Текст книги "Пучина"

Автор книги: Константин Просветов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Константин Просветов
Пучина

Мутные рифы

Шторм. Шторм могучий разыгрался в тех морях, где и корабли не часто ходят, где только рифы и сирены на камнях. Там нет людей, лишь сырость волн и страх ночной; там только смерть и визг сотен чаек, что гнездились на обрывистых склона дальних островов. Эти места давно забыты, все их обходят стороной. Они несли в себе ненастье, страх и гибель смельчаков, которые всё же решились отправиться в эти богами забытые края. Но иногда, раз в год средь этих рифов и водоворотов ходили суда, суда из дальних мест, таких далёких и спокойных. Эти моряки шли под светом десятков фонарей, развешанных по кормам их судов – так они отпугивали всю ту нечисть, что водилась в этих местах. Но рифам всё равно на свет. При тусклом зареве масляных огней, они лишь с большим рвением выскакивали из пучины тёмных вод. Их люди обходили стороной, но дальше шли водовороты, что затягивали в глубины вод. От них уж было не сбежать; они таились в морской пене, и не ясно было, просто это пена волн или смертельный враг. Лишь рыбаки с далёкой суши отваживались отправляться в эти края, ведь, хоть и было тут опасно, но и рыба водилась здесь отменная. Такой нигде уж не сыскать. Да и земли эти были ничейными – ни один лорд не хотел иметь такой надел, полный ужаса и страха. А потому рыбачили люди как могли. Многие не возвращались из походов, но рыба стоила того.

И вот, в час ночных дождей по тем путям шла шлюпка на одном парусе, который моряки заблаговременно спустили, ведь зловещие ветра манили их на скалы. Лишь силой двадцати вёсел плыли они меж камней. Завывания восточного ветра звенели в их ушах, а сирены манили сойти на берега крошечных островов. Они обещали отдых и покой, так необходимый морякам. Они пели сладким гласом о мирской жизни, о счастье и богатствах – обо всём, что могло поколебать сердце юнги. Но шторма заглушали песнопенье. Ветер выл немилосердно и поднимал такие волны, что шлюпка качалась из стороны в сторону, страшась завалиться на бок и погрести под собой весь экипаж.

Скажете, зачем они поплыли этим путём, столь ужасным и опасным? Они везли ценнейший груз – сушёную ягоду-белянку, что росла только на далёком Севере. Из неё готовили отличное вино, да такое, что и во всём мире не сыскать. Для Юга это была диковинка, а потому и платили за неё солидные монеты.

Рулевой крутил штурвал, борясь с потоками воды. Штурвал крутило так, что ровен час – и оторвёт совсем. Шлюпку бросало из стороны в сторону могучими ветрами и высокими волнами. Гремел гром, и где-то вдалеке сверкали ветвистые молнии. Большая часть экипажа из двадцати моряков пряталась в трюме корабля. Лишь самые умелые и храбрые управлялись с канатами, сами будучи ими привязанными к мачте. Всеми руководил старый капитан, уже плававший в этих тёмных местах. Его седая борода клочьями развевалась на ветру. Но он твёрдо стоял на своих коротких и кривых ногах. Широкою морской походкой он сновал меж смельчаков и отдавал всё новые приказы, постоянно смотря в свою видавшую виды подзорную трубу.

– Лева давай, лева! – кричал он рулевому.

Тот, тоже бывалый моряк, сразу исполнил приказ, крутанув штурвал, что есть мочи.

А сирены всё пела о тихом месте без штормов, вот только мало кто слушал их. Все люди были на взводе. Кровь так и бурлила в их жилах. Азарт взыграл над ними; они томились ожиданием беды; роились по палубе как тараканы, и при свете десятков масляных ламп их тени, длинные и кривые, бегали за ними. По старинным морским законам это был плохой знак. Да и многое другое из виденного сегодня сулило скорую гибель. А сирены всё продолжали петь.

– Крепче! Крепче держи! – с криком бросился капитан к юнге, который не совладал с канатом.

Эти канаты были из конопли, а потому достаточно крепки, но сейчас возлагать надежу на что-то столь мелочное и жизненное – это было верным знаком умопомешательства.

