Текст книги "Золотая пряжа"

Автор книги: Корнелия Функе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Они вообще питали сочувствие к народам, считавшимся, как и они сами, отсталыми, и предпочитали использовать на принудительных работах военнопленных. Эта позиция снискала каменному народу союзников в тех странах, куда мешал им добраться врожденный страх перед морем.

Третий состав, открывшийся за двумя первыми, оказался бронированным и охранялся солдатами. На локомотиве красовался герб Кмена – после свадьбы с Амалией черную моль на нем сменил аустрийский орел на карнеоловом поле.

Гоилу, поджидавшему Джона в последнем вагоне, было явно не по себе в стальных стенах. Джон знал Хентцау как ненавистника технического прогресса и не сомневался, что в этом плане ничего не изменилось. Левый глаз гоила безжизненно мерцал, как слепой, зато правый пробудил в Бесшабашном целую бурю воспоминаний. Страх, ненависть, бессилие – будто где-то внутри прорвало шлюзы и хлынувший поток захлестнул разум. С той самой минуты, как Оже открыл ему, что они направляются во Фландрию, в душу Джона закралось подозрение, что за его похищением стоит яшмовый пес, которое он тут же отогнал, обозвав себя параноиком. Теперь же действительность подтвердила самые худшие опасения.

Яшмовую кожу Хентцау покрывали трещины. Преданность королю дорого обошлась гоилу. В то время как большинство его соплеменников оставались на поверхности не более двух месяцев, Хентцау повсюду неотступно следовал за Кменом. Его яшмовое лицо давно уже примелькалось Джону. Был ли Хентцау ровесником короля или старше? Судя по фотографиям в газетах, годы почти не изменили Кмена – все такой же обаятельный и гораздо моложе правителей, которым он объявил войну. («Это они объявили нам войну, – возразил бы на это Хентцау, – вот уже много лет назад»).

Со своим новым лицом Джон чувствовал себя как в маске. Удастся ли яшмовому псу ее сорвать?

Бесшабашный выработал в себе альбийский акцент и научился боксировать, чтобы изменить язык тела. Но оставались непроизвольные жесты. Нервное подрагивание пальцев – последствие гоильского плена. Хентцау, конечно, это помнит. Как и многое другое.

– Могу ли я спросить вас, какова цель похищения?

Вот так. Джон Брюнель не боится, потому что ничего не знает о гоилах, кроме того, что они противники Альбиона и боятся открытых водных пространств.

– Похищения? – переспросил Хентцау. – Не думал, что вы так воспримете мое приглашение. Клифтонский мост, железнодорожное сообщение между Голдсмутом и Пендрагоном, туннель под Лондрой, телеграфный кабель до Нового Амстердама… – Хентцау поскреб растрескавшийся лоб. – Наш король большой поклонник вашего таланта, господин Брюнель.

Сколько лет этот истукан с молочными глазами ставил Джона на место. Похоже, маска выдержала испытание. Хотя чему здесь удивляться, если она защитила его даже от взгляда собственного сына?

– Велика честь, – отозвался Бесшабашный. – Насколько мне известно, гоилы пользуются услугами не менее одаренного инженера. Судя по тому, что его самолеты потопили мой лучший корабль.

Что это значит, Джон? Никак не можешь насытиться похвалами в адрес своего гения? Это лицо лишило тебя осторожности.

– Ах да, самолеты… – Хентцау скривил безгубый рот в жалком подобии усмешки.

Стоявшая за его спиной женщина в форме протянула плоский кожаный футляр. Изящная ручка зеркальца, которое достал из него гоил, грозила раскрошиться под его каменными пальцами.

– Когда секретные агенты впервые описали мне этого инженера, которому король Уилфред обязан своими безлошадными каретами, я подумал, что они ошиблись или я чего-то недопонял. Но этот железный корабль… Нам нужны такие же, господин Брюнель. Планы давно вынашиваются, не хватает инженера.

Хентцау встал рядом с Джоном и поднес к его глазам зеркало. Отразившегося в нем лица Бесшабашный не видел вот уже восемь лет.

– Невероятно, правда? – Хентцау опустил зеркальце. – Тот, кто доставил мне эту вещицу, якобы подобрал ее в одном из заброшенных серебряных дворцов. Не знаю, слышали ли вы о таких. Говорят, входить туда небезопасно для здоровья.

Джон оглянулся. Человекогоил все еще был здесь. Чернобородый охранял дверь.

