голову. – Если бы такая возможность была, я не стал бы убегать от полиции за преступление, которого не совершал. Но однажды начатое бегство трудно остановить. Я останусь здесь, пока все не выясню!

– Нет закона, запрещающего вам делать это, – прокомментировала кубинка.

Я поднес пальцы к глазам и начал их рассматривать, будто они меня очень интересовали.

Полночь изменила позицию у шкафа.

– Не хотите рассказать, как все произошло? – предложила она. – Все равно пока нам делать нечего.

И тогда я рассказал ей всю мою историю.

5

Я работал у «Него» уже неделю, когда увидел Еву в первый раз. Семь дней я не знал о ее существовании.

Стоит особо отметить, как я нашел это место. В уличной канаве, можно сказать. Кто имеет склонность к мистике, увидел бы в этом символический смысл. Я не очень-то в это верю, но, видимо, именно там я должен был найти занятие, которое искал.

Дело было в Майами. Меня зовут Скотт. Все, что имел тогда, сейчас – при мне. У меня была такая же одежда, потому что, когда тебя арестовывают, без нее не обойтись. Один комплект необходимой одежды – весь мой гардероб. Кроме того, у меня имелась скамеечка в парке. Конечно, скамеечка часть городской собственности, но пользуясь только ею каждую ночь, я приобрел особое право на нее. Это было мое достояние. Однажды пришлось прогнать оттуда другого типа и уговорить его поискать более подходящее местечко.

Вставал я тогда рано – с рассветом или даже чуть позже. В Майами рассвет прекрасен. В нежно-розовых и часто голубых красках, как лицо и глаза детей. Невозможно насладиться цветами рассвета. Умывался в фонтанчике в том же парке и причесывался половинкой расчески, которую ревниво хранил в кармане.

В то утро я вышел из парка и прогуливался в одиночестве, следуя за своей длинной тенью, по улице, окрашенной в розовое. Проходил мимо ночного ресторана, кажется, он назывался «Акации». Я редко обращаю внимание на рестораны. Майами – место отдыха и развлечений, оно изобилует ночными заведениями. Но этот был огромным и казался даже более сверкающим, чем другие. Поэтому его и заметил. Должно быть, ресторан закрылся недавно, приблизительно с час назад, потому что я чувствовал исходившие от него волны тепла, оставленного людьми за ночь. Между тротуаром и улицей тянулась полоска травы, и в этой канаве что-то лежало. Однако я не был в этом уверен, потому что мешала блестевшая на солнце роса. Прошел мимо, но потом решил проверить, повернул назад и пнул предмет ногой. Предмет перевернулся. Это оказался бумажник. Я наклонился и поднял.

Наверное, его потерял клиент ресторана, когда садился в автомобиль. А может, уронил кто-то другой и не нашел, потому что место здесь слабо освещено. Бумажник был из черной тюленевой шкуры с углами, отделанными золотом. На шелковой подкладке было отпечатано «Марк Кросс» – магазин, где приобретен бумажник. Внутри лежали деньги. Меня интересовали только они: сорок один доллар. Я продолжил прогулку.

В бумажнике еще находились документы, удостоверяющие личность владельца: водительские права, выписанные Эдварду Роману, сорока четырех лет, проживающему в Эрмоза Драйв, и визитные карточки. Вовсе не анонимный был бумажник!

Однако мои моральные принципы не вызывали восхищения у пустого желудка. Он требовал своего. Потому плотно позавтракал, на этот раз не занимаясь мытьем посуды и не разгружая грузовик. Когда успокоил голод, в бумажнике стало на полтора доллара меньше.

Потом заметил, что мои моральные принципы опять стали брать верх. Удивительно, как легко побеждает честность, когда желудок полон.