Совладав с канатами, капитан заковылял к рулевому. И, не сделав пары шагов, он пошатнулся. Пошатнулась вся шлюпка. Правый её борт опасно накренился, и лампы попадали в воду.

– Риф, – пробурчал старик.

– Течь, течь! – кричали с нижней палубы.

Капитан лишь устало вздохнул и посмотрел в небеса. Дождь лил немилосердно, капли стекали по лицу старика, теряясь у него в бороде. Течь. Это было концом их плавания. Из такого шторма не выйти с пробоиной, как и чем ты её не заделывай. Все двадцать три души уйдут на корм рыбам. Капитану было жалко свой экипаж, особенно юнг, ведь многих набрал только в этом плавание. Остальные давно уже ходили под его парусами, особенно рулевой. Но сейчас они ничего не могли поделать. Вокруг забегали матросы. Они отцепляли спасательные лодки от бортов и сгружали туда всё необходимое. Все уже давно забыли про ценный груз, а многие его в сердцах проклинали. Кляли и капитана, который продолжал безучастно смотреть на вихри шторма. Раскидистые молнии ярко отражались в его помутневших от старости глазах; да и гром гремел не так уж и сильно; лишь немного покачивало на волнах, да и только. Капитан стоял и сетовал на дождь – он хотел закурить трубку, но табак, гранившийся в мундире, давно уже промок. В каюте были самокрутки, но капитан их не признавал и считал суррогатом. Настоящий мужчина курит настоящий табак своей верной трубкой. Шлюпка шла ко дну. На палубе уже началась давка – все хотели спастись. Капитан же молчал и ни о чём не думал. Это была их воля, их выбор. Он никого не заставлял гибнуть вместе с собой и кораблём. Да, гибнуть. Капитан и его кораблю уходят ко дну вместе и остаются там навсегда.

– Капитан, сюда! – кричал ему один из старых матросов.

Да, Вингри Фотершав. Капитан не единожды плавал с ним по этим опасным водам. Но теперь это был их последний поход. Больше они не увидятся. Капитан смотрел, как Вингри махал рукой и отбивался от остальных, защищая место своего друга-капитана. Но тот не собирался спасать свою жизнь, уже прошедшею, жизнью какого-то юнца. А потому он отвернулся и стал смотреть на очередную огромную волну, вознамерившуюся захлестнуть судно. Ему ещё что-то кричали, но он ничего не слушал. Лишь краем глаза он приметил, что рулевой остался у штурвала. Марк Мишшер. Когда-то именно с ним они всё и начинали. Старый морской волк. Он тоже не собирался спасаться. Это радовало капитана, и он позволил себе скупо улыбнуться. Послышался всплеск воды – это лодки упали в воду, а затем загребли вёсла. Кто-то пытался спастись из этой адовой пучины. Капитан понимал их; понимал также, что многим не спастись. Эти воды были коварными. Кругом водовороты и скалы. Ветер смывал их лотки с курса, как не старались гребцы. Оставалось надеяться, что хоть половине из них удастся добраться до далёкой суши. Ветер стегал лицо капитана, и шум волны заглушал все остальные звуки.

– Ну что, – похлопав его по плечу, спросил рулевой.

Тот стоял рядом и потягивал надломанную самокрутку. Это был его запас. Он объяснял это тем, что стоя за штурвалом неудобно курить трубку. На вкус они были как дерьмо; сушёное дерьмо вперемешку с опилками. Но ему нравилось. Капитан считал его чудаком, но именно этот чудак вёл его шлюпку по самым дальним морям.

– Да так, умиротворённо, – ответил ему капитан, затянувшись остатком самокрутки.

– Многие спаслись, – заметил рулевой.

– Туда им и дорога, – сквозь смех ответил капитан.

– Из этих вод никто не возвращался живым, если тонул, – продолжал рулевой. При этом он каким-то хитрым способом смог прикурить новую самокрутку от огарка. – Они утонут или их съедят сирены. На что поставишь?

– На волны.

– Орёл или решка?

– Решка. Орёл никогда не сулил мне удачи.

– Хо-оп!