Прощай, солнце. Прощайте, утренние прогулки на свежем воздухе, рестораны и театры. «Ах, мистер Брюнель, какая честь. Джордж, проводи джентльмена за наш лучший столик». И жена с кожей нежнее мехов, в которые она так любила кутаться. Все прахом…

Впереди недели изнурительной работы, темные туннели, огненные ящерицы, чье дыхание обжигает тело, заразные крысы и ядовитые пауки. Вернувшись из плена, Джон ожесточенно тер себя мочалкой в ванной, словно пытался соскрести ужасные воспоминания. Как он нашел в себе мужество бежать? Этого он не помнил. Но это был единственный раз, когда Джон показал себя храбрецом, хотя и не имел потом возможности этим похвастать, потому что Джон Бесшабашный должен был умереть в подземельях.

– Собственно, почему Альбион? – Хентцау убрал зеркальце в футляр и вернул женщине в форме. Среди гоильских женщин попадаются очаровательные, вроде этой.

– Поначалу я подался в Сверигу, – пояснил Джон.

Эту страну он выбрал из тех же соображений – оградить себя от гоилов морскими водами – единственным, чего они боятся. Но об Альбионе – с неограниченными сырьевыми ресурсами его колоний и бесплатной рабочей силой – он думал с самого начала. Только там он мог развернуться по-настоящему. Прошло несколько месяцев, прежде чем Джону удалось пробраться на грузовое судно, следовавшее из Бирки в Голдсмут.

– А новое лицо? – услышал он голос Хентцау.

– Ниссе. Они бывают на редкость великодушны к отчаявшемуся человеку.

Стоял ноябрь – зимний месяц в Свериге, а эти существа оказались такими пугливыми, что Джон едва не замерз насмерть, разыскивая их. Он узнал о них из гоильских архивов. Приходились ли они родственниками дуплякам, гоблинам или кобольдам или представляли собой отдельную ветвь карликовой расы – вопрос спорный. В Свериге их называли «hjälpare i nöden» – «помощники в беде». Они должны были увидеть его отчаяние, иначе бы не показались.

– И что, они действительно не берут платы за свои услуги?

– Именно так, – подтвердил Джон.

Эта беседа с яшмовым псом о ниссе казалась ему странной. Но Джон давно привык к этому слову, лучше других описывающему превратности его судьбы: странный.

Мысленно он уже подсчитывал шаги, отделявшие его от двери, но что дальше? Бежать до самого колодца? Только не это. Человекогоил, может, и не бог весть какой стрелок, но Хентцау бьет в глаз золотого ворона в небе. Хотя и предпочитает орудовать саблей, поскольку огнестрельное оружие не согласуется с его понятием о воинской чести.

На какой-то момент Джона охватила такая тоска по своей новой родине, что у него заболела голова.

– Теперь тебе не надо будет ехать в Сверигу, чтобы найти бескорыстных помощников, – услышал он голос Хентцау. – Говорят, наши безглазые саламандры не менее отзывчивы. «Ваги аниотий» – «чешуйчатые ангелы». Водятся якобы в карстовых пещерах, богатых фосфатными породами. Лично мне встречаться с ними не приходилось, возможно, потому, что я никогда не чувствовал себя достаточно отчаявшимся. Или потому, что привык рассчитывать только на себя.

– Будет ли мне позволено в последний раз взглянуть на небо, вдохнуть свежего воздуха? – дрогнувшим голосом спросил Джон.

Хентцау презрительно скривился:

– Только не надо драматизировать. Успокойся, небо ты скоро увидишь. Три-четыре дня – и снова будешь среди своих.

«Своих»? В устах гоила это слово могло обозначать людей вообще, включая похитителей Джона.

Хентцау усмехнулся, как будто прочитал его мысли. Ходили слухи, что гоилы действительно умели это делать и чутко, как собаки, ощущали чужой страх.

– Ты должен благодарить меня, Джон, – продолжал Хентцау. – Как истинному пророку новой магии, в Альбионе тебе делать нечего, он давно уже обратился в вашу веру. Но в той стране, куда тебя отвезут, ты соберешь хороший урожай неофитов.

В этот момент локомотив застучал, и дрожь металлического пола передалась коленям Джона. А ведь это он научил гоилов водить поезда под землей.

– Ах да, хорошо, что не забыл! – воскликнул Хентцау, как раз когда Бесшабашный собирался спросить его, какую страну он имеет в виду. – Я встречался с твоим сыном.

И этот…

– Он, как я слышал, угнал один из моих самолетов. – Джон старался говорить в тон собеседнику, чтобы не выдать своего беспокойства. – Храбрость у него от матери.

«А потом вы виделись на Кровавой Свадьбе…» – мысленно добавил Джон. «Лондра ньюс» писала об этом вскользь, гораздо меньше, чем было известно Уилфреду Альбийскому. И конечно, его любимому инженеру.

