Текст книги "В книге"

Автор книги: Константин Шеметов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

IV. Преодоление

Наутро они отправились в аэропорт, прошли досмотр и, поднявшись в небо рейсом до JFK, благополучно покинули воздушное пространство российского халифата. Лайнер стремительно набрал высоту и, преодолев звуковой барьер, словно замер над глобусом цвета газовой горелки из детства Тони (уроки химии, блядь, как же он не любил их). Гомес ждал невесомости, но нет, невесомости не случилось, зато взгляду открылась карта звёздного неба – миллиарды галактик в безвоздушном пространстве чёрного космоса.

Тони уставился в иллюминатор, размышляя о словах, коими (поразительно, он всегда удивлялся) можно описать любую картину, явление, что хочешь, вплоть до вряд ли осознанного и едва уловимого онлайн ощущения реальности. Баффи держала его за руку. Подали виски. Виски со льдом (на вкус как «Джемесон»), эспрессо и шоколад типа Rioba из «Джонни Грин Паб» у Крестовского моста начала десятых.

– Слова, как конструктор, – обратился он к Эл. Та листала свой гаджет, что-то тыкала там и, тыча, казалось, извлекала буквально, если не деньги, то способ.

– Конструктор?

– Слова на деле – просто конструктор. Как «Лего», к примеру; словарь – как коробка с деталями «Лего», но если детали можно потрогать, слова не тактильны и всё же объекты… – Тони запнулся, – объекты из слов гораздо сложнее, объёмней и глубже.

– Ты прав, наверно. Как всегда, – Элла привстала. – Скоро посадка, пристегнись.

Он пристегнулся, но что толку. С Эллой так скучно. Гомес признателен, конечно. Эл помогает ему, правда…, ни любви, ни надежды не становится больше. Приращение долга убивает влюблённость. Прибыв на место, Эл рассчиталась за микрочип. Тони проверили на толерантность, Эболу, грипп и отпустили.

– Что ж, поздравляю, вот ты и дома. Поедешь в Монток? – спросила Баффи.

– Так будет лучше.

– Как знаешь, Тони.

Они обнялись.

– Спасибо, Эл.

– На твоём счёте 100 биткойнов. Дом оплатила до июня. Найдёшь работу, позвони.

– А как звонить?

– Просто подумай. Просто подумай, что звонишь, и я отвечу. То же касается и Эфи. Да всех, короче, кого знаешь.

Звучит неплохо. Он «позвонил» – подумал о Баффи, та тут же ответила: «Привет, как слышишь?». Голос звучал, как будто Эл находилась внутри него и являлась субъектом воспалённого «я». Весьма необычно – всё в новь и приятно.

– Слышу прекрасно, – ответил Тони. Никаких тебе гаджетов, блютуза, наушников, а качество звука напоминало винил: звук такой же объёмный, с обилием низких частот и потрескиванием.

– Шум внутренних тканей, сосуды, кости, – Эл засмеялась. – Ты нечто, Костя (ну, в смысле Тони). Ладно, до связи.

Пильняк отключилась и, махнув на прощанье, смешалась с толпой увлечённых обыденностью, зашуганных, странных, но, да – приспособившихся к новой реальности нью-йоркцев. Он не спешил. Прошёлся по городу, постоял у витрины магазина пластинок Ирины Сендлер в далёком прошлом, а ныне бутика модной одежды и, подумав о Ларри внезапно и, в общем, совершенно случайно «набрал его номер».

– Да, слушаю, Стэнли.

– Ларри, привет.

– Привет, а кто вы?

– Антонио Гомес.

– Антонио Гомес? – Ларри явно не ждал. – Гомес из книги? Персонаж?

– Может, и автор, сам не знаю.

Он и, правда, не знал. Больше склоняясь к тому, что автор, Тони терялся, ведь в здравом рассудке автор не может быть персонажем. Иначе он болен и раздвоился. Шизофрения, короче, пугала, вот он и боялся когнитивной эмпатии, можно сказать, к себе самому.

– А я всё думал, какого хуя, – продолжил Ларри, – мы здесь забыли. Пильняк говорила о твоём гаджете, но как-то не верилось.

– Прости, так вышло.

– Мы загружены в матрицу?

– Думай, что хочешь.

