Текст книги "Альпийские сказки"

Автор книги: Коринна Стефани Бий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

– У нас побывало Чудовище! Я его своими глазами видел! Стадо с перепугу разбежалось… Одна телка сломала ногу.

– Это была правда?

– Нет, неправда. Гилер это выдумал, чтоб пустить людям пыль в глаза и оправдать свой приход за выпивкой. Он тогда осушил не одну бутылку. На место происшествия отправились мужчины из деревни и обнаружили только подпаска, распевавшего песни.

Но Гилер не учел вот чего: Главный Жандарм очень этим заинтересовался и лично явился из Сиона со всем своим штабом, чтоб услышать подлинные показания очевидца. И услышал!

«Итак, вы присутствовали при появлении хищника?»

«Да, господин Главный Жандарм».

«Опишите его, будьте любезны».

Гилер почесал-таки в кудлатом рыжем затылке, но зрители могли подумать, что беспокоят его всего-навсего «жильцы». И ответил:

«Хищник пронесся мимо меня, как молния. Я только и разглядел, что он был черного цвета и с длинным хвостом».

«Это пантера!» – с уверенностью заявил Главный Жандарм.

«Пантера!» – повторил весь штаб, и эта красивая история была записана лиловыми чернилами на гербовой бумаге.

На следующий день все газеты восхваляли мужество и хладнокровие, проявленные пастухом.

– Хо!

– Ваш дядя Рене-Пьер, который тогда на несколько дней отлучался, вернувшись в Шандолен, сказал мне: «Я собираюсь сегодня на Поншетт, поговорить с Гилером. Хочешь со мной?» Еще бы мне не хотеть! Правды-то я не знала.

Долго ли, коротко ли, идем мы лесом по «дороге Осыпей» и приходим на горное пастбище. Это широкий луг, где растут редкие виды цветов: астра – такая ромашка с розовыми лепестками; аквилегия, у которой такой тонкий стебель, что его почти не видно, а венчик похож на синюю птичку, порхающую над травой; лилия мартагон с тяжелым сладким ароматом, венерин башмачок…

– Те самые цветы, которые мы видели на почте на плакате с надписью «Не рвать!»

– Да, именно эти.

– А ты их рвала?

– Да… в наше время их было много. Но теперь их надо охранять… Ладно, слушайте-ка лучше и не перебивайте!

Вот мы пришли. Черные телки мирно щиплют душистую травку; на скале рядом с подпаском сидит наш Гилер, задумчивый такой. Ваш дядя Рене-Пьер достает из рюкзака бутылку фандана [7]7
  Фандан – швейцарское вино из определенного сорта винограда.


[Закрыть]…

– Ну что, Гилер, говорят, ты его видел?

Гилер мотает тяжелой башкой и улыбается своей странной печальной улыбкой:

– Тебе-то я скажу (только не проболтайся!): ничего я не видел.

– Не видел?

– Нет.

– А чего ж говорил, что видел?

– Захотелось сходить в деревню… А когда все эти господа из жандармерии пришли и стали меня расспрашивать, я, вот веришь, думаю – влип!

– Охотно верю. Ха, ха!

– Главное, знаешь, что обидно – мне ведь запретили держать здесь ружье.

– Ничего себе!

– Да, они его забрали. Да мне-то плевать: если Чудовище сюда заявится, я и так его убью. Вот так.

И своими ручищами – широкими, поросшими рыжим волосом – изобразил, как он схватит Зверя за горло и задушит.

Всего и делов.

– Это он его убил? – спрашивает Блез.

– Нет.

– А кто?

– Подожди, узнаешь. Чем дальше, тем больше было толков о Чудовище. Где его только не видели, и во сне оно всем снилось, его увековечивали в рисунках, в карикатурах, в статьях, в песнях. У него были приверженцы, были противники; одни в него верили, другие не верили. Газеты строили теории, выдвигали гипотезы по поводу Чудовища. Гепард, ягуар, леопард? Что он предпочитает: белых овец, черных овец, телят, коров, свиней, птицу?

