Текст книги "Альпийские сказки"

Автор книги: Коринна Стефани Бий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

то был красивый белый кот. Он жил за городом, в уютном доме. У него было все, чтобы жить счастливо.

Но ему все время чего-нибудь хотелось, да не просто какую-то одну вещь, а сразу много. Однажды вечером кот сидел у себя на крылечке и дышал воздухом. И рассуждал вслух:

– Дом у меня красивый, но был бы еще красивее, если б весь утопал в цветах. У меня всего-то два куста роз, одна глициния и несколько маргариток! А я хотел бы, чтоб всюду были сплошные цветы.

В саду, откуда ни возьмись, появилась дама. И сказала коту:

– Твое желание исполнится завтра утром.

Кот посмотрел на нее с высоты трех ступенек своего крыльца.

– Вы не фея. И вообще, я не верю в фей.

– Ошибаетесь, я как раз фея.

Дама вынула из-за корсажа карточку и подняла ее к самым усам кота. Карточка была в рамке из самоцветов, а посредине то вспыхивали, то гасли буквы ФАБР.

– Что значит «ФАБР»? – спросил кот, немного сбавив тон.

– Это значит «Феерическая Ассоциация Быстрого Реагирования». Я – фея по делам кошек, собак и черепах.

«Странный набор», – подумал кот.

Фея прикрыла лицо кошачьей маской, изящно придерживая ее за палочку одной рукой. И поигрывала маской, как веером.

– Кто угодно может нацепить маску, – заявил кот.

И что же? Маска на глазах превратилась в собачью – с оскаленной пастью, сверкающими клыками и торчащими, как черные трубы, ушами. Шерсть у кота встала дыбом от страха и злости. Но он лишь презрительно обронил:

– Кто угодно может выучиться трюкам иллюзиониста.

– Гав! Гав!

Собачья морда сменилась черепашьей.

Это произвело-таки впечатление на кота: голова черепахи похожа на змеиную. На ее тупоносой мордочке вырисовывалась язвительная безгубая улыбка, а маленькие черные глазки поблескивали умно и ехидно.

– Да, да, понимаю… – сказал кот.

И вынужден был признать, что дама действительно фея.

– Но это мы еще завтра посмотрим, – добавил он.

Следующее утро выдалось особо солнечным, и через окно спальни на кота обрушился целый залп ароматов. Бесчисленных ароматов. Он не спеша поднялся, вылизал шерстку, распушил хвост и вышел на крыльцо.

И остолбенел.

– Сколько цветов! сколько цветов! – повторял он.

Они были всюду – не только на дорожках и на ступенях, но и на стенах и даже на крыше!

А сколько запахов! Запахи тысяч и тысяч роз, анемонов, орхидей, резеды и мяты. Сперва кот развлекался, прыгая между букетами, – он был такой гибкий, такой легкий, что ни одного не задел; но скоро совершенно опьянел, как будто выпил целую бочку вина целых десяти сортов. Шатаясь, он кое-как взобрался на крыльцо, да там и уснул.

Вечером снова появилась фея.

Кот и не подумал ее поблагодарить. Его мучило похмелье, и страшно болела голова.

– Цветы – это очень мило, – сказал он, – но хотелось бы чего-нибудь, что годится в пищу. Ucello [2]2
  Ucello – итал.птица.


[Закрыть], например, да побольше.

– Твое желание будет исполнено, – сказала фея, которая тоже владела итальянским.

На следующее утро кот заспался допоздна. Ему снилось, что его бьют молотками по ушам. Он открыл один глаз, потом другой. Оглушительный шум не прекращался. Кот окончательно проснулся – и увидел.

Что же он увидел?

В саду кишели тысячи птиц.

Под их тяжестью гнулись деревья, розовые кусты, глициния, трещали ставни и даже черепица на крыше. Все это пищало, скрипело, свистело и уже и на птиц-то не походило, столько их здесь собралось. Кот вышел на крыльцо, затыкая то одно ухо, то другое. (Оба сразу он заткнуть не мог по одной простой причине: тогда ему пришлось бы идти на задних лапах.) А когда он потянулся схватить одного ucello, перед ним вырос целый строй клювов!

– В таком количестве они опасны – даже маленькие славки, нежные соловушки, мирные зяблики и трясогузки, – вздохнул кот.

Он и думать никогда не думал, что птицы могут быть такими воинственными. Свирепо встопорщив перья, раздувая грудки, они так и норовили выклевать ему глаза.

– Ну их совсем! – сказал кот.

Впервые в жизни он отступал, пятясь, к своей кровати, где и спрятался, накрывшись подушкой, одеялом, покрывалом и наконец матрасом.

– Мышей – вот чего я хочу! – закричал он. – У мышей хоть клювов нет. Они такие бархатные, их-то мне и надо.

Но каким же серым оказалось следующее утро! Бархатным, что правда, то правда, но веселее от этого не было.

Сотни мышей копошились, теснились, налезали друг на друга. Мыши были везде. Даже на потолке. В оконных нишах, на ступеньках крыльца. Даже ветки деревьев были облеплены мышами. Время от времени какая-нибудь из них срывалась и шлепалась на газон, также сплошь покрытый мышами.

– От такого изобилия всякий аппетит пропадает, – сказал кот.

Одну он все-таки сжевал, но без всякого удовольствия. Его даже стало подташнивать, и он поскорее вернулся в дом.

Как и все его сородичи, кот любил спать днем даже больше, чем ночью, так что лег и храпел до… До какого, собственно, часа?

Прямо у него над кроватью сверкала звезда. Кот очень удивился.

– Я же никогда не сплю под открытым небом!

Крышу его дома сгрызли мыши. Они сгрызли все – продукты, ставни, даже пластиковую посуду, даже ножки у кровати.

– Вот ведь несчастье! А я так гордился своим красивым домиком. И живот, чувствую, подвело.

Да, кота мучил голод. В доме не осталось ни сыра, ни рыбы, ни сахара, ни крошки хлеба. И ни единой мыши.

– Вот ведь несчастье!

Он попил воды.

– Ну, утро вечера мудренее.

Кот подобрал хвост под одеяло, угнездился поуютнее и снова уснул.

И кто же от души порадовался на следующее утро? Не кто иной, как наш белый кот. Все опять было как раньше.

В садике цвели цветы – ровно столько, сколько нужно, и пели птицы – столь-ко, сколько нужно, и не больше. «Ну а мыши, – подумал кот, – сами заведутся». И пошел готовить себе кофе с молоком.

то был маленький домик, такой маленький, что даже самые маленькие куклы в него не влезали.

– Ах, как же, как же туда попасть? – говорили они.

Им всем очень хотелось посмотреть, что у этого домика внутри, как там все выглядит. Сколько в нем комнат, есть ли ванная. Окошки тоже были такие крошечные, что через них невозможно было разглядеть что бы то ни было, даже в лупу.

– Я бы дорого дала, чтоб осмотреть этот дом, – заявляла одна кукла.

– Я бы охотно отдала за него свой: он гораздо больше, но неуютный, в щели дует, двери фальшивые и очень неудобная лестница, – жаловалась другая.

– А у меня вообще всего одна комната без крыши: взяли коробку, убрали одну стенку, а три другие оклеили обоями, которые мне совсем не нравятся.

И т. д., и т. п…

– В помойку бы вас! – сказала хозяйка кукол, очень рассерженная их речами.

И выбросила всех кукол в окно, которое выходило на улицу.

– Да это какое-то массовое самоубийство кукол, – иронически заметил прохожий господин, наклонившись посмотреть. – Там рука, здесь нога, тут голова…

Прискорбная была картина; даже пышные юбки лишь относительно уберегли самых красивых.

Те куклы, что более или менее уцелели, отделавшись сломанным пальцем или ногой, отклеившимся париком или разбитым стеклянным глазом, удрученно смотрели друг на друга.

Только тряпичные куклы были довольны. Им ничего не сделалось, они даже носов не разбили, потому что лица у них были плоские; их скромные цветастые платьица, панталончики с оборками, их чепчики, нитяные косы и хорошенькие веснушки разве что чуть-чуть запылились и помялись.

– Вы нас всегда так презирали! – говорили они дорогим куклам. – А вот теперь видите?

Прохожие видели. В том числе и дети – много детей. Они сбежались со всех сторон и окружили кукол.

Тут уж кто успел, тот ухватил – одну, другую, сразу несколько. Не обошлось без потасовок. При этом тоже поотрывалось сколько-то рук и ног.

Хозяйка кукол, а это была очаровательная маленькая девочка, смотрела на них свысока. А именно – с высоты своего окна; смотрела без всякой жалости.

– Вечно они были всем недовольны, – сказала она. – Берите их, кто хочет.

– Так ты останешься без кукол? – удивились дети.

– Ничего, у меня зато есть вот что.

И она достала из кармана таинственный маленький домик.

– Что это такое?

– Домик, в который никто не может войти.

– А что там в нем, что? – взволновались дети. И у них снова разгорелись глаза.

– Ни-че-го, – ответила девочка.

И притворила окошко.

аленькая девочка в платочке с самого утра шагала и шагала по городу. Она не знала, куда, собственно, идет, но ни разу не ошиблась улицей, не сбилась ни на одном перекрестке. Ей было хорошо, она напевала на ходу. Однако почему-то чувствовала, что уже не может перестать идти. Почему? Она не могла бы объяснить.

Девочка шла мимо больших желтых домов с белыми наличниками, на крышах которых тонким слоем лежал снег, подернутый ледяной корочкой. На всех перекрестках автомобили и экипажи останавливались и не ехали дальше, пока она не перейдет дорогу. Все и все вокруг были с ней приветливы. Она слышала, как один шофер сказал: «Какая хорошенькая!» Какой-то маленький мальчик все оглядывался и кивал ей, снимая свою меховую шапочку. Взрослые, попадавшиеся навстречу, улыбались ей.

Девочка шла так долго, что добралась уже до предместий. Она думала: «Куда я иду?» И не знала ответа. Она только смутно догадывалась, что идет к кому-то. «Но к кому?» Должно быть, она это знала когда-то, да забыла.

Теперь большие дома встречались реже. Стали попадаться лужайки, а посреди них деревянные домики – желтые, голубые, коричневые, розовые, с верандами и резными столбиками. Ставни у них были расписаны картинками: где танцующие люди, где кораблики, тоже танцующие на волнах. Были и фермы с овощами и курами, и крестьяне приветливо махали девочке из-за заборов.

Но девочка все шла и шла. Скоро никаких домов не стало, только ели да березы: она шла уже по лесу. Там было много земляники и малины. Девочка съела несколько ягод, просто чтобы полакомиться. Странное дело, она совсем не чувствовала голода, хотя шла уже много часов. Может быть, даже не часов, а дней, потому что у нее было ощущение, что она преодолела огромное расстояние то в темноте, то при свете луны без всякого страха и ни разу не сбившись с пути. Между тем дорог было много-много! Поросших мхом или травой или устланных опавшими листьями.

А деревья у нее над головой смыкались поющими сводами.

Птицы провожали ее, одна даже на миг села ей на голову.

И спросила:

– Куда ты идешь, девочка? Кого ты ищешь?

– Не знаю, ничего уже не знаю, – отвечала девочка.

Но вот она вышла к большой реке. По темной воде плыли огромные льдины, они сталкивались и смерзались вместе. Лед смыкался, сковывая реку.

– Как такое может быть? Еще утром я ела землянику, и вот уже зима.

Лес остался позади, и вокруг простирались заснеженные поля. Вдали светились огоньки какой-то деревни. По белеющему в темноте снегу бежали юноши и девушки. Они позвали девочку:

– Идем с нами снег полоть! [3]3
  Святочное гадание: в крещенский сочельник на закате солнца девушки выходят на улицу, полют снег, кидают его через плечо, а затем слушают: если в какой-нибудь стороне послышится что-нибудь, в ту сторону и замуж отдадут.


[Закрыть]

Она поняла, что молодежь собирает в кувшины святочный снег. Таков был местный обычай. Девочка подошла. Они приняли ее как свою, и она принялась распевать с ними песни, которых до сих пор не знала. Почему она чувствовала себя так непринужденно в обществе этих юношей и девушек? И тут она увидела, что сама стала взрослой девушкой.

Теперь они пели хором:

 
«В темном лесе пташку ловлю,
В чистом поле пташку ловлю,
А она сидит под кустом…»
 

И несли полные кувшины чистого снега.

Они вернулись в деревню, и девушка провела ночь, молясь в какой-то комнатке, увешанной иконами.

Эта ночь была единственной остановкой девушки. На заре она снова пустилась в путь.

– Но куда же я в конце концов приду?

Она не чувствовала ни холода, ни голода, а усталости тем более.

