Текст книги "Позолоченная клетка (СИ)"
Автор книги: Константин Сергиевский
Соавторы: Таланты Литмировские
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)
Мне снова приснилось море. Не тёплое южное, нет – скорее, местечко где-нибудь в глухой провинции на севере Европы. Чуть зеленоватые волны с белыми пенными верхушками, лениво наползающие на узкую полоску песчаного пляжа, разлапистые сосны на приземистых сонных дюнах. А над всем этим – яркое синее небо и оранжевый круг солнца, застывший невысоко над горизонтом.
В последние годы мне редко сняться такие сны. Обычно из ночи в ночь меня преследует один и тот же кошмар. Я мечусь по нашему замку, пытаясь найти выход, но один коридор сменяется другим, впереди пройденных дверей возникают новые, лестницы башен вьются нескончаемой спиралью, и вместо того, чтобы подняться наверх, я снова оказываюсь в самом низу. Я спешу, а сзади меня чувствуется приближение чего-то зловещего и бесформенного. Я не в состоянии понять сущность невидимого преследователя, но откуда-то знаю, что стоит мне остановиться – и со мной случиться нечто ужасное. Что-то такое, что страшнее смерти, которую я как раз готова принять как избавление.
Смерть наступает не только тогда, когда заканчивается жизнь, она приходит и когда жизнь останавливается. Ты можешь продолжать ходить, есть, дышать. Ты можешь о чём-то думать и что-то говорить. Но это жизнь в биологическом смысле, а не в человеческом понимании.
Я просыпаюсь и сажусь на край своей королевской кровати, и какое-то время неподвижно сижу, бездумно оглядывая роскошную обстановку моей спальни. Мне всё здесь знакомо, от мельчайшей трещинки в побелке сводчатого потолка до последней ворсинки на устилавшем пол узорчатом ковре.
Не помню, как вчера добралась до постели, наверняка меня опять принёс сюда Ричард. В последнее время за ужином я больше пью, чем ем, и часто не помню, чем кончился вечер. Впрочем, я совершенно не ощущаю, что вчера переусердствовала с выпивкой. В этом мире нет места телесным немочам. Здесь никогда не бывает похмелья и простуд, да и изнурявших меня в прежней жизни болезненных месячных тут тоже нет.
Не знаю почему, но в моей памяти вновь всплывают воспоминания о нашей первой встрече.
Был канун Дня Всех Святых, и я была приглашена на посвящённую этому мероприятию вечеринку, которую организовал на своей вилле владелец иллюстрированного журнала, на которого я в тот момент работала. Мой наниматель был своего рода медиамагнататом – само собой, по нашим, провинциальным меркам. Помимо журнала, он издавал две газеты и владел тремя кабельными каналами и двумя радиостудиями, работающими в УКВ-диапазоне.
Вечеринка, на которую меня пригласили, организовывалась для полусвета. Для тех, кому не суждено подняться до статуса аристократии и светского бомонда, но чьё самомнение внушает своим владельцам твёрдую уверенность в том, что они люди, добившиеся жизненного успеха, сумевшие подняться над окружающей серой людской толпой. Модели из средней руки рекламных агентств, ещё не успевшие обзавестись богатыми покровителями, киноактёры, играющие на второстепенных ролях в мыльных операх, репортёры таблоидов, ведущие телешоу на малорейтинговых кабельных каналах и тому подобный творческий сброд. Да, я тогда была одной из них – подающий надежды, молодой и талантливый фотограф, мечтающий о мировой славе, но вынужденный зарабатывать на жизнь фотосессиями для бульварных журналов.
Погода стояла тёплая, столы для фуршета были расставлены прямо в саду перед домом. Весьма среднее качество напитков и закусок компенсировалось обилием того и другого. Светильники в виде светящихся тыкв на столах создавали немного мистическую атмосферу. На небольшом подиуме терзала электрогитары приглашённая рок-группа, разряженная и загримированная под вампиров. Гости тоже щеголяли в подобающих празднеству костюмах разнообразной нечисти, большинство этих нарядов я сочла слишком нелепыми и совершенно безвкусными.
Я стояла немного в стороне от гостей, держа в руках свой профессиональный «Кэнон» с увесистым телевиком, и оглядывалась в поисках заслуживающих запечатления сцен, по привычке мысленно кадрируя окружающую обстановку по горизонтали и вертикали. Тогда я его и заметила.
Одетый во всё чёрное, он, как и я, стоял немного в стороне от гостей, прислонившись спиной к стволу дерева. На незнакомце был чёрный шёлковый плащ, концы которого скреплялись на груди крупным камнем в золотой оправе. Широкие рукава камзола и обтягивающие штаны были расшиты золотыми нитями, лоб прикрывала столь же старомодная шляпа с широкими краями и иссиня-чёрным плюмажем. На боку, скрытая складками плаща, висела тонкая шпага с витой позолоченной гардой, он легонько придерживал её эфес рукой, покрытой перчаткой из тонкой хорошо выделанной кожи. Его костюм вовсе не казался карнавальным и выглядел привычной одеждой, частью естественного образа этого человека.
Я не знала, какого мистического персонажа должен был отображать этот костюм, и мысленно дала незнакомцу прозвище Чёрный Принц. Будучи профессиональным фотографом, я просто не могла упустить столь колоритный типаж.
Я поймала его в объектив аппарата и мягко нажала на спуск. Всполох вспышки вывел его из мрачных раздумий, он вздрогнул и схватился за рукоять шпаги. Этот жест показался мне ужасно смешным.
«Простите, я не хотела вас напугать», – сказала я, подойдя к нему вплотную.
«Меня трудно напугать», – улыбнулся он. – «Я вздрогнул от неожиданности, поскольку был ослеплён… вашей красотой».
Он протянул мне руку совершенно особым движением – совсем не так, как для рукопожатия, и не так, как протягивают её, приглашая на танец. Он подал обтянутую тонкой кожей перчатки ладонь так, словно мы знакомы уже много лет, жестом, одновременно приглашающим и не терпящим отказа, который нельзя не заметить или проигнорировать. Пожалуй, так протягивают руку, когда требуют вернуть принадлежащую тебе ценную вещь.
Я неловко подала левую руку, в правой у меня был фотоаппарат. Его пальцы охватили мои, бережно и сильно, и он мгновенно притянул меня к себе. Загадочный чёрный принц выше меня на полголовы, чтобы посмотреть ему в глаза, я вынуждена поднять подбородок. Он чуть наклонил голову мне навстречу, и наши губы почти соприкоснулись. На мгновенье мне показалось, что он собирается меня поцеловать. Это чересчур для первой минуты знакомства, я понимала, что не следует допускать подобных вольностей, и должна если и не оттолкнуть нахала, то хотя бы отстраниться. Но словно что-то сковывало в тот миг мои движения, и я покорно и неподвижно замерла в его объятиях. С минуту мы стояли молча, изучая друг друга. У него были красивые черты лица, умные серые глаза, волевой подбородок. Красота и скрытая сила, так я подумала в тот момент.
Наконец, минуту спустя, он отпустил мою руку. Словно опомнившись, я глубоко вздохнула и отступила на полшага назад.
«У вас чудесные глаза, – сказал он мне, – я едва в них не утонул».
Я рассмеялась этой плоской банальности, словно бы выдернутой из сценария малобюджетного сериала, как будто бы эта неуклюжая шутка была верхом остроумия. И в то же мгновение будто бы что-то неуловимо изменилось, и в окружающем мире, и внутри меня.
Я не верю в любовь с первого взгляда, о которой так часто пишут в книгах. Любовь – это слишком сложное душевное состояние, и чтобы кого-то полюбить, надо сначала узнать и понять человека, а для этого требуется немалое время. Но если говорить о внезапно вспыхнувших чувствах, то это действительно бывает, и мне на собственном опыте довелось в этом убедиться. В то самое мгновение, когда мы стояли, немного смущённо разглядывая друг друга, я вдруг остро поняла, что хочу его. Это были исключительно плотские желания, ничего общего не имеющие с тем возвышенным чувством, что принято называть любовью. Да, я хотела его, моя голова шла кругом при мысли о том, как он сжимает меня в объятиях, жадно приникает своими губами к моим устам.
Спустя всего полчаса мы уходили с вечеринки, взявшись за руки, так, словно были знакомы уже много лет. Я не из тех женщин, что тащат мужчину в постель, едва с ним познакомившись. Но эту ночь мы провели в моей постели. Эту и все последующие, на протяжении неполных двух недель.
Мне не раз доводилось слышать выражение про стены, которые давят, но в прежней жизни мне не суждено было испытать это ощущение. Казалось, что стены моей спальни движутся навстречу друг другу, совсем понемногу, незаметно для глаза, по миллиметру в день. Но меня не покидало тревожное чувство, что однажды ночью они отбросят притворство, ринутся навстречу друг другу, и последнее, что мне будет суждено услышать – треск перемалываемой в щепки кровати и собственный сдавленный крик.
Я набросила на плечи халат и опустилась на обшитый бархатом табурет возле огромного зеркала в тяжёлой бронзовой раме. Туалетный столик подле него заставлен всевозможными снадобьями и приспособлениями для наведения красоты. Здесь и разных размеров гребни из слоновой кости, и позолоченные маникюрные наборы, и множество разных парфюмерных средств в драгоценных хрустальных флаконах – духи, одеколоны, краски для губ. Помню, увидев это богатство в первый раз, я радовалась словно ребёнок, получивший подарок на Рождество. Бывало, тратила по часу, чтобы привести себя в порядок с утра, или навести красоту, готовясь к совместному ужину.
Я вглядываюсь в своё отражение. Наверное, любая женщина, садясь утром перед зеркальным трельяжем, испытывает лёгкий страх увидеть признаки приближающейся старости. Я же, наоборот, с надеждой ищу знаки наступающего увядания, будь то почти незаметная дряблость кожи на скулах, мельчайшие морщинки в углах глаз или седой волос в моей пышной каштановой шевелюре. Но ничего подобного обнаружить не удаётся. Я по-прежнему молода и прекрасна.
Мне не хочется заниматься наложением макияжа, это занятие давно уже кажется мне бессмысленным. Я лишь несколько раз провела изящным костяным гребнем по растрёпанным со сна волосам.
Через арку дверного проёма, украшенного лепниной виде виноградных лоз, я прохожу в соседние помещения моих апартаментов.
Налево – огромная ванна, в любое время суток заполненная горячей водой для купания, с ноздреватыми айсбергами белоснежной мыльной пены, замершими на поверхности исходящей парой воды. Здесь нет привычных мне кранов, холодная и горячая вода поступает по двум изогнутым наподобие слоновьих бивней узким позолоченным желобкам, чтобы она потекла, мне нужно потянуть за один из медных рычагов, расположенных по краям от ванны. Как и в будуаре, здесь полно всяких жидкостей в фигурных флаконах – жидкого фруктового мыла, ароматных масел для тела.
Направо – гардеробная, в стенных шкафах и на расставленных тут и там вычурных вешалах сотни роскошных нарядов, когда-то я потратила несколько дней на то, чтобы их перемерять.
Но я не собираюсь переодеваться, и прямо в халате отправляюсь на завтрак.
Я иду по длинной галерее, развешанные вдоль стен портреты мужчин и дам в пышных средневековых нарядах глядят на меня с насмешкой и презрением. Я прохожу через анфиладу комнат, спускаюсь по загнутой полукругом лестнице на второй этаж и вскоре оказываюсь в трапезной.
Длинный стол, установленный вдоль занимающего всю наружную стену узорчатого витражного окна, заставлен яствами, которых бы хватило бы на целую футбольную команду. В какое время сюда не зайдёшь – стол всегда накрыт, приготовлен соответствующим образом к завтраку, обеду или ужину.
Ричарда в зале нет. Вероятно, он уже позавтракал и вернулся в свою лабораторию. Последние годы мы сидим с ним по разные стороны стола, вдалеке друг от друга, и наши совместные трапезы обычно проходят в молчании. У нас нет новостей, которыми мы могли бы обменяться, а все истории – реальные воспоминания и вымышленные события, мы уже успели рассказать не одну сотню раз.
Я взяла с ближайшей ко мне тарелки первый попавшийся кусок и налила в кружку из позолоченного кувшина сладковатый травянистый напиток, заменяющий здесь чай. Мне очень не хватает крепкого кофе, вкус которого я уже почти успела забыть, но его здесь нет. Я мелкими глотками пью бодрящий травяной отвар и вновь погружаюсь в воспоминания.
Моя квартира, она же студия, представляла собой огромный зал, который я в нескольких местах перегородила щитами, обклеенными сделанными мною фотографиями, распечатанными в плакатных размеров. Эти стенды делят моё жилище на несколько уголков, отведённых под кухню, гостиную, спальню. В дальнем от входной двери углу располагается моя кровать, слишком просторная для скромной одинокой девушки. Утром, когда мы проснулись, обнаружилось, что никакой одежды, кроме вчерашнего карнавального наряда, у моего нового знакомого нет. Впрочем, это не представляло проблемы – в его поясной сумке оказалась толстая пачка крупных купюр, и я купила еду и одежду.
Последующие две недели промелькнули как один долгий день. Мы не на мгновенье не расставались друг с другом. Я не уставала любоваться Ричардом, и беспрерывно снимала его, делая сотни кадров в день – благородные черты лица, изящный рельеф мышц его торса. Он терпеливо выполнял все мои требования, а я продолжала нажимать на кнопку затвора фотографировала в разных позах, в разных нарядах или обнажённым. Не знаю, зачем я это делала, поскольку понимала, что никогда не отдам эти работы ни в журнал, ни на выставку, они были мои и только мои, они принадлежали лишь мне, как и моя прекрасная модель.
Я без умолку говорила, пожалуй, за эти несколько дней я успела пересказать ему всю мою жизнь. Ричард внимательно слушал, не сводя с меня глаз, но сам был немногословен.
«Скажи мне, кто ты на самом деле?» – спрашивала я его, когда после очередного блаженства мы лежали в кровати. – Кто ты и откуда?»
«Ты поверишь мне, если я скажу, что я принц из другого мира?»
«Я поверю всему, что ты скажешь».
Покинув трапезную, я отправляюсь бесцельно бродить по замку.
Я поднимаюсь на самый верх башни, пересекаю венчающую её круглую площадку и встаю в проёме меж двух каменных зубцов. Это самая высокая точка замка, отсюда хорошо любоваться окрестностями.
Наш замок окружает осень. Со всех сторон, насколько хватает глаз, его обступает лиственный лес, сверкающий красками, символизирующими безвозвратную смерть навсегда ушедшего лета. Он тянется до самого горизонта, всегда затянутого серым туманным маревом. Среди всевозможных оттенков красного и жёлтого не отыскать ни единого зелёного проблеска. Небо от края до края затянуто однотонной облачной мутью, которая, кажется, вот-вот прольётся моросящим холодным дождём. Но здесь никогда не бывает дождей, и солнце ни на мгновенье не пробивается сквозь серый облачный барьер.
Поначалу мне нравился этот вид, я могла им любоваться часами. Лес когда-то казался мне золотым королевским плащом, расшитым крупными рубинами. Сейчас же, глядя на него я вижу пожелтевший от времени саван, забрызганный бурыми пятнами засохшей крови.
Этот вид не меняется никогда. Листья продолжают опадать, но листопаду не будет конца. Не выпадет снег, не сменится затем молодой пробивающейся зеленью. И никогда, даже на краткий миг на небосводе не появится солнце. А ночью замок окружает тьма. На небе ни луны, ни звёзд, – и ни одного огонька на горизонте, никакого знака, что в этом мире есть кто-то живой, помимо нас двоих.
Однажды утром при пробуждении я обнаружила, что Ричарда рядом нет. Встревоженная и немного напуганная его отсутствием, я отправилась на поиски. К моему облегчению, муж никуда не делся. Он стоял возле длинного окна, занимавшего всю наружную стену студии, погруженный в мрачные размышления, полностью одетый, словно готовый немедленно пуститься в путь. Он не услышал, как я подошла, и вздрогнул, когда осторожно коснулась его плеча.
«Куда ты собрался?» – спросила я.
Он развернулся ко мне и обнял за локти.
«Нам надо расстаться», – ответил он мне. – «Я должен уйти».
«Но почему?», – поражённо вскинулась я. – «Ты что, больше меня не любишь?»
Ричард притянул меня к себе, стиснул в объятьях, уткнулся лицом в распущенные спросонья волосы.
«За мной погоня, и преследователи уже близко», – ответил он. – «Нет времени для долгих объяснений. Я просто не хочу подвергать риску твою жизнь».
«Почему ты мне ничего не рассказывал?» – возмутилась я. – «В любом случае, без меня ты никуда не отправишься. Если твоей жизни грозит опасность, я буду рисковать своей вместе с тобой.
Он покачал головой.
«Ты не понимаешь, что нам грозит».
«Это не важно. Кто тебя преследует? Полиция? Мафия?»
«Гораздо хуже. Моя матушка».
Это прозвучало смешно, я не выдержала и расхохоталось. Но лицо моего возлюбленного оставалось серьёзным и мрачным.
«Она собирается меня женить. Очень выгодный брак, продиктованный политическими соображениями», – невесело усмехнулся он.
«И ты решил убежать?» – спросила я.
«Да. И скитался по мирам, пока не встретил тебя…»
«У нас есть ещё время? Мне нужно собраться в дорогу».
«Поторопись».
Я провожу на вершине башни около часа, затем медленно бреду вниз. Каменные ступени лестницы вьются вниз нескончаемой спиралью.
Три следующих недели мы колесили по стране, нигде подолгу не задерживаясь, останавливаясь на ночь в гостиницах небольших городков, дешёвых мотелях или просто ночуя в машине. За рулём всегда была я – как выяснилось, Ричард не умел управлять автомобилем, и, как мне казалось, даже слегка побаивался этого фырчащего чудовища. Нам было тревожно, но мы были счастливы друг с другом, эта безумная поездка сама собой превратилась в самый необычный медовый месяц, который только могли бы вообразить молодожёны. Мы не нуждались в деньгах, не строили планов, не задумывались о завтрашнем дне. Нам было достаточно того, что мы вместе.
В один из вечеров Ричард предложил мне руку сердце, и я ответила ему согласием. Это произошло в маленьком кафе в полуподвале старинного здания, на тесной улице городка, попавшегося нам на пути. Не было шумного праздника – ни свидетелей, ни толпы гостей и родственников. Мы просто обменялись золотыми кольцами и стали мужем и женой, вступили в гражданский брак, не благословлённый небесами.
К концу третьей недели нашего сумасшедшего вояжа мы решили, что смогли обмануть преследователей, и они потеряли наш след. «Кажется, нам удалось от них оторваться», – сказал тогда Ричард. Мы оба ошибались. Подходил к концу очередной суматошный день, оставив вещи в мотели, мы пошли немного погулять перед сном. Там, в тихой безлюдной роще, нас настигли преследователи. Ричард дрался, как защищающий логово лев, но силы были неравны.
Неужели это когда то действительно было – со мной, с нами?
Наша любовь тихо умерла. Угасла, не выдержав испытания временем.
Я знаю, подобное бывает во многих семьях. С годами пылкая любовь сменяется на привязанность, затем – на привычку. Время истачивает чувства, подобно тому, как капающая с высоты вода постепенно выбивает углубление в самом прочном камне. Наверное, не многим парам в нашем мире довелось разделить такую всепоглощающую любовь, что была у нас. Но, с другой стороны, ни одна из семейных пар не попадала в капкан столь долгого брака. Раньше я считала, что для того, чтобы возненавидеть близкого и любимого человека, должно произойти что-то из ряда вон выходящее – подлость, предательство. Оказалось, что нет. Для этого нужно всего лишь время.
Мы шли по длинной ковровой дорожке, раскатанной поверх чёрных гранитных плит, плотно, без зазоров пригнанных друг к другу. По обе стороны, насколько хватало глаз, плотным строем стояли тёмные, почти неразличимые фигуры, каждый из них держал в руках зажжённый факел, так что казалось, что мы идём по огненному коридору. Возможно, это был огромный зал, но его стены и своды скрывала тьма. Мне было страшно, но мой муж был рядом со мной, он шёл, приобняв меня за талию, и выглядел спокойным и решительным, хотя и мрачным. Впереди показалось ступенчатое возвышение, на самой вершине которого стоял огромный трон. Лишь когда мы подошли к самому основанию, я смогла разглядеть занимавшего его человека.
Это была женщина в чёрных богатых одеяниях, по её бледному лицу с правильными чертами невозможно было определить возраст, но глаза выдавали, что она была не просто старой, а по-настоящему древней. В изгибе губ и линии подбородка я уловила сходство с Ричардом, и поняла, что эта загадочная, привыкшая повелевать женщина – его мать. И если мой муж был Чёрным Принцем, то она, вне всяких сомнений, Чёрной Королевой.
Мы обменялись долгим взглядом. Я первая, не выдержав, отвела глаза.
«Так это и есть твоя избранница?» – спросила королева.
«Это моя жена».
Дама в чёрном вновь обратила на меня взгляд, в котором мешались гнев и презрение.
«Какую цену ты попросишь, чтобы оставить в покое моего сына?» – спросила она.
Я вскинула голову.
«Мне ничего от вас не надо!» – воскликнула я. – «Мы любим друг друга, и хотим быть вместе. Навсегда!»
Наступило тяжёлое, напряжённое молчание. Я приготовилась к смерти, и ещё плотнее прижалась к Ричарду.
«Навсегда…» – задумчиво повторила королева. – «Что ж… Наверно, я должна была вас проклянуть. Но вы не оставили мне выбора, и мне не остаётся ничего иного, как благословить ваш брак. Оставайтесь же вместе. Навсегда!»
Она взмахнула рукой, зал, в котором мы находились, затянула тьма. Спустя мгновение она рассеялась. Мы стояли перед воротами нашего замка.
Первые годы замок казался нам чудесным, поистине королевским подарком. Мы потратили много дней, прежде чем обошли его до последнего уголка, поднимаясь на самые высокие башни и спускаясь до тёмных подземелий. Мы не разлучались ни на минуту, не переставая говорили друг с другом, по несколько раз в день занимались любовью, порою в самых неожиданных местах – на медвежьей шкуре, расстеленной перед пылающим камином в гостевом зале, на маленьком неудобном диванчике в библиотеке, там, где нас накрывала очередная волна вспыхнувшей страсти. Мы не думали о том, что ждёт нас завтра, каждый прожитый день был ознаменован любовью и счастьем.
Но день проходил за днём, год за годом. В нашем мире не изменялось ничего. Замок постепенно переставал быть для меня уютным, исполняющим прихоти домом. Он ещё не казался мне тюрьмой, но я уже начинала чувствовать себя птицей, запертой в позолоченной клетке. Я начала скучать по нашему реальному миру. Мне не хватало его шума, света, гремящей музыки, стремительного движения, гомона человеческих голосов, кофе и ментоловых сигарет, интернета, покетбуков в мягких обложках. Постепенно, совсем незаметно для нас, мы начали отделяться друг от друга. Наша любовь не прошла, просто утратила прежний пыл. Мы всё больше проводили времени порознь, встречаясь в иные дни лишь в трапезной и нашей супружеской спальне.
Самое трудное в пребывании здесь это то, что мне абсолютно нечем себя занять.
В замке огромная библиотека, но я не знаю языка, на котором написаны книги, и не могу их читать. Давным-давно Ричард пытался меня обучать, но я никогда не имела способностей к освоению языков, к тому же этот был слишком сложным и вычурным.
Будучи фотографом, я немного увлекалась ещё и компьютерной графикой, но, по понятным причинам, не могла этим здесь заниматься. Один из залов в дальнем крыле замка был отведён под художественную мастерскую. Но некому было научить меня, как натягивать на раму холст, как его грунтовать, правильно смешивать краски и тому подобным тонкостям, сопровождавшим труд живописцев. Я всё-таки пыталась рисовать, уверяя сама себя, что занимаюсь авангардным искусством. Однажды я даже организовала выставку для одного единственного зрителя, моего возлюбленного. Помню, как я увлечённо готовилась, развешивая по стенам пустого зала мои немудреные работы, накрывала фуршетный стол. Ричард пришёл в назначенное время, с бокалом шампанского в руках прошёл вдоль стен, подолгу останавливаясь возле каждого моего рисунка, а я с волнением наблюдала за ним. В то время мы всё ещё друг друга любили…
Я пыталась вести дневник, покрывая при помощи пера и чернил страницы взятых в библиотеке пергаментных блокнотов буквами, складывающимися в ничего не значащие слова. Нет более нелепого и бессмысленного занятия, чем вести фиксацию событий, находясь в месте, где ничего и никогда не происходит.
Шитью, вязанию и тому подобным средневековым развлечениям я тоже не была обучена. Мужские развлечения, наподобие оружейного зала с богатейшей коллекцией орудий для убийств, меня не интересовали. Я предпринимала попытки заняться уходом за садом и парком, но незачем было сажать цветы, зная, что им не суждено распуститься. Бессмысленно было и просто убирать с парковых аллей опавшие листья, но за ночь камни мостовых снова были усыпаны новыми.
Я хотела бы посвятить всё своё время уходу за любимым человеком, но увы, даже этого я была лишена. Наша одежда не нуждалась в стирке и починке, да и уборкой тоже занимались невидимые слуги. Готовить я никогда не умела и не любила. Тот неполный месяц, что мы провели с Ричардом в моей квартире-студии, я всегда готовила завтрак сама. Просыпалась ранним утром и отправлялась в угол моего жилища, отведённый под кухню. Вскипятив воду для кофе и наскоро что-нибудь приготовив, я возвращалась в постель и будила своего возлюбленного поцелуями. Потом мы пили кофе, и мой возлюбленный с аппетитом поедал приготовленную мною снедь, хотя омлет по цвету и плотности напоминал сапожную подошву, а тосты всегда получались подгорелыми. Но здесь просторная кухня, укрытая в полуподвале всегда была девственно чиста – горы вымытой посуды, начищенные до блеска котлы на холодных плитах, и никаких запасов продуктов. Готовка, стирка, уборка – все эти повседневные дела, занимающие большую часть жизни замужних женщин, осуществлялись сами собой, по волшебству.
Я была слишком деятельным человеком, привыкшим сама о себе заботиться и самой определять свою жизнь. Тихий омут супружества был просто не по мне. Любовь Ричарда поддерживала меня, но не могла разогнать окружающую скуку.
Всё чаще и чаще я стала донимать мужа расспросами о том, когда закончится наше заключение, он под всякими предлогами уклонялся от прямого ответа. Наконец, настал день, когда я приступила к нему, требуя сказать мне правду, и поклялась, что не оставлю его в покое, пока он не скажет, надолго ли мы застряли в этом ставшем невыносимо скучном месте.
«Навсегда», – ответил он мне.
До меня не сразу дошёл смысл этих слов. Но когда я поняла, меня охватила ярость. Как последняя истеричка, я била посуду, крушила зеркала и дорогие изящные вазы. Разумеется, следующим утром от устроенного мною погрома не осталось и следа, заколдованный замок обо всём позаботился. Я весь день демонстративно не разговаривала с мужем, а на ночь перебралась от него в отдельную спальню. Ричард не пытался меня остановить, наверное, он надеялся, что я пойму и смирюсь. Но я не смирилась.
Я пыталась бежать. Не раз, не два и даже не десять. Я проходила сквозь распахнутые настежь ворота замка, перебегала навсегда опущенный, вросший в неухоженный берег затянутого тиной рва подвесной мост, стремглав неслась по пыльной, усыпанной опавшими осенними листьями дороге. Деревья стремительно проносились мимо меня, слившись в жёлто-красный ковёр, я чувствовала близость свободы, но когда мне уже начинало казаться, что мне удалось вырваться из западни, дорога делала очередной поворот, и надо мной вновь возвышалась опостылевшая громада замка.
Я пыталась обмануть дорогу, и шла напролом через лес. Строй безмолвно теряющих листья деревьев становился всё плотнее, их стволы всё теснее прижимались друг к другу, выстраивая непроходимую стену. Цепкий шиповник заполнял все промежутки, словно колючая проволока, обвивающая тюремную ограду. Ветки деревьев, словно руки оживших великанов, хлестали наотмашь по лицу, вцеплялись в волосы и рукава моего платья, извитые твёрдые корни словно нарочно выползали из-под земли, пытаясь сбить меня с ног, но я продолжала пробираться вперёд, оставляя на колючих шипах обрывки одежды и капли собственной крови. И вновь, когда мне казалось, что я сумела побороть восставший против меня лес, деревья расступались, и я оказывалась под стенами ненавистно замка.
Видя моё состояние, Ричард поклялся, что сделает всё, чтобы нас освободить. В одном из залов он устроил магическую мастерскую. Но это не склеило пробежавшую между нами трещину, наоборот, мы стали проводить вместе ещё меньше времени. Я иногда заглядывала в мастерскую мужа, чтобы узнать, как продвигаются у него дела. То, чем он занимался, казалось мне полнейшей ерундой. Он делал выписки из толстых книг, которых натащил из библиотеки, и рисовал на полу и на стенах наброски пентаграмм, расписанные непонятными мне замысловатыми знаками. Я не имела ни малейшего представления о том, что являет собой магия, и потому мне казалось – он просто делает вид, что ищет выход из положения, пытаясь тем самым меня обмануть. За нашими совместными трапезами я то начинала рыдать, то обсыпала его несправедливыми упрёками. Его молчание лишь больше распаляло меня.
Год шёл за годом, а исследования Ричарда не приводили ни к каким результатам. Я теряла надежду и всё больше замыкалась в себе. Отчаявшись обрести свободу, я даже пыталась покончить с собой.
Я забралась на самую высокую из башен нашего замка и кинулась вниз, на твёрдые камни двора. Я кричала те несколько долгих мгновений, пока летела вниз, и не знаю, чего больше было в моём вопле – ужаса или торжества и восторга.
Я упала, ударившись о бугристую булыжную мостовую. Я разбилась вдребезги, но не насмерть, нет. Мне кажется, в моём теле не осталось ни одной целой кости, я помню, что руки и ноги были вывернуты под неестественными углами, череп раскололся, как попавший под лошадиное копыто лесной орех, внутренности скользким кровавым комком вывалились наружу. Но я не умерла. Моё тело восстанавливалось несколько часов, и всё это время я испытывала страшнейшую боль, за всю мою жизнь мне не приходилось испытывать ничего подобного.
Ричард выскочил из замка на мой крик. Мой ужас и моя боль отразились в его глазах, когда он опустился на камни двора подле моего изувеченного тела. Ему хватило ума не пытаться меня перенести, все эти долгие и страшные часы, пока я приходила в порядок, он сидел возле меня, держа мою изломанную руку в своих ладонях. Всё это время он молчал, да и после я не услышала от него ни слов утешения, ни упрёков, и была за это ему благодарна.
Раны затянулись, переломанные кости срослись, но словно надломился какой то стержень внутри, разошёлся острыми, царапающими при каждом вздохе отломками.
Я нарочно пришла к обеду с большим опозданием, чтобы избежать встречи с мужем. К моему удивлению, обед на его конце стола оказался не тронутым, но, тем не менее, Ричард здесь уже побывал. На столе возле моего прибора лежала записка. «Пожалуйста, будь к ужину. Надо поговорить. Есть важные новости». Слово «важные» было подведено жирной чертой. Пожав плечами, я скомкала пергаментный лист в кулаке. У нас не бывает новостей. Я решила, что к ужину не приду. Но в назначенный час ноги против моей воли принесли меня к трапезной.