В этот момент гоильская девица в форме кому-то кивнула, и перед Хентцау предстал курьер с запечатанным письмом. За годы заключения Джон научился читать по каменным лицам и теперь понял: яшмовый пес не обрадовался прочитанному.

– Плохие новости? – спросил он.

Гоил сердито посмотрел на Бесшабашного. Он не терпел фамильярности. Хентцау медленно – как это делает человек, думающий о чем-то своем, – свернул депешу, сунул ее в карман мундира и только после этого ответил, глядя куда-то мимо Джона:

– Плохие или нет, к тебе они ни малейшего отношения не имеют. Ты здесь, чтобы искупить свою вину.

Предостережение

Компрессами и горькими отварами, применяемыми обычно при отравлении, Альма согнала серебряную пелену с его глаз. Джекоб покраснел до корней волос, когда Лиса сказала ему, что ведьма давно знает про зеркало. Он принялся извиняться за всю ту чушь, которую плел ей на протяжении стольких лет, но Альма только плечами пожала. Она молча выслушала рассказ о встрече с Игроком, но на вопрос, приходилось ли ей самой иметь дело с ольховыми эльфами, с усмешкой покачала головой.

– Они исчезли восемь столетий назад. Я стара, но не настолько. Говорят, под серебряной ольхой растут особые грибы. Деткоежки жуют их, чтобы увидеть ольховых эльфов. Только от них язык деревенеет, лучше не пробуй.

До ближайшей серебряной ольхи день пути. Джекоб и раньше видел, как люди привязывают к веткам просверленные монеты, кольца и ложки, – считалось, что древесные духи в ответ на это исполняют желания. Он всегда считал это суеверием, но теперь, после того как Венцель рассказал Лисе о том, что в корчму заходил Уилл, Джекоб и сам задумался, не нанести ли визит Игроку.

Значит, братец перешел границу? Интересно зачем? Может, бежал от Игрока, когда тот явился за зеркалом в кабинет отца? И где в таком случае Клара? Стоило Джекобу только мысленно произнести ее имя, перед внутренним взором вставал оборотень на ступенях музея.

Лиса обещала разузнать, куда подался Уилл, после того как ушел из корчмы, а Джекоб решил переговорить с Ханутой. Кто знает, может, в бездонной копилке анекдотов старого пройдохи отыщется парочка историй об ольховых эльфах или деткоежках, которые с ними разговаривают.

Девочка, помогавшая Венцелю в корчме, выстирала его одежду. Но Джекоб уронил все на пол, когда из чистой выглаженной рубахи выпал прямоугольный кусочек картона, исписанный хорошо знакомым ему почерком.

В первый момент он хотел выбросить визитку в окно, но зеленые строчки будто притягивали взгляд.

Сожалею, что ты не пожелал вдоволь насладиться моим гостеприимством. Воздержись от поисков своего брата, он должен кое-что передать от меня Темной Фее.

Называй это предложением мира, если хочешь. Она сама сделала его неуязвимым, следовательно, тебе незачем в очередной раз разыгрывать из себя его защитника. Уиллу ничто не угрожает. Напротив, я щедро награжу его. Но я очень обижусь, если ты попытаешься помешать его миссии.

Если же ты изнываешь от скуки – чувство, понятное мне, как никому другому, – песочные часы, которые ты безуспешно разыскивал на протяжении стольких лет, находятся в особняке одного венецианского князя неподалеку от Кальвино.

Страшно иметь в противниках того, кто читает в сердце желания, прежде чем ты сам успеваешь их осознать. Джекоб протянул было руку, чтобы выбросить визитку в окно, но передумал и сунул в карман. Возможно, Игрок предусмотрел и это.

Ханута задыхался всю ночь, но, подойдя к дверям его каморки, Джекоб услышал не кашель, а гомерический хохот. Старый охотник был не один. Сильвен смутился под взглядом Джекоба, как застигнутый с поличным школяр. Он сидел в чудодейственном кресле, которое, по словам того, кто продал его Хануте, обладало способностью прогонять похмелье. На полу между Ханутой и Сильвеном стояла почти пустая бутылка травяной настойки, и Джекобу ничего не стоило догадаться, куда девалась большая часть ее содержимого.

– Ну, хватит. – Джекоб шагнул к Сильвену и перехватил стакан, который тот протягивал старому охотнику. – Ханута не пьет вот уже несколько лет. Он рассказывал тебе, как потерял руку?