Скоро девушка очутилась в незнакомом городе, где был какой-то большой праздник. Пирующих было столько, что столы и скамьи расставили прямо на улицах. В переполненных тавернах пылал огонь в очагах, поварята крутили вертела. Изо всех булочных выходили люди с коробами свежих булочек, пирогов и пряников. В воздухе носились облака вкуснейших запахов, прежде ртов услаждая носы. Люди поднимали бокалы, приветствуя девушку.

– Мадемуазель! – окликали ее. – Милая барышня, посидите с нами.

Она присела с ними за стол. Но не могла ни есть, ни пить, потому что голода не испытывала.

– Не хотите ли потанцевать? – предложили ей.

Она услышала звуки барабана и аккордеона.

– Вы, может быть, замужем? И дети есть? Вы их с собой не привели?

– Нет, – сказала она. И, опустив глаза, увидела, что на ней длинное глухое платье, а руки натруженные и увядшие.

– Неужели я уже постарела?

И правда, она больше не чувствовала себя такой легкой, как в начале пути, кости иногда ныли, но она поблагодарила за гостеприимство и пошла дальше.

И снова шла и шла полями и лесами. Она пересекала их и пересекала реки по мостам, порой таким хлипким, что они шатались и прогибались до самой воды. Местность стала болотистой, но потребность идти все дальше не ослабевала в ней. Она безошибочно выбирала броды, где можно было пройти, не увязнув, а на берегу одного большого пруда нашла лодку и переправилась на другой берег.

Она перевидала все виды лун – белую, красную, молодой месяц, полную луну, ущербную луну, ложную луну и истинную. По скольку раз? Она не сумела бы сказать. Сотни солнц палили ее, сотни дождей освежали, грозы гремели над ее головой, и молнии ударяли вокруг, ни разу не причинив ей вреда.

– Куда же я приду?

Она теперь разговаривала сама с собой. И так громко, что вспугивала белок. Снова было лето. Но сколько же лет, сколько зим она видела? Она не могла припомнить. Еще она заметила, что больше не слышит ни пения птиц, ни стрекотания насекомых, ни журчания ручьев, однако видеть их еще может.

– Я оглохла, – сказала она. – Странно это, да, так странно.

Но усталости она не чувствовала и продолжала идти – днем, ночью, больше не останавливаясь. Однажды утром она увидела вдали какой-то большой город с золотыми куполами. И чем ближе она подходила, тем ярче эти купола горели, переливались, тем больше их становилось. Были среди них синие со звездами, были красные, желтые, зеленые.

Теперь она шла быстрее. Ей не терпелось рассмотреть этот город. Но, как все большие города, он был окружен предместьями, и этим предместьям конца не было. Теперь однообразные фасады заслоняли от нее купола; она проходила по обсаженным деревьями проспектам и по убогим улицам с покосившимися деревянными домишками. Ей не встретилось ни души. У кого же спросить, как называется город? Вдруг она увидела, что навстречу идет какая-то старушка.

– Наконец-то хоть кто-то живой!

Но тут она уткнулась в зеркало у входа в парикмахерскую.

– Так эта старая женщина – я?

Да, это была она. И тут она почувствовала, что очень, очень устала, и без сил опустилась на скамейку какого-то общественного сада. Из школы со смехом высыпали школьники и пробежали через сад, не замечая ее. Но один из них вернулся и с поклоном обратился к ней:

– Здравствуйте, бабуленька!

– Ты меня знаешь? – спросила она.

– Да, я вас узнал. Я часто видел вас во сне.

– Я тоже узнала тебя, – сказала она. – Это тебя я искала так долго, сама того не зная. Долго-долго искала я тебя по городам и весям. Я шла и шла всю свою жизнь, и вот я старуха. Я вышла в путь маленькой девочкой, и было это задолго до твоего рождения. А сегодня я пришла сюда. И теперь знаю, что сюда и шла.

Мальчик слушал и ничего не понимал, но его личико дышало добротой.

– Я искала тебя повсюду, потому что любила тебя. Ты совсем такой, как в моих снах, ведь ты мне тоже снился. Беленький и крепкий.

Он снова поклонился, на этот раз в пояс.

– Милая старенькая бабушка, – сказал он.

– Как тебя зовут, мой ясный соколик?

– Аркадий, и вы теперь будете жить у нас, потому что у нас как раз нет бабушки, а сейчас Рождество. А Рождество без бабушки – какое же это Рождество!

хилл, Блез, ешьте суп! Будете хорошо есть – расскажу вам про Чудовище.

– Про взаправдашнее?

– Про взаправдашнее.

– Про самое настоящее?

– Да. Так вот, дети, это Чудовище – не сказочное, не мифическое. Это, милые мои, наше, здешнее Чудовище.

– Мам, а ты его видела?

– Нет, но я видела, как возвращались с горных пастбищ Шандолена бараны, которых оно чуть не съело. На них была его метка.

– Какая метка?

– Три ранки на шее, где зубы Чудовища проткнули шерсть и кожу. Ох и хватало же оно их! Это было всем чудовищам Чудовище. И о нем писали все газеты Швейцарии и даже других стран.

– Я тогда уже родился, мама?

– Конечно, родился, Блез, тебе тогда исполнилось два года. Это было в 1946-м. Так что тебе довелось жить в эпоху Чудовища.

– Я тозе? (Ахилл еще не выговаривает «ж»).

– Нет, Ахилл, ты тогда еще был на небе.

– Хны! Хны!

– Не плачь, глупыш! Зато ты появился на свет как раз в ту самую зиму, когда Чудовище было убито.

– А, тогда ладно.

– А вот тебя, Блез, оно чуть было не съело.

– Меня?

– Да, тебя. Мы отправились в самую глушь леса Фанж за земляникой. «Там есть такая поляна, прямо вся красная, столько на ней ягод!» – уверял ваш дядя Рене-Пьер. А ты ехал в колясочке, такой беленький-кудрявенький, румяный-золотистый! Лакомый кусочек для Чудовища, прямо-таки деликатес.

– Деликатес?

– Ну да, так называется что-нибудь очень вкусное и особенное. Так вот, сперва, пока шли по дороге, все было ничего. Но дальше начинается тропа, вся в буграх и кореньях, что твоя лестница, и конца ей не видно. Приходится тебя, Блез, брать на плечи, а коляску на буксир. А земляники нет и нет, ни единой ягодки!

А лес чем дальше, тем глуше, деревья все косматее…

– Ой, мама, это же Девственный Лес!

– Правильно, почти что Девственный Лес. Там оползла целая гора, лет триста назад, и до сих пор потихоньку оползает. Это место называется Илльграбен. Такой естественный амфитеатр, и из его желтого песчаного обрыва сочится тоненький ручеек, тоже желтый, который в грозу становится большим ручьем.

– А Чудовище, мама?

– Ах да, Чудовище. Зашли мы, стало быть, в самую глубь леса Фанж. Сосновые лапы – черной-пречерной зелени, и ветер свистит так странно и печально…

– А земляника?

– А земляники нет. Мы сбились с пути, куда-то не туда зашли.

– А Чудовище?

– Да, Чудовище… Мы-то ни о чем, кроме земляники, и не думали! Знай ищем ее там и сям. Рассыпались по лесу, а тебя оставили спать в коляске под большой сосной.

– И?..

– Как раз там и жило Чудовище.

– Ой!

– Да, именно там.

– Там был его дом?

– Ну да – логово, нора, берлога.

– В пещере?

– Вот уж не знаю.

Мы-то об этом узнали только потом, из газет. Однако некоторые люди уже начинали беспокоиться из-за Зверя – какого, оставалось только гадать – из-за зверя, который пожирал овец.

Но Зверь оставался невидимкой. Никто его не видал, никто ничего про него не знал.

Тогда Главный Жандарм велел созвать экспертов.

– А эксперты, это кто?

– Ученые, люди, которые много всего знают.

– А Главный Жандарм – ты его знала, мама?

– Один раз видела.

– Он был большой?

– Да, это был видный мужчина и даже очень галантный. Он мне в тот раз учтиво преподнес первую весеннюю фиалку, которая была у него в петлице. Но вернемся к нашим баранам. Куски недоеденных баранов то и дело где-нибудь да обнаруживали. Ученые нацепили очки и изучили эти объедки… «К какому виду принадлежит Чудовище?»

– Выяснили?

– Нет, не выяснили! Так и не разгадали загадку. Только спорили. Один кричал: «Пантера!» Другой утверждал: «Леопард!» – «Шакал!» – «Тибетский барс!» А мой брат Рене-Пьер говорил – рысь.

– Это была рысь?

– Многие так считали.

– А ты, мама, как считала?

– О! да как все… По правде-то, все не знали, что и думать. Я гадала – может, это пантера… И против рыси ничего не имела – ваш дядя Рене-Пьер на том стоял, – но, признаюсь, еще соблазнительней было верить в тибетского барса. Я думала: «Вот это да, не надо и странствовать по свету: в Вале [4]4
  Вале – один из 26 кантонов, составляющих Швейцарскую конфедерацию. Этот самый высокогорный кантон Швейцарии – родина Коринны Бий и место действия большинства ее историй. Столица Вале – город Сион.


[Закрыть]есть все!»

– Лысь, он какой? – спрашивает Ахилл.

– Рысь? Это такая очень большая дикая кошка, рыжеватая, с очень острыми ушами. Когда-то давно в наших лесах их много водилось.

Один только ваш двоюродный дедушка Морис в своей высокой мудрости полагал, что это просто-напросто одичавшая собака. И вот он был ближе к истине, чем все ученые.

– Это была собака?

– Нет, не собака.

– А кто?

– Вот увидишь… А тогда каждый выдвигал свою теорию и ее отстаивал. Прежде всего – откуда оно взялось, это Чудовище? Сбежало из зверинца? Выгнано войной из какой-то другой страны? В одном только все сходились: это хищник.

– Что такое хищник?

– Это зверь с четырьмя лапами, с усами и когтями, который убивает, чтобы есть.

Так вот, пока все ломали себе голову, предполагая бог весть что, наше Чудовище жило – не тужило. Рыскало там и сям, хватало, кусало, жевало, глодало, наедалось, напивалось, облизывалось и засыпало…

– Надолго?

– Ни в коем случае. Оно скоро просыпалось и опять рыскало, хватало и т. д. Это были славные денечки для него, бедняги…

– Ты его жалеешь!

– Нет, уж очень оно было хитрое. Когда пастухи устраивали на него засаду – Чудовища как не бывало. Когда охотники ходили дозором со своими большими ружьями – Чудовища как не бывало. Но не было дня, чтоб оно не давало повода для пересудов. А видеть его никто не видел.

Скоро стало ясно, что оно отмахивает сотни километров за самое короткое время, впору было подумать, что у него сапоги-скороходы.

– Как у Людоеда?

– Да, можно сказать, что по всему Вале носился этакий людоед. Вот почему люди стали бояться за маленьких детей. Их больше не оставляли одних ни на минуту. Их старались держать дома. Не пускали на улицу после захода солнца.

– Меня ты тоже не пускала на улицу?

– Нет-нет, Блез, слишком хорошо я помнила нашу прогулку в лес Фанж.

– Ничего себе тайна…

– Ужасная тайна. Не успеет, бывало, Чудовище натворить дел в одном месте, как вот оно уже совсем в другом, у черта на рогах. Можно было подумать, их двое или трое, а то и четверо! Оно становилось все прожорливее и прожорливее, наглее и наглее. Нападало уже и на телят; к счастью, утащить их все-таки не могло, они для него были крупноваты. Однако оно не побоялось даже большого хряка – вожака целого стада свиней. Могучий боров сумел за себя постоять…

– Холофая свинка! – восклицает Ахилл.

– Не мешай маме рассказывать, – говорит Блез.

– Так вот, Чудовище заглядывало во все долины, гоняло из Верхнего Вале в Нижнее и обратно с удивительной скоростью…

Теперь уже люди, случалось, его видели. Или думали, что видели. Появились его описания. По словам одних, это было животное крупнее собаки, высокое в холке, с бульдожьей мордой и с желтыми и черными полосами на передней части туловища. Другие говорили, что шерсть у него красно-бурая, и оно ужасно пыхтит. Однажды какая-то молодая пара, гуляя в лесу Фанж, видела зверя, похожего на гиену, который лакал воду из пруда. Один иностранец, отдыхавший в долине Аннивье, свалился в горную речку, потому что, как он впоследствии рассказывал, столкнулся нос к носу с Чудовищем. В долине Бань как-то ночью крестьяне видели, как оно, словно демон, промчалось через деревню.

Вашему дяде Рене-Пьеру тоже довелось с ним встретиться. Он взбирался в сумерках по очень крутой тропе близ Шандолена, как вдруг в каком-нибудь метре от себя увидел два горящих глаза. «Я так и остолбенел с перепугу!» – признавался он. Но Чудовище, задев его боком, скрылось в кустарнике одним прыжком, таким тяжелым, что с этого момента ваш дядя усомнился в своей версии насчет рыси.

– Он стал думать, что это кто?

– Он начал подозревать, что это пантера.

– Сто такое пантела?

– Это как очень-очень большая и свирепая кошка.

– А охотники, мама?

– Охотники… да, охотники. Их все это очень раззадорило. Главный Жандарм организовал облаву в лесу Фанж. В ней приняли участие двадцать два охотника, одна охотница и шесть собак.

– Ты их видела?

– Да, мы все видели, как они проехали через Сьерр на большом грузовике. Главный Жандарм сидел в середине с автоматом…

– И?..

– И они подняли из логова…

– Чудовище?

– Как бы не так! Лисицу. Только лисица им и попалась.

– Тьфу!

– Вот тебе и тьфу! Но Главный Жандарм приказал, чтоб один из его людей день и ночь нес караул на перевале Меретчи. Потому что через этот перевал Чудовище наведывалось на горные пастбища Аннивье. А ваш дядя Рене-Пьер тоже получил от Главного Жандарма разрешение ходить с ружьем. Он был этому очень рад. Знай бродил по горным хребтам, искал следы, караулил.

Я надеялась, что он и будет Тем, Кто Убил Зверя.

В тот год мы перебрались наверх, на гору Шандолен, чтоб с тобой, Блез, провести там лето. И будь уверен, я с тебя глаз не спускала, а чуть начнет темнеть – мигом загоняла в шале [5]5
  Крестьянский дом в Альпах (деревянный, иногда на каменном основании).


[Закрыть]. Взрослые и то боялись, и деревенские еще больше, чем горожане.

– А ты боялась, мама?

– О, я… ну да, боялась немножко. Как-то гуляю одна в верхнем лесу, а сама думаю: «Вдруг сейчас его встречу…» И на сердце не очень-то спокойно.

А вот ваш отец, который, по своему обыкновению, бродяжничал по Альпам, – ах! Он-то, вот уж правда, нисколько не беспокоился из-за Чудовища. Однажды устроился на ночлег под открытым небом на склоне Меретчи. На склоне, где частенько хаживал вы знаете кто… И отлично выспался.

Все-таки людям не давал покоя вопрос: «Может Чудовище напасть на нас?»

«Нет, – утверждал Африканский Охотник, который по воле случая тоже в то лето отдыхал в Шандолене. – Нет, хищники на человека не нападают, разве что раненые или уж очень голодные. Единственное исключение – тигр». И он рассказывал, как неграм случается совершать большие переходы сквозь заросли с курицей в руках. Иногда пантера или леопард подкарауливает такого путника и выхватывает у него ношу. Бывает, прихватит и палец… по неосторожности. «Но, – добавлял путешественник, – их цель, как видите, не человек, а курица». Еще он рассказывал, как ехал однажды по саванне в грузовичке. Перед ним прямо на дороге спокойно разлеглось львиное семейство: отец, мать и двое детенышей. Как быть? Он оглянулся на сидящего рядом туземца: тому было явно не по себе. Надо было принимать решение. Тогда Африканский Охотник направил грузовичок прямо на хищников, громко сигналя, как делают у нас, когда на дороге стадо коров. Львы нехотя встали и отошли, чтоб улечься в другом месте.

– А Чудовище? Хотю пйо насе Чудовище!

– Потерпи, Ахилл, будет тебе Чудовище! Наше Чудовище – у него был такой богатый ассортимент яств, что оно выбирало только самое лучшее: лакомый кусочек там, глоточек здесь. Доедать не трудилось. Этим занимались другие: большие черные вороны… и люди. Время было послевоенное, мясо еще выдавалось по карточкам… Некоторые гадкие мясники, чтоб урвать лишний кусок, даже дрессировали собак нападать на овец. Главный Жандарм положил этому конец. Этих людей наказали, а собак убили…

– О чем ты думаешь, мам?

– Мам, ты уснула?

– Надо вам сказать, милые мои, что я и сама как-то раз ела ошметки овцы, оставленные Чудовищем на горном пастбище.

– Вкусно было, мам?

– Объедение! Поджаренные на вертеле на лиственничных углях…

– Повезло тебе!

– Да…

– Но, значит, никто не мог его увидеть, это Чудовище?

– Никто, Блез! Однако то и дело кто-нибудь воображал, что видел его. Но один говорил, что оно черное, другой – рыжее, третий – пятнистое. Главный Жандарм организовывал еще облавы, на которые приглашались самые знаменитые охотники со всего мира. Дичь-то какая: Чудовище! Настоящая дичь в лесу Фанж к тем порам стала редкостью. Олени и медведи давным-давно перевелись, разве что кабан забредет раз в десять лет.

Но ни один охотник так и не увидел Зверя.

Тогда Главный Жандарм велел соорудить ловушку. Это было что-то вроде гигантской мышеловки, которую замаскировали листвой. Внутри на крюке, который должен был послужить спусковым механизмом для двери, чтоб она захлопнулась за Чудовищем, подвесили аппетитный кусок мяса. Наутро мяса как не бывало. Чудовище прокралось ночью, как… Но не буду забегать вперед.

Главный Жандарм не смирился с поражением. Он велел вырыть глубокую яму, настоящую могилу для Чудовища. Ее прикрыли жердями и лапником, а сверху положили тушку ягненка.

Естественно, ОНО не пришло.

Хорошей еды ЕМУ и в других местах хватало, и было ОНО, как ЕМУ и положено, хитрое.

– Оно было волсебное? – спрашивает Ахилл.

– Волшебное? Нет.

– Невидимка! – предполагает Блез.

– Что ж, надо признать, в его случае видимость… видимость могла быть обманчивой.

– Какая видимость?

– Потерпите, все узнаете! Пока что мы все еще в лесу Фанж. И вот слышатся крики, можно сказать, вопли: «Спасите! Помогите! Погибаю!» Их слышно было даже в Бароне и Лоэше. «На этот раз Чудовище терзает человека!» – подумали все. А вот и нет, просто один из неглавных жандармов провалился в яму.

– Его вытасили?

– Да, конечно, вытащили.

– А… тогда ладно.

– Что касается нас, то мы с тобой, Блез, в то время все еще были в Шандолене. И как-то ночью там, на горе, выпадает снег. В августе месяце. А на рассвете в деревне поднимается крик. Пономарь забывает, что пора звонить к заутрене, женщины забывают кофе на огне. Ты-то, Блез, спишь себе без просыпу. Что же случилось?

Одна девушка нашла у дверей хлева барана, истекающего кровью. Он еле дышит, вот-вот умрет. Как он сумел в таком состоянии дотащиться до дома с дальнего пастбища, где ночевало стадо? Поразительная живучесть. Пастухи, всполошившись, спешат на верхнее пастбище поглядеть, что там с остальными овцами. И обнаруживают нескольких наполовину съеденных. Собирают уцелевших и перегоняют в деревню. Этих уцелевших я видела… Они дешево отделались – несколькими клочьями шерсти, но на них остались метки: следы клыков на шее, а в глазах стоял страх, которого я век не забуду.

– Бараны, они плакали?

– Нет, плачут только коровы, когда у них горе. Они умные. Так говорят пастухи, и я им верю.

– А Чудовище, мама?

– На этот раз оно оставило следы на снегу.

– Что значит следы?

– Отпечатки, которые оставляют лапы на грязи, на песке или на снегу. Эти следы были такие большие, что ваш дядя Рене-Пьер сразу перестал думать на рысь.

– А на кого он стал думать?

– Теперь он думал на гиену. Прихватив ружье и фотоаппарат, он пошел по свежему следу и шел по нему часа два. Нащелкал прекрасных фотографий, которые потом послал в газеты. Может быть, ему удалось бы протропить [6]6
  Тропить – идти по следу животного.


[Закрыть]Чудовище до его лежки… но на солнце снег растаял, и следы исчезли.

Ешьте, дети, ешьте, тогда буду рассказывать дальше.

В часе ходьбы от Шандолена, на горе Паншетт, пастух, карауливший телок на горном пастбище, заскучал. Звали его Гилер. Заскучал он главным образом по выпивке, потому что Гилер, увы, был самым большим пьяницей долины Аннивье, но при этом милейшим и добрейшим созданием. Он вечно поддавался своей слабости и ничего не мог с собой поделать.

И так он заскучал, что однажды взял да оставил стадо на подпаска и отправился в деревню. Подпаску было боязно одному; он для храбрости принялся петь и свистеть. Тем временем наш Гилер добрался до Шандолена и объявил: