Текст книги "Агитпроп. Идеология победы"

Автор книги: Константин Сёмин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

О «русском национализме» и безбожии
«сверхчеловеков»

Русские националисты, русские националисты… Кругом русские националисты. Мне кажется, русских националистов не бывает в природе. Русский по определению не может быть националистом. Если националист – значит, не русский. Готовя очередную программу «Агитпроп», изучаю «творческое наследие» Латыниной и Ко.

Латынина, наши либералы вообще – вот ведь кто чистейшей воды националисты. Они составляют особую, многонациональную нацию. В зависимости от эпохи эта народность может называться по-разному: патриции, баре, аристократия, интеллигенция, буржуи, эффективные собственники, креативный класс, «ылито». Тоже в своём роде ультрас. Голова Латыниной, туловище Просвирнина. Есть, наверное, тут и какой-то преобладающий хромосомный набор, но уж мы-то с вами копаться не будем, верно?

Угадайте вот, кто написал – Латынина? Боровой? Шендерович?

«В очень многих случаях обществу следует предотвращать зачатие – невзирая на происхождение, ранг и умственные заслуги оно должно иметь наготове самые суровые меры принуждения, лишения свободы, не останавливаясь при иных обстоятельствах даже перед кастрацией. Библейская заповедь «не убий!» сущая наивность в сравнении с непреложностью запрета на продолжение жизни для декадентов: «не зачинайте!»… Сама жизнь не желает знать и признавать никакой солидарности, никаких «равных прав» между живыми и вырождающимися частями организма: последние надобно вырезать – иначе весь организм погибнет. Сострадание к декадентам, равные права и для неудавшихся – это была бы глубочайшая аморальность, это была бы сама противоприрода под видом морали!»

Их неистребимое презрение к простому человеку – особенно бедному, занятому грубым физическим трудом (люмпену, гопнику, неудачнику, быдлу, скоту) – оно абсолютно не свойственно русским. Ну, если исключить тоже нередко встречающееся у русских благородное презрение к самим себе. Как у Горького в рассказе «Коновалов»:

«Особливые мы будем люди… ни в какой порядок не включаемся. Особый нам счёт нужен… и законы особые… очень строгие законы – чтобы нас искоренять из жизни! Потому пользы от нас нет, а место мы в ней занимаем и у других на тропе стоим… Сами мы пред собой виноваты…»

В чём тут дело? Возможно, в том что русским – спасибо вечной мерзлоте и нищете – за всю историю так и не довелось побывать в положении белого саиба, почивающего на чьих-то спинах. Кого у нас разжалобишь «Хижиной Дяди Тома»? Русские колонисты всегда сами подставляли спины под плеть, наравне с местными. Утром ты на Сенатской площади, вечером – во глубине сибирских руд.

Мне кажется, и Революция выбрала Россию, а Россия – Революцию, именно потому, что русские подсознательно понимали: никакого шанса протиснуться в индустриальное, капиталистическое сверхчеловечество у большинства из них, вчера ещё крепостных, не будет. Россия по определению антирыночна. Неэффективна. А значит и неэффективное, нешустрое, неупорядоченное русское большинство подлежит списанию, утилизации – неважно, через концентрационные лагеря или через биржу труда. Даже лучшие из лучших, самые генетически безупречные наши арийцы, августейшие из августейших, для подлинных саибов в любые времена будут оставаться сбродом. Потому так печальна и незавидна судьба всех без исключения волн русской эмиграции.

Не получается расщепить русских на недочеловеков и сверхчеловеков. То есть сверхчеловеки-то находятся, куда без этого, но русские упорно не желают равняться на них, идти за ними. Русские своих сверхчеловеков зовут мироедами. И бьют. И жгут. И гонят пароходами на Запад.

Сверхчеловеческое, как известно, означает прямой вызов Богу. Отмену Бога. В этом смысле выходит, что русский марксизм, русское богоборчество, даже взорванные церкви – это ни разу не атеизм. Атеизм – это не когда человек вместо иконы молится Ленину, открывает зернохранилище в храме, летит в космос и никого там не находит. Атеизм – это когда человек пытается отобрать у Бога право ещё до рождения решать, кому жить, а кому нет. Когда человек говорит себе: и сам я – животное, и все вокруг меня – животные. Сверхчеловек – это человек, проигравший животному. Удивительным образом через 100 лет после Революции Православие, Ислам и социализм оказываются загнаны в один цивилизационный угол.

* * *

…Ну хоть ты тресни, не слышат люди, не понимают того, о чём пытаешься сказать. Сам, конечно, виноват.

Латынина взята не с потолка. Она абсолютно убеждённый проповедник ультраправой идеологии. Эту фашистскую франшизу она делит с ещё несколькими сетевыми уродцами. Для либерастов все разжуёт «Эхо Москвы», для юных власовцев – «Спутник и Погром». Танцы Латыниной вокруг Пиночета, танцы вокруг ГМО – не для красного словца. Её тексты логичны, это не бред и никакой не поток сознания. Чтобы быть фашистом, совершенно не обязательно принадлежать к той или иной расе, народности. Что-то ведь заставляет современных русских фашистов дружить домами с радикальными сионистами из Израиля, в гости к ним гонять, фотографироваться. Цитата из Ницше взята тоже не с потолка.

Фашист говорит: я человек, а ты – дерьмо, я буду жить, а ты – нет. Почему? Да нипочему. Потому что посмотри на себя, ведь ты же – грязное быдло. Фашист всегда облокачивает свою позицию на некие законы природы, которые человек (недочеловек) не в силах изменить. Чаще всего взгляды фашиста умещаются в простой учебник по ветеринарии. Иногда они разворачиваются в солидные направления микробиологии. Израильский фашист говорит: араб это собака. Английский фашист говорит: негр это обезьяна. Кавказский фашист говорит: русский это свинья. Русский фашист говорит: кавказец это осел. Американский фашист говорит: да вы все вообще тут зоопарк. Кроме меня.

Ведь собаку, обезьяну, свинью, осла невозможно превратить в человека, понимаете? Можно размножать, можно сокращать/увеличивать поголовье, но нельзя относиться как к равному. Как к человеку. Потому что это природная данность. Тут ключевой момент. Именно поэтому фашистам так необходима была генетика.

Гены ведь поначалу называли «атомами детерминизма». Атомами предопределённости. Генетика сперва утверждала, что наследование признаков в природе носит безусловный характер и никак не зависит от среды. То есть никакое внешнее воздействие не способно, условно говоря, научить негра высшей математике или заставить собаку говорить.

Зачем Трофим Денисович Лысенко подмораживал пшеницу? Да затем же! Почуяв, в к чему ведёт безусловное следование Дарвину, советский «красный проект» пытался защитить Ламарка, реабилитировать воздействие внешней среды, внешних обстоятельств. Применительно к пшенице это холод. Применительно к человеку – образование, воспитание, республика ШКИД, если хотите.

Этот спор между Лысенко и Вавиловым – незаслуженно забытая, загаженная либералами тема. А ведь сейчас, почёсывая затылки, учёные вынуждены признать, что Лысенко отчасти был прав (понимал он это или не понимал). Среда влияет на процесс наследования. Среда может включать/выключать гены. Среда не менее важна, чем «атомы детерминизма». Так появилось новое направление в науке – эпигенетика. Впрочем, речь не о ней.

Речь о том, что национал-социализм в 30-е не получил бы такого массового распространения, если бы не всеобщее очарование генетикой. Убери генетику – и нет никакого фашизма. Эпоха модерна: наука, стартовавшая с места в карьер (благодаря чудовищной крови Первой мировой), технический прогресс открыли перед человечеством бескрайние горизонты.

И первое, что человек сделал, заполучив новое знание, – попытался приложить штангенциркуль к себе. Человек – это животное, вот идеологический фундамент евгеники, социал-дарвинизма, неолиберализма, либертарианства, фашизма.

Фашист говорит не «я – человек», а «человек здесь только я». Это две большие разницы. И это никак не вписывается в русскую/советскую философскую, литературную традицию. Понимаете? Их фашистский зоопарк по определению противоречит даже нашему отношению к животным. У нас есть добрый, человечный Иван Андреевич Крылов. А у них – чёртов Киплинг.

В России, конечно, хватало напыщенных дебилов, которые любили щеголять цитатами из пыльных рукописей, стуча по заморской брусчатке аристократической палочкой. Вон Бунина возьмите хотя бы. Но персонажи эти всегда, во все времена никакого отношения к простому народу не имели, оставались убогими отщепенцами. И одностороння любовь их к русскому народу – тоже ведь с зоологическим оттенком. Набоковская такая любовь. Вроде в России, но издалека. Так любят листья в гербарии, бабочку под стеклом.

Пятьдесят оттенков чёрного. Об особенностях и закономерностях американской «дружбы народов»

…Нет лучше способа поразмышлять о природе национализма, расизма, шовинизма, чем пешая прогулка по вечернему Гарлему или Южному Бронксу.

Когда правый движ в Москве скандирует какие-то глупости про «чёрных», очень хочется собрать всю эту обутую в Lacoste подростковую толпу и выгрузить где-нибудь на 155-й и Лексингтон авеню. Ну, чтобы определились уже с терминологией. Кстати, для полиции Гарлема, для американской службы иммиграции и натурализации и Дмитрий Дёмушкин, и, скажем, Тамерлан Царнаев – если бы их вдруг задержали для проверки документов – абсолютно одинаковы с лица. И оба проходили бы по отчётам как кавказцы, caucasians – представители кавказоидной расы, согласно учению отцов-основателей антропологии, отличающиеся от других рас белизной своей кожи.

В Америке нет, конечно, никакой дружбы народов. Это не плавильный котёл, а ядерный реактор, требующий постоянного охлаждения ресурсами, поступающими извне. Если ресурсы иссякнут, реактор моментально лопнет, и постсоветские гражданские войны покажутся детскими мультфильмами. США – вирусный банк, где хранятся штаммы всех существующих в мире национальных конфликтов. На соседних улицах живут арабы и евреи, индийцы и пакистанцы, японцы и корейцы. Разбитые по нейборхудам (районам) национальные общины очень плохо поддаются ассимиляции.

Держать же «дружбу народов» под спудом, худо или бедно формировать из нового поколения эмигрантов американскую идентичность помогают четыре вещи: деньги, развлечения, наркотики/лекарства и мощнейшая репрессивная машина. Закончатся деньги – закончится и мир на улицах, начнут искать крайних. Именно поэтому за своё сегодняшнее положение, за свой господствующий статус Америка будет драться хоть со всей планетой сразу, невзирая на потери. Чужие потери, разумеется. Отказ от роли мирового гегемона означает для этой страны гораздо более страшные перспективы, чем распад СССР для СССР.

* * *

Быть интернационалистом в Гарлеме нашему человеку трудно. По вечерам, чтобы избежать пробок на манхэттенской кольцевой, мне часто приходилось проезжать через его северные кварталы. Самая контрастная картинка в памяти – полураздетая белая проститутка, прислонившаяся на холодном ветру к опоре метрополитена, в районе, где на километр вокруг ни одного белого лица. Ни одного. Дружба народов.

Вообще, когда идёшь по Гарлему (речь в первую очередь о Гарлеме выше 115-й улицы, а не о той его «побелевшей» части, которая подверглась джентрификации и где любят селиться хипстеры сегодня), трудно отделаться от мысли, что Бог всё-таки не был поборником равенства. Вот бредёт навстречу поющий, танцующий, сам с собой разговаривающий человек. Иногда этот человек может броситься на тебя в ярости, но в самый последний момент отшатнётся, словно шкурой вспомнив о каком-то страшном возмездии для каждого, кто поднимет руку на белого. Однажды на детской площадке пришлось вызывать полицию, чтобы угомонить двухметровых темнокожих подростков. Хорошо, что приехал белый патруль.

Однажды, перед школой М. Л. Кинга я в буквальном смысле вкатился в массовую драку – от дома до дома сошлись в рукопашной ученики младших классов, разбившиеся на мафиозные стайки (типа Bloods&Crips). Вся улица встала, водители, заблокировав двери, наблюдали из машин за тем, как детки швыряют друг друга на капоты, как запинывают ногами кого-то на земле, как вжались в стены прохожие. Что это – африканские гены? Или крэк, сделавший обитателей чёрных кварталов так похожими на зверей?

Кто будет спорить с тем, что с физиологической точки зрения темнокожие отличаются от белокожих – ростом, силой, выносливостью? Тема табуирована, конечно, но ведь неспроста на американском ТВ нет-нет да и покажут чемпионат по шахматам для афроамериканцев. «Чёрные могут играть не только в баскетбол» – таков невысказанный посыл для массовой аудитории, которая, конечно, понимает, насколько ничтожен процент чёрных в американской интеллектуальной элите.

Слово «негр», вытесненное из американского обихода тоталитарной политкорректностью, заменено теперь на неологизм n-word, «слово на букву Н». Как будто неграм от этого легче. Сегрегация никуда не делась, просто сегодня она приобрела более изощрённые формы.

* * *

А ведь вообще-то чёрных на севере США, в Нью-Йорке, Иллинойсе, Пенсильвании могло и не быть. Климат там совсем не как в Алабаме или Джорджии, зимой – снег и пронизывающий ветер. В больших количествах негры появились в Чикаго, Нью-Йорке, Филадельфии примерно по тем же причинам, что и таджикские рабочие в Москве.

После окончания гражданской войны и отмены рабства чёрные стали самой дешёвой рабочей силой, позволявшей американским олигархам (robber barons) снижать издержки и подавлять любое стачечное движение. К примеру, стоило рабочим сталеплавильного производства в Хомстеде (Пенсильвания) потребовать от хозяина (Энди Карнеги) повышения зарплаты, как тут же с юга прибывали эшелоны с людьми, готовыми работать за гроши. Это и были штрейкбрейкеры – разрушители забастовок. Вот почему семена «межнациональной дружбы» очень быстро дали всходы и на аболиционистском Севере – казалось бы, просвещённом и либеральном. Когда чёрные и белые рабочие начинали убивать друг друга, олигархи, понятное дело, никак этому не препятствовали, даже наоборот.

Иными словами, гражданская война и последовавшая за ней пролетаризация чёрных – процесс, в чём-то синонимичный российскому освобождению крестьян. Буржуазии были нужны рабочие руки. Буржуазия их получила. Это и есть те самые «руки, которые построили Америку», о которых поёт Боно из U2. Через сто лет автоматизация промышленности, рост производительности труда, аутсорсинг и перенос компаний в Азию сделают их ненужными. Так появятся известные сегодня всему миру гетто.

* * *

«Ну и обезьяны», – моя знакомая скривилась при виде очередного танцующего на автобусной остановке негра. Я, помню, отчитывал её, стыдил.

А потом случилось наводнение в Новом Орлеане, и я сам в какой-то момент понял, что готов взять свои слова обратно.

После введения блокады и комендантского часа жизнь в Новом Орлеане перешла под контроль местных банд. Город и раньше считался одним из самых опасных, но наводнение сделало его чем-то вроде Порт-о-Пренса, столицы Республики Гаити. Убийства, грабежи, мародёрство. Заключённые местной тюрьмы по-садистски линчевали надзирателей. На дорогах шла охота за машинами и бензином – кто-то раскладывал поперёк трасс доски с гвоздями. С земли стреляли по спасательным вертолётам (по крайней мере, один упал). Жуткие вещи творились в «Супердоуме» – на стадионе, где наводнение пережидали несколько тысяч. Полицейским перерезали горло, топили их в переполненных туалетах, были случаи изнасилований и убийств маленьких детей. Всё это, разумеется, не попадёт на страницы американских газет и в эфир телеканалов. Свобода слова.

Однако и ужас продолжался недолго. В городе был установлен комендантский час, в Новый Орлеан вошла Национальная Гвардия с полномочиями стрелять по всему, что движется. Когда по каналам Нового Орлеана поплыли трупы, на улицах воцарилось спокойствие.

Это был ценный урок. Да, я увидел, как беспомощна американская полиция (муниципальные и федеральные полицейские не могли организовать элементарное взаимодействие, даже сидя в соседних зданиях, а некоторые офицеры вообще вешались от безнадёги). Да, я увидел, как тонка грань между американской мечтой и первобытным хаосом. Однако я увидел и как эффективна в подавлении бунтов грубая вооружённая сила, внутренние войска. Martial Law – «стреляй во всё, что движется». Вот почему все последующие всплески межнациональной дружбы уже не казались чем-то серьёзным.

* * *

«Знаешь, почему в Америке никогда не будет революции? – скажет мне один подающий надежды юрист, выпускник Колумбийского университета, с которым мы разговорились о Новом Орлеане. – Потому что в этой стране белые и чёрные ненавидят и боятся друг друга больше, чем бедные – богатых». Именно так.

Одновременно это очень точный ответ на вопрос о перспективах сегодняшних демонстраций, прокатившихся по городам США. Нет никаких перспектив. Riots – нормальная, родовая, неотъемлемая часть американской истории. Погром – это Спутник. Извечный спутник капитализма. В 60-е половина Чикаго выгорела, в 1992-м горел Лос-Анджелес. Цинциннати, Кливленд, Атланта… Можно и весь список огласить… Да сама столица, Вашингтон, окружена такими районами, что Фергюсон библиотекой покажется. И ничего. Всё под контролем. Система подавления, распыления, нейтрализации протеста работает без сбоев.

* * *

Дело не расизме. Люди в чёрных гетто действительно доведены до состояния бессловесных животных.

Гетто можно безошибочно определить по запаху. Запаху подгоревшего пальмового масла. Жирный, сладкий дым, въедающийся в одежду. Так пахнет нищета. Это запах McDonald’s, Taco Bell, White Castle, ещё какой-нибудь дряни.

«Знаешь, почему здесь никогда не будет революции? – спрашивает уже другой мой знакомый, Питер, представитель уходящего поколения американцев – поколения, которое знало, как устроен двигатель внутреннего сгорания. – Потому что мы незаметно победили голод. Зелёная революция позволила заполнить желудки до отметки, на которой революция уже не имеет смысла».

Он прав. Дешёвый жир (cheap fat) сделал это. В гетто пухнут от сытой бедности. Представьте, бедность может быть сытой, рыгающей. Справедливо и для Нью-Йорка, и для Парижа. Эта сытость, конечно, отправит тебя на тот свет раньше срока. В США гетто почти всегда – территория диабета. В Гарлеме он у половины взрослого населения. Диабет без медицинской страховки означает, что вскоре у тебя начинают разрушаться суставы. Ни в одной стране мира, ни в одном городе я не видел такой концентрации людей с костылями, палками, всевозможными подставками, подпорками для ходьбы. Диабет и астма. Астма и диабет.

Люди в гетто лишены главного – возможности мыслить. Лишены возможности осознавать происходящее, осознавать, что превращаются в биомассу, в студень из костей и мяса, в полуфабрикат для так любимых детьми чикен-наггетсов. Утром эта масса заполняет поезда метро, идущие в нижний Манхэттен, где расползается по ресторанам, мойкам, магазинам. Вечером – втягивается назад в проджекты, угрюмые многоэтажки из бурого кирпича. Каждый, кто здесь попробует мыслить, рано или поздно составит компанию Мумии Абу Джамалю, иконе чёрного сопротивления, сочиняющего свои манифесты из камеры для приговорённых к пожизненному заключению.

Шесть миллионов заключённых – временно или постоянно, в частных и государственных тюрьмах. Шесть миллионов! Иосиф Виссарионович, вы можете себе это представить?

* * *

Впрочем, некоторым везёт, и им удаётся примкнуть к микроскопическому меньшинству, допущенному к благам американской цивилизации. Есть ведь и состоятельные чёрные, успешные чёрные, чёрные певцы, чёрные модельеры, баскетболисты, бегуны, футболисты, боксёры. Они необходимы в первую очередь для того, чтобы неуспешные не теряли надежды. На этом шансе на выигрыш, шансе на спасение держится любая лотерея, любая религия.

Кстати и с тем, и с другим в гетто, как правило, полный порядок. Лотерея и ломбард через дорогу от церкви. Церковь по соседству с игровыми автоматами. Ничего не изменится. Здесь ничего никогда не изменится. Даже если к Капитолийскому холму, как в 1995-м, выйдет очередной «марш миллионов».

Если уж и стоит американцам опасаться революционного движения, то не в Фергюсоне, а где-то поближе к мексиканской границе. Интересно, что мексиканские банды относятся к темнокожим с нескрываемым презрением. Мексиканцы считают себя выше, подчёркивают тот факт, что никогда не находились в рабстве, намекают на отсутствие у чёрных организации, дисциплины и идеологии, которая безусловно есть у группировок вроде сальвадорской Мара Салватруча или М18.

Впрочем, это не совсем правда. Если продолжить экскурсию по Гарлему, следовало бы дойти до перекрёстка 125-й улицы и 3-й, кажется, авеню, где в одном из подвалов расположена штаб-квартира чёрных ультрас, движения так называемых «Чёрных Израилитов». Это смешная милитаристская секта, одновременно напоминающая и «Чёрных Пантер» времён Малькольма Х, и «Нацию Ислама» Луиса Фаррахана, но с откровенно фашистской идеологией. Да, пожалуй, это и есть чёрные фашисты. Вот бы куда наших ультрас, да с украинскими правосеками!

В урочный час у дверей подвала собирается толпа одинаково экипированных жлобов. Чёрные брюки заправлены в чёрные или светлые замшевые берцы, чёрные толстовки, чёрные головные платки. Приветствие – кулак к груди, рука – вперёд. Не зига, конечно, но напоминает.

Со мной моя темнокожая знакомая, Сара. Пробуем договориться об интервью. Зря. Идеологическая платформа «Израилитов» проста: все белые – это мусор и они сгорят в огне Апокалипсиса (возможно, и раньше). То есть, если вы поняли, для любого белого разговор с этими ребятами – отличный шанс почувствовать себя чёрным. Впрочем, самим членам секты с белыми разговаривать не рекомендовано. Они смотрят сквозь тебя, они не пожмут тебе руку, они будут говорить о тебе в третьем лице. Теперь ниггер это ты, а не они. Потому что ты – белый.

Конечно, об этом клоунском братстве прекрасно знают в местной полиции и в ФБР. Конечно, оно не представляет никакой опасности. Ровно до тех пор, пока находится под контролем, а значит выполняет свою локальную функцию – уводит с улиц малолетних бандитов, играет в войнушку, поставляет рекрутов для армии, участвует в «правильном» распределении наркотиков по району.

* * *

Грустная получается картина. Слишком грустная, чтобы напоследок не разнести её вдребезги.

Когда в 2006-м все мировые телеканалы в 12485709803-й раз хоронили Фиделя, судьба занесла нас в Гавану. С хромосомно-расовой точки зрения, с точки зрения доктора Менгеле, на Кубе проживают точно такие же негры, метисы, креолы и мулаты, как и в Испанском Гарлеме или в Новом Орлеане. Точно такие же.

Каково же было моё удивление, когда вместо увешанных золотыми цепями, наряженных в шаровары обезьян мы встретили на улицах Гаваны людей, исполненных собственного достоинства, открытых и честных. Да, бедных, да, худых – но это были люди, понимаете?

На Кубе есть правило: поскольку личный автомобиль – роскошь, а общественный транспорт не справляется с нагрузкой, каждый автомобилист обязан бесплатно подвозить незнакомых людей. На туристов это правило не распространяется, но мы подвозили ради интереса. И вот знаете, в чём принципиальное отличие Гаваны от Нового Орлеана? В том, что в Гаване твоим случайным попутчиком может оказаться 50-летняя темнокожая тётка, преподаватель государственного медицинского университета. Она не знает пока, что такое Taco Bell, у неё нет купленного в кредит смартфона, на её убогой кухне простая и грубая еда – но у неё есть чувство собственного достоинства. Она знает, что не задохнётся от приступа астмы, её не завалят в гангстерской перестрелке, а дочь не изнасилует драгдилер, её не будет допрашивать полицейский патруль, она не будет корчиться от почечной колики на пороге Emergency Room.

Ни одному человеку в мире не придёт в голову назвать кубинцев обезьянами или рабами, хотя рабы там – в каждой семейной родословной.

Именно поэтому не надо в присутствии кубинцев шутить по поводу Фиделя. Можно получить в морду. Точно так же, как не надо шутить в присутствии венесуэльцев по поводу Чавеса. Можно получить пулю.

И последнее. Ураган «Катрина», разрушивший дамбы в Новом Орлеане, шёл в Америку через Кубу. Власти Кубы провели своевременную эвакуацию, позаботившись о каждом, кто не мог позаботиться о себе сам. Потерь среди гражданского населения на Кубе практически не было. В Новый Орлеан, когда переполнились морги, пришлось доставлять продуктовые рефрижераторы.