– Ты имеешь в виду свою версию или мою? – Ханута вырвал стакан у Джекоба и наполнил его до краев. – Сжалься над Сильвеном, он столько пережил. Я тут вспоминал, как добывал волшебную лампу и как меня тогда покусали блохи. Это было еще до тебя… Веришь – вся кожа в дырках, как кора, изъеденная древоточцами.

Ханута рассмеялся и тут же зашелся в кашле. Но настойку все же выпил.

– Ведьма приходит каждый день, – пробормотал он. – Каждый чертов день… – Он вдруг повернулся к Джекобу. – Ну и как, по-твоему, это называется? Когда ты собираешься рассказать мне о зеркале – когда я буду лежать в гробу, как Белоснежка?

Сильвен попытался изобразить невинность, но рожа у него для этого была самая неподходящая.

– Надо было оставить тебя с эльфом, чтобы показал тебе всех своих големов, – набросился на него Джекоб. – Кому ты еще проболтался?

Но Ханута не дал своему новому другу ответить.

– «Я родом из Альбиона…» – передразнил он. – А я ведь давно заметил, что у тебя странный акцент. Ты всегда был лучшим лжецом, чем я, вот как это называется. Изворотливым, как болотный гном. Я выложил тебе все, что знал, а ты утаил от меня целый мир. Вот она, твоя благодарность!

Сильвен взглянул на Джекоба с упреком, словно давно ждал от него каких-то объяснений. Но что Джекоб мог на это ответить? Что в этом мире напрочь забывает о том? Что по ту сторону зеркала Ханута был бы всего лишь жалким калекой, пусть и с богатой фантазией? Или ему следовало бы позаботиться о том, чтобы на Пятой авеню каждый случайный прохожий знал о дупляках и людоедах? С правдой жить непросто.

– Ну? – прервал его размышления Ханута. – Я жду.

– Тебе бы там не понравилось, – сказал Джекоб и сам понял, как жалко это прозвучало.

Ханута посмотрел на него как на предателя.

– А это уж решать мне, черт тебя подери. Или как?

Старый разбойник так разобиделся, что на вопрос Джекоба, приходилось ли ему встречаться с ольховыми эльфами, раздраженно махнул рукой. Это все детские сказки, пережитки темного прошлого. Суеверие, рассчитанное на выживших из ума старух, что увешивают деревья монетами и серебряными ложками. Из Сильвена тоже ничего не удалось вытянуть, кроме того, о чем он уже рассказывал на зеркальном складе. Поэтому Джекоб решил оставить приятелей в покое, по крайней мере, пока не протрезвеют.

– Я попрошу Сильвена показать мне его, – пробурчал Ханута, когда Джекоб уже стоял у двери.

– Я сам тебе его покажу, – отозвался Бесшабашный. – Правда, здесь есть одна проблема… Сильвен тебе объяснит.

Джекоб вышел из комнаты и отправился искать Венцеля.

Повар Хануты как раз нарезал сельдерей для супа, которым собирался потчевать гостей «Людоеда» в обед.

– Лиса еще не вернулась, – сказал он, когда Бесшабашный заглянул в дверь.

После трудовой ночи светло-карие глаза Венцеля казались мутными. От него тоже было бы нелишне прятать шнапс.

– Тебе уже рассказали, что тебя спрашивал гоил? Ониксовый, с зелеными прожилками…

Час от часу не легче. Джекоб знал только одного гоила, подходившего под это описание, и в их последнюю встречу этот гоил всадил ему в грудь две стрелы. Правда, за это Джекоб взял у него самую дорогую добычу, какая только может оказаться в руках охотника за сокровищами. Следовало ожидать, что Бастард с этим не смирится и постарается выследить Джекоба в Шванштайне.

Только бы никто не проболтался, как часто Джекоб наезжает в руины.

– Что-то ты стал популярен в последнее время. – Венцель высыпал нашинкованный сельдерей в кастрюлю. Что и говорить, его супы пахли куда аппетитней стряпни Хануты. – Несколько раз приходил карлик… – Венцель достал из кармана бумажку. – Э-ве-науг Ва-ли-ант. Он записал… Велел передать, что отрежет тебе нос… ну и кое-что еще…

Валиант. Ну да, конечно… И еще ольховый эльф, гоил, пара фей, бывшая императрица Аустрии, и про кронпринца Лотарингии тоже не стоит забывать. Слишком много врагов, Джекоб, слишком много чести.

На его вопрос, что еще говорил Уилл, кроме как его спрашивал, Венцель пожал плечами.

– Меня отвлек гоил… Или нет, подожди… он интересовался, где найти Темную Фею.

Желудок Джекоба болезненно сжался.

Называй это предложением мира, если хочешь…

Но о каком мире может идти речь, когда бушует вражда? Проклятие не снято, по крайней мере. Кстати, за что их наказали феи, Игрок так и не объяснил. Зато он ясно выразился по поводу того, почему избрал своим посланником именно Уилла. Она сама сделала его неуязвимым. Кто пережил проклятие ведьмы, становится невосприимчив к ее чарам, почему же с феями должно быть иначе? Правда, могла быть еще одна причина, о которой Джекоб старался не думать… Но это, разумеется, чушь. Он не отец ни ему, ни Уиллу. Оба они люди до мозга костей. Джекоб повторял это про себя снова и снова, словно надеялся таким образом раз и навсегда прогнать эту мысль из головы.

– Людовик Ренсман снова приносил Лисе цветы, – услышал он голос Венцеля. – Бегает со своими подарками, едва прослышит, что она здесь. Или торчит на площади под ее окном.

Людовик Ренсман, как же! Его отец – один из самых богатых бюргеров Шванштайна… И все-таки что такое Уилл везет Фее?

– Передай Людовику, что это мое окно, под которым он торчит.

Венцель недовольно поморщился.

– Негоже ей спать в твоей комнате, – побурчал он, не отрывая взгляда от разделочной доски. – Весь город чешет языки на ее счет. Ей, конечно, плевать, что о ней болтают, но твое дело оградить девушку от сплетен.

Но каким образом, Венцель? Она – оборотень. И об этом тоже будет судачить весь город, когда Ренсман наденет ей на палец кольцо, а потом увидит, что она носит под платьем. А что, если он уже видел, Джекоб? Неподъемные мысли для больной головы. На какое-то мгновение Бесшабашный представил себе Лиску, идущую через городскую площадь с двумя детьми. Нет-нет, не такой жизни она себе желала… или такой?

Как бы то ни было, отдавать своего первенца эльфу в ее планы точно не входит.

Венцель задумчиво мешал суп. Что, если он тоже влюблен в нее? Ни за кого нельзя поручиться.

– Твой брат отправился в сторону Задней горы. – Лиска появилась в дверях так внезапно, что Джекоб почувствовал себя застигнутым с поличным.

– Клара с ним?

– Нет. – Лиска стряхнула с рыжих волос дождевые капли.

Дай ей свободу, Джекоб. Свободу от чего? Брось, не обманывай себя, вы оба увязли.

– Он взял у кузнеца лошадь, – продолжала Лиска. – И он не один. Конюхи видели с ним гоила, Бастарда, судя по описанию. Они выехали вместе.

Бастард с Уиллом? Только этого не хватало.

Известие окончательно убедило Джекоба: надо ехать за Уиллом, как бы там ни расстраивался по этому поводу эльф. Вряд ли Оникс повез его в одну из гоильских крепостей. То, что Бастард решил продать Уилла Людоеду, чтобы отомстить за поражение в замке мертвого короля, казалось Джекобу еще менее вероятным.

– О провианте и лошадях я уже позаботилась. – Лиска погрузила половник в кастрюлю с супом. Джекоб заметил, что, когда она приблизилась к Венцелю, тот покраснел. – Ах да… – Она пошарила рукой под курткой. – Пришел ответ от Данбара.

Глаза Джекоба все еще болели, поэтому Лиска зачитала телеграмму сама.

ЭЛЬФЫ ЗПТ ЛИСКА? КУДА ДЖЕКОБ ВЛЯПАЛСЯ НА ЭТОТ РАЗ?

ПРИБЫЛ ТАСМАНИЮ ТЧК ДОЛГАЯ ИСТОРИЯ ТЧК КАК ВСЕГДА ВОПРОС ЖИЗНИ И СМЕРТИ ТЧК НЕ ЗНАЮ КОГДА ВЕРНУСЬ ТЧК ТВОЙ ДАНБАР КАК ОН ТОБОЙ ОБРАЩАЕТСЯ?

Лиска рассмеялась, прочитав последнюю фразу.

– Ответь ему, что это срочно.

Собственно, что делать лучшему историку Альбиона в Тасмании? Колония, куда ссылали не только убийц и мародеров, но и повстанцев вкупе с партизанами, конечно же, располагала библиотекой минимум вполовину меньше, чем Большая Пендрагонская. Джекоб редко жалел об оставшихся в том мире чудесах «новой магии», но вот компьютер, переносное хранилище знаний, Данбару точно понравился бы. Хотя о вещах, с которыми имел дело пендрагонский историк, молчали даже пожелтевшие пергаментные свитки.

Итак, Бастард и Уилл. Неужели гоил опустится до того, чтобы взыскивать с младшего брата долги старшего?