Пришлось расспросить трех человек, прежде чем узнал, где находится этот дом. Первый, к кому я обратился, был полицейский. Он никогда не слышал о таком названии и честно признался в этом. Второй человек имел о нем слабое представление. Наконец водитель грузовика показал мне, в каком направлении двигаться. Добавил, что сочувствует, если буду добираться туда пешком. Он с удовольствием бы подбросил меня, но, к сожалению, едет в другую сторону. Итак, я продолжил свой марш. Правда, мелькнула мысль, что есть более легкие способы остаться честным, но все равно дел никаких не имелось, и мне было совершенно безразлично в какую сторону шагать.

Мне показалось, что я прошел только полдороги до Пальм-Бич, когда, наконец, прибыл туда. Это был большой и прекрасный дом.

Вокруг разместились и другие похожие виллы, но эта понравилась мне больше всех. У нее была своя внутренняя улочка, отходящая от автострады. И это объясняло, почему не многие знали о ее нахождении.

Эрмоза Драв стояла фасадом к морю, а тыльной частью к автостраде. У нее был частный пляж и прекрасный внутренний берег.

Я поднялся по маленьким ступенькам перед входом и позвонил. Мне пришлось ждать несколько минут, прежде чем подошел афроамериканец в белом пиджаке, как те, которые одевают слуги в клубах. Он открыл дверь и испытующе посмотрел на меня.

– Могу я видеть господина Романа? – спросил.

– По какому поводу?

Я проделал слишком большой путь, чтобы теперь, вот так просто, отдать бумажник негру.

– Мне нужно отдать то, что ему принадлежит, – ответил.

Слуга недоверчиво посмотрел на меня и закрыл дверь. Пришлось ждать еще. Создавалось впечатление, что за мной наблюдают, но я не знал, откуда и кто, потому не стал убегать.

Потом появился тот же негр.

– Зайдите на минутку, – сказал он.

Итак, меня впустили в дом на время, будто проверяли. Я понял это по сухой фразе. Негр не сказал, что господин Роман меня примет.

Я последовал за слугой, который направлялся вверх по лестнице. Но прежде чем успел достичь ступеней, кто-то возник передо мной и вынудил остановиться. Человек не выглядел на сорок четыре года, как значилось в водительских правах господина Романа. Он был коренаст и ростом мне до бровей. Кожа мужчины была цвета корки сухого лимона и такая же неприятная на вид. Волосы напомажены чем-то блестящим. Глаза смотрели пристально, но казались затуманенными. Свет приглушался в них. Не знаю, как определить этот взгляд, – описания никогда не были моей сильной стороной. Даже собаки имеют блеск в глазах, а у него не было этого блеска. Я думаю, в них отсутствовала душа. Эти глаза напоминали пуговицы ботинок или зерна кофе – гладкие, твердые, простые предметы.

Мужчина был одет в рубашку из черного шелка и спортивный пиджак горчичного цвета. Босые ноги с фиолетовыми венами всунуты в соломенные сандалии. В общем, тип, который не располагал к веселью, а создавал впечатление скрытой опасности. Словно вы находитесь перед гремучей змеей, свернувшейся в кольца на расстоянии всего лишь сантиметров тридцать, поэтому ей не надо даже прыгать, чтобы ударить и отравить. Вот такое впечатление произвел на меня этот человек.

Неясно, почему же от него исходила враждебность и угроза? Если честно, так сразу и не скажешь. Он говорил мягко, вытягивая слова, безразличным тоном, будто спросонья. Даже руки, которые время от времени как бы невзначай касались меня, казались сонными.

– Какое послание?

Я не сразу понял его.

Человек коснулся левой части моей груди тыльной стороной ладони.

– Что вы сказали слуге? – спросил он.

– Я хочу видеть господина Романа и отдать то, что ему принадлежит.

– Это может означать многое.

По-прежнему не пропуская меня, мужчина переговорил со слугой, который остановился на первой ступеньке и уже держал ногу на второй.

Потом человек с глазами-пуговками провел рукой по моему бедру, но жест был настолько быстрым и ловким, что казался почти незаметным. Я опустил глаза, но рука исчезла.

– Извините, – сказал он, – вы немного запылились.