И вот два старых моряка во время шторма, когда их корабль шёл ко дну, внимательно смотрели на ладонь.

– Орёл, – констатировал рулевой.

– Сирены – так сирены, – пожал плечами капитан.

К тому времени они стояли уже по щиколотку в воде, и на них вновь заходила огромная волна. На этот раз она похоронит их под водой. А там последние муки от удушья и всё. Вот так и закончиться жизнь моряка.

– Я всегда считал, что умру в море, – в последний миг сказал капитан.

А затем волна накрыла их и унесла своими водами в бездну моря, где были сотни водоворотов и огромных чудовищ, способных проглотить тебя целиком.

***

Вингри Фотершав очнулся от знойного пекла, которым наградило его Солнце. Насилу распахнув веки, он уставился в голубое небо. Кожей он чувствовал песок – он забился под мокрую одежду и уже успел натереть некоторые места до мозолей. Но мозоли никогда не пугали бывалого моряка. Он встал. Сначала на четвереньки, а затем уже и на ноги, которые сразу же предательски затряслись. Его водило из стороны в сторону – мышцы ещё помнили недавнюю качку. Оглядевшись, Вингри обнаружил себя на берегу живописного острова. В его центре возвышалась гора, укрытая лесом. Но он понимал, что это не южная земля, а потому пальм здесь не будет. В место них у кромки пляжа росли лиственницы. У самой кромки воды он обнаружил перевёрнутую лодку. Вся она была разбита в щепки. Но на первое время как укрытие от непогоды ещё могло сойти. Других моряков он не смог найти. Ни их следов на песке, ни других меток на местности. Сам собой напрашивался вывод, что выжил в бурю он только один. И в этот момент его сердце сдавила жгучая боль. Он вспомнил капитана и рулевого. Для него они были как семья. Он и сам хотел остаться, но не мог бросить в беде совсем ещё юных юнг. Так что теперь он остался один на диком острове. Внимательно присмотревшись к горе, он смог приметить своим зорким взглядом очертания некой постройки. Это вселяло надежду. Те безумные воды находились рядом с Ветенфаном – землёй мирной и обжитой. Так что он мог попасть на остров пограничной морской охраны. Если это так, то он выживет. Если же нет, то протянет столько, сколько сможет.

Оттащив остатки лодки к ближайшему дереву, Вингри соорудил себе шалаш. Помня, какие в данной местности яростные дожди, он сильно не беспокоился о воде. Соорудив достаточно большую ловушку, он оставил эти заботы на потом. Сейчас же надо было найти чего-то съестного. Подобрав камень поострее, он отправился вглубь леса, не забывая отмечать направление на каждом десятом стволе. Лес был самым обычным, таким же, как и на его родине в Империи. Лишь Бог знает, что надоумило его стать моряком, и вопреки воле отца он стал юнгой на речном судне, потом добрался до Восточного моря, где и взошёл на первый настоящий корабль. Теперь же он здесь. Но он отбросил все лишние мысли в сторону и принялся внимательно исследовать округу. Примерно через тридцать отметок он вышел на поляну. По её краю росло множество кустов красных ягод. А в самом центре возвышался камень. Нет, скорее некий обелиск, поскольку он был украшен витиеватой и таинственной резьбой. Больше на поляне ничего не было. К ней не выводила протоптанная тропа, и кусты никто не прорубал. Это место было уже очень давно заброшено. Осмотревшись и набрав больше ягод, он всё же заметил блеск в траве у обелиска. Подойдя к нему с известной долей опаски, Вингри обнаружил россыпь блестящих на солнце камней. Подобные им были популярны на севере, и он знал, как они назывались. Это был обсидиан. Он красив сам собой, но его можно было использовать и по прямому назначению – как нож или небольшой топорик. Осколков было столько, что за раз их всех не унести, а потому запомнив место, Вингри отправился домой, а домом стал ему шалаш. Там он оставил ягоды по подстилке из листьев, а сам принялся за обсидиан. К вечеру у него из имеющихся запасов камня вышло три ножа, огниво и один топорик, хрупкий, но кусты не были привередливы. К этому времени со стороны горы начали подходить грозовые тучи, поэтому он заготовил ещё больше ловушек для воды. Перекусив ягодами, которые оказались вполне сносными на вкус, отдававшими лёгкой кислинкой, он лёг спать. Ночь была ужасна, ветер так и дул, причём не со стороны моря, а из леса. С собой он приносил чудовищные завывания, от которых кровь стыла в жилах. Но дождь лил и заполнял ловушки, а большего Вингри и не требовалось.

Ночь прошла быстро. К удивлению Вингри, она совершенно не была холодной, хоть костра он и не разводил. Перекусив ягодами и отхлебнув воды, он отправился обратно к обелиску. Неясное чувство манило его к нему, но он списывал это на остатки так необходимого обсидиана. К полудню он перенёс все большие осколки и смастерил из них несколько копий. Одно для рыбалки, а другие для охоты. Он не знал, какие звери водятся на этом острове, но чувство тревоги его не покидало. Только после всего этого он решил отправиться дальше на разведку. Пройдя от обелиска вглубь ещё на триста рубцов, он вышел сквозь кусты на тропу. Была она по виду старой, заросшей травой, но это была тропа – признак крупной жизни на острове. Рискнув пойти вверх по ней, он вышел к роднику, от которого брала начало небольшая речушка. К большому удивлению Вингри, на камнях родника были высечены похожие символы, которые он видел на обелиске. Пометив это место у себя в голове, он пошёл дальше, ведь солнце ещё было высоко. Дул лёгкий прохладный ветерок, сбивавший жару. Вдали пели птицы. По ощущениям Вингри жизнь кипела на острове, но только не рядом с ним. Он был прокажённым, от которого все шарахались, а иначе и не объяснить того, что он не встретил ни единой живности за столь долгий срок. Он её слышал, но всё время она была где-то вдалеке, как будто между ними была неясная и невидимая стена. Так он скитался ещё некоторое время, а затем решил вернуться к роднику – там он приметил песчаник, из которого можно было изготовить плиту. Дотащив камень до дома, он принялся ловить рыбу до самого захода солнца. На ужин у него были поджаренная рыба, натёртая красными ягодами, и свежие коренья. Без соли есть всё это было трудно, но он держался. На следующий день он заготовил большой песчаник с углублением для воды – так он планировал добывать морскую соль, выставив всё это на солнцепёк.

Следующие несколько дней он решил потратить на обустройство своего пристанища. Обломки лодки были ненадёжным укрытием, а потому он решил заделать платы кустарником и опавшими листьями, благо и того, и другого было в избытке. Он потратил на это добрую часть дня. Съев одну рыбину, уже с солью, он прилёг на лежанку и уснул.

Сон его был тяжёлым и прерывистым. Ему всё время казалось, что за ним кто-то наблюдает. Стоило только открыть глаза, как ему чудились кроваво-красные глаза, маячащие где-то вдалеке; ему собственной кожей ощущал присутствие различных монстров. Именно монстров, почему так – он не мог объяснить. Не мог он принять зверский и хлюпающий топот за скачки зайца. А звуки, какие звуки он слышал! Они проникали сразу в душу, терзали её сотнями когтей, рвали на части и собирали вновь в гротескном подобии того, что было. Эти звуки сводили Вингри с ума. Он не мог спать, но и лежать в полной темноте – это уже сродни пытке.

Шёпот и завывания зверья продолжались до самого восхода. Стоило первым лучам солнца проникнуть из-за горизонта, как тьма ночи рассеивалась, а с ней прошла и душевная мука. К концу ночи Вингри покрылся весь холодным и склизким потом, от которого хотелось скорее избавиться. Что он и сделал. Только после водных процедур он отправился дальше вглубь леса. Вооружившись копьём, он осторожно пробирался сквозь густые заросли шиповника. Где-то вдалеке пели птицы, и дятлы стучали по вековым деревьям. Но Вингри не видел никого. Всё было пусто. Пройдя весь отмеченный путь, он с неуверенностью шагнул дальше вглубь леса. Пройдя не меньше лиги, он оказался перед небольшим озером. Было оно правильной круглой формы, как будто бы огромный архитектор очертил его огромным циркулем. Берега озера были вымощены чёрным камнем, исписанным таинственными узорами. Через равный промежуток вокруг озера возвышались статуи. Были они старыми и позеленевшими, многие осыпались и покрылись мхом, но все они всё ещё внушали собой благоговейный ужас. Что-то было в этих статуях непонятного, таинственного и неизвестного. Вингри побывал во множестве стран и видел множество архитектурных стилей, но эти статуи… они выходили за рамки всего, что он знал. Они были высечены в насмешку надо всеми. Таинственные сгорбленные карлики, смотрящие вглубь озера своими выпученными глазами. Если к ним внимательно присмотреться, то они становились похожи больше на рыб, чем на людей. От этого в душе Вингри всё упало.

– Неужели я попал на заброшенный остров, где чтят языческих богов!? – в сердцах воскликнул он.

И поначалу в ответ ему была тишина, но чем дольше Вингри стоял у озера и смотрел на эти чудовищные статуи, тем отчётливее в его голове звучали голоса. Они говорили на непонятном, певучем языке, столь противным и тлетворным, что у него сразу же разболелась голова. Эти голоса смеялись над ним. Их мерзкое хихиканье набатом отдавалось в ушах. Это было в высшей мере ужасно, а потому Вингри убежал от водоёма в ужасе и страхе, ни разу не оглянувшись назад. А сзади все эти статуи повернулись к нему и их выпученные рыбьи глаза внимательно смотрели ему в спину. Они продолжали хихикать и говорить что-то на своём, но Вингри уже не обращал на это внимания. Он бежал сломя голову сквозь кусты и прочие заросли, совершенно забыв про отметки на деревьях. Но отточенное чутьё вывело его к шалашу. В это время день как раз подходил к концу, а потому он развёл долгий костёр и сразу же улёгся спать, чтобы забыть всё это. Но даже во сне, глубоком и тревожном, он слышал хихиканье забытых идолов. Они смотрели на него своими рыбьими глазами, в которых читалось что-то забытое, что-то потустороннее. Во сне он кричал, ворочался на месте, рвал волосы у себя на голове, но это тёмный шёпот слышался всё отчётливее и отчётливее, он проникал в саму душу морехода; от него не было спасения.

Проснулся Вингри в холодном поту. Проворчав что-то нераздельное, он пошёл умываться к морю. Но дойдя до берега, он встал как вкопанный. Его разум на мгновение отключился от того, что он увидел. А увиденное было ужасно во всех смыслах. Вингри был в крови с головы до пят. Вся его белая одежда моряка стала бардовой от засохшей крови. Сняв одежду, он принялся внимательно осматривать своё тело – видимых повреждений на нём не было, что не могло не радовать. Но железное зловоние крови, исходившее от одежды, вносило свою лепту в парадоксальность происходящего. Не трудно было догадаться, что виной всему были те идолы у озера. Этот остров таил в себе множество загадок; и чтобы выжить на нём, нужно разгадать их все – к такому выводу пришёл Вингри. А потому он быстро собрал вещи для похода и отправился вглубь леса на поиски ответов. Сначала он хотел посетить обелиск, который нашёл первым. Тот стоял на том же месте, ни капельки не изменившись. Это обрадовало Вингри. Сорвав большой лист папоротника, он принялся угольком переносить узоры с обелиска. Потратив на это с полчаса, он двинулся дальше.

Вскоре он добрался до водоёма со статуями. Они стояли всё также. Но одно изменение всё же было. На одном из изваяний верёвкой было прикреплено послание на куске бересты. Схватив его, Вингри принялся жадно читать крохотный текст. Он гласил:

“Прошло пять дней с момента кораблекрушения. Нас (Вилиема, Корта и Федерика) выбросило на восточную окраину острова. Какое-то время всё было нормально (для переживших кораблекрушение), но потом начали происходить странности. В лесу мы обнаружили непонятные обелиски, заросшие травой. Мы не придали этому никакого значение, а зря! Что началось после этого, невозможно описать. Оно не поддаётся никакой логике (хоть я в ней и не селён). Поначалу это был просто шум, затем крики. Мы были в отчаянии. Корта отправился вглубь острова, где и нашёл это место. Вернулся он благополучно. Но после его возвращения начался сущий ад. Голоса. Голоса не смолкали ни на минуту. Они сопровождали нас везде, и во сне, и наяву. Это сводило нас с ума. И вот, мы решили отправиться вглубь острова, чтобы найти ответы. Иного выбора у нас нет. Если это кто-то читает, значит, мы не вернулись. Для выживших – если идти по лесу на восток (следя за пометками на деревьях), то вы выйдете на нашу стоянку. Там вы найдёте все наши припасы и заготовку плота, которую мы начали делать втроём. Думаю, нам они ни к чему, а вам (выжившим) может спасти жизнь. На этом прощаюсь со всеми вами и с миром. Да хранят вас боги, какими бы они не были”.

Придя на место, Вингри увидел лишь хаос и разгром. Шалаши были завалены; угли из очага валялись, где попало; ловушку для воды были пусты, несмотря на недавний дождь. Всё, всё была в ужасном бардаке. Сразу становилось понятно, что отбывали парни как в последний путь и уже не надеялись вернуться живыми. Это удручающее зрелище лишь больше пошатнуло уже изрядно поношенную психику Вингри. Он уже слышал голоса, о которых говорилось в записке, а значит и ему недолго осталось до умопомешательства. Собрав всё ценное, что смог найти в разрухе, он вернулся к своему шалашу. На удивление, они оказались не так далеко, если идти напрямую. Но по какой-то причине они никак не контактировали друг с другом.

Вингри решил ждать. Он не собирался лесть сломя голову в горы. Ему нужна была определённая подготовка. По крайней мере, так он сам для себя оправдывал свою трусость. Голоса вернулись ближе к ночи. Они что-то шептали ему, но слов было не разобрать. Они были витиеватые и протяжные, как церковные песнопения., коими они, по мнению Вингри и являлись. Наутро он снова проснулся весь в крови. Всё тело испытывало до безумия сильную жажду, как если бы он пил морскую воду. Чтобы отвлечься от всего этого кошмара наяву, он принялся ещё больше обустраивать свой лагерь. Добавил пару сигнальных ловушек, вырыл несколько волчьих ям на подходе, и поставил косой и дряхлый частокол. Так он чувствовал себя в безопасности. Так он хотел думать. Но голоса никуда не пропадали. Они становились всё громче и громче; и в какой-то момент слились в гротескный хорал, от которого у Вингри пошла кровь из ушей. Он понимал, что теряет власть над собственным сознанием; что если обождать ещё чуть-чуть, то он точно сойдёт с ума. Оставался лишь один выход – идти вглубь острова, к той проклятой горе. Только там он сможет найти все ответы на вопросы, которые копились все эти дни.

Но снова над ним взыграла трусость. Он решил обождать ещё один день; лучше подготовится; собрать все силы в кулак. Он и сам не понимал свою нерешительность. Он был моряком, гордым и умелым. Он плавал в таких морях, куда здравомыслящий и не сунется; он переживал такие шторма, что одному богу известно как. Он был силён и крепок – здоровенный лоб, способный с одного удара уложить любого. Но он боялся.

Он проснулся ближе к утру, в самый холодный предрассветный час, от жалобного крика. По ощущениям он был совсем близко. В той стороне Вингри установил одну из волчьих ям. Схватив копья, он отправился в путь, страшась зажечь факел. Как и ожидалось, в яму попал зверь. Это была молодая лосиха, неизвестно каким чудом оказавшаяся на этом острове, но Вингри уже давно перестал задавать себе такие глупые вопросы. Насилу дотащив тушу до лагеря, он принялся сооружать козла для разделки. К полудню у него уже жарилась печень, а прочее мясо, порезанное с великим трудом, коптилось над большим костром. Требуху же он закопал подальше от лагеря, чтобы они не привлекали к нему падальщиков, какими бы они не были. Из желудка и жил он сделал себе бурдюк, достаточно большой и крепкий. Из остатков он, не без трудностей, смастерил себе несколько пращей. К вечеру всё было готово для похода. У него был провиант, вода и оружие. Эти три переменные должны были обеспечить его выживаемость в пути.

Чем выше Вингри поднимался, тем страннее становился лес. Он был пустой и тёмный, хоть сейчас и был полдень. Солнце пекло нещадно, но стоило зайти в тень кроны, как становилось холодно, как зимой. Пели птицы, но где-то вдалеке, самих их Вингри нигде не видел. Примерно к вечеру дня на пути начали попадаться признаки пребывания людей. То тлеющее огнище, то завалившийся шалаш – всё это пугало Вингри до холодного пота. Он не знал, кем были оставлены эти следы, но его мысли сами собой возвращались к его товарищам по кораблю. “Возможно, это Вилиеам и его отряд” – так он себя успокаивал. Он шёл всё дальше и дальше в горы без устали, как будто бы его что-то гнало туда, что-то звало. Голоса в голове становились всё отчётливее и громче. Вингри с трудом удавалось различать среди всего этого демонического хорала свои собственные мысли. Он прорубал себе дорогу сквозь ореховые заросли, пока не вышел на небольшую поляну. Была она ровной по краям – деревья отступали от неё, как от прокажённой. Одна лишь жухлая трава укрывала землю. А впереди, по ту сторону, зиял провал пещеры, откуда порывами вылетал гнилостный и затхлый ветер, от которого сразу же становилось дурно. Первой мыслью Вингри было – бежать, бежать без оглядки, куда глаза глядят. Это место внушало ему страх больший, чем он испытывал до этого. Он решил сначала осмотреть саму поляну. Что-то было в ней противоестественное, что-то злобное. Нагнувшись и сорвав пару пучков сухой и колючей травы, он обнаружил камень. Расчистив ещё небольшое пространство, он понял, что стоит на каменной площадке, испещренной таинственными и жуткими символами. Такие он уже видел на обелисках. Лишь после получаса сомнений и тяжких дум, Вингри решился зайти в пещеру. И стоило ему сделать один шаг внутрь, как свет померк.

***

Пришёл в себя Вингри от звука капели. Живительная влага капала с равной частотой на его лоб. Вскочив, он сразу же поморщился от боли – стонала спина и шея, а головная боль разрывала затылок на части. Где он был Вингри не знал – это была пещера, лишённая любого источника света; затхлый воздух сдавливал лёгкие, и было трудно дышать, а капель действовала на нервы своей педантичностью – она капала через отмеренный промежуток времени, скапливаясь в небольшой луже в самом центре пещеры. Большего Вингри увидеть не смог из-за царившей здесь темноты. Только со временем, когда его глаза привыкли к отсутствию света, он смог оценить размеры пещеры. Это была скорее клетка темницы, на что указывали следы работы людской руки – стены и потолок были ровными и местами встречались следы кирок и зубил. Кто-то выдолбил её в самой глубине скалы. “Клетка” – подумал Вингри и голоса в голове на разный манер повторили это слово. Да, голоса никуда не делись, они всё также отдавались эхом в разуме моряка, путая мысли. Дверью клетки служила кривая и ржавая решётка из толстых, в руку человека, прутьев. Местами они были погнуты, но пролезть сквозь них не представлялось возможным. Внимательнее осмотрел клетку, Вингри обнаружил все свои вещи, которые брал с собой. Они все были свалены в одну кучу, как если бы были мусором. Еда и вода были на месте, так что какое-то время он мог продержаться. Но вот, сколько ему предстояло ждать, пока придут эти таинственные тюремщики? Этого он не знал. А потому начал петь шанти, каким научил его капитан. Так длилось какое-то время, пока Вингри не услышал чьи-то шаркающие шаги. Вслед за шагами появился и отблеск света во мраке коридора. Вингри не знал – шли ли к нему, или это просто был обход, но он сгорал от нетерпения; он хотел увидеть своих таинственных похитителей. Вскоре, через мучительно долгие мгновения, перед ним предстал некто в тёмном балахоне, который закрывал его с ног до головы. В руках он держал масляную лампу и связку больших и неказистых ключей, которые обыденно используют крестьяне для замков в хлеву. Это сравнение, само собой всплывшее в голове, очень не понравилось Вингри, а потому он сразу же его отбросил в сторону. Тем временем неизвестный худой дрожащей рукой открыл замок и клетка с противным звуком, похожим на плачь тысячи младенцев, отворилась.

– Бери вещи, и идём, – с неясным и чудным акцентом сказал надзиратель.

Вингри не хотелось вызывать лишних проблем, а потому он схватил свои пожитки одной кучей и пошёл, почти побежал, за надзирателем, который не стал его долго ждать. Шли они по ветвистым и узким коридорам, выдолбленным с скале. Иногда на стенах попадались щели для ключей, но самих дверей не было видно. Шли они долго, поворачивая по разным развилкам, превращавшим коридор в настоящий лабиринт. Только, по меньшей мере, через полчаса они вышли в обширную комнату, освещённую масляными лампами. Дым от них, зависал у потолка, от чего дышать в комнате было в известной мере тяжело, но Вингри даже не думал жаловаться. В центре комнаты стоял большой овальный стол, уставленный самыми разными яствами, в основном из рыбы и прочих морских тварей. Стол и множество стульев были все вырублены из камня и украшены замысловатыми узорами с морским мотивом.

– Садись, – то ли побулькало, то ли прошипело создание.

Затем оно скрылось в одном из множества проходов, оставив Вингри наедине с собой и голосами в голове. Сев за первый попавшийся стул, он принялся обдумывать сложившуюся ситуацию. Он без сомнений попал в плен к каким-то таинственным монстрам; голоса в его голове были их рук делом, поскольку мотивы и стиль произношения были очень похожи. От этого ему стало не по себе. Он никогда ни в каких, самых тёмных, легендах, которые рассказывают бывалые моряки в портовых кабаках, не слышал о подобном месте. Это место было чуждо самому миру – такое складывалось у него ощущение. Оно было противоестественное, неосязаемое, тёмное. Но его размышления прервали звуки шагов. Они эхом доносились из разных проёмов. Вскоре из них показались люди в чёрных балахонах. Все они были лысыми, и лысины их сверкали при свете ламп. Глаза их так и бегали по пещере, как будто бы что-то выискивали. Никто из них не обращал внимания на Вингри. Они медленным и плавным шагом подошли к столу, и каждый занял строго своё место, но к трапезе они не приступили. Вингри принялся их украдкой рассматривать. Впалые щёки и белая, почти прозрачная кожа; у них не было ни бровей, ни ресниц, ни какой-либо ещё видимой растительности на голове. А голова, что голова! По мнению Вингри она была деформирована – большой прямой лоб и пузыреобразный затылок придавали им монструозность. За немного острыми ушами прятались щели, напоминавшие рыбьи жабры, но Вингри отбросил эту идею сразу же, уж больно страшной она ему казалась. Затем пришла новая группа, и это уже были простые оборванцы. Вингри сразу приметил в них простых моряков. Все они были ссутулившимися и слабыми на вид, как будто бы пришли с каторги. Все они также уселись за столы, и Вингли видел в их полу потухших глазах нечеловеческий голод, приправленный страхом и повиновением. Хоть они и выглядели как обычные люди, но Вингри чувствовал шестым чувством, что и сними что-то не так. Не были они уже людьми. От этого его пробрало всего, и в груди зародился новый страх. Страх перестать быть человеком и превратиться в безмозглого монстра. Он этого не хотел, он хотел сбежать из этой комнаты; затеряться в бесконечных коридорах так, чтобы даже их хозяева не смогли его найти; и пусть, что он умрёт от голода и истощения – это было в стократ лучше подобной участи. Его уже не прельщала еда и напитки со стола – в его глазах это была отрава, смертельный яд, отвратительный на вкус и запах. Даже не смотря на чудовищный голод, он уже не сможет запихнуть в себя все эти яства. Когда все заняли свои места, раздался звук, призывающий всех к тишине. Этот звон был столь противен и ужасен, как если бы по стеклу провели ржавым гвоздём. Он пробирал до самых костей и будоражил разум. И, к удивлению Вингри, с этим звуком пропали и голоса в голове, так долго его мучавшие. Как будто бы они тоже подчинились этой команде.