– На самом деле здесь неплохо. Другая жизнь, работа, дом. Дом на Манхэттене, Ира довольна. Впрочем, ты знаешь, ведь сам придумал.

– Сендлер играет?

– Всегда мечтала. Их группа в топах, пишет стихи. У меня фирма.

– Как ты хотел.

– Может, увидимся?

– Давай.

Над Тони пролетело нечто, похожее на вертолёт.

– Давай, но позже.

– А ты где?

– У магазина пластинок. Правда, вокруг ни пластинок, ни Сендлер теперь не видно. Бутик одежды. Насколько я помню, однако, так и должно быть – сочиняя сценарий загробной жизни (счастливой жизни после смерти), Тони старался изменить привычный статус персонажей при переносе их в будущее. К тому же, сам гаджет, «Браслет исхода», кое-что изменил, и будет менять ещё (ошибка кода, вероятно).

– Зная твой код (твою способность выёбываться, программируя, в сущности, простые задачи), ничего удивительного, – Ларри, казалось, улыбнулся – Гомес услышал необычное бульканье в области сердца. – Я даже рад. Если подумать, с непредсказуемостью интересней. Куда интересней, нежели холить одно и то же, как в прежней жизни. Ты в курсе, Путин оказался (я тут узнал) покруче Гитлера? Нас уже не было, а его клон всё так же правил; в семидесятых уничтожил половину Европы.

– Так это был клон, – Тони словно пришибло. – Я кое-что слышал (война, всё такое), но что это клон… клон ублюдка не знал. Расскажешь при встрече – признаться, устал. Весь день на ногах. Только вернулся (спасибо Баффи) из РФ. Пиздец какой-то – халифат. Еле сбежали.

– Ладно, до встречи.

– Я еду в Монток. Там пробуду, во всяком случае, до лета. Жду в гости, Ларри, там красиво – дом у залива (залив Форт Понд), озеро, дюны, лодка, пляж. Приезжайте скорее.

Вертолёт (или что там ещё зависло у бутика на Пятой) покружил и минуту спустя улетел. Улетел, а Гомес подумал о ситуации Кафки: что происходит, в общем, ясно, кроме мотивов. Мы никогда не узнаем, к примеру, почему Замза превратился в жука, или за что приговорили к смерти героя «Процесса». В отличие от сюжетов бедолаги-туберкулёзника мотивы происходящего с Антонио казались вполне очевидными – жизнь после смерти. Ощущение же абсурда, однако, не покидало, хотя и следует признать, Гомес постепенно свыкался с ним.

Надо будет заехать в музей пилигримов, решил он позже, запрыгнув в поезд и глядя в окно, как мелькает штрих-код. Кейп-Код, как и Монток казался волшебным. Тони не раз представлял его мысленно, что-то писал о нём в своих заметках, выискивал ссылки на Мыс Трески; к примеру, у Бродского, Воннегута, Гениса. Там же Макс Фриш, но у Фриша чуть тоньше; скорей мимолётно, поток сознания, и как аллюзия на причуды влюблённости: восточное побережье, дюны, тоска, потеря, радость, преодоление. Преодоление себя, включая возраст, память, прошлое (имеется в виду повесть швейцарского писателя Макса Фриша «Монток», 1975).

Монток встретил его дождём. Ветер трепал Тони, как баннер (растяжку на проспекте Мира). И всё же было так красиво если не чувствовать, то допускать себя заблудшим пилигримом. «Вот я и в книге с микрочипом в больной, пустяшной голове», – подумал Гомес уже дома, согревшись виски, поставив Гайдна в ноутбуке и закурив.

Только теперь, чуть расслабившись, Тони внезапно ощутил боль в голове. Не пронзительную, нет, вполне терпимую боль, но словно вытягивающую из мозга клетку за клеткой, и сконцентрированную слева за ухом, куда ему вставили микрочип. Инородное тело, казалось, вторгаясь в пределы чужих территорий, искало себе простых оправданий и легко находило их. Тут кто кого. Но как бы то ни было, процент отторжения встроенных чипов, если верить статистике, считался ничтожным. Местные власти, образно говоря, начинали сотрудничать, партизанские войны длились недолго. Тому, вероятно, подошли бы скорей объяснения биологического характера, в том числе, и касательно захвата реальных территорий войсками Путина: в Украине и Грузии, во всяком случае, сопротивление очень скоро сошло на нет, а оскорбленное население подвергнутых атаке стран предпочло смириться. К вечеру выпал снег.