Слуга спросил:

– Все в порядке, мистер Джордан?

Афроамериканец вел себя так, будто эти сцены были для него не в новинку.

– Да, теперь можете подниматься, – ответил мужчина.

Я последовал наверх за слугой. С минуты на минуту ожидая услышать позади себя жужжащий звук, который издает гремучая змея, но так и не услышал.

Негр постучал в дверь.

– Человек к хозяину.

Из-за двери послышалось:

– Пусть проходит.

Слуга открыл дверь.

– Входите, – произнес он.

Я очутился в большой спальной комнате, одну стену которой заменяло окно, выходящее на террасу.

На террасе в кресле сидел человек. Лица не видно – его брил парикмахер. Перед ним на табуретке сидела девушка и обрабатывала ему ногти.

Я в ожидании остановился посреди комнаты.

– Отмерьте точно виски, – услышал.

Афроамериканец опустился на колени. Он вытянул из кармана сантиметр и измерил длину висков сначала с одной, потом с другой стороны.

– Сантиметр ниже верхушки уха, – приказал хозяин. – И оставьте прямые. Мне они нравятся.

Я продолжал ждать.

Вдруг человек в кресле вскрикнул:

– Ой! – и поднял колено.

Но вины парикмахера в этом не было.

– Вы двигаетесь, господин Роман, – заметила маникюрша.

Мужчина выпрямился в кресле и с силой ударил ее по лицу. Девушка очутилась на полу.

– А ты, наоборот, не двигаешься вовремя! – прорычал хозяин виллы с сарказмом.

Девушка заплакала.

– Выйди отсюда! – выкрикнул человек. – Пока не залила мне террасу.

Девушка собрала свои принадлежности, и слуга проводил ее из комнаты, держа за плечи, чтобы она быстрее шла. Потом я заметил, как он передает ей банкноту – десять долларов, как мне показалось.

– Не принимай так близко к сердцу, малышка, – услышал, как он шепчет девушке. – В следующий раз получится лучше. Не обращай внимания на то, что сделано.

«Однако сделано любопытным образом», – подумал я.

Роман встал с кресла, пригладил волосы и вошел в комнату. Он не выглядел на свои сорок четыре года. На нем была шелковая пижама в полоски: темно-лиловую, ярко-зеленую и еще два цвета, которые лишь подчеркивали приходящее на ум сравнение с брюхом рыбы в аквариуме. К счастью, большую часть пижамы покрывал халат – видны были грудь и верхняя часть брюк.

Роман подошел к зеркалу и хорошенько осмотрел себя. Я вдруг подумал: «У вас, должно быть, крепкий желудок, мистер!»

Потом Роман взял сигару и, откусив кончик, прикурил. В конце концов, он, кажется, заметил меня и спросил:

– Что я могу сделать для тебя, Джек?

– Я подумал, что, может быть, доставлю вам удовольствие, вернув это, – сказал, протягивая ему бумажник.

Хозяин виллы с удивлением посмотрел на бумажник. Но даже после того, как осмотрел его и исследовал содержимое, казалось, не хотел верить, что это его вещь.

– Это не мой, – произнес он, наконец. – Где вы его нашли?

Я объяснил.

Роман приказал слуге:

– Посмотри одежду, которую я одевал вчера вечером. Есть ли там бумажник?

Негр ушел, потом вернулся и сообщил:

– Там нет его, хозяин. Нет.

– Но я даже не заметил, как он выпал! – воскликнул Роман.

Видимо, он хорошо выпил в ту ночь, подумал я. Вдруг хозяин стал усердно рыться в бумажнике, не обращая внимания на деньги. Открыл ящичек и вытащил оттуда другой бумажник из крокодиловой кожи. Заглянул в него.

– Ага, здесь, – сказал Роман, как показалось мне, с облегчением. – Сколько в нем было? – обратился он ко мне с равнодушным видом.

– Сорок один доллар, – ответил я. – Мной потрачено полтора доллара на еду, так что там осталось тридцать девять с половиной долларов.

– Я бы этого не заметил, – проговорил хозяин виллы и взглянул на слугу. – Ты представляешь, в мире существуют честные люди.

Дело приобретало странный оборот.

– И мало того, – продолжал Роман, – они приходят сюда с бумажником…

Неожиданно Роман повернулся ко мне:

– Возьмите его, он ваш.

Я не взял, но поблагодарил:

– Спасибо, но через день-два, я его все равно продам…

– Вы мне нравитесь, – сказал хозяин виллы. – И я хочу вам это доказать. Что вы умеете делать?

Я перечислил небольшой список своих возможностей:

– Немного понимаю в садоводстве, столярном деле, могу водить машину…

На этом пункте он меня прервал:

– Считайте, что вы нашли работу.

Тем временем в комнату вошел человек, который остановил меня внизу у лестницы. Точнее сказать, обратил на себя внимание. Потому что он имел способность появляться рядом неожиданно и оставаться незамеченным.

– А что вы сделаете с Клэйборном? Вы хотите двух шоферов, Эд? – заметил вошедший.

– Пошлите к черту, – махнул рукой Роман. – Дайте ему двадцать минут, чтобы он убрался. – Но когда мы оба уже были на пороге, хозяин изменил свое решение: – Дайте ему пятнадцать минут. Может быть, через полчаса мне понадобиться машина, а я не хочу ждать.

Это произошло во вторник.

Я работал на него целую неделю, прежде чем увидел Еву, прежде чем узнал, что она живет в этом доме.

В моей комнате зазвонил телефон, и в трубке раздался голос Джоба:

– Скотт, приготовьте машину. Через две минуты.

Джоб – мажордом, который открыл мне дверь неделю назад.

– Есть, – ответил я.

Полагая, что поеду как всегда с хозяином, я надел пиджак, берет. Вывел из гаража автомобиль и остановил его перед парадной дверью. Вышел, открыл дверцу и стал ждать. Все это я обычно проделывал, когда подавал Роману машину.

Дверь открылась, и вышла девушка.

Молодая, красивая девушка. Справедливо сказать, она была красивой, но это неважно, – важен эффект, который красивая женщина производит на вас.

У меня непроизвольно дернулись веки, но лицо осталось неподвижным.

Ева вышла медленно, как будто не было у нее необходимости идти туда, куда направлялась. Еще медленней девушка развернулась, закрыла за собой дверь и спустилась с лестницы.

На меня она даже не взглянула. Глаза опущены, веки полузакрыты. И не обратила внимания, что шофер – другой… Да и как она могла это заметить, если не смотрела на меня? Наверное, видела меня, как видят нечто расплывчатое через зеленое стекло. Ее фигурка, спускающаяся по лестнице, отпечаталась тогда в моем сердце и осталась там навсегда.

На ней было кремовое платье до колен, из тех, которые одеваются как рубашка. Вокруг талии – узкий поясок. Косынка на голове полностью скрывала волосы и была завязана на два узла по обе стороны лица с торчащими кончиками, что делало Еву похожей на котенка с маленькими ушками. Правая рука украшена прекрасным бриллиантом.

Мысленно я проговорил: «Тут все ясно. Красивая и совершенная снаружи, а внутри – опилки».

– В город, пожалуйста, – тихо сказала девушка. И села в машину.

Я закрыл дверцу. Садясь, она попыталась расправить платье под собой, несмотря на то, что оно было короткое. Жест механический, обычный для всех женщин.

Я занял место за рулем, и мы поехали. Хозяину нравилась скорость, но с Евой я ехал не спеша. Во всяком случае, судя по виду девушки, она не волновалась.

Мы катили по автостраде, когда красавица вдруг сказала:

– Остановите здесь на минутку.

Я остановился и осмотрелся, не понимая причины остановки. Не увидел ничего, кроме моря… Хотя место было удачным, с хорошей панорамой. С одной стороны – пальмы, с другой – бескрайний морской простор.

