Текст книги "Четвёртый Геноцидный Сон Веры Павловны (СИ)"

Автор книги: Константин Колонтаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

Да, прочитав данное описание этой 'Новой Новороссии' по Чернышевскому, современные нефтяные шейхи Аравийского полуострова, да и не только они, но и турецкие политики и иранские аятоллы тоже, начали бы, что называется кипятком ссать.

В общем, по всему Большому Ближнему Востоку, и, прежде всего по гигантской пустыне Аравийского полуострова, звучат русские народные шальные хороводные песни, но возникает вопрос, а куда делось местное, так сказать коренное население, типа арабы, персы, турки, курды и немножко евреи, которые до этого, пели здесь песни совершенно другого звучания? Да, надо же столько людишек вокруг было и все вдруг умереть решили. Ну, что за вредный народ.

И так согласно этому разделу 'Четвёртого сна Веры Павловны' – Новая Россия или 'Новая Новороссия' – это по Чернышевскому, как минимум весь так называемый Большой Ближний Восток, а именно весь Аравийский полуостров (Саудовская Аравия, Кувейт, Катар, Бахрейн, Оман, Йемен), Ирак, Сирия, Ливан, Иордания и Палестина (Израиль). Так же подразумевается что в 'Новую Новороссию', так же входят нынешние Турция и Иран.

То, что не только Большой Ближний Восток но и вся планета Земля населена русскими следует из следующей фразы Небесной Царицы в 'Четвёртом Сне': 'Другие работают в других странах, всем и много места и много работы, и просторно и обильно'. Таким образом, согласно Чернышевскому предстоящее коммунистическое будущее планеты Земля, действительно 'светло и прекрасно', но только для русских, которые живут в гордом одиночестве на этой планете

Очень и очень странно, что эта столь откровенно нарисованная Чернышевским картина 'Русской планеты Земля', до меня Константина Колонтаева, так и не была за последние 150 лет прошедшие с момента написания романа 'Что делать?', обнаружена ни одним из исследователей литературного творчества Н. Г. Чернышевского. Скорее всего причиной этого было инстинктивное на уровне подсознания отторжение данного факта, облегчённое тем, что ни до ни после этого романа Чернышевский никогда публично не высказывал и не отражал на бумаге, признаков наличия у него, хотя бы в самой умеренной форме тех взглядов которые можно было бы назвать 'русским национал – коммунизмом' да ещё в столь безбрежной форме.

Получается что глобальный проект коммунистического будущего русского народа изложенный Чернышевским совершенно не предусматривал, никакой ассимиляции других народов, особенно находящихся на иных цивилизационных принципах, типа строчек из шлягера 90 – х годов прошлого 20 – го века, в исполнении Вики Цыгановой: 'Даже негры на Ямайке по аккорды балалайки, на последние гроши пьют как наши алкаши. Русская водка, чёрный хлеб, селёдка'.

Да получается, что новым русским коммунистическим сверхчеловекам, нарисованным Чернышевским, другие народы просто не нужны. Не нужны ни в каком качестве. Ни в качестве трудовых рабов и ни в качестве проституток обоего пола, типа Таиланда в конце 20 – первые десятилетия 21 – го века. Ведь Высокая Русская Коммунистическая Мораль и Традиционные Семейные Ценности, не позволяют и не приемлют ни рабства трудового, ни тем более рабства сексуального.

В общем, о пролетарском интернационализме, о братстве всех угнетенных трудящихся, в условиях реальной жизни придётся забыть. Революционная Целесообразность для настоящих большевиков превыше всего! Великая Цель – Глобальная Коммунистическая Республика – оправдывает любые средства для её достижения.

На фоне этого глобального проекта Чернышевского, крайне блекло, а то и вовсе невинно выглядит сформулированная, тогдашним крайним русским националистом и монархистом, дипломатом и поэтом Ф. И. Тютчевым в его коротком стихотворении 'Русская Георгафия', написанном в 1848 – 1849 годах, идея Российской империи, занимающей большую часть Европы и Азии'

'Москва и Град Петров, и Константинов Град -

Вот царства Русского заветные Столицы...

Но где предел ему? и где его границы -

На север, на восток, на юг и на закат?

Грядущим временам судьбы их обличат.

Семь внутренних морей и семь великих рек...

От Нила до Невы, от Эльбы до Китая,

От Волги по Евфрат, от Ганга до Дуная...

Вот царство Русское... и не прейдет вовек,

Как то провидел Дух, и Даниил предрек'

Это стихотворение Тютчева было написано до Чернышевского, а после него нечто похожее содержится в написанном в 1925 – 1927 годах романе Алексея Николаевича Толстого 'Гиперболоид инженера Гарина' -

глава 86, где показаны планы по полной реконструкции мира со стороны главного героя этого романа инженера Петра Петровича Гарина: 'Я овладеваю всей полнотой власти на земле. Ни одна труба не задымит без моего приказа, ни один корабль не выйдет из гавани, ни один молоток не стукнет. Всё подчинено, – вплоть до права дышать, – центру. В центре – Я. Мне принадлежит всё. Я отчеканиваю свой профиль на кружочках: с бородкой, в веночке, а на обратной стороне профиль мадам Ламоль. Затем я отбираю 'первую тысячу', – скажем, это будет что – нибудь около двух – трёх миллионов пар. Это патриции. Они предаются высшим наслаждениям и творчеству. Для них мы установим, по примеру древней Спарты, особый режим, чтобы они не вырождались в алкоголиков и импотентов. Затем мы установим, сколько нужно рабочих рук для полного обслуживания культуры. Здесь также сделаем отбор. Этих назовём для вежливости – трудовиками...

– Ну, разумеется...

– Хихикать, друг мой, будете по окончании разговора. Они не взбунтуются, нет, дорогой товарищ. Возможность революций будет истреблена в корне. Каждому трудовику после классификации и перед выдачей трудовой книжки будет сделана маленькая операция. Совершенно незаметно под нечаянным наркозом... Небольшой прокол сквозь черепную кость. Ну, просто закружилась голова, – очнулся, и он уже раб. И, наконец, отдельную группу мы изолируем где-нибудь на прекрасном острове исключительно для размножения. Всё остальное придётся убрать за ненадобностью.

Вот вам структура будущего человечества по Петру Гарину. Эти трудовики работают и служат безропотно за пищу, как лошади. Они уже не люди, у них нет иной тревоги, кроме голода. Они будут счастливы, переваривая пищу. А избранные патриции – это уже полубожества.

Хотя я презираю, вообще – то говоря, людей, но, всё же приятнее находиться в хорошем обществе. Уверяю вас, дружище, это и будет самый настоящий золотой век, о котором мечтали поэты. Впечатление ужасов очистки земли от лишнего населения сгладится очень скоро. Зато, какие перспективы для гения! Земля превращается в райский сад. Рождение регулируется. Производится отбор лучших. Борьбы за существование нет: она – в туманах варварского прошлого. Вырабатывается красивая и утончённая раса – новые органы мышления и чувств. Покуда коммунизм будет волочь на себе всё человечество на вершины культуры, я это сделаю в десять лет. К чёрту! – скорее, чем в десять лет. Для немногих... Но дело не в числе...

– Фашистский утопизм, довольно любопытно, – сказал Шельга'.

Да, с одной стороны светлая коммунистическая утопия Чернышевского, а сдругоймрачная космополитическая фашисткая утопия инженера Гарина.

После написанного Чернышевским 'Четвертого сна Веры Павловны', даже столь одиозный Адольф Гитлер, вместе со своим главным партийным идеологом Альфредом Розенбергом, и своей идеей 'Либенс раума', то есть 'Жизненного пространства для германской нации', выраженной в их 'Майн кампфе' и 'Миф 20 века', курят в сторонке бамбук, потому что, эти их талмуды по сравнению с несколькими страницами 'Четвертого сна Веры Павловны' Чернышевским, не годятся даже на самокрутки.

Да, оба они как Гитлер, так и Розенберг – жалкие и приземлённые немецкие мещане, которым явно чужд высокий полёт глобальной фантазии. Да, господа немецкие нацисты вы – мещане, и от этого вам, явно фантазии не хватило. А почему? А, всё потому, что по – настоящему высокой культуры как у русских, у вас, никогда нет и не было.

Но если без иронии, то почему же лидеры германского нацизма, как впрочем и современники Чернышевского русские националисты – 'славянофилы', включая даже такого радикального из них как Тютчев, были столь по мещански ограничены в своих территориальных притязаниях и мировых стремлениях? А, потому, что они, все, включая и германских, так называемых 'национал – социалистов' Гитлера был просто буржуазными националистами с различной степенью агрессивности. Вот эта их буржуазность и порождала мещанскую ограниченность их замыслов и стремлений. В общем, причины гитлеровской ограниченности можно определить фразой: 'Вы, всё, ещё никак, не можете выкарабкаться, из под обломков обывательской морали'.

Но откуда же, у Чернышевского, взялась – эта, грандиозность русского коммунистического глобализма, вкупе с его же агрессивностью и безжалостностью? Огнем, значит, и мечом. Ответ на данный вопрос, был дан спустя несколько более полувека, после написания Чернышевским своего романа 'Что делать?', а, именно в период Гражданской войны, и если, точнее, то, где – то, между 1918 и 1919 годами.

Этот ответ относительно отличия от немецкой мещанской ограниченности, грандиозной русской коммунистической неограниченности чуть ли не во всём, содержится в высказывании одного из известных во время Гражданской войны 1917 – 1920 годов на Украине и в Советской России большевисткого деятеля Георгия Пятакова, который причины этой грандиозной неограниченности, раскрыл следующим образом: 'Когда мысль держится за принцип насилия и держится за насилие принципиальное и психологически свободное, никакими законами и препятствиями не ограниченное – тогда область возможного действия расширяется до гигантских размеров, а область невозможного сжимается до крайних пределов, падает до нуля. Беспримерным расширением возможного, превращением того, что считалось невозможным в возможное, этим и характеризуется большевисткая коммунистическая партия. В этом и есть настоящий дух большевизма. Это есть, черта, глубочайше отличающая нашу партию, от всех прочих, делающая её 'партией чудес''.

Причём Пятаков на момент высказывания этой мысли был чистым марксистом, с уклоном в троцкизм, то есть последовательным интернационалистом и практически космополитом, что и привело его в 1937 году в расстрельный подвал НКВД.

Да, настоящий коммунизм – это учение очень элитарное, поэтому произвольно выбранный человек в коммуне приживется с максимальной вероятностью 10%, а в реальности так и гораздо меньший процент. Такая же вероятность войти в коммунизм, не только для отдельного человека но и для целых народов. Естественно, при таких параметрах и в таких рамках, марксизм и особенно его советская версия – это чудовищное извращение, для данного постулата.

Поэтому: 'Ну, и кроме, всего прочего, самое главное, что, у нас – Высшая Цель, имеется! И, мы, к тому же – довольно перспективные молодые люди, и к тому же эстеты вместе с тем. Значит, остальным народам этого мира нужно надеяться на свои силы! А то, расслабился тут народ, за сотни лет относительно спокойного существования и разговорчики пошли, вот мол, русские придут и спасут. Они почему – то считают всех нас, им сильно должными. Надо же, какая наивность и наглость одновременно. Так что, милые если русские к вам и придут, то совсем не факт, что они вас при этом спасут. Спасти – то, вас, может и можно, но к чему нас это приведет? Да, уж точно, что ни к чему хорошему!'

В общем, экспериментируем, опыты ставим, науку двигаем. И, всю планету воспринимаем, как полигон для своих экспериментов, без особых метаний и душевных терзаний. Для убийства уже придумали столько эвфемизмов, что скоро забудем, как это на самом деле называется. Но никогда, сдаётся мне, не забудем, как это делать. Слишком хорошо нас учили и почему – то мы оказались лучшими учениками. Хоть история и не имеет сослагательного наклонения, мы её сослажим и наклоним. Короче изменим! А будущее создадим... светлое и счастливое.

Часть 5. Тема Коммунистического Сверхчеловека в романе Н. Г. Чернышевского 'Что делать?'

Что касается небольшой численности населения на нашей планете в условиях глобального коммунизма, где – то прядка 100 – 150 миллионов человек, то Чернышевский в своём романе 'Что делать?', объяснял данное обстоятельство тем, что немногочисленное население коммунистической Земли, будет малочисленным, потому что, будет состоять либо из сверхчеловеков, либо людей близких к подобному состоянию. В связи с этим и появляется в романе фигура Рахметова, как прообраз того самого коммунистического сверхчеловека грядущих эпох.

Однако, сам Чернышевский, к сожалению, не ввел в оборот понятие само понятие 'Сверхчеловек', в его романе это понятие определяется словосочетаниями: 'Особенный человек', 'Высшая натура', 'Особенные люди', 'Люди особой породы'.

На вопрос 'Что делать?', Чернышевский, отвечал образом другого главного героя романа – образом Рахметова: 'Вот настоящий мужчина, который особенно нужен теперь России, берите с него пример и, кто может и в силах, следующие за его пути, потому что это и есть единственный для вас путь, который может привести к желаемой цели. Нелегкий путь, по которому он идет, но он богат для него всевозможными радостями, недоступными обычным людям'.

В тяжёлой и опасной работе Рахметов находит удовлетворение своей пламенной любви к народу. Не лёгок путь, по которому он идёт, но не скуден, а богат радостями и счастьем этот путь.

Поэтому, главная тема романа 'Что делать?' – это не в изображении любви и новых семейных отношений 'обыкновенных порядочных людей', а в прославлении всей необузданной революционной энергии и подвига необычного человека – Рахметова. Натура кипучая, живая, страстная, Рахметов, в отличии от 'обыкновенных порядочных людей', отказывается от любви, от жизненных удовольствий. Именно с образом Рахметова напрямую связано название романа 'Что делать?'.

Создавая в виде образа русского профессионального революционера – образ русского сверхчеловека коммунистического будущего всей планеты, Чернышевский, очень сильно опередил свое время. Но, при этом, будучи первым в мире, создателем этого образа характерные свойства людей этого типа, он сумел дать ему определение и показать характерные черты с максимально возможной для его времени полнотой:: 'Мало их, но ими расцветает жизнь всех; без них она заглохла бы, прокисла бы; мало их, но они дают всем людям дышать, без них люди задохнулись бы. Велика масса честных и добрых людей, а таких людей мало; но они в ней – теин в чаю, букет в благородном вине; от них её сила и аромат; это цвет лучших людей, это двигатели двигателей, это соль соли земли'.

В образе Рахметова, автор во – первых, показывает процесс становления революционера, расчленяя жизненный путь Рахметова на три стадии: теоретическая подготовка, практическое приобщение к жизни народа и переход к профессиональной революционной деятельности.

Во – вторых, на всех этапах своей жизни Рахметов действует с полной самоотдачей, с абсолютным напряжением духовных и физических сил. Он проходит поистине богатырскую закалку и в умственных занятиях, и в практической жизни, где в течение нескольких лет исполняет тяжелую физическую работу, закаляет себя физической работой, ведет самый суровый образ жизни. Он наблюдает жизнь людей не со стороны, он сам работает пахарем, плотником, бурлаком.

Чернышевский сознательно преувеличивает спартанские, аскетические начала в поведении своего главного героя, дабы подчеркнуть, что – это, человек идеи в самом высоком смысле этого слова. Мечта о революции для этого человека 'особой породы' была руководством к действию и ориентиром всей его личной жизни. Поэтому, в романе Рахметов является рыцарем без страха и упрека, с непреклонной волей к борьбе, с нравственными идеалами, благородством человека, который выкован из стали. Но, при этом 'человек, очень, замечательной, глубокой учености'. Таких людей, как он, немного: 'Я встретил, – замечает Чернышевский, – до сих пор только восемь образцов этой породы (в том числе двух женщин)'. В связи с этим, Чернышевский сознательно преувеличивает спартанские, аскетические начала в поведении своего героя. Ведь, нелегок путь, по которому он идет, но он богат и определёнными радостями. 'Мы требуем для людей полного наслаждения жизнью, мы должны своею жизнью свидетельствовать, что мы требуем этого не для удовлетворения своим личным страстям, не для себя лично, а для человека вообще, что мы говорим только по принципу, а не по пристрастию, по убеждению, а не по личной надобности'.

Понимая то, что сила вождя революции зависит от близости к народу, Рахметов создал себе лучшие условия для личного изучения жизни трудящихся. Для этого он пешком исходил всю Россию, был пильщиков, дровосек, каменщики, вместе с бродягами тянул баржи по Волге, а также спал на гвоздях и отказывался от хорошей пищи, хотя и мог себе, это позволить. Он заранее закаляет свою волю и тело, приучает себя переносить физические страдания, отказывается от всякой роскоши, ведёт жизнь аскета. Но рахметовский аскетизм, нельзя путать с так называемой 'жертвенностью' или простым самоограничением. Он принадлежит к той породе людей, для которых великое общее дело исторического масштаба и значимости стало высшей потребностью, высшим смыслом существования. В отказе Рахметова от любви не чувствуется никакого признака сожаления, ибо рахметовский 'разумный эгоизм', намного масштабнее и полнее обычного эгоизма обычных людей. 'Нет, нужно личное дело, необходимое дело, от которого зависела бы собственная жизнь, которое... для всей моей судьбы было бы важнее всех моих увлечений страстью. Как отмечает по этому поводу автор: 'У него, дел была бездна, и все дела, не касавшиеся лично до него; личных дел у него не было, это все знали'

Постоянно, расширяет свой интеллект, но при этом читает далеко не всё. Чернышевский писал об этом, следующее: 'Читает Рахметов только 'самобытные' сочинения, и это потому, что, по его мнению, 'по каждому предмету капитальных сочинений очень немного; во всех остальных только повторяется, разжижается, портится то, что всё гораздо полнее и яснее заключено в этих немногих сочинениях. Надобно читать только их; всякое другое чтение – только напрасная трата времени'.

Понимая, что сила вождя – в его знании жизни и людей, близости к народу, Рахметов пристально изучает жизнь трудящихся. Пешком исколесил он всю Россию, был дровосеком, пильщиком, каменотёсом, вместе с бурлаками тянул лямку на Волге.

В повседневной жизни Рахметов, отличается редкой трудоспособностью: 'Он успевал делать страшно много, потому что и в распоряжении временем положил на себя точно такое же обуздание прихотей, как и в материальных вещах. Ни четверти часа в месяц не пропадало у него на развлечение, отдыха ему не было нужно'. Рахметов успевает за день сделать чрезвычайно много, так как умеет рационально распоряжаться временем, не тратя его ни на чтение второстепенных книг, ни на проведение второстепенных дел. Занятия его разнообразны, и смена их является для Рахметова отдыхом.

Он, кажется человеком суровым и угрюмым. Да, Рахметов не только суровый человек, но и неразговорчив, 'феноменально груб', 'страшно резок', чаще выглядит 'мрачным чудовищем'. Но, при этом, внутри, он деликатный, милый, веселый, нежный и добрый человек. Сам он об этом говорил так: 'Видишь невесёлые вещи, как же тут не будешь мрачным чудовищем'. Но суровость его только внешняя: 'При всей своей феноменальной грубости он был, в сущности, очень деликатен', – замечает Чернышевский. 'Какой это нежный и добрый человек', – думает о нём Вера Павловна.

Рахметов, вовсе не фанатик, как это не раз пытались и до сих пор пытаются представить идеологические враги Чернышевского. Фанатизм слеп – и его не сложно одурачить; он предельно напряжен – значит, найди у него критическую точку, и он сломается от легкого удара. Рахметов – Идеалист. А Идеалиста победить невозможно. Его можно только убить.

На примере Рахметова автор показывает, что основа морали сверхчеловека по Чернышевскому принцип 'разумного эгоизма'. Раскрывая понятия 'разумного эгоизма' и 'разумного эгоиста', Чернышевский писал следующее: 'При внимательном исследовании побуждений, руководящих людьми, оказывается, что все деле, хорошие и плохие, благородные или низкие, геройские или малодушные, происходят во всех людях из одного источника: человек поступает так, как приятнее ему поступать, руководствуется расчётом, велящим отказываться от меньшей выгоды для получения выгоды большей. Конечно, этой одинаковостью причины, из которой происходят дурные и хорошие дела, вовсе не уменьшается разница между ними'.

А вот как объяснял отличие 'разумного эгоизма' Чернышевского от обычного эгоизма А. В. Луначарский: 'Чернышевский рассуждал приблизительно так: новый человек, революционный демократ и социалист – разумный человек и совершенно свободен. Он не признаёт над собой бога и долга. Он сам себе верховный трибунал. Если он пойдёт на величайший риск и даже гибель ради будущего своего народа, то он при этом всё-таки поступает как эгоист, говоря: 'Я не корчу из себя святого подвижника или героя. Я сделал это потому, что всякий другой поступок причинил бы мне страдания, а этот причиняет мне радость, даже если при этом разрушает жизнь''. А, вот, как похоже, об этом же писал об этом Ницше: 'Любовь к ближнему, жизнь для других и другого может быть охранительной мерой для сохранения самой твёрдой любви к себе. Это исключительный случай, когда я против своих правил и убеждений становлюсь на сторону 'бескорыстных инстинктов': они служат здесь эгоизму и воспитанию своего 'Я''.

В Европе понятие Сверхчеловека ввёл Ницше, в своей книге 'Так говорил Заратустра' . В этой книге рассматривая европейскую версию научного коммунизма, созданную Марксом и Энгельсом Ницше подверг резкой критике присущие марксистской версии научного коммунизма потребительско – мещанские черты. Членов марксистской версии коммунистического общества Ницше называл 'последними людьми': 'Смотрите! Я показываю вам последнего человека. Земля стала маленькой, и по ней скачет последний человек, который всё делает малым. Род его неистребим, как род земляной блохи. Последний человек живёт дольше всех. 'Мы нашли своё счастье', – говорят последние люди и моргают. Они покинули страны, где было холодно жить: ибо им нужна теплота. Они любят соседа и трутся около него, ибо нуждаются в тепле. Быть больным и недоверчивым считается у них грехом: ходят осмотрительно. Дурак тот, кто ещё спотыкается о камни или о людей! Иногда им нужно немного яду; он вызывает приятные сны. И, в конце концов, много яду для приятной смерти. Ещё они работают, потому что работа – забава. Но заботятся о том, чтобы эта забава их не утомляла. Нет больше бедных и богатых. И то, и другое слишком затруднительно. Кто ещё хочет управлять? Кто ещё повинуется? И то и другое слишком затруднительно. Ни одного пастыря, одно только стадо. Каждый стремится к равенству, все равны: кто чувствует не так, тот добровольно идёт в сумасшедший дом. 'Прежде мир был безумным', – говорят лучшие и моргают. Умны и знают, что произошло: поэтому без конца смеются. Ещё происходят ссоры, но вскоре наступает примирение – иначе это вредно желудку. У них есть маленькая забава для дня и маленькая забава для ночи: но они чтят здоровье. 'Мы нашли счастье', – говорят последние люди и моргают. Здесь кончилась первая речь Заратустры, которую также называют предисловием: ибо на этом месте он был прерван криком и восторгом толпы. 'Дай нам этого последнего человека, о Заратустра!' – так восклицали они – 'Преврати нас в этих последних людей! Мы оставляем тебе сверхчеловека!'

Но при этом сам Ницше отнюдь не был антикоммунистом. Он также считал государство явлением временным и подлежащим исчезновению: 'Там, где оканчивается государство, там начинается человек, который не является лишним. Там, где оканчивается государство – там смотрите! Разве вы не видите радугу и мосты, ведущие к сверхчеловеку?'

Данная работа была написана в период с 28 октября 2013 по 15 мая 2017 года.