«Выпал снег, – зафиксировал Тони в своём микрочипе (в общедоступной сети будущего). – Дождь и снег – генераторы воспоминаний. Ещё запах и музыка. Музыка, текст, похожие лица, одежда, голос. Их сочетание, фрагменты фильма, номер троллейбуса, прикосновение. Форма письма, пересадка в метро, дурацкий баннер о выборах Путина. Баннер о скидках, название банка, имя писателя… Выпал снег. Ночью было красиво, но теперь уже поздно. Генератором связи с минувшей ночью отныне будет этот пост, перечеркнувший всё на свете».

Так и вышло: Тони вновь очутился в Конди, а его пост, зафиксированный в Монтоке две тысячи сотого, как раз и явился генератором связи с его галлюцинациями. Наконец-то он вспомнил, чем занимался его двойник пока «Тони с приветом» валялся в отключке.

Лучше кино, театра, трипа, подумал Тони. Быть в своей книге гораздо лучше. Вообще-то не в книге; если точнее, в её продолжении. Он бессознательно, по сути, пишет роман. Не задаваясь конкретной целью. Даже не скажешь, что для себя. Случайный процесс. Так пишут роботы; могли бы писать в недалёком, наверное, будущем. Что ж, робот так робот. Не всё ли равно, откуда берутся слова и сюжеты. Зато как приятно снова писать.

Он сел за компьютер, в Ворде набрал «In the Book», название первой части («Другая жизнь») и до полуночи уже составил раздел «Recap». Обычный текст. На деле – краткое содержание предыдущей книги. Минимум данных, немного вымысла (без рекапа не обойтись), а ближе к утру набросал события романа вплоть до текущих, разбил на главы и распечатал.

Хоть и не выспался, на следующий день Тони чувствовал себя прекрасно: голова не болела, никаких раздвоений, работал спокойно, ни мусор, ни виза (рабочую визу продлили на месяц; всего на месяц, и хуй бы с ним) не раздражали. Он ждал лишь вечера, когда смог бы продолжить набранный текст; закончить главу, где наконец-то достигнет покоя, преодолев своё беспамятство, «шизофрению» и похерив диагноз Андреа Марии Эса ди Кейрош. Пусть Тони и болен, но не глотать же бесконечно её таблетки. Возможно, справится как-то и сам. Во всяком случае, быть в книге куда приятней. Сеть, к сожалению, не отстраняет, доктор не лечит.

«Койоты в городе, – продолжил он, – подумал Гомес, выйдя на пляж посреди ночи и завидев у дома с десяток койотов. Койоты выглядели весьма пугающе, но реальной угрозы не представляли. О нашествии койотов на восточное побережье он знал и раньше. В начале десятых необычайно холодные зимы в окрестностях Нью-Йорка вынудили койотов переместиться из леса к местам обитания человека и крыс. Вероятно, почуяв возвращение Гомеса, они пришли теперь и к нему, надеясь (кто бы сомневался) немного поесть. Сбившись в стаю, койоты молча, но недвусмысленно, взирали на Тони, особенно пара лохматых щенков, и тот прикормил их остатками ужина (салат из кальмаров, надкушенный гамбургер, пачка печенья). Койоты поели, сказали спасибо и убежали, скрывшись из виду буквально в минуту, оставив Гомесу гадать, что будет завтра».

Назавтра дворника ждали на свалке (на свалке в Порту), а Тони, друга всех койотов – мысли о будущем скорее: он без работы, в другой жизни, но в другой жизни ему лучше, он завтра едет в Провинстаун. Накануне Гомес, и вправду, встретил койотов вблизи от дома и поделился с ними остатками пиццы. Салат из кальмаров, печенье, гамбургер были лишь вымыслом его двойника. Невелика, правда, разница. Музей пилигримов был на ремонте, и Тони просто шатался у моря, курил и пил колу в местном кафе, листая Фриша в микрочипе и Иосифа Бродского с его «Колыбельной Трескового Мыса» в карманном издании, подаренном Баффи. Он постепенно свыкался с сетью; та, как бегущая строка, носилась где-то в лобной части, но Тони было всё равно.

Покрутившись у монумента первым поселенцам, он направился к маяку, когда услышал в голове вибрирующие звуки – «звонила» Эфи из Понта-Делгада.

– Ты не поверишь, Тони, я тут нашла свои тетрадки из тридцать восьмого (как раз перед смертью пыталась их спрятать), гербарий и гаджет. Тот самый гаджет, что позволял перемещаться нам во времени, между реальностями и в пространстве.

Он не поверил. Эфи имела в виду так называемый MS-гаджет (A device for moving in space, DNS), изобретённый Тони в прошлой жизни.

– Невозможно. Ты, верно, шутишь.

– В том-то и дело, что так и есть. Всё сохранилось, даже смеси. Я испытала – гаджет работает. Вернулась в прошлое к дому у озера (Сети-Сидадиш), помнишь, наверное.

Да, Тони помнил.

– Мы, правда, были там мертвы, – вздохнула Эфи. – Заодно убралась. Вероятно, тогда мы работали над новым способом перемещения на образ и условились как-то встретиться, набив тату с текущей датой, но понапрасну; опыт не вышел. Назад вернулась на полынь. В Понта-Делгада полынь всё та же.

– Так это правда.

– А ты где?

– Я снова в Штатах, спасибо Баффи (спасла от плена), в Москве пиздец. Что будем делать?

– Хочешь, приеду? Привезу смеси, прогуляемся в прошлое.

– Да, но что дальше?

– Хуже не будет.

– А если будет?

– Всегда вернёшься. Нарви какой-нибудь травы хоть в Монтоке твоём, хоть где.

Невероятно. Гомес меньше всего ожидал такого поворота. События книги обернулись реальностью. Тони не автор, как он надеялся, а настоящий персонаж – с его заморочками, включая склонность к меланхолии и изобретательству. Чудом сохранившиеся вещи Эфи (особенно смеси – плод неуёмной фантазии и трудолюбия главного героя «Вывоза мусора», выкинутого из РФ за ненадобностью) перевернули, в сущности, его представление о роли персонажа в жизни писателя.

Острое любопытство вызывали у Гомеса также тетради Локошту – в некотором роде дневник за последние двадцать с небольшим лет её жизни и записи, касающиеся опытов с перемещением между реальностями на пару с Тони и в одиночку. Тетради, смеси, гербарий и гаджет (гаджет-переместитель, собранный Эфи на основе распылителя духов) исправно пролежали все эти годы в пластиковом кофре Bosch для электроинструментов. Валялись себе в подвале дома Локошту у озера Сети-Сидадиш, не вызвав при этом ни малейших вопросов у двух поколений по меньшей мере новых квартиросъёмщиков.

– Дашь почитать?

– Что почитать?

– Твои тетради. Как документ, они могли бы меня встряхнуть. Вернуть уверенность, что ли, не знаю. Я до сих пор не понимаю, к примеру, принцип смены реальностей, не говоря уже о деталях устройства гаджета, как делать смеси, как управлять перемещением. Преодолеть амнезию, другими словами. Проснуться, Эфи.

– Да, без вопросов. Я и сама не понимаю многих вещей. Надеюсь, вместе разберёмся. Тогда, до встречи.

– Пока, Локошту.

Разберёмся? Легко сказать. Тони рассчитывал на случай, а ставка на случай – последнее дело. Если только случайность, конечно, не сумма вполне сбываемых событий, а клиент заблуждается, нуждаясь в подсказке. «Работа мысли, опыт – лучшее, что может мне теперь помочь», – подумал Тони, и принюхался. Пахло йодом (эффект от водорослей), мокрой пылью, дождём и морем, выпечкой, кофе, его сигаретами. Что только ни пахло, включая мусор, посетителей бара, асфальт, бордюры, деревья, шпалы, сухие листья, траву и звуки, что тоже пахли, как ни странно. Пахло увиденное, невидимые картины, но ощущаемые через мозг, и на ощупь предметы.

В этом всё дело, наверное – запах. И тони вдруг вспомнил свои «провалы» в Vila do Conde, будучи дворником. С этих «провалов» всё начиналось. Он падал в обморок от вони и вскоре (надо же) перемещался на одиночный пикет в Москву, а то и в российский анклав, куда-нибудь типа Донецка, Сухуми, Тирасполя. Там его забирали в полицейский участок, насиловали шваброй и выбрасывали на помойку, возвращая тем самым в исходную точку («ставя на место», образно выражаясь).

Найти объяснение своим «пикетам» с точки зрения физики было непросто. В его представлении вонь возбуждала нейроны, усиливая так их электрические характеристики, чего хватало, вероятно, для прохода в реальность, параллельную Тониной и расположенную буквально на расстоянии атома от предыдущей. Таких измерений, доступных для жизни («пикетов», любви, ошибок, боли и так далее), огромный массив. Понять, однако, механизм до конца и в деталях Тони так и не смог. Не разобрался с механизмом и Тонин знакомый профессор Додж из Лиссабонского университета. Додж не успел; он вскоре умер, и не в одном, а, по крайней мере, в большинстве из тех измерений, что Гомес исследовал путём каталогизации.

В Провинстауне стихло. Ближе к вечеру все словно вымерли. Лишь койоты и какие-то белки (сурки, может, кто ж поймёт) мелькали отрядами то там, то сям, как российские колорады в районе Луганска времён оккупации Путиным Крыма. Пора возвращаться, а то съедят, рассудил Тони, и, вызвав такси, вернулся в Монток.

«Вот, зачем Монток, – записал он, вернувшись, в своём «Фейсбуке», – возвращаться». Был даже фильм такой когда-то, поставленный, кстати, опять же по повести «Монток» писателя Фриша «Возвращение в Монток» (Rückkehr Nach Montauk, режиссёр Фолькер Шлёндорф, в главных ролях Стеллан Скарсгард, Брона Галлахер; Германия, Ирландия, Франция, 2017). Гомес, правда, не смог тогда посмотреть этот фильм (ни торрент скачать, ни онлайн). А вообще любопытно, как удалось экранизировать столь путаный поток эмоций; массив отрывочных воспоминаний из жизни писателя в лучшем случае.

Немного о вони ещё – как выяснилось (и теперь Тони вспомнил подробности), наиболее эффективным из доступных запахов для перемещения между реальностями оказался запах скатола и соединений ему подобных. Скатол (C₉H₉N) содержится в основном в фекалиях, в некоторых маслах (включая жасмин, кто бы подумал) и в каменноугольной смоле. Он образуется при гниении аминокислот. В эту же группу зловонных веществ Тони включил также индол (C₈H₇N) и сероводород (H₂S). Гвоздём программы, однако, являлся так называемый тиоацетон. Тиоацетон (CH₃-CS-CH₃) – летучая жидкость и, несмотря на довольно простую формулу, Тони считал её самой вонючей смесью на свете.

Он даже припомнил замечание Баффи, какой вонючий у Тони гаджет, когда они переместились при первом их совместном трипе из Vila do Conde в Метрополитен-оперу на премьеру «Петрушки». Он тогда потерял её (Элла сбежала, если точнее), после чего Тони раскис и долгое время ходил угрюмым, борясь с неврозом, склонный к неведению и выдавая её предательство за легкомыслие (что, в общем, тоже было правдой – зря он Ваньку валял).

Довольно много, короче, припомнил Гомес, узнав о находках Эфи Локошту, принюхавшись к запахам Провинстауна и запустив тем самым механизм эволюции своей копии, видно, и вправду, загруженной (догадка Ларри вполне оправдана) в пресловутую матрицу счастливой жизни после смерти.

Хотя, порядочно он и не знал, не вспомнив детали, к примеру, процесса получения смесей, перемещение на полюс (на Южный полюс к научной станции «Амундсен – Скотт»), «полёты» на Баффи, экзопланету Проксима-Б и, что удручало, принцип устройства «Браслета исхода». BEND (Bangle End) оставался загадкой. Как он вообще мог додуматься, блядь, устроить себе (ладно себе, но ведь и прочим, к тому же без спроса) загробную жизнь? Загробную жизнь где-то на облаке атласа прошлого. Найти бы сервер тот и изъять. «Разобрать на запчасти, извлечь драгметаллы, остальное, не знаю, – злился Антонио, – вывезти с мусором к ёбаной матери; будь он неладен, этот мусор».

V. Вывоз мусора

Если не вывозить отходы, это очень депрессивно влияет на моральное состояние. Некоторые устают бороться и так и живут среди мусора, как в выгребной яме.

Фредерик Бегбедер, «Интервью сына века»

Закончив работу с четвёртой главой, Антонио Гомес («Тони с приветом») решил вернуться к своей рукописи «Вывоза мусора». Его первая книга, как ни крути, рассуждал он, неплохо бы её издать.

Хотя бы попробовать. Вряд ли, конечно, найдётся издатель в здравом рассудке, который возьмётся это печатать, Тони ведь не писатель. Он не оканчивал филфака, не брал уроков, мастер-класса, не был артистом, известным спортсменом (подмена мочи поднимает продажи) или политиком – холуем Путина. Скорее просто пиздобол, а пиздобола читать не станут. На пиздоболе не заработаешь.

К тому же – язык. Роман на русском, а русскоязычных издательств на Западе не так уж и много. В основном те работают для местной диаспоры, развлечения ради и как-то вяло, если, конечно, это не «Ардис» четы Проффер. «Ардис», правда, закрылось с развалом Союза, не узрев перспективы. С таким языком ему только в РФ, но в РФ он изгой, перебежчик, предатель – там быстрее посадят, а то и убьют.

Разве что за свой счёт. Почему бы и нет? «Печать по требованию», к примеру. Он что-то слышал об этой методике. Не очень дорого и без цензуры, плюс публикация в Инете. Агрегаторы, странно, включая «ЛитРес», пока не боялись «неправильных» текстов. Видно, не время – у власти хватало забот и покруче. Дойдёт и до «ЛитРес».

Тут дело в рекламе, насколько он понял. Запретные книги в интернет-магазинах идут без рекламы. Иными словами, их как бы нет. Короче, иллюзия некой свободы. Хотя бы что-то, подумал Гомес, составил список возможных издательств и выбрал издательство «Геликон Плюс» Александра Житинского (Санкт-Петербург). Писатель, правда, недавно умер, но его предприятие исправно печатало, в том числе, андеграунд. Одно из немногих в РФ (единственное на самом деле среди известных). Остальные сотрудничали, по сути, с властью, хоть и делали вид, что они независимы. Эта манера притворяться была Тони противна, и он чувствовал себя Шендеровичем, Бродским, Оруэллом, являясь в действительности никем – пиздобол, да и только.

Приближался сентябрь. Он ждал этой осени. Осенью Тони всегда спокойно. Какая осень, правда, в Конди, Тони не знал – вот и узнает. На всякий случай помимо «ГП» он отправил рукопись в «Корпус», «НЛО» и «ЭКСМО» (шансов немного, но хоть посмеётся) и тридцатого августа, в воскресенье поехал на выставку в Берарду (галерея искусств в Лиссабоне, Museu Coleccão Berardo).

О галерее он знал немного, хотя и писал о ней в своём романе, изрядно домыслив, естественно, но на поверку там оказалось ровно, как в книге. Не зря он шарил Интернет в поисках фото, описаний и отзывов, создавая тем самым эффект присутствия. Довольно сложно, но будет проще, не сомневался Тони, с развитием сайтов, программ и неизбежных приложений виртуальной реальности. «Виртуальной причастности» – в терминах Гомеса, имея в виду придуманный им однажды проект под рубрикой «Клубов виртуальной причастности» Джонни Фарагута.

В Берарду он надеялся (смутно, но всё же) обнаружить картины Антонио Гомеса из романа. Идея абсурдна – ясно любому. Так это-то и привлекало: не найдя там картин своего персонажа, Тони лишь улыбнётся и ему станет лучше. Одной догадкой станет меньше – он не такой уж шизофреник, как можно было бы подумать. Несмотря на диагноз, вполне подтверждаемый медицинским обследованием, Тони не верил в такой диагноз, считая шуткой свой недуг и чьим-то вымыслом. Он же и выдумал вообще-то. Выдумал книгу, выдумал действие, а там ведь люди, их судьбы, драмы, любовь, их смерти. Болезнь придумана извне, бодрился Гомес. Неважно кем – автор любой, – ведь он и сам не брал уроков и не оканчивал филфака.

Не тут-то было. Осмотрев выставку эротической живописи (что эротичного в ней неясно – изображения, к примеру, юных девиц работы Эгона Шиле вызывали отнюдь не эротический подъём, а скорей отвращение; ни о каком влечении, даже мысли о мастурбации не могло бы возникнуть в окружении, казалось бы, весьма соблазнительных на первый взгляд образов), Гомес наткнулся на подборку небольших по размеру (примерно формата А3) картин его двойника.

С десяток-другой композиций (не то фотографий, не то действительно рисунков ручной работы) выставлялись под рубрикой «Пришельцы – мои друзья». К каждой картине прилагалось эссе (два-три абзаца, не больше) из жизни вымышленных инопланетян. С полотен открывались галактики в духе художественных интерпретаций «Хаббла», а заодно и чудо воображения: Тонины инопланетяне выглядели куда привлекательнее иных землян (уж русских точно), а короткие тексты о них легко запоминались. Больше того, от картины к картине тексты связывались в сюжет, хотя и так всё было ясно: жизнь за пределами Земли полна захватывающих событий – исключительно позитивных, без какого-либо насилия и, безусловно, близких любому приличному человеку.

И тут на одном из холстов Тони заметил, творилось нечто, что поражало: изображение стиралось и вместо прежнего возникало другое. Оно проявлялось, словно кто-то невидимый буквально тут же, в режиме реального времени писал новый сюжет. Скорей набросок: снова галактика (спирального типа), две-три планеты, а вблизи явно поверхность, схожая с марсианской. Один за другим проявлялись фрагменты неизвестной планеты: кратеры, камни, следы от ровера, ангар и с десяток тут же раскиданных скафандров (погибшие люди, ни дать, ни взять). Не смотри долго в бездну, припомнил Гомес страшилку Ницше, а не то бездна заглянет (ужас) к тебе в глаза.

Нечто подобное как раз и вышло. Тони, не выдержав взгляда бездны, опёрся о стену (в голове всё кружилось, немели руки, его тошнило) и отключился, кляня страшилку герра Фридриха и приняв положение эмбриона к изумлению посетителей выставки (гостей столицы, местных педро) и сотрудников Берарду.

Его двойник в то время от скуки делал наброски – по старой памяти – этюда с пришельцами, устроившись в доме с видом на бухту. В Монтоке будущего не спалось. Закончив с деталями новой планеты (кратеры, камни, следы от ровера), Гомес исправил скафандры на тени (длинные тени от здешней звезды). Погибшие люди ему ни к чему. Да и нет здесь людей. Как нет и пришельцев пока. Будут позже. Наверное, будут. Хотя, как знать. Он просто хотел насладиться покоем. Тони сделал приписку «Пустая планета» в левом нижнем углу, закурил сигарету и поднялся на крышу взглянуть на небо.

Небо было затянуто целлофановой плёнкой. Казалось, купол, и Тони в искусственном городе. Внизу колыхались бесшумно волны. На горизонте стоял корабль, мелькая огнями. Наверное, плыл всё же. Скорость и время, однако, являли теперь лишь понятия, никак не связанные на деле с реальностью. Так же и звуки. Был только запах. Запах Тониной сигареты, и то отражённый как бы в зеркале заднего вида.

С этим зеркалом ему и жить теперь, находя в отражении скорее бездну, нежели знаки – дорожные знаки ограничения скорости, ремонтных работ и близкой развязки.

На следующий день приехала Эфи.

– Привезла тебе телескоп, – заявила она с порога. – Узнаёшь?

– Узнаю, – сказал Гомес, подавляя волнение (что-то кольнуло; модель Celestron из 2017-го – носимый рефрактор). Он растерялся и, обняв Эфи, едва удержал себя. От слёз – это вряд ли. Скорей от признания (глупость, конечно), как он любит её. – Спасибо, Локошту.

– Полегче, Тони. Ты влюбился?

– Да, есть немного, – сознался Тони. – Унюхав запахи Кейп-Кода вчера, раскис. Кое-что вспомнил, короче. Тетради… Ты привезла свои тетради?

– Как обещала. Тетради, смеси, гербарий, гаджет.

Он приготовил им лазанью, салат из мидий. Морепродукты, согласно Верну, неисчерпаемый ресурс. Да, так и было: до восьмидесяти процентов потребляемой населением Земли пищи в две тысячи сотом приходилось на рыбу, морские водоросли и моллюски. За кофе Локошту достала тетради.

– У меня сигареты из две тысячи третьего. Настоящие Camel. В Лиссабоне купила, переместившись туда на побеги; сухие побеги каких-то злаков (из коллекции биофака в Понта-Делгада).

Дефицит сигарет в нынешних Штатах выглядел странно, но, опять же, понятно – к тому всё и шло. Запреты придумали ещё в девяностых. Люди смирились – итог предсказуем.

– В две тысячи третьем мы были дети, – промолвил Тони, взяв сигарету (она пахла небом над жёлтой пустыней; Сахарой, наверно – песок, два верблюда, воздух, колеблющийся мыльной завесой, натянутой снизу поверх горизонта). – И как там в третьем?

– Была недолго, примерно, с час. Прошлась по городу – спокойно. Куда свободней, чем в двадцатых. Люди смеются, цены ниже. Нет кризиса ещё, о русских (в смысле грядущей диктатуры) толком не знают. Кино, кафе, Green Day, Обама… Барак Обама даже не в планах. Много чего ещё не в планах, и оттого, в общем, прекрасно, зная о будущем.

Остаток дня Тони листал тетради Эфи. Эфи отправилась взглянуть на работы местных художников в павильоне вокзала (Montauk Train Station Art Gallery в прошлом, а ныне музей, по сути, ручных поделок).

Заметки Локошту, как он и надеялся, кое-что прояснили. Во-первых, смеси – как их готовить (довольно просто на самом деле), а во-вторых (и это главное), как управлять перемещением. Представить образ недостаточно (образ конечной цели трипа) – цепи нейронов, похоже, нуждаются в некой подсказке о точке в пространстве; пространстве и времени. Координаты как раз и содержатся в составе вдыхаемой клиентом смеси. Смесь отражает структуру клеток, а та уникальна и для растений, и, как Тони понял, вообще для ткани с ДНК.

Что ещё интересно – и он, и Эфи «летали» в космос, а Тони не помнил. Точнее, помнил, но очень смутно, словно придумал абзац к роману, и наутро забыл. Он был на Проксиме и Баффи, Эфи «летала» на Венеру, Сатурн и Марс. Он – за деньгами (золото, платина), а Эфи скорее из любопытства. То же с РФ – Гомес исследовал её реальности (параллельные измерения, «возможность острова», так сказать), Локошту бывала там просто от скуки и, надеясь приблизиться как-то к Тони. Она любила его, он не очень. «Довольно больно», – писала Эфи.

Он не стал реферировать её дневник, хотя думал, что надо бы, опасаясь забыть; помнить детали становилось сложнее. Тони казалось, он подцепил в своём «прекрасном сне» болезнь.

– Вирус ли это, Эфи, не знаю, – обратился он к Эфи с наступлением сумерек, устав от чтения, – или форма депрессии.

С ней и самой творилось нечто. Из головы не выходила одна поделка из музея. Весьма престранный экспонат: две краником соединённых колбы – одна с бактериями Марса, другая с плесенью какой-то. Вполне земной, согласно бирке: «Две формы жизни. Не открывать».

– Соединение опасно. Все понимают – не дебилы, но краны всё же открывают, – Локошту явно впечатлилась тем экспонатом.

– Теперь понятно, откуда BEND. И как вообще можно было додуматься устроить себе (ладно себе, но ведь и прочим, к тому же без спроса) загробную жизнь. Во всяком случае, с той жизнью вполне естественно подумать о чём-то большем, – Тони осёкся. – То, что ты пишешь про каталог… каталог измерений (параллельных реальностей; он обошёлся мне в полжизни – всюду пиздец) уже хватило бы любому сдохнуть от скуки. Даже не скуки – от безысходности; я ведь не знал больше, как жить.

– Ты покончил с собой?

– Похоже, да. Сейчас ты спросила, и что-то мелькнуло такое в памяти: море, лагуна, лодка, остров.

– Атолл Тарава, вероятно. Ты утонул. Во всяком случае, понятно, откуда Джо (всё тот же Джонни, что прописан в твоей программе Bangle End), а с ним и Генри, надо, думать.

– Профессор Ослик?

– Они друзья. Точнее, так: Ослика нет; он персонаж романа Джо, его герой и альтер эго.