Не знаю, сколько мы просидели вот так, в машине. Время от времени я поглядывал в зеркало заднего вида. Она положила руки на край окошка, чтобы лучше видеть, и упорно смотрела на простирающееся перед ней море. На лице застыло выражение восхищения и задыхающейся радости, как у заключенного, который смотрит на небо через решетки окна. Она смотрела на линию горизонта, туда, где соединяются вода с небом. Эта воображаемая линия манит и искушает, но всегда обманывает, потому что достичь ее невозможно.

Я молчал. Мне казалось бесполезным демонстрировать нетерпение. Я перестал волноваться, а просто сидел, уставившись на сложенные руки.

Наконец мы снова двинулись. Девушка быстро управилась со своими делами и сделала покупки. Каждый раз я ожидал ее у входа и провожал до следующего здания.

По пути домой Ева обратилась ко мне и произнесла всего лишь две фразы.

– Что случилось с Клэйборном? – спросила она, словно только заметила, что водитель другой.

– Он уволился, мисс.

– Миссис, – поправила она. – Я – миссис Роман.

Мое удивление было двойным. Оказывается, она жена Романа, и удивил ее тон, которым это было произнесено. До этого момента я пытался уверить себя, что такая красивая куколка годится лишь на сезон или даже на одну ночь. Теперь понял, что передо мной прекрасная и несчастная женщина. Я почувствовал это по оттенку покорности, по тону, почти извиняющемуся, когда она сказала, что является женой Романа.

И все, ни одного больше слова. Женщина садилась в машину медленно, нерешительно, выбиралась из машины еще более неохотно, а до двери дома шла, еле передвигая ноги.

На следующий день – снова голос Джоба по телефону:

– Машину, Скотти. Через две минуты.

И опять тот же маршрут и та же остановка.

Как и в прошлый раз, она сказала:

– Остановитесь здесь.

И хотя остановились мы не в той именно точке, что днем раньше, причина остановки была та же самая.

Я смотрел на нее в зеркальце и чувствовал себя растерянным. Не мог понять ее. Вначале мне показалось, что Ева испугана или чувствует себя не очень хорошо. Женщина глубоко дышала, ее грудь тяжело поднималась и опускалась. Но вскоре я пришел к выводу, что она, как человек, сидящий взаперти, просто изголодалась по свежему воздуху. И только здесь, в этом одиноком месте, имела возможность свободно дышать и неотрывно смотреть вдаль, надеясь, может быть, когда-нибудь достичь невидимой линии горизонта.

По пути домой она снова произнесла две фразы.

– Между прочим, как вас звать?

– Скотт, мисс… – Потом вспомнил вчерашний день и добавил: – Извините, я забыл. – И повторил ответ: – Скотт, миссис Роман.

– Именно так, – подтвердила она, обращаясь больше к себе, чем ко мне. – Даже если я предпочитаю называться по-другому.

Прошло несколько недель.

В тот день, возвращаясь из своей обычной поездки в город, мы опаздывали и не должны были задерживаться. И все-таки остановились. Говорят, ясная луна опасна, но это можно сказать и про закат. Были сумерки, час грусти: умирает день, умирают надежды, несбыточными кажутся мечты.

Я заметил, что Ева плачет. Лицо ее было печальным, почти спокойным, слезы катились медленно и тяжело.

Мне бы следовало подумать о себе, быть более осторожным, но легко ли сдерживаться, видя, как плачет красивая женщина.

Я резко повернулся к ней.

– Я могу что-нибудь сделать для вас? – спросил.

Взгляд, который она вернула мне, тронул мое сердце.

– Да, – ответила она. – Сделайте так, чтобы не было этих последних трех лет. Отведите стрелки времени назад на три года. Если вы не можете этого сделать, называйте меня «мисс». Если вы не можете сделать даже это, тогда отвернитесь.

Не помню, как я очутился на заднем сидении рядом с Евой, не отдавая отчета в том, что делаю. И слова вырвались у меня спонтанно, помимо воли: