Текст книги "Доктор Кент (СИ)"

Автор книги: Корин Холод

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Чикаго. Центральная больница Восточного округа. 2000 год. Время – 19:35. Понедельник.

– Остановка! Мы его теряем!

Каждый раз так. «Каждый раз, как в первый раз», – слова учителя. Великого – нельзя подобрать иного слова – доктора Грина. Он был врачом от бога, и другие врачи, включая собственного ученика, не смогли спасти его. Опухоль мозга, пустившая свои корни слишком глубоко, чтобы любые силы, человеческие или нечеловеческие, могли что-то с этим сделать. Начнись исследования на пару лет раньше, может быть, на год, и был бы шанс, но… Но. Жуткий союз, часто дополненный многоточием, после которого обычно следует истина. Или простая констатация факта. То, что есть на самом деле.

«Я мог бы, но…». «Мы бы спасли его, но…». «Хотелось бы, но…».

Доктор Грин ушёл в свой последний путь, оставив в качестве наследия два десятка интернов, трёх-четырёх врачей и огромное количество скорби и памяти. И она, эта память, помноженная на приобретённые знания, помогала действовать, и действовать правильно. Побеждать Ту, что придёт к каждому, так или иначе. Но только не сейчас.

– Кислород держать. Давление. Скальпель. Расширитель. Зажимы. Тампонада. Веду прямой массаж, готовьте дефибриллятор.

«Раз. Два. Три. Четыре. Левый желудочек. Вижу его. Шестьдесят пять раз в минуту – оптимально. Живи, скотина. Живи!»

Сердце неохотно начинает самостоятельно сокращаться под пальцами.

– Дефибриллятор отставить. Есть ритм. Работаем!

Короткие фразы. Короткие мысли. «Ничего лишнего», – слова ещё одного великого учителя, на этот раз давно почившего деятеля искусства. Реанимация похожа на создание скульптуры: в этих процессах нет ничего лишнего, а то, что есть, отсекается беспощадным лезвием разума врача, по сравнению с которым бритва Оккама – обух древнего топора.

– Пульс в норме. Внутреннее кровотечение ликвидировано. Ушиваем и наверх его. Вы молодцы, ребята.

Можно… нужно поощрить свою команду за то, что они сделали. Пусть даже именно ты запустил сердце, пусть именно ты спас этого незнакомца, но ты бы не справился без них. Да, на самом деле это не так, и да, ты мог бы в одиночку управиться с половиной страждущих в этой больнице, но в глубине души ты понимаешь, к чему бы это привело. И ты благодарен этим людям, справляющимся с тем, на что ты не успеваешь обратить внимание в главной битве своей жизни. В битве со Смертью.

– В операционную. Живо! Я сам доведу до конца.

– У вас вторые сутки дежурства, – доктор Бентон как всегда старается помочь ближнему, не упуская собственной выгоды. От количества проведённых операций напрямую зависит его положение и научная работа. «Впрочем, он прав. Не стоит зарываться».

– Ваша правда. Принимайте пациента.

Возраст. Повреждения. Анамнез. Условия повреждений. Это тоже может быть важно. Всё. Можно расслабиться. Питер – прекрасный хирург и знает своё дело, а ты дал ему больше, чем кто-либо мог.

Вторые сутки. Даже ты начинаешь уставать от этого колоссального напряжения. Спать. Немедленно спать…

– Доктор Кент убыл на отдых!

– Принято!

Стандартная шутка, стандартный ответ. Впрочем, ни то, ни другое не надоедает…

Врач скорой. Немного хирург, чуть-чуть педиатр, очень сильно травматолог и всегда терапевт. Ах да, не забывать о диагносте. Это в кино хорошо – там всегда есть несколько лишних минут, за которые успеет подойти необходимый специалист. В жизни иногда не хватает секунд. Таких важных, таких необходимых секунд, за которые тебе надо принять решение и действовать. На то она и «скорая» помощь. И даже пусть ты жульничаешь, используя силы, которых не видать ни одному человеку, ты не бог. Ты – врач.

Доктор Кент поморщился во сне и повернулся на другой бок. Он спал в небольшой лаборатории, которую громко именовал «кабинетом». На самом деле, лаборатория была для общего пользования, но в ней проводились анализы только на онкологические заболевания, а потому в ночной период зачастую пустовала. Невзирая на этот факт, а может, благодаря ему, доктор Кент проводил здесь большую часть своего времени, включая перерывы и выходные дни. Его научные изыскания имели самое непосредственное отношение к онко-заболеваниям, их развитию и лечению. Кларк, а именно такое имя было дано ему родителями, мечтал победить рак. Раз и навсегда. Впервые эту идею подал ему отец, простой фермер, понявший на какой-то момент, что его приёмному сыну суждено великое будущее.

Доктор Кент помнил тот самый первый разговор о своих способностях, и этот эпизод его жизни часто являлся ему во снах.

Окраина Смоллвиля. 1974 год. Время – 20:05. Суббота.

– Ты особенный, Кларк, – медленно произнёс Джонатан Кент, с интересом и без малейшего страха разглядывая завязанный узлом гаечный ключ, только что вынутый из рук семилетнего мальчишки. – Ты не такой, как все, и тебе придётся привыкать к этому и скрывать. Уж прости.

Они были в сарае – помеси гаража и мастерской, где будущий доктор Кент частенько устраивал «Содом и Гоморру», по выражению его матери. Джонатан уютно умостил своё седалище на сложенных тракторных покрышках, а Кларк с повинной головой стоял напротив него. Впрочем, похоже, наказание откладывалось, а впереди был интересный разговор, как и всегда, когда у отца появлялся этакий хитрый огонёк в глазах.

– Почему? – этот вопрос маленький Кларк задавал часто, как и любой другой мальчишка его возраста. Джонатан поднял брови, состроив непонимающую гримасу, и Кларк послушно уточнил: – Почему скрывать? И почему особенный – тоже.

– Как водится в сказках, начну с последнего, – Джонатан размял в пальцах папиросу, но закуривать не стал: нечего мальцу привыкать к дыму. – Стало быть, мы уже рассказывали тебе, откуда ты взялся.

– С неба, – кивнул мальчик.

– Ага. Вот оттуда и твоя особенность. Ты это, как мать говорит, подарок от бога для нас был. А значит, и особенность твоя – божий дар. Может, разберёшься потом, в чём его суть, может, нет, то дело долгое. А вот почему скрывать – то штука похитрее. Помнишь, как жука-оленя в первый раз увидел?

– Ага.

– Не «ага», а «да». Ты зачем книжки умные читаешь?

– Да, папа.

– Ну вот. Стало быть, когда его увидел, что с тобой было?

– Я… – Кларк задумался на секунду. – Я испугался.

– Во-от, – удовлетворённо протянул отец. – А почему?

– Ну… он страшный был. Большой. Шевелился. Я такого никогда раньше не видел.

Джонатан наклонился вперёд и крепко хлопнул сына по плечу.

– В самый корень смотришь, сынок. Люди, понимаешь, такие… божьи твари, что боятся всего, что видят в первый раз и не понимают. Я вот ума не приложу, как ты так умудрился ключ согнуть.

– И ты боишься?

– Конечно, – отец солидно покивал. – Только не тебя. Боюсь того, как ты с такой силушкой будешь гвозди заколачивать. Не говоря про то, чтоб коров доить.

Кларк хихикнул, и Джонатан хмыкнул в ответ. Младший Кент подхватил, и несколько секунд в сарае звучал заливистый мальчишеский смех. Когда Кларк отдышался, он незамедлительно задал новый вопрос:

– Значит, меня будут бояться?

– Будут. Потому что не знают, кто ты такой.

– Тогда мне надо прятаться, – понятливо сделал вывод мальчишка. – А как?

Фермер хмыкнул, потёр переносицу, а потом начал рассуждать, по своему обыкновению, издалека.

– Ну вот, смотри. Способностей твоих у тебя много. Силён, как два быка, значит, через стенку видишь, потроха мои рассмотреть можешь. Об заклад бьюсь, как взрослеть начнёшь – ещё больше сможешь, так?

– Наверное, – Кларк картинно, «как взрослый», почесал в затылке, а потом улыбнулся. – Может, летать начну?

– Может, и начнёшь. Тут вопрос другой: что ты с силушкой своей делать будешь? Куда приложишь? Знавал я одного мужичка…

Тут Джонатан прервался, встал с покрышек и поманил сына за собой, на свежий воздух: курить хотелось немилосердно.

Они вышли из сарая, под вечернее небо, на рубеже которого, красиво оттеняя колоски на полях, догорал закат. Джонатан потянулся, крякнул, сделал несколько шагов в сторону от сына, чтобы оказаться с подветренной стороны, и с наслаждением закурил.

– Так вот, – продолжил он, разгоняя дым широкой мозолистой ладонью, – знавал я одного мужичка, Джонс была его фамилия. Сейчас он уже переехал куда-то, а раньше неподалёку от нас жил. Ничем особым он не выделялся из прочих, окромя одного: любую технику знал и ремонтировал. От радио да телевизоров до тракторов. Я к нему много раз ездил, и помогал ему, и научился кой-чему. А вот сейчас даже и не вспомню, как его звали – не то Рон, не то Джон… фамилию и то случайно запомнил, точно – не Джонс, а Джоннз. Вечно ему счета не на ту фамилию приходили, он ругался страшно, вот я и запомнил. Странный он был мужик, про семью да прошлое своё ни разу не говорил, да и пропал как в воду канул. Только дом пустой остался. И ро… лица, то есть, его не шибко припоминаю. А вот руки – помню. Как он свечи чистил, как с фрезой работал, как покрышки менял – до движения. Призвание у него такое было: технику чинить, смекаешь?

– Ему тоже нужно было спрятаться. Он, получается, за своим призванием спрятался, так? – Кларк был непривычно задумчив. – И мне, значит, так же нужно за делом своим… завернуться в него? Как в плащ. А какое у меня призвание?

– А кто ж его знает? – Джонатан сплюнул в ладонь и притушил об неё окурок. – Вот станешь старше… Одно скажу: фермера из тебя не выйдет. Не в силе дело, да даже и не в умении – чему потребно, я тебя обучу, конечно. Тут другое – привычка нужна, связь с землёй, с тем, что растёт… Не знаю. Умно это шибко, я такое и не скажу никогда. Ты парень башковитый, тебе науки набираться надо. – Он прищурился на первые звёзды, серебряными гвоздиками возникавшие на стремительно темневшем небосводе. – У тебя великая судьба, мальчик мой. Как сила твоя велика, так же и судьба твоя. Ты, главное – не растрать её понапрасну. И не стремись к тому, чтоб дорогу себе полегче да попроще выбрать. Простая дорога, она того… сам знаешь, куда ведёт. Библию, чай, читал. В мире есть много того, перед чем даже сила твоя плевком покажется. Хоть бы и болезни, к примеру. Знаешь, что такое рак?

***

Одно Кларк мог сказать о своей дороге: простой она не была. Страшная и нелепая гибель отца в бушующем смерче едва не подкосила молодого человека. В восемнадцать лет юный Кент покинул осиротевший отчий дом, клятвенно пообещав матери, что хотя бы деньгами точно будет ей помогать. Марта не удерживала его: она видела, что сын в смятении и что так для него будет лучше. На прощание она просила его лишь об одном, и просьба эта навсегда запомнилась Кларку хотя бы потому, что почти дословно повторяла слова отца.

– Не растрать себя понапрасну, сынок, – сказала тогда Марта. – Не потеряй всё то, что успел дать тебе отец. Он не хотел, чтоб ты являл свою силу миру, и знал, что ты хочешь помогать людям, что ты жалеешь их, как только сильный может жалеть слабого. Но помогать ведь можно по-разному.

И Кларк твёрдо решил для себя, что не предаст памяти отца. Тогда, по дороге в Метрополис, после слов матери он вспомнил старый разговор и решил испытать себя в борьбе с болезнями. Не для себя – для окружающих. Но сперва его ждало долгое путешествие на дальний север, за своим наследием…

С тех пор минуло пятнадцать лет. За годы обучения в Медицинском Институте Метрополиса Кент не один десяток раз пытался понять, как люди, не обладающие его возможностями, неспособные бодрствовать неделями, сохраняя ясность мысли, постигают эту науку. Его не спасало ничто: ни выносливость, ни абсолютная память. Он ожидал, что выученные наизусть учебники будут преимуществом, что рентгеновское зрение и сверхвысокая реакция помогут ему, что…

После очередного провала на экзамене, а чаще того – на практических занятиях, он стискивал зубы и говорил про себя: «Нет, папа. Я не буду искать лёгкого пути».

Он приучился отключать свои неземные способности, действовать, как человек, жить, как человек, диагностировать и учиться, как человек. И у него начало получаться. В действиях появилась вдумчивость и постепенность. И лишь тогда он снова, не сразу, шаг за шагом стал «отпускать» себя. Подкреплять обретённый опыт и знания своими силами. И всё равно время от времени совершал ошибки. Случалось, что и фатальные.

Попытка сходу диагностировать волчанку была подобной ошибкой, сверх того – ошибкой эгоистичной. Очень уж хотелось поработать с редкой болезнью. А незамеченная при этом патология печени едва не привела к летальному исходу. «Тогда тебе повезло, Кларк. Ты спас его. А мог бы и не спасти».

Попытка полостной операции при плавающей аллергии пациента была подобной ошибкой. «Да, кто мог знать, что он среагирует на латекс именно в этот момент, но ты поторопился, Кларк, ты решил, что видел всё, и поспешил».

Болезнь и смерть доктора Грина, первого «практического» учителя, того, кто принял под своё крыло молодого специалиста в больнице восточного округа Чикаго, была подобной ошибкой.

Таких ошибок было много, и каждая отдавалась в сердце болью. Но при этом, при всей своей тяжести, они давали опыт. Подчас кровавый, стыдный, неприятный, жуткий, но опыт.

В первые годы Кларку хотелось бросить всё, отправиться в Ледяную Крепость, открытую им за полгода до того, как он поступил учиться на врача. Туда, где его силы были почти безграничны, туда, где ждал его голографический образ Джор-Эла, туда, куда звала его… слабость. Слабость духа.

– Бить морды с моей силой может любой, – цедил сквозь зубы юный Кларк Кент, разбираясь с анализами мочи и меняя подгузники. – Летать с моими силами может любой, – бормотал он, «подменяя» своими руками вышедшую из строя центрифугу. «Где плазма?!» – орали из-за двери, и он вполоборота орал в ответ: «Сейчас!» – а на операционном столе еле-еле жил тот, кому эта плазма была необходима.

– Я не пойду по лёгкому пути, – скрежетал зубами сын планеты Криптон, кривясь от вони при очистке кишечника от каловых масс. – Я справлюсь, – шептал он, в буквальном смысле своими глазами наблюдая деление клеток онкологической опухоли. Нет, он мог бы, наверное, своим лазерным зрением выжечь эту опухоль, стать богом-целителем, излечить ещё… десятки? Сотни? А что стало бы с ним, с его возможностями, а главное – с больными после того, как об этом доложили бы военным, ФБР и прочим спецслужбам?

Кларк ждал, наблюдал, позволял людям гибнуть ради того, чтобы понять, как уничтожить эту болезнь навсегда, не завязывая это уничтожение лишь на себе.

Лишь раз он позволил себе уступить. Молодой профессор-математик, навсегда покоривший сердце Кларка идеей сверхскоростного двигателя, по его мнению, заслуживал жить, несмотря ни на что. Кент исцелил его, уничтожил опухоль в мозгу, использовав все свои знания медицины и проведя операцию на микронном уровне. Два месяца спустя он узнал, что профессор навсегда потерял интерес к математике вследствие того, что утратил способности к оной. Это поражение едва не сокрушило Кента, но дало понять: сами по себе сверхсилы не способны помочь ему в этой борьбе. Только опыт и знания, совместно с его возможностями.

«Только так, и никак иначе!»

Чикаго. Центральная больница Восточного округа. 2000 год. Время – 22:30. Понедельник.

Та самая ночь, когда сын двух планет уснул в своём «кабинете», была судьбоносной по многим причинам. Во-первых, утром следующего дня Кларку Кенту исполнялось тридцать три года. Во-вторых, во сне ему явилась формула, которая в дальнейшем стала известна всему миру, как сыворотка К-118, или «Панацея», и стала победой в крестовом походе против онкологии. А в-третьих, не успел доктор Кент спросонья записать эту формулу, как в окно лаборатории постучали.

– Одну секунду, – отозвался Кларк, не оборачиваясь. Он поставил последний символ, встал, подошёл к окну и открыл его. На пожарной лестнице под проливным дождём стоял человек в странном костюме. Сверкнула молния, выхватывая из мрака острые торчащие уши, маску, закрывающую большую часть лица, и длинный чёрный плащ.

– Ты знаешь, кто я, – низким гудящим басом произнёс человек в костюме летучей мыши. Доктор Кент вздохнул.

– Да, я знаю, кто вы, Брюс. И поверьте, вы могли явиться ко мне не в столь пафосном обличии. Отключите модулятор голоса, залезайте в окно и снимайте маску. В этой лаборатории вы никого не обманете.

Кларк прошёл по кабинету, приоткрыл дверь и высунулся в коридор. Неподалёку у стойки хихикали две медсестры из ночной смены.

– Девушки, – негромко позвал Кент, чтобы не потревожить мирно спавшего на каталке у стены доктора Росса, – передайте, что у нас тут небольшая авария и вторая онко-лаборатория до утра закрыта.

– Хорошо, доктор Кент, – с пониманием кивнула сестра Хэтэуэй и тут же добавила: – Но если что, мы вас разбудим.

– Спасибо, – отозвался Кларк, запер дверь и обернулся к своему гостю. Тот уже успел не только пройти внутрь и закрыть окно, но и избавиться от части своего обмундирования. Взгляд внимательных серых глаз Брюса Уэйна скользнул по скудной обстановке и остановился на номинальном хозяине помещения.

– Если ты знаешь, кто я, то понимаешь, зачем я пришёл, – утвердительно произнёс Бэтмен.

– Разумеется. Вы пришли меня вербовать. – Кларк успел узнать слишком много как о герое Готэма, так и о Лиге Справедливости, чтобы не ждать этого визита. Сейчас, как и перед каждой операцией, его захватило чувство азарта и лёгкого страха ошибиться.

«Ты смог меня отыскать, Брюс. Посмотрим, смогу ли я тебя убедить».

– Перейдём на «ты»? – обезоруживающе улыбнулся мистер Уэйн. – В конце концов, здесь не место для высокосветского раута.

– Хорошо, – в тон ему откликнулся Кларк. – Выпьешь? Правда, у меня только разбавленный спирт…

Брюс дёрнул бровью, коротко рассмеялся и пожал плечами:

– А почему бы и нет? Такого мне ещё не предлагали.

– Я, с твоего позволения, воздержусь, – усмехнулся доктор, извлекая из настенного шкафчика две бутылки и ловко смешивая спирт с водой в мензурке. – Мне ещё дежурить. Разумеется, алкоголь действует на меня крайне слабо, но всё же осторожность не повредит.

– Конечно-конечно. – Рукой, затянутой в чёрную перчатку, Уэйн ловко подхватил ёмкость и отсалютовал собеседнику: – Будем.

Кларк терпеливо подождал, пока его гость утрёт слёзы и продышится, и предложил:

– Перейдём сразу к делу?

– Пожалуй, – осипшим голосом отозвался Бэтмен. – Вот ведь штука, никакого модулятора не нужно.

– Это точно, – Кент улыбнулся. – Итак, ты хочешь использовать меня и мои неординарные способности на благо человечества.

Уэйн помолчал, с интересом разглядывая высокого плечистого врача.

– Я умею читать язык лица и тела, – произнёс он, – а потому сразу понимаю: ты отказываешься.

Кларк покачал головой, в свою очередь изучая своего собеседника так, как умел только он.

«Множественные переломы, включая серьёзное повреждение позвоночника, шрамовая ткань на руках, ногах, ягодицах, груди и спине, изношенное сердце, удалённая селезёнка, две операции на кишечнике… мясники, кто ж так делает? Я смог бы лучше. Да-а. Герою Готэма осталось не более декады. Ещё пять-семь лет после этого он сможет поддерживать себя последними достижениями в области технологий и потом превратится в полную развалину. А ведь он не старше меня».

– Нет, Брюс, – Кларк улыбнулся, широко и открыто, – я не собираюсь отказываться. Хуже. Я сам хочу завербовать тебя.

– Интересное предложение. – Опыт мистера Уэйна в области деловых переговоров не уступал опыту мистера Кента в наложении швов. На осознание того, что у его оппонента есть какой-то давно продуманный план, Брюсу потребовалось не более секунды. – Мне интересно, что ты можешь предложить, Кларк. Полагаю, мы достаточно знаем друг о друге. И не будем устраивать показательный поединок. Рассказывай.

– Меряться силами в больнице – не лучший способ обезопасить покой пациентов. Особенно когда речь идёт о нас с тобой. Тем более, что я прекрасно понимаю: против такого опытного бойца, как ты, у меня нет ни единого шанса в открытой схватке. Ты подстраховался дважды. Частички криптонита в газовых гранатах и в ракетах на Бэт-крыле?

Брюс расплылся в довольной улыбке.

– Трижды, мистер Кент. Снайперская винтовка на дистанционном управлении, пули с оболочкой, опылённой криптонитом, и сердечником из него же.

– Браво, – абсолютно серьёзно кивнул Кларк. – Начни я устраивать побоище, ты бы справился. Но мы с тобой решили поговорить. Потому прошу: оставь хоть на десять минут свою паранойю, отключи винтовку и отправь самолёт домой. Мне слегка неуютно находиться под прицелом.

Бэтмен помедлил секунду, затем быстро пробежал пальцами правой руки по предплечью левой, касаясь скрытых сенсоров. Доктор Кент физически почувствовал, как отпускает напряжение, затопившее лабораторию с момента прибытия Уэйна.

– Хорошо, – Брюс присел на кушетку. – Я сделал свой ход, теперь твоя очередь.

Кларк опустился рядом с ним, рассматривая свои ладони.

– Я считаю, что ты растрачиваешь себя понапрасну, Брюс. – Уэйн вскинул голову, готовый возразить, но Кент сделал отрицающий жест. – Пожалуйста, сперва выслушай всё, что я хочу сказать, а потом спорь. Итак, давай исходить из сухих, практически медицинских фактов. Ты – один из богатейших людей мира. Человек, обладающий – поверь мне – уникальными физическими данными. То, что ты смог восстановиться после перелома позвоночника, является ничем иным, как чудом. Твой интеллект зашкаливает за все имеющиеся границы. Величайший детектив современности – вполне заслуженное звание. Помимо всего перечисленного, ты разбираешься в технике, физиогномике, психологии и химии, ты мастер боевых искусств и при этом обладаешь потрясающим кодексом чести и внутренним моральным стержнем. Я ничего не пропустил?

– Нет, – Бэтмен поморщился. – К чему это всё? Будешь, как мой дворецкий, объяснять, что борьба с преступностью на улицах – это слишком мелко для меня?

– Буду, – кивнул Кларк. – Буду, потому что ты можешь гораздо больше. Будучи Брюсом Уэйном… – он сделал паузу, дождался, пока на лице собеседника появится скептическое выражение, и закончил: – И будучи Бэтменом тоже.

Брюс подобрался, как перед прыжком, и внимательно посмотрел на доктора:

– Поясни?

– С удовольствием, – Кларк повёл плечами. – Сперва поговорим о твоём альтер-эго, наводящем ужас на мерзавцев Готэма. Где ты получил свои нынешние навыки бойца?

– В Нанда-Парбат. Это потаённый монастырь…

– Я знаю. А то, о чём не знаю, – догадываюсь. Итак, в Нанда-Парбат ты стал тем, кем стал. Бэтменом. Кошмаром для преступивших закон… – Кент сделал ещё одну короткую паузу. – Фагоцитом.

На лице Уэйна отразилась работа мысли. С подобной точки зрения он явно себя никогда не рассматривал.

– Ты наверняка знаешь, что такое фагоциты, потому сосредоточусь на главном, – продолжил Кларк. – Их много, Брюс. Одна клетка, разумеется, сражается с болезнью, ты стоишь сотни таких клеток, даже тысячи, но в организме их миллионы. Миллиарды. Ты уже стал символом чести и неподкупности. Ты уже Рыцарь, пусть и Тёмный, как говорят, но… кто мешает тебе обучать последователей?

– Я не хочу… – начал Уэйн, но Кларк оборвал его.

– Ты не хочешь брать на себя ответственность. После нелепой смерти одного – лишь одного! – ученика ты отказываешь сотням в шансе изменить себя и мир к лучшему. Им совершенно не обязательно будет скрывать свои лица. Они будут учиться быть честными, смелыми и сильными, так, как можешь научить только ты; давать отпор любой сволочи, нарушившей закон, и поддерживать тем самым этот закон. Почему в полицейском управлении Готэма нет твоих учеников, Брюс? Я отвечу. Потому что ты боишься. Боишься ошибиться, боишься поставить не на того, боишься предательства. Но и на это у меня есть ответ. Никто не заставляет тебя сразу брать сотню учеников. Начни с малого. С десятка. Рядом с тобой твои соратники, твои друзья, твоя Лига Справедливости. То, чего не заметишь ты, – заметят и пресекут они. Ты показываешь пример, Бэтмен, но этого мало. В чём я ошибся?

– Ни в чём, – глухо отозвался Уэйн. Ещё ни разу никто не ставил его на место так. Разве что Альфред, но он был верным слугой и не позволял себе критиковать хозяина впрямую, кроме самых кризисных ситуаций. Кларк улыбнулся.

– Это только вершина айсберга. Считай, что в этой операции я едва-едва рассёк кожный покров. Перейдём к резекции мышечной ткани – серьёзным вопросам. Я осведомлён о продажности полиции и политиков, как в Готэме, так и по всему миру. Но у тебя же везде есть свои люди, так? Почему Гордон всё ещё комиссар? Почему он не мэр Готэма? Ты можешь спонсировать его кампанию. Ты умеешь договариваться и убеждать – не словом, так долларом. Почему?

– Потому что все будут знать: Гордон – карманный мэр Уэйна, – запальчиво откликнулся Брюс. – И чем я тогда буду лучше того же Фальконе?

– Тем, что ты лучше. И Джеймс лучше, чем та марионетка, что управляет сейчас твоим городом. Или ты не доверяешь комиссару?

– Я бы ему свою жизнь доверил…

– Тогда какого чёрта, Бэтмен? Какого дьявола ты позволяешь ублюдкам и дальше вгонять всех вокруг себя в дерьмо? Или тебе с твоим опытом не хватит мозгов спонсировать Гордона через пятые руки, так, чтоб ни один комар носа не подточил? Раз ты так беспокоишься об общественном мнении. Если уж на то пошло, у тебя, конечно, самый большой кошелёк в Штатах, но ты же не единственный. Есть Оливер Куин, есть Рэй Палмер, есть китайцы и русские, с которыми ты ведёшь дела. Почему ты используешь их мощь и финансы только в интересах одной мрачной фигуры в плаще и маске?

– Не одной…

– Хорошо, вас наберётся с десяток. Стало быть, фагоциты, так вас и растак об карданный вал! – Кларк неосознанно перешёл на «деревенский» диалект, от которого, казалось, давно отвык. – Брюс, едри вас налево, вы можете больше!

– А ты сам? – спокойно спросил Уэйн, уже взявший себя в руки. Слова Кента били по больному, но они были верными, Брюс был достаточно разумен, чтобы понять это. Но не сражаться за своё мнение он не мог. – Ты, сверхчеловек, способный уничтожить болезнь движением пальца, сидишь здесь на более чем скромной зарплате, и… чем ты занимаешься?

Вместо ответа Кларк встал, взял со стола листок и протянул собеседнику.

– Я работал над этим. Ты прав, я могу победить болезнь прикосновением, но только для одного человека. Это – формула лекарства, которое исцелит сотни тысяч, если кто-то даст себе труд его реализовать. И мои сумбурные вычисления – только начало. Рак – далеко не самое страшное, с чем столкнулось человечество. Альцгеймер. ВИЧ, – Кларк стиснул зубы, вспомнив доброе морщинистое лицо матери, и процедил: – Старость. Я борюсь со всем вышеупомянутым и ещё десятком-другим болезней в придачу. Я хочу, чтобы этот мир жил, Брюс, жил как можно дольше, здоровым и счастливым. И потому – да. Я отвергаю твоё предложение вступить в Лигу. Но в ответ говорю тебе: вступай в мою команду. И веди за собой остальных. Я уже говорил, ты умеешь убеждать. Моя мысль проста: справедливость можно устанавливать только в здоровом мире. А мир болен. Я больше не хочу очищать кровь от наркотиков у двенадцатилетних мальчиков и ушивать разрывы от изнасилования у девочек того же возраста. Человечеству нужно лекарство, и мы – его формула.

– Ты предлагаешь взять мир на короткий поводок и вести его к счастью? – негромко спросил Уэйн, рассматривая формулу на листке. Кларк рубанул воздух ладонью:

– Нет! Я предлагаю делать то, что в наших силах, и показывать пример. Настоящий пример. Не все смогут надеть плащ и драться, как ты. Но сотни способны бороться с преступниками и честно судить их. Единицы смогут диагностировать болезнь так, как я. Но тысячи смогут лечить её, когда будет готово лекарство. Никто не обладает такими силами, как Лига Справедливости. Но миллионы людей, которых мы сможем вдохновить и обучить, смогут изменить этот мир, не скрываясь в тенях! – Кларк помолчал и закончил. – Кстати, я искренне надеюсь, что моя формула будет по-настоящему реализована в твоих лабораториях. Стар-Лэбс уже дважды отвергали мои изыскания.

– А наши враги? – всё так же, не поднимая головы сказал Брюс. – Лютор, Зум… Джокер?

– Ко всем можно найти подход, – твёрдо произнёс доктор Кент. – Лекарство можно найти от любого недуга. Что же касается твоего вечного соперника… я недавно познакомился с одним человеком. Он, как это раньше называлось, «престидижитатор». Немного волшебник, немного сволочь… но самое главное – изумительный психиатр. Его зовут Джон. Джон Константин. Он англичанин – точнее, ирландец, – большая умница, и сейчас собирается перемещаться со своей практикой в Штаты. Полагаю, вам будет о чём с ним поговорить. Судя по его работам, это второй Фрейд. Я имею в виду, по уровню, а не по направленности.

– «Волшебник»?

– Ты же знаком с леди по фамилии Затара? Он такой же. Только в чём-то сильнее.

Брюс Уэйн тихонько вздохнул, поднялся на ноги, сделал шаг вперёд и в упор посмотрел в глаза Кларка Кента.

– Я не привык верить людям, – твёрдо произнёс он.

– Я – не человек, – так же твёрдо ответил Кларк. – Но я намерен служить человечеству. И я не предам ни тебя, ни твоё дело. Тем более, что… – он хитро усмехнулся, и в этой усмешке вновь проглянул деревенский мальчишка из селения Смоллвиль. – Тем более, что это теперь наше дело?

– Я поговорю с Лигой, – уклончиво ответил Бэтмен. – И я ничего не обещаю.

– Они послушают тебя, Брюс. Они послушают, и будут правы. А теперь расскажи, зачем на самом деле пришёл? Для вербовки ты мог бы выбрать и более комфортную обстановку. – Уэйн расхохотался в голос, и Кент тут же несильно ткнул его кулаком в солнечное сплетение. – Тише, дурак. Медсёстры услышат, решат, что я рехнулся.

– Да, прости. Это всё твой спирт. Расслабился, как на светском рауте. Ты прав. Я пришёл по конкретному делу и забыл о нём с этими разговорами… Вчера ночью мой спутник поймал сигнал из-за пределов Солнечной. Я дам тебе послушать, но сперва спрошу. Среди прочей информации там фигурировало имя «Зод». Генерал Зод, если быть точным. Тебе это что-то говорит?

Доктор Кент потёр лицо, помассировал веки и грустно усмехнулся.

– О да. Мне это говорит очень многое. Грядёт новая эра, мистер Уэйн. И поверь, тебе и всей Лиге лучше быть готовым к ней.

Орбита Сатурна. Мостик межгалактического корабля «Сули», флагмана Великой Эскадры. 2015 год. Земное время – 12:33.

Сигнала связи не ожидал никто. В первую очередь сам Адмирал. Система 25-12-44 должна была быть такой же, как и прочие, склонившиеся перед обновлённой мощью Апокалипса. Слабой, неразвитой, едва-едва пытающейся прикоснуться к безграничным пространствам Великого Океана Космоса и малонаселённой. Тем не менее, алый огонёк на пульте мигал в такт биению сердца Адмирала, и это могло означать лишь одно: некто неподалёку поймал нужную частоту и хочет что-то сказать. Ну что же, если они желают поговорить…