Текст книги "Старьевщик"

Автор книги: Кори Доктороу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Кори Доктороу
Старьевщик

Старьевщик, этот мерзкий и подлый инопланетный ублюдок, отличался острым нюхом  на дворовых распродажах. Ему частенько удавалось первым приметить золотое зернышко в бурном потоке всякой никчемности. Из-за этого я его и не любил. Но уважал. А потом он отыскал ту ковбойскую сумку. Для меня это была двухмесячная арендная плата за жилье, а для Старьевщика – всего лишь какой-то дурацкий кич, которым почему-то восхищались аборигены.

И тогда я совершил непредставимое. Нарушил Кодекс. Ввязался в ценовую схватку с партнером. Не верьте тем, кто утверждает, что ядом пропитана женская дружба. По моему опыту, раны от женских свар заживают очень быстро. А вот после битвы за барахло не остается ничего, кроме выжженной земли…

След засек Старьевщик. Нюх и защитные очки экзоскелета давали ему преимущество на скорости  в восемьдесят километров в час, которую мы развили  на одном из участков старого шоссе, идущего мимо разбросанных там и сям сельских домишек. Я как раз сидел за баранкой, Старьевщик пристроился сбоку, а наш радиоприемник, настроенный на летнюю субботнюю программу Си-Би-эС, передавал старые радиопьесы с участием Белы Лугоши: «Тень», «Успокойтесь, пожалуйста», «Том Микс», «Хранитель шифра» и прочие. Было три часа, и персонаж Богарта как раз трепался по телефону в адаптированной для радио «Африканской королеве». Стекла в кабине грузовика я опустил, чтобы можно было курить, не травя табачным дымом своего спутника. Моя рука свисала за окошком, радио голосило, и тут вдруг Старьевщик завопил:

– Поворачивай! Поворачивай, Джерри! Скорей поворачивай назад!

Если Старьевщик приходит в такое волнение, это верный знак, что он засек золотую жилу. Я тут же глянул в боковое зеркало, надавил на тормоз и развернул машину. Шестеренки трансмиссии затрещали, шины завизжали – и мы вновь двинулись по только что пройденному пути.

– Тут! – заявил Старьевщик, махая длинной костлявой рукой.

И я увидел его. Деревянный знак частной собственности в виде буквы А, а сверху, над именем риэлтора, приколот лист картона с надписью от руки:

ДЕПАРТАМЕНТ ДОБРОВОЛЬНОЙ ПОЖАРНОЙ ОХРАНЫ

ВОСТОЧНОЙ МАСКОКИ

БЛАГОТВОРИТЕЛЬНЫЙ БАЗАР

ВСПОМОГАТЕЛЬНОЙ ЖЕНСКОЙ ГРУППЫ

СУББОТА 25 ИЮНЯ

– Вот это да! – заорал я и повернул грузовик на покрытую грязью дорогу. Не щадя двигателя, я гнал грузовик мимо окаймляющих тракт деревьев,  твердо веря, что Старьевщик успеет засечь оленя, дорожный знак или автостопщика, прежде чем мы на них налетим. Небо сияло голубизной, повсюду веяли летние запахи. Я выключил радио, и в ушах у меня теперь только ветер свистел, пронизывая кабину насквозь. «Как прекрасно Онтарио летом!»

– Тут! – крикнул Старьевщик.

Я заметил поворот, снизил скорость и свернул на мощеную дорогу. Вскоре мы уже подъезжали к уродливому кирпичному бараку, где размещалась сельская пожарная команда. Вдоль стен зала стояли длинные раздвижные столы, заваленные всякой всячиной. Вот она, золотая жила!

Как всегда в дверях Старьевщик меня обставил. Экзоскелет у него программируемый, туда можно вставлять небольшие сценарии. Ну, скажем, такой: левая рука тянется к дверной ручке, поворачивает ее, ноги двигаются к подножке, ты спрыгиваешь на землю, закрываешь дверцу, направляешься вперед. А я тем временем только еще проверяю, выключил ли фары и не забыл ли взять бумажник.

Две бабули с голубыми волосами поставили  у входа в зал карточный столик с ведром лимонада и тремя коробками разнокалиберных пончиков фирмы «Тим Хортон». Тут мы оба притормозили, потому что верили в примету: покупая еду у старушек и малышей, ублажаешь богов – покровителей старьевщиков. Одна из двух бабуль налила нам лимонад, а другая с улыбкой поприветствовала:

– Добро пожаловать! Проходите, проходите! Ух ты! Должно быть, вам пришлось долго до нас добираться!

– Прямо из Торонто, мэм, – ответил я. Эта старая шутка тоже давно уже стала частью нашего обязательного ритуала.

– Я говорю про вашего друга, сэр. Про этого джентльмена.

Старьевщик ухмыльнулся, не показывая десен, и отхлебнул лимонада.

– Что вы, дорогая леди! Как же пропустить такое событие? Ни за что на свете!

Он говорил почти без акцента, но подобные фразы произносил так, будто читал сводку новостей.

Бабулька просияла и захихикала, а меня слегка покоробило. Я двинулся к столам, стараясь не торопиться и на ходу оценивая, где навалено не слишком много вещей.  Подхватив по дороге большую коробку, я стал накладывать в нее все, что приглянулось: комплект из четырех бокалов для хайбола со скрещенными позолоченными кеглями и черной каемкой по краям; почти не потускневший гобелен с Экспо-67; обувную коробку, битком набитую хоккейными коллекционными карточками «Оу-Пи-Чи» конца шестидесятых; подержанный стальной топорик с деревянным топорищем, который еще вполне годился для разделывания бычьей туши.

Подхватив коробку, я двинулся дальше. Вот колода игральных карт выпуска 57-го года с напечатанным на обороте логотипом Королевской канадской маслобойни в селении Бала провинции Онтарио. Вот кепи пожарного с медной эмблемой, которая так потускнела, что разобрать надпись я не сумел. Вот изготовленный в виде трехслойного свадебного пирога приз чемпионата восточного региона по керлингу 1974 года. Кассовый аппарат у меня в голове звенел, звенел и звенел. Да благословит Господь вспомогательную женскую группу добровольной пожарной охраны Восточной Маскоки!

Я рылся на столе довольно долго. Потом двинулся в другой конец зала. Пора было начать все сначала, перебрать все вещи одну за другой, разложить их в две груды – сомнительных и окончательных – и попытаться прикинуть, какие из них стоит забрать. С опытом я привык полагаться в таких делах на инстинкт и удачу, которой отдавал должное при первой же возможности.

Что ж, положимся на удачу. Настоящий складной цилиндр. Вечерняя трость с белым наконечником. Клюка из вишневого дерева с изогнутой ручкой. Красивый зонтик с черной тесьмой. Громоотвод из кованого железа с петушком на верхушке. Все это на стойке для зонтиков из слоновой кости. Я наполнил одну коробку, закрыл ее и отправился за другой.

По дороге я наткнулся на Старьевщика. Он изобразил свою обычную улыбочку, показав влажные, осклизлые десны с отвратительными изогнутыми хоботками.

– Золото! Настоящее золото! – бросил он и двинулся дальше. Я проследил за ним и увидел, что он наклонился над ковбойской сумкой.

Я втянул сквозь зубы воздух. Сумка была просто блеск: миниатюрный пароходный кофр, обшитый кожей с изображениями лассо, стетсоновских шляп, индейских боевых головных уборов и шестизарядных револьверов. Я направился к Старьевщику, а он тем временем щелкнул замком. Я затаил дыхание.

Сверху лежал детский ковбойский костюм: миниатюрные кожаные гамаши, крохотный стетсон, пара потертых ковбойских башмаков из белой кожи с закрепленными на каблуках длинными, видавшими виды шпорами. Старьевщик бережно выложил все это на стол и стал извлекать из глубины сумки другие чудеса: стопку граммофонных пластинок  на 78 оборотов в минуту про Хопалонга Кэссиди в картонных футлярах; пару жестяных шестизарядных револьверов с кобурами на ремне; серебряную звезду вышеупомянутого шерифа; связку комиксов про Роя Роджерса в отличном состоянии и, наконец, кожаный мешочек, наполненный фигурками ковбоев и индейцев, которых хватило бы для воспроизведения битвы за Аламо.

– О Господи! – выдохнул я и стал раскладывать добычу на столе.

– Что это, Джерри? – спросил Старьевщик, взяв в руку пластинки.

– Старинные пластинки, вроде нынешних долгоиграющих. Но чтобы их прослушать, нужен специальный проигрыватель.

Я вынул одну пластинку из футляра. Она блестела в ярком свете, как новенькая. Ни единой царапинки!

– У меня есть проигрыватель на 78 оборотов, – произнесла член вспомогательной женской группы добровольной пожарной охраны Восточной Маскоки. Она была такой же маленькой, как Старьевщик, чуть ниже пяти футов, и вдобавок такой же тощей и костлявой. – Это вещи моего Билли, Малыша Билли, как мы его называли. В детстве он прямо помешался на ковбоях. Никак не могли его вылечить от этой дури, даже чуть из школы не выгнали. А сейчас он адвокат в Торонто, у него чудесный офис на Бэй-стрит. Я позвонила ему, чтобы спросить, не станет ли он возражать, если я выставлю его ковбойские вещи на распродажу. Так знаете, что он сказал? Он сказал, что не понимает, о чем я говорю! Разве это не поразительно? А ведь в детстве с ума сходил по ковбоям…

Что еще составляло мой привычный ритуал? Улыбаться, поддакивать и быть предельно учтивым с владельцами барахла, которое я старался приобрести. Так что я улыбался, кивал и осматривал проигрыватель на 78 оборотов, который  старушка нам показала. На его крышке красивой вязью было написано: «Подлинный компактный проигрыватель Боба Уиллса». А на передней стороне  помещалось аляповатое изображение улыбающихся Боба Уиллса и  его оркестра «Техасских плейбоев». Проигрыватель напоминал чемоданчик и закрывался крышкой. Когда я был мальцом, у меня был точно такой же, только с изображением на передней стенке медвежонка Йоги.

Мамаша Билли воткнула желтый кабель в стенную розетку, взяла у меня пластинку и опустила на нее иголку. Раздался металлический звук укулеле в сопровождении цоканья конских копыт, а потом глубоким жизнерадостным голосом заговорил рассказчик:

– Приветик, дружбаны! Я вот тут посиживаю у догорающего костерка. Может, приземлитесь рядышком и попробуете моих бобов? А я тем временем расскажу вам историю о том, как Хопалонг Кэссиди накрыл банду Дьюка, когда она решила грабануть Санта Фе…

В голове у меня тут же завертелись радужные мыслишки. Я прикинул, какую минимальную цену заломлю за каждый предмет из ковбойской сумки, когда выставлю их на Сотбис. Если все они пойдут по отдельности, то мне за все про все достанется не меньше двух штук. Потом подумал о том, что до отправки на аукцион не повредит шутки ради  поместить объявление в каком-нибудь японском журнале для коллекционеров. А вдруг клюнет? Один мой приятель ухитрился таким путем за полный комплект персонажей ситкома «С возвращением, Коттер» отхватить почти восемь штук. Тогда я мог бы купить новый грузовичок…

Мои мечтания прервал Старьевщик.

– Чудесно! – сказал он. – Сколько вы хотели бы за всю коллекцию?

У меня в кишках словно ножом резануло. Нашел-то ковбойскую сумку Старьевщик, а значит, и принадлежит она ему. Правда, обычно он позволял мне кое-что урвать для себя по сходной цене… Но теперь он интересовался полной коллекцией, стало быть, если мне что и достанется, то сущая мелочишка, которой не хватит даже на скудное житье.

Мамаша Билли окинула взглядом все свое барахло.

– Я надеялась получить двадцать долларов за этот лот. Но если для вас это дороговато, могу и скинуть.

– Даю тридцать, – опережая мысли, произнес мой рот.

Оба повернули головы и взглянули на меня. Очки скрывали выражение глаз Старьевщика.

Мамаша Билли прервала молчание.

– Да вы что! Тридцать долларов за эту старую рухлядь?

– Плачу пятьдесят, – произнес Старьевщик.

– Семьдесят пять, – отозвался я.

– Вот это да! – вклинилась мамаша Билли.

– Пятьсот, – провозгласил Старьевщик.

Я открыл было рот – и тут же закрыл его. Старьевщик составил себе капитал на нашей планете, продав сложный биохимический процесс фотосинтеза без участия хлорофилла одному банкиру из Саудовской Аравии. Мне никогда не перебить его ставку.

– Тысяча долларов, – выпалил мой рот.

– Десять тысяч, – заявил Старьевщик, доставая откуда-то из своего экзоскелета пачку сотенных.

–  О Господи!  – выговорила мамаша Билли. – Десять тысяч долларов!

Другие покупатели, пожарные и леди с голубыми волосами – все они повернулись в нашу сторону и уставились на нас с открытыми ртами.

– Оно и стоит того, – пояснил Старьевщик.

– Десять тысяч долларов! – повторила мамаша Билли.

Пальцы Старьевщика перелистали пачку банкнот со скоростью игорного крупье, отделили солидную стопку коричневых бумажек и вручили ее мамаше Билли.

Из-за спины старой леди вынырнул один из пожарных, пузатый мужик с прикрытой жиденьким начесом лысиной.

– Что тут происходит, Ева? – поинтересовался он.

– Этот… джентльмен собирается заплатить десять тысяч долларов за старые ковбойские вещи моего Билли, Том.

Мужик взял у мамаши Билли деньги и стал их внимательно разглядывать. Отделив  верхнюю банкноту, он поднес ее к свету и принялся вертеть так и сяк, следя, чтобы цвет голографического изображения менялся от зеленого к золотистому и обратно. Потом сравнил номера серий этой банкноты и следующей в пачке. Послюнив указательный палец,  стал пересчитывать деньги и раскладывать их в стопки по десять банкнот в каждой. Получилось ровно десять стопок. Тогда он еще раз пересчитал их.

– Все правильно, здесь ровно десять тысяч долларов. Большое спасибо, мистер. Дать вам кого-то в помощь для погрузки вещей в машину?

Старьевщик тем временем успел снова уложить свои приобретения в сумку, водрузив сверху стопку пластинок. Он посмотрел сначала на меня, а потом на пожарного.

– Могу я попросить вас доставить меня к ближайшей автобусной остановке? Думаю, мне придется добираться домой самостоятельно.

Пожарный и мамаша Билли уставились на меня. Я покраснел.

– Да брось ты! Я отвезу тебя домой.

– Нет уж, я лучше на автобусе, – возразил Старьевщик.

– Это проще простого, дружище. Мы доставим вас куда надо, – произнес пожарный.

Я понял, что на сегодня наши пути разошлись, и отправился домой в одиночку с наполовину загруженной машиной. Поставив грузовичок в сарай, я прикрыл вещи  парусиной. Потом зашел в дом, открыл банку пива, сел на диванчик и стал глядеть видовой фильм о проекте преобразования пустыни в Аризоне, где законодательное собрание штата продало заброшенный торговый центр и специально оборудованное жилое строение  инопланетянам под аппаратуру управления погодой местного масштаба.

*  *  *

В четверг на следующей неделе я отправился на Кинг-стрит в один маленький аукционный дом  и выставил свои последние находки на продажу. Там ниже начальные цены и меньше комиссионные, чем на Сотбис.  Для такой мелочи это в самый раз.

Здесь же оказался и Старьевщик. Я знал, что он там появится. Как раз на этом аукционе  мы и познакомились. Он принимал участие в борьбе за коробку с детским конструктором  «бревна Линкольна», который я нашел на какой-то дешевой распродаже.

Он купил эту игрушку, и я почувствовал в нем родственную душу. Потом мы в охотку потолковали у него дома, в неказистом, но просторном двухэтажном складе, под беспрерывный лай местных собак, обитавших на множестве здешних автомобильных свалок.

Внутри его жилище выглядело как настоящий рай. Видать, ему нравились культовые вещи. Скажем, алкоголь хранился в целой коллекции китчевых баров пятидесятых годов. Стоявшая на возвышении круглая водяная кровать была завалена всяческими холостяцкими причиндалами из  семидесятых. Кухню так загромоздили старинная дощатая мебель и всякие сельские безделушки, что пользоваться ею было практически невозможно. Кроме того, я увидел там отделанную кожей библиотеку прямиком из викторианского клуба для джентльменов и солярий, украшенный циновками из лозы и бамбука, а также новозеландскими языческими божками. Словом, местечко было чертовски привлекательное.

Старьевщик практически все знал о волонтерских и благотворительных организациях, а также об аукционных домах и бутиках по продаже китча на Куин-стрит, однако еще не понял, откуда появилось все это старинное барахло.

– С дворовых  и гаражных распродаж, с благотворительных базаров, – пояснил я, откинувшись на спинку удобного, но шаткого кресла с виниловой обивкой и прихлебывая дорогое односолодовое виски, которое хозяин купил только из-за красивой бутылки.

– А где это все найти? Кому разрешается их устраивать? – уточнил Старьевщик, закрепив свой экзоскелет напротив меня в согнутом, полусидячем положении.

– Кому? Да кому угодно. Просто в один прекрасный день вы решаете очистить свой подвал, даете объявление в «Стар», печатаете несколько афиш – и дело в шляпе! Дворовая распродажа. Иногда школа или церковь хотят хоть что-то заработать и для пополнения своих фондов распродают всякую рухлядь одним махом.

– А как вы их находите? – спросил он, от волнения слегка качаясь вверх и вниз.

– Ну, любители просто читают объявления в субботних газетах или рыскают по окрестностям. Но это не по мне. Я сажусь в грузовик, нюхаю воздух, ловлю запах старья и – тррр! – мчусь по следу, как собака-ищейка. Навыки приходят с опытом. К примеру, я держусь подальше от распродаж имущества «яппи».  Там никогда не купишь ничего ценного, только то, что валяется в любом торговом центре.

– А вы не против, если я как-нибудь поеду с вами?

– Черт побери, нет, конечно. Когда? В следующую субботу? Тогда махнем в Кэбиджтаун. Там полно старых сараев. Вы удивитесь, когда увидите, что люди выбрасывают. Это просто преступление!

– Значит если не возражаете я с превеликим удовольствием отправлюсь с вами в следующую субботу мистер Джерри Эбингтон… – обрушил  он на меня сплошной поток слов без пауз и знаков препинания. Позднее он научился говорить лучше, но тогда выражался именно так.

– Зови меня просто Джерри. Значит, о дне договорились. Теперь вот что: есть Кодекс, который ты должен перед поездкой изучить. Кодекс старьевщиков.

– А кто такие старьевщики?

– Один из них перед тобой. Ты тоже из них, если я не ошибаюсь. Вот поездишь со мной подольше и узнаешь местных старьевщиков. Они, конечно, конкуренты, но еще и соратники, так что у нас есть определенные правила.

И я кое-что объяснил ему. Скажем, на дворовой распродаже ни в коем случае нельзя перебивать ставки другого старьевщика. Надо выяснять, что предпочитают другие коллеги. Когда  засекаешь то, что может им понравиться, то оставляешь это для них, а они то же самое делают для тебя. Наконец,  нельзя покупать то, что ищет другой старьевщик, чтобы перепродать это ему. Казалось бы, все просто – вежливость и здравый смысл. Но вы удивитесь, когда узнаете, что многие любители не способны совершить прыжок в профессионалы, потому что не могут это усвоить.

*  *  *

На аукционе выставили множество барахла  – все, что старьевщики отыскали за выходные. Сезон торгов был, можно сказать, в полном разгаре. Солнечных дней  становилось все больше, и народ стремился навести порядок в домах, подвалах и гаражах. В собравшейся толпе, кроме меня и Старьевщика, были несколько коллекционеров, целая свора скупщиков антиквариата и старья, а также несколько других старьевщиков. Я без особого интереса наблюдал  за торгами, ожидая, когда придет очередь моей добычи, и между лотами выбирался на улицу, чтобы  перекурить. Старьевщик ни разу не взглянул на меня и ничем не выказал, что знает о моем присутствии. А мне так приспичило поймать его взгляд, что я стал кашлять и дергаться туда-сюда и даже несколько раз прошелся у него перед самым носом. Кончилось тем, что аукционер грозно уставился на меня, а один из служителей спросил, не дать ли мне леденец от кашля.

Наконец выставили мои лоты. Бокалы с кеглями ушли за пять баксов одному перекупщику старья с Куин-стрит. Цена стойки из слоновой кости после оживленной схватки между антикваром и коллекционером достигла трех с половиной сотен, причем победил коллекционер. Зато антиквар приобрел за сотню складной цилиндр. Лоты следовали один за другим, что-то покупалось, что-то нет, и к концу торгов у меня набралось больше восьми сотен долларов. Этого мне хватит на месячную арендную плату  плюс на пиво по уик-эндам и плюс на горючее для грузовика.

Старьевщик, активно участвуя в торгах, прикупил кое-какие ковбойские вещицы: коробку вестернов на восьмимиллиметровой пленке, причем коробка уже покрылась плесенью, а содержимое почти расползлось; одеяло индейцев навахо; пластикового ослика, у которого из задницы выскакивали сигареты; большой неоновый щит с изображением щетинистого броненосца.

Еще одним преимуществом этих торгов перед Сотбис было то, что здесь не требовалось дожидаться своего чека тридцать дней. Когда торги закончились, я вместе с другими старьевщиками  встал в очередь, получил стопку купюр и направился к грузовику.

Старьевщик как раз грузил свои трофеи в мини-фургон, который выглядел так, будто над крышей и по бокам у него выросли грибы. Присмотревшись, я сообразил, что весь кузов машины  сплошь обклеен деталями конструктора «Лего».

Старьевщик запер заднюю дверцу, потом открыл дверцу со стороны водителя. Я увидел, что его фургон приспособлен для безногого шофера, и там есть  рычаги тормоза и акселератора. Один мой знакомый с парализованными ногами водил как раз такую машину. Экзоскелет помог Старьевщику забраться на сиденье и устрашающе точными движениями задействовал макропрограмму, которая запустила двигатель, застегнула плечевой пояс, тронула машину с места и включила стереомагнитофон. Послышалось шипение ленты, потом традиционный ковбойский голос громко, как зазывала, шагающий по Йонг-стрит, произнес:

– Приветик, дружбаны! По коням, мы отправляемся!..

Фургончик сдал назад и, постепенно ускоряясь, двинулся прочь от аукционного дома.

Я тоже сел в грузовик и поехал домой. По правде говоря, я упустил этого ублюдка.

*  *  *

Кое-кто считает, что надо бы просто вытурить и Старьевщика, и его сородичей с нашей планеты, да и вообще из Солнечной системы. Мол, со стороны инопланетян нечестно держать в секрете от нас свои технологии. Некоторые вообще готовы захватить инопланетный корабль, разобрать его до винтика, построить собственный и отправиться в путь, чтобы хорошенько надрать чужакам задницу.

Да что толку махать кулаками!

Прежде всего, ни одно существо с человеческим ДНК не переживет путешествие в одном из таких кораблей. Насколько я понял, они представляют собой своего рода часть организма сородичей Старьевщика, и мы не способны с ними состыковаться. И потом, чужаки все же позволяют нам пользоваться их технологиями. Они только не раскрывают их до конца. Но каждый раз сделки заключаются по-честному.

И не то чтобы космос был нам недоступен. Как только мы сумеем изобрести способ добраться до их родного мира, никто не встанет у нас на пути. Но и вести нас туда за ручку инопланетяне не желают.

*  *  *

Всю неделю я провел, прочесывая «секретный бутик», он же центр продажи некондиционных товаров «Гудвилл»  на Джарвис-стрит. Моя теория везения на дворовых распродажах, помимо прочего, утверждает, что если и потеряешь зря денек в магазине поношенных вещей, то когда-нибудь потом  обязательно сорвешь крупный куш. Поэтому я трудился там очень усердно и перерыл кучу никчемной дряни. Я знал, что обидел фортуну, так что не стоило ждать удачи, пока не удастся загладить вину. Работал я в одиночку, и мне не хватало зоркого взгляда Старьевщика и его заразительного энтузиазма.

Я как раз стоял в «Гудвилле» у кассы со своими приобретениями, когда какой-то парень в деловом костюме похлопал меня по плечу.

– Извините, что беспокою, – сказал он. Все в его облике выглядело дорогим: и костюм, и маникюр, и прическа, и очки в проволочной оправе. – Меня очень интересует, где вы отыскали вот это.

Он ткнул пальцем в отделанное стразами укулеле с выжженной на корпусе ковбойской шляпой. Я выбрал его с легким чувством вины, понимая, что Старьевщик может приобрести его на следующем аукционе.

– На втором этаже, в секции игрушек.

– А чего-то подобного там больше нет?

– Боюсь, что нет, – ответил я. Кассир взял у меня укулеле  и стал заворачивать его в газету.

– Понятно, – сказал парень с видом малыша, которому не разрешили  купить щенка. – Вы, наверно, не собираетесь его продавать?

Я протянул руку и подождал, пока кассир передаст мне другие покупки: несколько старых романчиков в матерчатых переплетах, которые я собирался сбыть в каком-нибудь букинистическом магазине, и пряжку для пояса с изображенной на ней  Оливией Ньютон-Джон в фильме «Бриолин». Потом подхватил под локоть парня в дорогом костюме и повел к выходу.

– А сколько дадите?

Сам я заплатил за укулеле ровно один доллар.

– Десять долларов?

Я чуть не сказал: «Продано!», но тут же прикусил язык.

– Двадцать.

– Двадцать долларов?

– Как раз столько оно стоит в бутике на Куин-стрит.

Парень достал тощий кожаный бумажник и выудил оттуда двадцатку. Я вручил ему укулеле. Лицо у него засветилось, как электролампочка.

*  *  *

Нельзя сказать, что моя взрослая жизнь такая уж несчастливая. С другой стороны,  не скажешь, что мое детство было таким уж счастливым.

Но тем не менее есть такие воспоминания, которые действуют на меня, как стакан живой воды. Мой дед жил в старинном, викторианских времен, фермерском доме близ Милтона. Там мы всей семьей сидели за круглым  сосновым столом размером с мою нынешнюю квартиру, и мне разрешалось играть в продуваемом всеми ветрами сарае, где сеновал был доверху забит сеном, старой рухлядью и «тарзанками».

У деда был приятель по имени Федор, и мы целыми вечерами просиживали у него на автомобильной свалке. Они с дедом курили и толковали обо всем на свете, а я лазил в темноте по грудам искореженных машин. В некоторых «бардачках» попадались настоящие сокровища: например, помятые фотографии школьников, гримасничающих у дорожных знаков или маршрутные карты далеких мест. Как-то я нашел там путеводитель  по Международной ярмарке 1964 года в Нью-Йорке, тюбик губной помады, похожий на никелированную пулю, и пару женских перчаток из белой кожи.

Федор занимался перепродажей старья и где-то купил половину карусели с несколькими  лошадками и частью балдахина с выцветшей краской и выступающими сквозь ткань   острыми углами. Тут же рядом стоял танк без башни и гусениц, побывавший на войне в Корее. Внутри танка висели остатки старых картинок с полуголыми красотками и график дежурств, а на днище виднелась надпись «Здесь был Джонни». Внутри коморки для служителя в центре карусели осталась груда сдвоенных фантастических романов издательства «Эйс букс» в бумажных переплетах. Эти романы сложены так, что, прочитав один, вы можете перевернуть книгу и начать чтение второго. Федор позволил мне взять их, и внутри одного томика я нашел   залоговую квитанцию на транзисторный приемник из Мейкона, штат Джорджия.

Когда мне исполнилось четырнадцать, родители стали оставлять меня одного в доме, и я не мог удержаться, чтобы не пошарить у них в комнате и не сунуть нос в самые укромные уголки. У мамы в шкатулке для украшений нашлись оставшиеся со времени их медового месяца в Акапулько книжечки картонных спичек с паршивенькими изображениями пальм. Папаша держал в ящике для носков старую фотографию с Побережья Мускулов, где он стоял без рубашки, выставив напоказ свои бицепсы.

Дед хранил старые вещи моей матери в подвале,  в пыльном армейском сундучке. Я с удовольствием перетряхивал его содержимое, доставая то уши Микки-Мауса, оставшиеся после поездки на поезде всей семьей в Диснейленд в 57-м году, то ее дневники, то блестящий картонный знак, свидетельствующий о счастливом шестнадцатилетии. А еще там попадались сильно потрепанные плюшевые зверушки и школьные учебники, где мама исписывала страницу за страницей, пробуя разные варианты своей подписи.

Все это отзывалось у меня в голове увлекательными историями. Карандашная надпись в танке из серии «Здесь был Килрой» помогала представить одного из канадских солдат в Корее, когда он, небритый, с короткой уставной стрижкой, точно санитар в сериале «МЭШ», часами сидит в танке и от скуки разглядывает полуголеньких девочек и разгадывает кроссворды, а потом  ложится на днище и украдкой царапает свою традиционную надпись с грубым рисунком.

Фотокарточка позирующего папаши забрасывала меня в далекое прошлое на восточную окраину Торонто, на Побережье Мускулов,  где под дикие звуки психоделического рока, разносящиеся из дешевых транзисторов, тинэйджеры блаженствовали в своих «мустангах», а девчонки в бикини с торчащими, как торпеды, сосками загорали рядом на солнышке.

Все это волновало  душу, словно стихи. Разложенные перед телевизором в определенном порядке старые бульварные романчики и квитанция из ломбарда создавали стихотворение, от которого у меня захватывало дыхание.

*  *  *

После случая с ковбойской сумкой наши пути со Старьевщиком больше не пересекались до благотворительной распродажи ротарианского клуба под патронажем  пивоваренной компании «Верхняя Канада». Мой бывший партнер появился там в ковбойской шляпе, с шестизарядными револьверами и звездой шерифа из той сумки. Казалось бы, это должно было выглядеть смешно, но, как ни странно, в конечном итоге создавало впечатление простодушного очарования – перед тобою словно бы представал  маленький мальчик, которому хотелось взъерошить волосы.

Я отыскал на торгах коробку с прекрасной старинной меламиновой посудой: четыре большие тарелки, миски, салатницы и сервировочный поднос. Свалив это все в прихваченную с собой брезентовую сумку, я продолжил рыться в вещах, не обращая внимания на Старьевщика, который, любовно поглаживая коробку книг в кожаных переплетах, заговаривал зубы хмурому старому ротарианцу.

Мне попалась стопка выданных когда-то министерством труда лицензий парикмахера, мастера по педикюру, бармена и часовщика. Все они были в рамках установленного образца из сильно позеленевшего металла, на всех имелись отчетливые печати. Имена на лицензиях были разные, но принадлежали  они одной семье, и я для собственного развлечения придумал историю о гордой своими сыновьями матери, которая собирала эти свидетельства и вешала в рамках на стене рядом с их же дипломами. «Ох ты, Джордж-младший только что открыл свою парикмахерскую, а малыш Джимми все еще чинит часы…»

Я купил их.

В коробке с дешевыми пластиковыми пони, куклами Барби и добродушными мишками я нашел кожаный индейский головной убор, деревянный лук со стрелами и отделанный бахромой жилет из оленьей замши. Пока Старьевщик умасливал владельца книг в кожаных переплетах,  я быстренько приобрел свои находки за пять баксов.

– Прекрасные вещи, – произнес у меня за спиной чей-то голос.

Я развернулся кругом и улыбнулся щеголю, купившему у меня укулеле. По случаю уик-энда он оделся в консервативный загородный костюм фирмы «Л. Л. Бин».

– Вы так считаете?

– Вы продаете их на Куин-стрит? Я имею в виду ваши находки.

– Иногда там. Иногда на аукционе. А как ваше укулеле?

– Ну, я его уже настроил, – ответил он и улыбнулся точно так же, как и тогда в «Гудвилле», когда приобрел его. – Я уже играю на нем «Не удерживай меня»… – он опустил глаза. – Глупо, верно?

– Вовсе нет. Вы же увлекаетесь ковбоями, да?