Текст книги "Армения - записки спасателя"
Автор книги: Константин Серафимов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)
Долго беседуем с Ержаном Аюповым, и настроение было бы нормальным, если не постоянное сознание, что Юра с Шынгысом сейчас там, на раскопе.
Вспоминаю, как подходили к нам парни из ВВ – милиция. Все матерят армян. Не хитрое это дело. Проще всего кого-нибудь ругать. Системе это очень наруку, когда русские ругают армян, грузины – абхазов, молдоване – румын. Пусть ругаются между собой! Главное, чтобы не понимали – откуда все это повелось, кто истинные виновники происходящего.
Наконец, возвращаются Бессергенев с Дюйсекиным. Дежурный Саша Ван предлагает им навыбор весь ассортимент – чего-чего, а голодная смерть нам не грозит. Мы практически не использовали наш спаспаек, упакованный перед вылетом. Ловко устроились или "пир во время чумы"? Скорее, первое, но мы в этом не виноваты. Слава Папе!
Юра задумчиво зашивает на заду прорванные арматурой штаны своей робы.
– О, Митрич! – говорит Гвоздев. – Вот тебе Армения. Не будешь больше один на стройке оставаться!
20 декабря.
–
У нас осталось только два дня на раскопки Папиной дочки. Если не успеем, обещают все пустить под бульдозер. Вот и оборотная сторона центральных привелегированных кварталов.
У нас в очередной раз кончился кислород, встала газорезка. Благо, Папа приехал на своих "Жигулях". Где он только берет горючее – бешенный дефицит. А впрочем... там же, где и все остальное.
Шалыга уезжает, возвращается с кислородом, делится впечатлениями от посещения армянского дома: позолоченная лестница, японская аппаратура, серебряные кубки и приборы за столом, золоченые горельефы на стенах и тому подобное. Да-а... Простые бедные армяне.
Как и всегда, беда – одних убивает, других делает еще богаче.
Армяне здесь ни при чем – верхушка везде одинакова.
К вечеру случилось две новости: хорошая и плохая.
Плохая – чехи ушли с нашего объекта, значит, работа резко замедлится.
Хорошая – Папа раздобыл где-то две бутылки водки: самый драгоценный и ходовой товар-валюту. Значит, будем вечером лечиться. Многие тянут носами, простуда гонит слезы из глаз. Поганый тут климат.
Чехи – чехами. Шынгыс наладил резак, и в наступающих сумерках начали кромсать арматуру. Пока режут и отдирают кранами рассыпающиеся в порошок плиты перекрытия, стою с Папой на свободной от обломков части улицы:
– Мы нищие, по сравнению с капиталистами, – говорит Папа. – Я один раз живу и хочу хорошо пожить. Зачем мне эти вооружения, ракеты? Зачем нужен вообще этот социализм? Он не оправдал себя..."
Непростой человек наш Папа, директор книготорга. Сегодня мы раскопали под обломками его диссертацию по истории КПСС. Папа только усмехнулся, собрал листки рукописи и сунул их в мешок.
День выдался ясный, подморозило, и настроение гораздо выше чем вчера. Но думаю, дело не только в погоде: сказывается полученный вчера отдых-полудневка.
В группе периодически вспыхивают конфликты. Вчера сорвался Шынгыс, психанул, остался работать, когда мы ушли. Юра его поддержал, но сделал это мягко. Сегодня не в форме Ержан Аюпов. Он действительно болен – у него еще с пещер побаливают почки. И вот сегодня прижало, остался на базе. А когда Шынгыс, не разобравшись, сделал ему замечание – чего, мол, второй день отдыхать собрался? – Ержан очень по-хамски ответил. Фитисов попросил его выражаться спокойнее – тот обхамил и Фитисова, Ержан молодой, на добрый десяток лет моложе наших ветеранов, и такое поведение в любом случае недопустимо.
Пришлось вмешаться. Похоже, Ержан все понял, потому что позднее когда Хардиков сказал Ержану, что он неправ, тот пробурчал: "Да я понимаю, что не прав..."
Что это? Прорыв стресса, осложненного болезнью? Или самоутверждение? Жаль.
Сергей Шалыга в роли связующего звена с местными властями и снабженца по совместительству чувствует себя в своей тарелке. Слышу, Вова Пантюхин рассказывает парням, как они с Игорем Петренко ходили в штаб за продуктами:
– Миша, начальник их комсомольский, говорит: "Ты, дорогой, отложи себе немножко, а остальное я заберу". Ну, Игорь и отложил немножко. Миша пришел, посмотрел, говорит: "Ну, молодцы! Тогда уж и остальное забирайте" Очень нас зауважал после этого...
Кое-кого донимают зубы. Думаю, сказывается отсутствие воды для умывания и других гигиенических мероприятий, а также постоянная жизнь в прмозглом декабрьском климате – у нас и в фойе температура едва-едва плюсовая. Сегодня Серега с Олегом отправились на поиски дантиста, а потом по их следам убежал Ван. Вернулись с дикими матами:
– Он, падла, с нас еще и 10 рублей содрал! Не хотите, говорит, как хотите. А сам, наверно, водопроводчик, а не зубник. "Мы тут белим-красим... скотина!
– Да нет, они там в паре работают с водителем. Вот тебе шофер и достался...
В уголке Хардиков что-то доказывает Петренко:
– ...Живого трупа и не видел ни разу!
Потихоньку посмеиваемся.
Из комсоштаба приятная весть – наш заказ на билеты выполнен.
Наш контакт с комсомольским штабом самый успешный. Он, похоже, один из самых организованных. Все больше заявок поступает на съем вещей из устоявших, но разрушенных зданий. И нас обещают перебросить на здания, которые определили под взрыв.
Комсомольское начальство предупреждает, чтобы мы не занимались съемом вещей по частным заявкам – только через штаб. И были поаккуратнее – мол, находятся сволочи, что распускают слухи о нечистоплотности самих спасателей: могут всучить какое-нибудь вознаграждение, а потом обвинить в воровстве.
Сейчас, по прошествии времени, я думаю, что эти наставления могли лить воду совсем на другую мельницу – дефицит всегда порождает коррупцию. Наши отряды – были в Армении очень большим дефицитом. Это понимали все, кроме формального руководства. Понятно, что при распределении наших отрядов на объекты могли оказаться желающие получать мзду от потерпевших, и немалую.
Сегодня это меня не удивило бы. Но тогда мы еще только начинали постигать законы системы.
...Понемногу психологический кризис в отряде спадает. Мы начинаем снова входить в боевое состояние форму. Этому немало способствуют вечерние трапезы, когда из заветных тайников глав-буха достается традиционный литр. Сколько это будет: литр на 14 человек, из которых Аубакиров с Петренко не пьют? И по 100 граммов не выходит. Но психологически очень нормально. Алкоголь снимает внутренние барьеры, расковывает языки, не дает замыкаться на тяжелых мыслях и впечатлениях.
О чем только не говорим такими вечерами в нашем фойе под растресканными потолками. И обязательно приходим к дню сегодняшнему. Вот и сегодня начали разговор про дворянство, про родословные, потихоньку сползли на действительность и начали костерить начальство.
А несколько вечеров назад говорили о дружбе. Сложный получился разговор...
К сожалению, традицию удается соблюдать не каждый день. Так что спиться нам не грозит. А без водки здесь было бы трудно – в этом городе трупов и гробов.
ЛЕНИНАКАН – В ИЗЛОМАННОМ НЕБЕ.
21 декабря.
–
Сегодня, разбившись на группы, работали на разных объектах. Наша четверка: Хардиков, Ван, Соломоденко и я снимали вещи с устоявших 9– этажек в районе Треугольника. Накануне с комсоштабе неожиданно встретил знакомых ребят-спелеологов Диму из Киева (убей, не помню, где мы встречались!) и москвича Сашу Бомбина.
Вот это была встреча! От Саши узнал, что и мои лучшие друзья-москвичи спелеологи-водолазы: Вовчик Свистунов, Игорь Галайда, Ленька Минькович и другие сейчас здесь, в Армении, в Спитаке.
И подумалось: друзья – это те, кто оказывается там, где оказываешься ты...
Эта работа куда как интереснее – здесь есть, где применить наши специальные навыки и снаряжение. "Восхождения" и работа в покосившихся высотках зачастую более рискованы, чем в пещерах.
Быстро приспосабливаемся, навешиваем троллеи и оттяжки. Спускаем на веревках мебель с покосившихся этажей. В перерывах разговариваем с очевидцами землетрясения.
– Моя квартира на 8-мом этаже. Меня с дивана сбросило и давай катать из угла в угол...
– Я ехал на машине, думал, руль сломался – "Жигули", как на волнах, кидало.
– Все продолжалось секунд сорок. Сначала все подкинуло вверх, и была пауза секунд пятнадцать, а потом сразу два толчка влево-вправо – тут -то все и рухнуло...
– Все было в страшной пыли, как в тумане, и адский треск и грохот!
– Я выскочил из кочегарки – прямо перед ней – вон, видите те развалины? – между двумя 9-этажками 12-этажная башня. Так эти 9-этажки раскачивались и били 12-этажку, пока она не рухнула. А сами устояли...
В одной из тех 9-этажек мы с Сашей Ваном пробирались на 9-й этаж. Лестничные пролеты в обоих подъездах частично рухнули, пришлось идти зиг-загом по этажам. Стены между квартирами падают от небольшого толчка, все разбито, в страшных трещинах. Но – устояли. А более 120-ти таких же домов превратились в братские могилы.
Мы как будто к войне
Невзначай прикоснулись,
На развалах домов
Кровенеет закат.
Уцелевших мужчин
Затвердевшие скулы,
Патрулей холодок,
Это – Ленинакан.
Покосившись, стоит
Чешской башни громада,
Восемь сотен советских
В пыли и дыму.
Передернут весь мир,
Как затвор автомата,
Для вопроса в упор:
Почему, почему?
А декабрьский снежок
Покрывает руины,
Похоронных бригад
Обессилевший мат...
Чудом спасшихся жен
Постаревшие спины,
Средь гробов тихий плач,
Это – Ленинакан.
Мы как будто к войне
Невзначай прикоснулись.
Это в мирное время
Не подвластно уму.
Словно в мире ином
Мы с тобою проснулись
На армянской земле...
Почему, почему?
декабрь 1988 года, Ленинакан.
Спасработы после землетрясения в Армении.
В другое крыло здания приходится проникать по крыше – лестницы разбиты напрочь.
Очистка каждой квартиры от вещей занимает не менее 2 часов. В итоге у нас выстраивается очередь ожидающих. Изредка кто-нибудь из мужчин помогает обвязывать ремнями и репшнурами тюки. В основном жители боятся подходить к своим бывшим жилищам. Их можно понять. Спускаем даже банки с самодельными компотами, которых много почти в каждой квартире.
И каждый хозяин хочет как-то отблагодарить за нашу работу. С трудом отбиваемся.
– Нет, – говорит нам один из мужчин. – Вы там командовали, – он кивает на этажи, – мы вас слушали. Теперь мы командуем.
В итоге нам всучивают пару бутылок водки и "Шампанское". Одаривают компотами. Ну что делать?
Работаем без перерыва на обед, чтобы использовать все светлое время суток. А смеркается слишком быстро – декабрь, год на переломе.
Возвращаемся на фабрику уже в темноте. Все устали, но наконец, испытываю чувство удовлетворения от работы. Мы делали то, что могли делать лучше других.
Возвращаются с дома на Ширакаци Юра с Шынгысом. Работали также без обеда, и тоже приносят две бутылки водки. От Папы. Всю его квартиру уже откопали. Остался коридор и лестничная клетка. А девочки нет. Рядом нашли погибшую женщину. Парни делятся впечатлениями:
– Вскрыли квартиру – пол паркетный 5 тысяч стоит. Там не просто паркет: поверх обычного – орнаментный паркет! Один квадратный метр – 280 рублей.
Моя зарплата заместителя директора по учебно-воспитательной работе станции юных туристов – 180 рублей в месяц... И вспоминаю убранство квартир, в которых сегодня привелось работать. Люстры хрустальные почти в каждой комнате. Еще подумал – вот бы насобирать сынишкам этих хрусталиков-висюлек: радости бы было! Не могу, душа не позволяет.
Нашел в развалинах обрывок пустой пулеметной ленты и пластмассовый игрушечный пистолет какой-то незнакомой конструкции – вот и будет подарок из Армении.
22 декабря.
–
Страхую Сашу, пока он идет "свободным" лазанием по сохранившимся перилам к 4-му этажу. В уцелевших домах наиболее разрушены 3-е и 4-е этажи будто дома качались, изгибаясь на этом уровне. И вспоминаю неуправляемую толпу на завале, под который ушел на разведку Юра Бессергенев. Тут не только местные – здесь же любопытные из других бригад.
– Отходи! Отходи! Под завалом человек!
Передние отпрянут, наседают задние. Хорошо, что все обошлось. Вот где нужен порядок, специально обученные отряды. Чехи – те сразу отошли сами и организованно очистили завал от толпы. Юра вышел с другой стороны завала, внизу только ноги двоих погибших под плитой, живых нет.
Говорят уцелевшие жители:
– Первый день все кинулись спасать, второй – искать своих погибших, третий, четвертый – за вещами. Как-то надо жить дальше.
– Я оказался единственным мужчиной в подъезде и спускал вниз 20 человек. Женщины и дети. Больше я не был в своей квартире – не могу.
...На искрошенных лестничных проемах связанные в канат простыни. Некоторые квартиры сохранились, двери заперты, но стены проломены. Мародеры-грабители?
– Из моей квартиры в первый же день украли 8,5 тысяч денег и на 7 тысяч золота жены. Только и осталось, что машина, – говорит ювелир, чьи вещи мы снимаем с развалин. – На стоянке стояла, только одна из всех и уцелела, остальные в лепешку. Ну да ничего! – улыбается он, и я вижу в этих глазах неподдельное счастье. – Живы! Я еще заработаю.
...Эти расплющенные в блин, окровавленные машины труднораспознаваемой марки до сих пор пугают взгляд на улицах города.
– За 10 дней до этого застраховал квартиру! Жена говорит, тебе что – 6 рублей жалко? Теперь 4 тысячи получаем.
...Деньги, деньги, деньги. Стальные двери почти во всех квартирах, паркет стоимостью 5 тысяч рублей, потолок с лепниной на 3,5 тысячи, пачки денег на лопате среди мусора, что это?
Да, и это тоже Армения.
Сегодня ко мне на лестнице дома, откуда мы снимали вещи, подошел молоденький парнишка, лет семнадцати:
– Подожди, пожалуйста. С тобой мать поговорить хочет.
На лестнице полумрак, стоит пожилая женщина с забинтованной рукой:
– Подойди, пожалуйста, – сует в руку объемистую пачку 25-рублевок сотен на пять-шесть. – Вещи сыми, сынок.
Рядом еще двое мужчин, стоят, смотрят.
– Мать, – говорю, – ты лучше нас в гости пригласи на новоселье, глядишь, и приедем! А вещи и так сейчас снимем.
Деньги за работу совали многие. Потом, видно, пошел слух, что эти не берут, – стали по-человечески прощаться. Радость на лицах деньгами не измеришь.
Утром в комсоштабе новороссийцы поведали, что к ним на съеме вещей подошли парни из Ростова, с ножами. Вежливо приказали уйти и не сбивать им цены. Мы, говорят, по 6 сотен на каждого в день имеем, а вы бесплатно работаете.
Вот кого надо стрелять!
Весь день на Треугольнике присматривались – были готовы перехватить бандитов. Благо, в отряде больше половины специально обученные бойцы и бывшие десантники. Не увидели. Жаль.
Но по сути, это не наше дело. Вот бы чем заняться милиции, ее здесь в избытке.
И снова ночь, сидим в своем фойе. Вспоминаю пожилую армянку и ее деньги. Неужели не колыхнулось во мне, когда давали деньги? Ведь там моя полугодовая зарплата! И никто из парней не видел.
Колыхнулось. Но и только. Так же как таится где-то внутри стопор, не позволяющий выпить лишнего, напиться, как это принято на Руси. Четкая внутренняя граница.
Парни смеются. Шынгыс – мастер на все руки, рассказывает о своих армейских приключениях:
– Я в армии всем часы ремонтировал. У меня такса была – булочка и четыре банки сгущенки.
– И ты с одной булочкой четыре банки?
– Запросто! Открывай, покажу, как это делается!
Неожиданно вспыхивает очередной конфликт:
– Мы с Шынгысом обещали Папе, – говорит Юра Бессергенев. – Завтра, пока не найдем, с дома не уходим. А вы, конечно, можете идти...
Ержан вражедбно морщится:
– Ну и пойдем.
– Ну и пойдите, – не выдерживаю я.
Что это, продолжение конфронтации? Значит, ее корни не вырваны.
Возникает резкий разговор о работе, о том, для чего сюда прилетели.
Группа все более заметно поляризуется. "Ударники" во главе с Шынгысом и Юрой все нетерпимее относятся к стоящему в оппозиции Ержану. А тот, чувствуя слабость своей позиции, все чаще срывается на грубость. Почему когда хамят твоей матери, мы, не раздумывая, вступаемся, а когда просто рядом – молчим?
С большим трудом мне удается пригасить перепалку, восстановить подобие перемирия.
Выпустив пар, мужики снова начинают перешучиваться. Кто-то вполголоса травит анекдоты:
– Армянскому радио задают вопрос: можно ли за одну ночь обслужить 1000 женщин? Можно, отвечает Армянское радио, если ночь – полярная, а бригада ударная!
– Тому же радио задают вопрос: на какие виды делятся мужчины? Армянское радио отвечает: мужчины делятся на два вида – половые гиганты и гигантские половички!
Смех. Лучше худой смех, чем добрая ссора.
И как бальзам на издерганные нервы дружеская перепалка Гвоздя с Хардиковым:
– Короче, Серега. Выльешь нифеля, помоешь посуду, допоешь за меня песню и допишешь дневник. Об исполнении доложишь.
– Те нифеля уже спят. И я буду. Рапорт сдан!
– Рапорт принят, – бормочет, засыпая, Олег. – Зарядить бы тебе в дыню...
23 декабря.
–
Вчера снова были небольшие толчки, но я их не почувствовал – заметил Игорь Петренко.
Говорят уцелевшие:
– Сейчас, если кто найдет своих погибших – уже улыбается. Он может сам их похоронить.
Пока мы снимали вещи в Треугольнике, бригада Шынгыса в завале на улице Ширакаци нашла-таки девочку директора книготорга. И еще одного парня. Многие погибли на лестничных клетках в попытках бежать после первого толчка.
Не могу забыть, как откопали на лестничной клетке сразу группу погибших. Кран поднял плиту и в куче штукатурки показались девичьи волосы. И мужчина из стоявших вокруг узнал, припал к этим волосам, гладил их, счищал песок, пока его не подняли, не отвели в сторону.
Когда расчистили лопатами завал, увидели всю картину. Они выбегали на лестничную площадку, когда дом сложился. Могучего телосложения мужчина лежал ничком, пробитый насквозь арматуриной. А девочка, лет четырнадцати, с прекрасным чистым лицом так и осталась в проеме двери – в бегущей позе со вскинутыми руками. Страх и боль на нетронутом этом лице.
Писать нет сил.
В душе все спекается коркой.
Слишком громко пишу. Но какие найти слова, чтобы выразить, не забыть потом все это?
Вечером подняли стаканы за упокой души найденной нами девочки и всех погибших в Армении.
ЛЕНИНАКАН – ПОСЛЕДНИЕ ДНИ.
24 декабря.
–
Наш последний рабочий день.
Сегодня работали в одном очень страшном доме. Этажи просели, полы качаются, часть стен выпало наружу. Еще рядом где-то начали взрывать развалины, дрожит все. Мышеловка.
Вчетвером очистили от вещей 4 квартиры. Мужики тоже работали на соседних домах. Кое-как хватило веревок на три четверки.
В одной из квартир увидел в комнате воробья. Бедолага залетел и не знал, как выбраться из-за сохранившимся на удивление целыми стекол. Взял кирпич и долбанул по окну – лети, птичка! Иногда вспоминаю, думаю – кто бы и для меня вот так по стеклу...
Вчера чуть не сорвал спину, спуская стальную дверь с шестого этажа. Мужик очень просил, даже сам залез на дом помогать. Слухом земля полнится. Сегодня тоже подходили просить опустить стальные двери, но хорошенького помаленьку.
В одной из квартир видел и сфотографировал чудо-шкаф в стиле Рококо: сплошная резьба, пурпур, алый атлас, позолота, гнутые ножки и вычурные ручки. Из Лувра его сперли, что ли?
До последнего дня не устаем удивляться разнообразным запасам дефицитнейших материалов и вещей почти в каждой квартире. Многие квартиры перестроены на свой лад: внутренние перегородки снесены, полы перестелены, море цемента в мешках и просто насыпанного в различные емкости, вплоть до ванн. (А вот на стены и перекрытия не хватило!) Импортный кафель, керамика и сантехника всех цветов радуги.
А есть и нормальные по нашим меркам квартиры. Всюду есть всякие люди. Есть они и в Армении.
И очень больно выслушивать благодарность людей, кому мы помогаем. Нет слов. Только усталость и глубокое удовлетворение
Уже в потемках нас привозят домой на "Жигулях". Стараемся незаметно забыть в машине банки с компотами, которыми нас одарили. Весь день вместо обеда пили эти компоты со льдом! Тепло прощаемся в дверях. Только расстались, мужик вовращается груженый "забытыми" банками!
Завтра мы уезжаем домой. В 10 часов утра будет автобус в Ленинаканский аэропорт. Шалыга приносит из комсомольского штаба красную Почетную Грамоту:
"ЦЕНТРАЛЬНЫЙ КОМИТЕТ ЛКСМА НАГРАЖДАЕТ КЛУБ СПЕЛЕОЛОГОВ "СУМГАН"
За большой вклад в работу по ликвидации последствий землетрясения.
Это приятно. До сих пор храню Грамоту как одну из самых дорогих реликвий.
Заходит на огонек Саша Бомбин. Он остается дольше, собирается переезжать в глубинные горные районы, где до сих пор практически ничего не делалось. Решаем отдать ему наш почти нетронутый запас продуктов, привезенный из Усть-Каменогорска. Саша с радостью соглашается.
21.20. Все почти в сборе, нет только четверки Юры Бессргенева. Ребята работали на съеме вещей, и вот почему-то задерживаются. Начинаем тревожиться.
На память приходит позавчерашний разговор с агитатором от движения Карабаха. Что мы знали об этом движении? Что мы знаем до сих пор?
Агитатор пришел под вечер, завязался разговор. Этот парень, Вартан, хорошо говорил. Он против геноцида. Мы тоже. Только в одном не смог его понять и убедить его не смог. Говоря о вражде к армянам со стороны азербайджанцев, он приводил множество фактов со времен турецкого геноцида.
– Они враги нам, и мы должны быть готовы защищаться. Мы будем стрелять, если нас вынудят к этому.
– В кого стрелять, Вартан?
– В наших врагов.
– Но ведь азербайджанцы – это не только мужчины, но и женщины, и старики.
– Они все враги.
– Значит, всех надо убивать?– Если нас заставят. Мы не станем стрелять первыми.
– А дети, Вартан?
– Дети тоже азербайджанцы. Они вырастут.
– Вот это и есть геноцид. Ведь ты против геноцида?
– Против.
– Как же тогда ты проповедуешь геноцид по отношению к другому народу?
– А знаешь, что они делают сейчас? Они присылают нам телеграммы с пожеланиями новых землетрясений! Они громят санитарные вагоны и оставляют на лекарствах устрашающие надписи. Это геноцид!
– В любом народе есть экстремисты. Но дети – невинны. Никто из нас не может выбирать, где ему родиться. Но каждый может и должен выбрать, как жить и каких взглядов придерживаться.
Кровь порождает только кровь. На геноцид нельзя отвечать геноцидом, какой бы сладостной не казалась месть. Потому что этот процесс неостановим. Кто-то должен опомниться первым. Но вот уже несколько лет идет война в Нагорном Карабахе, и нет ей конца. Жив ли ты, Вартан? И когда придет конец националистическому безумию на Земле?
Готовим ужин, обмениваемся новостями.
– Здесь есть улица Интернациональная, – рассказывает Виктор Фитисов. Все дома на ней в 2-3 этажа построены пленными немцами. Ни один не пострадал, представляешь?
– Сегодня встретили группу спасателей из Казани, – говорит Андрей Волков. – Они на поезде 11 суток добирались!
Да-а, на этом фоне наши мытарства на пути сюда покажутся смешными.
22.12. Юриной бригады все еще нет. Они работали в районе Треугольника. На поиски отправляется тройка Ван-Хардиков-Аубакиров. Контрольный срок их возвращения 24.00. Все встревожены. С Шынгысом обговорили уже все пришедшие в голову варианты.
24.00. Никого нет. Выходим на улицу. Решаем обратиться за помощью к патрульным. Бьет озноб: не то от холода, не то от ожидания. Хреново это. И непонятно.
Они появились в 24.20 – если можно так обозначить перевалившего за полночь дня. Не могли отказать людям и трудились в свете налобных фонарей, по-спелеологически.
– Слушай, – говорит Бессергенев. – Они нам любые деньги предлагали, только бы мы работали. Представляешь? Простые такие люди! Что делать-то было?
Теперь ждем группу ушедшую на поиски.
За ними отправляется Андрей Волков и еще кто-то – недалеко, посмотреть, а то так можно всю ночь друг за другом гоняться.
– Вот уж Нурек вернется, – сумрачно говорит Гвоздь. – Он вам всем хоботы позаворачивает, работягам!
25 декабря.
–
12.35. Ленинаканский аэропорт. Мы улетаем. Спасательным бригадам дела практически не осталось. Теперь, и до конца, работа по разборке завалов и похоронных команд. Но вчера Ленинакан встряхнула новость – на чулочной фабрике откопали двоих. Они были живы. 17 суток под завалом! Значит, есть и еще.
Многие из откопанных живыми сходят с ума. Умирают от длительного сдавливания...
Утром автобус подали вовремя, в нем несколько хабаровчан. Опять наш брат, спелеолог! Сразу же находим общих знакомых.
Хабаровчане сообщают страшную весть: ночью взрывали развалины на радиотехническом заводе, и на лагерь москвичей и киевлян упал дом. Живые и раненые эвакуированы, мертвые под завалом. Это что, тоже стихия?
И еще одна весть – загорелись палатки в грузинском лагере: один спасатель погиб, другой в госпитале.
Ленинаканский аэропорт. Здание почти не пострадало. Сидим на рюкзаках. Рядом парень из украинского колхоза. Какой хохол без сала? Но сала у парня нет, и он щедро оделяет нас хлебом с колбасой, сыром и маслом. Наши продовольственные запасы теперь ничтожны – все отдали Бомбину.
Изобилие кончилось.
Жуем и перекидываемся шуточками:
– Вот жизнь! – говорит Хардиков. – Две недели без женщин. Утром в пупок упрется, посмотришь и рукой махнешь – не до тебя, брат!
Олег Гвоздев достает напоследок фотоаппарат:
– Так, приготовились...
– Слушай, Олег, – усмехается Бессергенев. – Вот ты все щелкаешь, а когда научишься воспроизводить отснятое?
– Мне прямо стыдно, – невозмутимо парирует Гвоздь. – Мне прямо стыдно слышать такое от передового человека поселка Белоусовка! – прячет фотоаппарат, отламывает кусок хлеба.
– И мне отрежь, – Юра косит на Олега глазом.
– Пожалуйста, Юрий Митрич, – говорит Гвоздь. – И не забудьте перед употреблением разжевать...
Парня зовут Федор, и он рассказывает нам о том, как с неимоверным трудом, в одиночку, пытался уехать сюда, спасать.
– Заманали меня в райкоме – кто платить за тебя будет? – говорят!
– Знакомая история, Федя...
– Плюнул на них, махнул за свои. А в аэропорту в кассе мне говорят: тут люди на похороны едут, а ты куда рвешься? Спасать, говорю. Как на дурака посмотрели.
А Хабаровчане встречали того шизо-спасателя, что норовил к нам присоединиться несколько дней назад. Вычисляем его по приметам.
– Вот падла! – говорят мужики. – Мы его засекли, когда он парфюмерию из развалин магазина тырил. Ну, поддали ему немного, да отпустили. Зря, наверно.
А нас все задерживают "по погоде". Ленинакан не хочет нас так просто отпускать. Сидим в холодном аэропорту, где-то взрывают развалины, и тогда сотрясается все здание. На потолке трещины. Не хватало еще здесь засыпаться!
Грустно.
23.00. Сидим напрочь. "По погоде". Обычная ненавистная аэрофлотовская ложь. Почему нельзя сказать правду даже в таких мелочах, как вылет самолета?
Чем сидеть вот так, мы могли бы сегодня неслабо поработать
Мужики на примусах варганят вечерний чай. Похоже, мы так и заночуем в Ленинакане. Ержан купил у Хабаровчан за 100 рублей шатровую палатку и теперь мается – не переборщил ли с долгами. Чай назрел и кончился.
Курим, курим, курим... А что еще делать? Д
26 декабря.
–
0.25. В аэропорту назревает бунт. Никого больше не успокаивает аэрофлотовское вранье.
Все громче крики у стойки регистрации. Высказана трезвая мысль – из Еревана самолеты летят за деньги, из Ленинакана же билеты бесплатны: поэтому сюда неохотно сажают самолеты.
Где начинается советская авиация – там кончается порядок.
Сегодня в порту был замминистра. Что толку? Где начальник порта?
Сволочное наше жизнеустройство выпирает из всех углов.
Где эти рожи из верхов, что кричат про заботу о народе? Скоты и вредители... Вот он – народ: роет развалины и мерзнет в портах, пока "эти" почивают в тиши, довольстве и псевдодеятельности.
По всей стране народ перечисляет деньги, отрабатывает смены в фонды помощи Армении, шлет вещи, продукты и медикаменты. Где все это? Мы видели, где...
Сначала не могли привезти в район бедствия, теперь не могут вывезти из пострадавших районов людей и спасателей.
Привозят заспанного начальника. Он начинает нам демагогически рассказывать про трудности Ленинакана – уж мы-то знаем! Вот почему местные не любят смотреть уцелевшие телевизоры – резкий контраст! Забота о народе Армении – это так, в общем. А забота нужна о конкретных людях – вот об этих, кто, с детьми, не может улететь уже сутки.
За все надо платить – это закон экономики. Но нигде при бедствиях не расплачиваются пострадавшие. Суперфирма Аэрофлот, похоже, и тут норовит сделать деньги на беде и благородстве простых людей – пострадавших и спасателей.
Как вскрывшиеся нарывы, обнажаются пороки системы во время стихийных бедствий, когда слетают позолота и лак и выворачивается нутро коррумпированной мафиозной номенкатуры. А корни идут вниз, развращают, разлагают людей, лишают их веры в святое, светлое, чистое. И вместо этого дают веру в обман, подкуп, деньги, круговую поруку и насилие. Иначе как бы люди совали спасателям деньги? И все это покрывается гнусным самоутишением типа: "По другому и нельзя, не проживешь".
Надо слышать яростный рев и мат людей, их прямые без прикрас оценки происходящего – вот она правда без прикрас. Ребята из Хабаровска снимали кадры о беспорядке в снабжении, проникли на склады продовольствия, где прямо на земле в грязи пропадали тонны продуктов. У них отобрали пленку, кого-то ударили дубинкой. А ведь вся страна, глядя на экраны, очень даже уверена, что здесь такого нет, быть не может, что тут только националисты из Карабаха ведут себя неправильно, накаляют обстановку.
А ведь вся страна, убаюканная ТВ и прессой, верит, что здесь совершается святое дело помощи братской Армении. Совершается, но как!
Я чувствую – так было в Испании. Так же, только тайно, улетали добровольцы. И был такой же страшный беспорядок в республиканских войсках. Много пафоса, энтузиазма, отваги, самоотверженности. Не было порядка. Проиграли организованной военной машине мятежников. Доблесть отважных разбилась о крах организации.
Испания,
Испания,
Мы не успели – поздно родились.
В Ленинакане,
В Ленинакане,
Мы на полвека вспять перенеслись.
Кастилья,
Гренада,
Республика, вива!
Соленая пыль
На зубах от разрывов.
И танки франкистов
Так страшно близки,
И голос знакомый:
"Вперед, мужики!"
Армения,
Армения,
Мы не приехать просто не могли!
Лежат в развалинах
Твои селения...
Мы на полвека вспять перенеслись.
Горят
Твои раны
О, матерь Армения,
Лопаты и краны
Быть может, успеем!
Там, может быть, живы,
Рвут балки крюки,
И голос знакомый:
"Вперед, мужики!"
Испания,
Испания,
Мы не успели – поздно родились.
В Ленинакане,
В Ленинакане,
Мы на полвека вспять перенеслись.
декабрь 1988 года, Ленинакан.
Как мало мы знаем об Испании!
Как мало мы знаем об Ашхабаде.
Выуживая из кучи мрази бисер красоты, мы обманываем людей.
Мы обманываем их, потому что не показываем всей той кучи дерьма, в которой блестят бисеринки. Человек должен знать все.