Находили его помет. Снова и снова обнаруживали его следы. На грязи, на песке, на снегу и даже на коровьих лепешках. Я, мои милые, была не умнее прочих: как-то раз подобрала клочок шерсти Чудовища, во всяком случае, я думала, что это его.

– Его шерсть?

– Да, однажды в лесу я увидела на нижней ветке ели зацепившиеся за иголки шерстинки, наполовину рыжие, наполовину черные.

– Мам, да это была Гилерова шерсть!

– И вот мы опять пустились строить бесконечные теории: есть хищники, которые любят спать на деревьях, и т. д.

И все из-за шерстинок какой-то телки, которая почесалась о ветку!

Был еще случай, но это уже позже, когда мы вернулись в долину. Свежая новость: наш сосед радостно демонстрирует нам срисованный тушью на хорошую бумагу след Чудовища, обнаруженный на снегу около Роны [8]8
  Рона – одна из крупнейших рек Европы, берет свое начало в ледниках Вале.


[Закрыть]. Почти точная копия тех, что удалось сфотографировать вашему дяде. Мы онемели от восхищения. Этот документ в полиции подшили к делу. Я, со своей стороны, позволила себе с величайшим благоговением снять кальку с этого достопримечательного следа.

И знаете, дети мои, что это оказалось?

– Что?

– Отпечаток коровьего копыта.

Но, не считая всякой такой ерунды, подлинной или фальшивой, которой можно было собрать сколько угодно – было б воображение, – никаких зацепок хищник не давал. Ему все было нипочем, он всех дурил и продолжал бесчинствовать.

Заявился тут в Сион в одно прекрасное утро тенор из Америки и, раскатывая «Р», сказал так:

– Господин Главный Жандарррм, я мог бы прри помощи моего пррекрррасного голоса укррротить Зверрря.

– Что вы могли бы?

– Очаррровать его.

– Можно попробовать, – сказал Главный Жандарм.

И тенора препроводили в саму глушь леса Фанж.

Пел он, пел, выводил всякие трррели, и рррулады, и арррии РРРиголетто, а результата никакого. Разве что птиц научил нескольким новым мотивам. Тогда Главный Жандарм подумал и нашел другое решение. Он поставил под ружье целую армию неглавных жандармов, чтоб они день и ночь ходили дозором по горам. В этой армии так силен был дух порядка и дисциплины, что в час отбоя, где бы они ни находились, предводитель смотрел на часы:

– Восемнадцать ноль-ноль!

И неглавные жандармы, расстегнув ворот мундиров и перекинув ружья дулом вниз, спускались с гор и назад не оглядывались. И в восемнадцать ноль-три Чудовище преспокойно проходило по той же тропе.

Еще эта армия строго соблюдала субординацию.

Однажды, когда Главный Жандарм собственной персоной возглавлял патруль, один из неглавных жандармов вдруг встал по стойке «смирно» и доложил:

– Господин командующий, вон там рысь!

– Вольно! Стреляйте же!

– Только после вас, – господин командующий!

В результате этих церемоний Чудовище успело скрыться.

Зато на следующий день сразу двое неглавных жандармов, глядя в бинокли, заметили малюсенького черного зверька. Они сделали вывод, что у Чудовища есть детеныши, как минимум двое, а значит, и самка, так что всего их четыре.

И вот, милые мои, в один прекрасный день – осенний день с безвременником в лугах и ветерком в листве тополей – на шоссе Симплон – Туртмань стоял человек и глядел в оба. Но стоял он там не затем, чтоб подстеречь Чудовище: у него была такая работа – следить за водостоком, питающим электростанцию.

Стоял он так один-одинешенек, ни о чем таком не думал, как вдруг метрах в десяти видит – что бы вы думали?

– Чудовище?

– О-о, дети… видит он какого-то странного зверя странных размеров, который совершает какие-то странные прыжки в траве.

Человек этот, надо признать, не растерялся. Тут же схватился за ружье, прицелился и выстрелил. Зверь взвился, как лопнувшая пружина, сделал последний прыжок, упал и остался недвижим.

Стрелок, страшно гордый собой, с замиранием сердца подходит к добыче. Да-а, никогда не видывал он такого странного зверя. Это ОНО!

Он поспешно тащит свой трофей в жандармерию Сьерра, знаете, дом, где на фасаде великолепное изображение скрипки [9]9
  Во французском жаргоне «être au violon» (попасть под скрипку) означает «попасть в полицейский участок».


[Закрыть]. Да, мои милые, Чудовище поместили под скрипку в ожидании прибытия Главного Жандарма. Слух о том, что оно наконец убито, распространился по всей стране и за ее пределы. Понаехали журналисты, понаписали пространных репортажей, которые попали на первую полосу ведущих газет. В одном из наиболее солидных изданий утверждалось, что убитое животное – пума с голубыми глазами, и сам журналист признавался, что оно произвело на него неизгладимое впечатление.

– Свершилось! Свершилось! – кричали повсюду.

Стрелок купался в лучах славы. Ваши дяди Рене-Пьер и Андре, которые были с ним знакомы, поспешили принести ему поздравления.

Все просили его рассказать, как было дело. Он охотно рассказывал.

Но через два дня пришла к нему старая дама и сказала, плача:

– Вы убили моего кота!

– Так это был кот, мама?

– Да, дети мои, это был кот. И к тому же очень старый, такой старый, что у него и зубов-то уже не было.

– И все?

– Нет, еще не все.

– Тогда почему ты замолчала?

– Дайте дух перевести… Потерпите, сейчас расскажу, чем дело кончилось.

Кончилось оно в 1948 году, когда никто на это уже и надеяться не смел, и на сей раз те, кто убил Чудовище, думали, что просто пристрелили лису. И жандармерия в полном составе на сей раз не стала себя утруждать. Она уже ничему не верила. Однако Чудовище все-таки отправили в столицу…

– О!

– …и посмотреть на его останки стекались толпы народа.

– Значит, все узнали, какое оно было?

– Да, узнали.

– И кто это оказался?

– Это оказался волк!

– Волк?

– Да, великолепнейший волк. У меня есть его фотография. И этот Волк, как я уже говорила, мои милые, не из сказки про Красную Шапочку и не из басен Лафонтена – это наш, здешний Волк.

– Ой, мам, как бы я хотел на него поглядеть!

– Я тоже!

– Но вы можете его увидеть. Этот Волк, то есть его чучело, находится в музее Сиона. А сначала он был выставлен в витрине на Стенной улице вместе с ружьем, из которого его застрелили. Он стоял в витрине с открытой пастью, и все могли полюбоваться огромными клыками, которые растерзали столько баранов.

– Но ни одного маленького ребенка? – спрашивает Блез.

– Ни одного.

– Теперь все?

– Не совсем. Хочу сказать еще про двух охотников, которые убили Волка. Они живут в одной из деревень Верхнего Вале по левому берегу Роны, Эйшоль.

Однажды вечером эти двое, дядя и племянник, сидели в амбаре и подкарауливали лису, раскидав кругом для приманки коровьи потроха. Была луна, так что они смогли увидеть какого-то зверя, который показался им уж слишком крупным для лисы. Он быстро проскочил мимо амбара раз, потом еще раз. Старший выстрелил. Попал в голову, и зверь кувырнулся. Лежа на земле, он все еще бил лапами, так что охотник вышел из укрытия и прикончил его ударом приклада.

Но вот что любопытно: человек, избавивший наш край от Чудовища, никакой славы не снискал, и его фотография не появилась в газетах. А красовался в них – во весь рост, с мертвым Волком на плечах и с ружьем у ноги – его племянник, который Чудовища не убивал.

– Почему, мама?

– А потому, что у племянника было разрешение на охоту, а у дяди не было.

Так вот, когда все жандармы, эксперты, ученые, журналисты, родители и дети своими глазами убедились, что это действительно Волк, и Волк очень крупный – он весил сорок три кило, а длиной был метр двадцать – все остались довольны. Тушу отправили к знаменитому чучельщику.

Но Главный Жандарм остался недоволен знаменитым чучельщиком.

– Почему?

– А вот почему. Когда Зверя привезли обратно из столицы, ему устроили настоящую торжественную встречу с радио, киносъемкой, даже, может быть, с оркестром. И Главный Жандарм наклонился и заглянул в пасть Волка, чтоб еще раз полюбоваться прославленными клыками…

– Которые растерзали столько баранов, – подсказывает Блез.

– Которые растерзали столько баранов. Каково же было разочарование Главного Жандарма, когда он увидел, что клыки фальшивые!

– Фальшивые?

– Да. Настоящие слишком знаменитый чучельщик оставил себе.

– И что?..

– Вот и все, сказке конец.

Но с тех пор, как я рассказала эту историю, Ахилл нет-нет да заявит, влетев в наш домик в лесу Фанж:

– Меня Волк ланил!

– Где?

– Вот тут, под носом!

– Больно?

– Очень-очень!

– Да нет там ничего!

– Есть чего! Это был очень маленький волк. Вот такой: и показывает мизинец.

Потом бежит обратно в лес. Но в дверях оборачивается и важно заявляет:

– Пойду убью Волка, мам. Пъиготовишь из него обед!

то уединенное озеро в каменной впадине, черное-пречерное. Вода в нем холодная, как только что растаявший лед, а если наклониться над ним, видно, какое оно прозрачное – можно разглядеть каждый камень на дне. Золотистые или зеленоватые, эти камни содержат железо, медь. По берегам растет низкорослая травка, душистая и жесткая, которая царапает подошву, если ходить по ней босиком.

Вокруг этого озера – высокогорные пастбища, куда перегоняют на все лето большое стадо коров и овец. Три хижины служат приютом пастухам. Но в этот год, едва они перебрались на пастбище, гору накрыло туманом и снегом: почти неподвижная тонкая взвесь тумана и снег, набухший водой.

И когда пастух Нарцисс выгоняет поутру своих овец, на поверхности виднеются только самые верхушки травинок, и животным приходится зарываться мордами в снег, чтобы поесть. Но головки желтых анемонов и купальниц выглядывают невредимые, и Нарцисс трогает их носком и шепчет:

– Цветы фей…

От белизны снега шубы его овец кажутся такими грязными, что ему стыдно за них. В тумане нет-нет да образуются прорехи, и он видит куски пейзажа – клочок леса, лоскут неба. Потом все мутится, и он думает:

«Так, должно быть, выглядел мир в первые дни творения, до того, как Бог отделил воды от суши и создал небо, землю, моря и реки».

Сквозной ветерок немного разносит туман, и земля вновь становится реальной, осязаемой. Чтоб согреться, чтоб доказать себе, что он жив, пастух колотит себя кулаками, прыгает с камня на камень, ловит за рога барана. Да, он живехонек, и его бараны тоже.

В своей хижине, стоящей на юру без всякого прикрытия, пастухи по ночам мерзнут и жмутся друг к дружке на двухэтажных нарах, зарываясь в солому. Как-то ночью у старшего пастуха даже начал отмерзать нос. Правда, нос у него очень длинный.

Но в одно прекрасное утро облака исчезают, и пастухи, выходя, спотыкаются в дверях, не столько одуревшие со сна, сколько ослепленные. Какое синее небо! Они уж и забыли, что оно может быть таким синим.

Сегодня Нарцисс должен пасти своих овец на одном из склонов. Но ему хочется пойти поохотиться на сурков. Он оглядывается напоследок на свое стадо и отправляется один к Черному озеру. Там самая большая колония сурков во всей округе. Но он знает, что у сурков всегда один стоит на страже. И предупреждает остальных об опасности громким свистом. Юноша очень хорошо умеет подражать этому пронзительному свисту.

Решив захватить сурков врасплох, Нарцисс подбирается к ним со всеми предосторожностями. Он ползет по серо-бурому дерну того же цвета, что его старенькая одежонка, но расшитому мелкими шелковыми цветочками, которые он мнет без зазрения совести. Земля и солнце уже выпили весь снег. Встречный ветер шумит у него в ушах. Есть шанс подкрасться совсем близко к озеру так, что сурок-сторож его не учует, не увидит и не услышит. Он еще некоторое время выжидает, прячась за горкой камней. Потом осторожно выглядывает.

То, что он видит, повергает его в изумление.

На траве танцуют шесть сурков. Ему доводилось наблюдать, как сурки играют, словно малые дети, но таких грациозных он никогда не видел. На задних лапках, взявшись за передние, похожие на маленькие руки, они водят хоровод. Веселые, полные жизни, они кивают головами, издавая какие-то очень нежные звуки. Нарцисс уже запасся подходящим камнем, но швырнуть его не может. Почему? «Они такие красивые…»

Он остается в укрытии и долго наблюдает за ними, так долго, что тем временем наступает ночь. Из-за горы встает луна, совсем круглая. И он видит, что перед ним танцуют уже не шесть сурков, а шесть юных девушек.

Они настоящие красавицы, в темных платьях, но золотистые и сияющие, как лунные дольки.

Нарцисс снова колотит себя кулаками. «Нет, – говорит он, – это не сон».

Он смог, наконец, оторвать от них взгляд и замечает лежащие на земле прямо около него шесть сурчиных шкурок. Все понятно. Днем они сурки, ночью – девушки.

Правильно говорила его мать, что феи и теперь существуют, что можно увидеть на скалах следы их ножек, – и зря пастухи над этим смеялись. К его восторгу примешивается толика страха. Что они сделают с ним, если обнаружат, что он за ними подглядывает? Правда, с виду они такие милые… Ему приходит в голову мысль, поистине коварная.

На рассвете плясуньи снова примут облик сурков и скроются в недрах земли, где они обитают! Человеку (например, такому парню, как он) не дано лицезреть фею изо дня в день… Нарцисс больше не колеблется. Он бросается к шкуркам, хватает одну и прячет под обломок скалы. Феи его не видели! И вот он ждет. Ждет всю ночь напролет.

Небо становится светлее, луна и звезды гаснут: занимается утро. Феи хватают шкурки и накидывают на себя. Они смеются, уменьшаясь на глазах, пока мех не облегает их, как перчатка; тогда они ныряют в нору, и та смыкается за ними.

Все, кроме одной, которая, плача, отчаянно ищет свою шкурку.

Пастуху очень хочется прямо сейчас утешить ее, но он сдерживается и выжидает еще некоторое время, прячась за горкой камней. Дождавшись восхода солнца, он встает и, словно только что увидев фею, подходит к ней и спрашивает:

– Милая барышня, вы что-то потеряли?

– Да, я ищу сурчиную шкурку. Где-то тут, в траве. О, отдайте ее мне! – умоляет она, сжимая руки.

Нарцисс прикидывается дурачком. Нет, он ничего не видел, ничего не брал. Девушка ломает руки, еще хранящие лучезарную лунную белизну.

– Что же мне делать? Я погибла!

– Нельзя вам оставаться тут одной. Пойдемте со мной к моей матери. Она позаботится о вас, накормит…

Они спускаются в деревню окольной дорогой. Пастухи не должны их видеть. Мало ли что могут подумать! Нарцисс радуется. Он не может надивиться, как легко и естественно все получилось. А между тем он слыхал, что феи – существа лукавые и даже злые. «Бесстыдницы, дьяволовы дочки…» Но нет, вот она послушно идет рядом с ним. Он нервничает:

– Надо будет вам причесаться, заплести волосы…

И поглядывает на длинную дикую гриву, отливающую рыжиной: «Она правда красивая, эта фея, может, даже слишком красивая…»

Но мать Нарцисса приняла ее как родную. Она всегда хотела дочку, а то у нее одни сыновья. Старший пастух отругал Нарцисса.

– Чтоб больше не бросал овец!

Овец всех нашли и собрали. Они объели до корней траву на гребнях, и лето прошло. И осень, и зима, и еще два лета.

А что же девушка, что же маленькая фея? Она теперь такая же, как другие девушки. С косами, в длинном переднике, в грубых башмаках. Ее руки умело сгребают сено, доят коз и выполняют всякую домашнюю работу. Но летом ее все время тянет танцевать. Везде и всюду, хоть на полу, хоть посреди дороги.

– Прямо мания какая-то, – смеется мать. – Даже под бой часов плясать готова! А зимой, наоборот, все-то ее в сон клонит.

Нарцисс стал взрослым мужчиной. Красивым и сильным, немного грубоватым. Однажды он спросил девушку, не согласится ли она стать его женой.

– Почему?

– Потому что ты мне нравишься.

Она сказала «да».

Ясным летним утром справляют свадьбу, и весь день оба счастливы. Он в новом костюме. Она в таком же новом платье – из черного сукна с бархатной оторочкой, и юбка при каждом шаге разворачивается сзади, как веер. На ней передник из переливчатого шелка, а на округлых плечах красная шаль с бахромой. Овальная соломенная шляпа с каскадом лент прикрывает голову от солнца. Новобрачная так хороша, что все глаз не могут от нее отвести. И Нарцисс в первую очередь. Он гордится тем, что его жена – фея. «Фея? – думает он однако. – Да нет, это просто женщина. Она все забыла».

Он так в этом уверен, что решает испытать ее. Он обнимает жену за талию:

– Пойдем прогуляемся.

– Куда?

– К Черному озеру, это ведь там мы познакомились. Помнишь, несколько лет назад?

Не похоже, чтоб она помнила.

– Я раньше думала, – говорит она, – что я твоя сестра.

Они подходят к озеру, и муж начинает смеяться.

– Как ты тогда плакала!

– А почему я плакала? – спрашивает фея.

– Да потому, что ты кое-что потеряла.

– А что? – спрашивает она.

– Сурчиную шкурку.

Она смотрит на него в полном недоумении.

– Интересно, тут ли она еще, – говорит он. – Я ее у тебя утащил и спрятал. (Он отваливает большой камень – шкурка на месте.)

– О! – вскрикивает фея.

Она хватает шкурку и накидывает на себя. Муж не успевает ее отнять. Открывается нора, и фея исчезает в ней. Напрасно Нарцисс зовет, скребет землю ногтями – нора закрылась. Жесткий дерн с низкорослыми цветочками навсегда сомкнулся над ней.

Прощай, фея! Никогда нельзя быть чересчур уверенным в том, что считаешь своим.

 первый день Нового года г-н Клик всегда вывозил свою семью покататься в санях. Эти сани одни только и остались от прежней роскоши. У него не хватило духу продать их, и набор бубенцов он тоже сохранил.

Сани были выкрашены в красный цвет, а силуэтом напоминали лебедя: расходящиеся, как крылья, стенки кузова, изогнутый передок, к которому подвешивался колокольчик.

Лошадь г-н Клик теперь брал напрокат. О! Этот толстый рыжий тяжеловоз не имел ничего общего с чистокровками былых времен, зато, правда, вез не так нервно… Дети г-на Клика еще помнили кое-какие взбрыки и шараханья. Им очень нравилось, что отец сам правит. Раньше их всегда стесняло присутствие кучера и гувернантки. Да, им было лучше одним с родителями, а родители у них были хорошие. Луи и Жаннетта усаживались на маленькой скамеечке спиной к лошади и лицом к более широкому и удобному сиденью, которое занимали г-н и г-жа Клик.

У всех четверых изо рта шел легкий белый дымок. Луи нравилось, скосившись, рассматривать свой. «У нас у всех внутри маленькая печка, – думал он. – И хорошо, а то мы бы замерзли». Руки отца в кожаных перчатках сжимали вожжи, протянувшиеся над головами детей.

Динь! Динь! – заливались бубенцы, нашитые на широкую ленту гранатового бархата, надетую на шею лошади. Дин! Дон! – отзывался колокольчик. «Дин! Дон!» – повторял Луи. Его сестра Жаннетта закрывала глаза, чтобы лучше слышать. Но скоро опять открывала. Накануне шел снег, и на дороге он был гладкий, блестящий и твердый от холода.

Дорога сбегала в глубокую долину. По одну сторону стеной возвышались скалы, по другую зияла пропасть. Дети запрокидывали головы, чтобы увидеть небо. Деревья были все в соцветиях инея, а водопад, мимо которого они ехали, превратился в ледяную колонну. Кое-где дорога проходила через темные туннели. Сани сбивались с хода, и путешественникам приходилось терпеть малоприятную тряску. Они даже вынуждены были три раза вылезать и идти пешком, увязая в пыли, перетолченной с навозом. Навстречу им попадались мулы, тянувшие большие грузовые сани с дровами или сеном. Крестьяне кланялись. Изредка, громко рыча, проезжал и автомобиль с цепями на колесах.

В одной деревне семья Клик сделала остановку, чтобы пообедать на постоялом дворе. Зала с занавесками домашней вязки была жарко натоплена. Им подали бульон из сурка, вяленую говядину, сыр и ячменный хлеб. Они ели и радовались.

Потом путешественники продолжили спуск в долину. По склонам съезжали лыжники, поднимая за собой великолепные снежные шлейфы.

– Прямо как ангелы, – сказала Жаннетта.

– Ангелы в пуловерах от «Рике», – добавил ее брат.

Лошадь шла ровной рысью, и сани скользили все быстрее, потому что подъем кончился. Вечерело. Солнце, еще недавно такое ослепительное, стало каким-то странно нежным и скрылось за горой. Снег еще долго хранил его розовый отсвет, потом все сделалось синим, а небо, так и оставшееся светлым, расцвело звездами.

Г-н Клик давно уже повернул к дому. Скоро должна была взойти луна, при свете которой все видно, как днем. Но вдруг он сказал:

– Что-то я не узнаю эту дорогу!

Он остановил сани, огляделся.

– И гору не узнаю!

– Может быть, это эффект сумерек, – прошептала г-жа Клик.

Г-н Клик щелкнул кнутом. Теперь дорога вновь шла под уклон, а подтаявший снег превращался в лед. Луи по команде отца поворачивал рукоятку тормоза. Из-за скалы показалась луна, совершенно круглая, и озарила всю долину.

– Гром и молния! Я поехал не той дорогой! – вскричал г-н Клик.

– Ну, не переживай, – сказала его жена, – в какую-нибудь деревню да приедем.

Дети поддержали мать, радуясь возможности продлить прогулку. Все были хорошо укутаны, и никто не мерз.

– Похоже на сон, – прошептала г-жа Клик.

Ей тоже еще не хотелось домой. Но дорога становилась все уже; начались рытвины, ухабы; сани шли со скрипом, лошадь ступала неуверенно. Даже один раз беспокойно заржала.

– Что это там? – сказал г-н Клик.

Показались огоньки какой-то деревушки.

– Там и узнаем про дорогу. А если надо, заночуем.

– Да! Да! – ликовали дети.

Эта деревня была совсем не такая, как другие. Во-первых, фонари в ней не горели по-настоящему, а скорей скромно теплились.

– С электричеством неполадки? – сказал Луи.

– Зато луна, – улыбнулась г-жа Клик.

Действительно, лунный свет позволял рассмотреть деревушку до мельчайших подробностей.

– До чего красиво!

Да, деревня была красива. Она отличалась какой-то необычной гармонией, каким-то особым очарованием. Все дома были построены с удивительным чувством пропорций и равновесия. Над крышами, заваленными толстым слоем снега, поднимались столбы дыма, распространяя крепкий запах лиственницы и сосны. Но улица была такая узкая, что сани только-только могли проехать.

– Какие окошки маленькие! – удивилась Жаннетта.

Сквозь тусклые круглые стекла в железном переплете ничего нельзя было рассмотреть. С галереи одного домика их заметила какая-то женщина. Она издала протяжный, странный крик, похожий на зов или сигнал.

Тут же на улицу высыпали мужчины и дети с деревянными коробами и полными подойниками молока. Одеты они были в толстое бурое сукно.

– Кому парного молока? Вкусное, сладкое! – кричали мальчики и девочки.

И протягивали сидящим в санях Кликам дымящиеся глиняные кружки.

– Только подоили! Только подоили!

Даже лошади поднесли кружку.

Луи и Жаннетта попили. И вокруг губ у них остался белый ободок.

– Как называется ваша деревня? – спросил г-н Клик.

– Манек.

– Манек? – удивился он. – На диалекте это означает «путешествие».

Дети выстроились вереницей и запели:

 
«Молоко
Белым-бело!
И яйцо
Белым-бело!
И метель
Белым-бела!
Белым снегом
Замела!»
 

– Перестаньте петь! – говорили матери.

Они тоже все вышли из домов, и г-жа Клик залюбовалась их шелковыми платками и вышитыми передниками.

Младенцы у них на руках были в шерстяных шапочках самых ярких расцветок: розовых, зеленых, фиолетовых, оранжевых.

– Не люблю я эту песню, – сказала одна из женщин.

– Я тоже, – отозвалась другая, – мне все кажется, что она о чем-то напоминает…

– Еще минуточку! – закричали дети и снова затянули свою песенку:

 
«Молоко
Белым-бело!
И яйцо
Белым-бело…»
 

– Перестаньте! – взмолился кто-то.

– Приближается час… – сказал один из мужчин.

– Час чего? – спросил г-н Клик.

– Мы не знаем, чего. Знаем только, что приближается час, – объяснил какой-то старик.

Все эти люди были очень бледны, лица белые как молоко. Но, может быть, просто от лунного света?

– Чего они все ждут? – забеспокоилась г-жа Клик.

Одна молоденькая девушка, губы которой еще сохраняли очертания улыбки, подошла к саням:

– Я вам скажу, потому что они не могут! Я здесь единственная, кто помнит. Я вам скажу: уезжайте, бегите отсюда.

– Почему?

– Потому что если вы останетесь… это будет навечно.

Сани развернулись и довольно скоро выехали на нужную дорогу, а горы вновь обрели привычные очертания. На постоялом дворе, где они днем останавливались пообедать, г-н Клик осведомился:

– Что это за деревня, которую называют Манек?

– Манек, – отвечал хозяин, – это деревня, которая была погребена лавиной в вечер Св. Сильвестра сотни лет тому назад. Некоторые рассказывают, что она иногда показывается в первый день Нового года, и люди в ней живут, как жили в свое время. Но в шесть часов вечера – в час, когда сошла лавина, – она снова скрывается под снегом.

– О! – воскликнули Жаннетта и Луи.

– Ах!.. – вздохнули г-н и г-жа Клик.